Незабываемое прошлое (часть 4)

Главы из одноименной книги Александра Табачника.

Ранее:

• Незабываемое прошлое: итальянцы в строю и столкновение с власовцами
• Незабываемое прошлое
• Незабываемое прошлое (часть 2)
• Незабываемое прошлое (часть 3)

После оккупации

…Жизнь в Балте в послеоккупационный период налаживалась с большим трудом. Много общественно значимых зданий и сооружений было повреждено и разрушено немецкими бомбежками и артиллерийскими обстрелами. Еще много послевоенных лет в центре города стояли руины общественных зданий. Рабочих рук не хватало. Не было продовольствия, топлива.

В первые недели после оккупации мною владело странное чувство душевной невесомости. Не мог я сразу привыкнуть к ночной тишине. Не слышались выстрелы, взрывы бомб и снарядов. Никто не стучал прикладами в дверь. Свободно можно было ходить по всему городу, не опасаясь оккупантов и полицаев. Голова буквально шла кругом: не сон ли это?.. Я даже часто старался ущипнуть себя – правда ли все это… Видимо, такое происходило со многими, особенно с детьми. Детская психика трудно перестраивается от экстремальных условий к нормальным и наоборот…

По городу бродило много одиноких детей и подростков в поисках еды и предметов домашнего обихода. Озверевшие оккупанты (предположительно – немецкие зондеркоманды) при отступлении разбросали на всей территории города много детских игрушек, а также наручных часов. Эти предметы валялись открыто, но были скрытно заминированы. Несчастные ребята, конечно, этого не знали, и немало их подорвалось и погибло на минах, а многие стали калеками.

Я тоже с приятелями активно шастал по городу, выискивая нужные или просто интересные вещи. Особенное внимание привлекали оставленные немцами боеприпасы и потерянное оружие. Однажды мы в какой-то школе наткнулись на склад метательных мин. От кого-то мы уже знали, что если осторожно вывинтить из них стабилизаторы, то изнутри можно извлечь порох, обладающий «забавными» свойствами. Так мы и делали: добывали минный порох – такие длинные, примерно в 20 сантиметров, макароноподобные стержни. Их мы поджигали с одного конца и быстро бросали на землю. Суть последующего зрелища состояла в том, что эти «макароны», продолжая гореть, бешено скакали, как живые, то подпрыгивая, то опускаясь на землю. Нас это очень забавляло…

А однажды мне очень «повезло»: я нашел боевой пистолет немецкого производства. Некоторое время бережно хранил его в укромном месте, но после комендантского обращения к населению о сдаче найденного оружия добровольно сдал его властям…

Управление городской жизнью, если мне память не изменяет, осуществлялось вначале военной комендатурой. Спустя некоторое время вернулась советская власть.

Потом начали возвращаться домой демобилизованные инвалиды войны. Пошли слухи, что в городе орудует шайка воров и грабителей. Но милиция была малочисленна, и некому было заняться борьбой с организованной преступностью. За это дело взялись бывшие воины-инвалиды. Каким образом они ловили бандитов и воров, я не знаю. Но неоднократно был свидетелем открытых (конечно, без суда и следствия…) физических расправ, прямо в центре города, над пойманными преступниками.

В первые же дни после освобождения моя тетя отправилась на нашу бывшую квартиру. Дом остался цел и невредим, но был уже полностью заселен незнакомыми людьми. Тетя сходила в отделение милиции – выяснить, как вернуться в свое бывшее жилье и какова судьба бывших соседей по дому.

Ничего утешительного ей не сообщили, так как документов на право проживания у нас не было, как и остальных документов, изъятых фашистами. О бывших соседях, которые эвакуировались и в случае возвращения из эвакуации могли дать свидетельские показания о нашем проживании на данном месте, ничего определенного нам не сказали. Гораздо позже выяснилось, что ни один из них не вернулся в Балту, и их судьба была выражена известной формулой: «пропали без вести»…

Из эвакуации в Балту вернулись родной брат тети Евы дядя Руввин Винер и его жена Фаина. Мы переехали в его добротный каменный дом и поселились в отдельной небольшой комнате с одним окном, обращенным к маленькому проходному дворику.

Сам дядя Руввин с женой жили в большой смежной комнате – о двух окнах, с печью, которая обогревала и нашу комнату. На кухне еще была огромная русская печь, а рядом с кухней находились ванная с водогрейной колонкой и туалет. Правда, водопровод долгие годы бездействовал, и мы пользовались так называемым ватерклозетом, то есть наружной уборной, а мыться ходили в общественную баню.

Помимо жилых помещений дяде принадлежал в этом же доме еще большой зал – парикмахерская размером 6 х 6 метров, выходящая окнами на главную улицу и занимавшая полдома.

Дядя работал в ней старшим парикмахером и еще взимал с государства арендную плату, так как парикмахерская была муниципальным (горкомхозовским) предприятием.

Под одной общей крышей с дядиным домом было аналогичное жилище его друга молодости – Горошника, который когда-то занимался торговлей. Различались эти два сросшиеся жилища общей кирпичной стеной дома лишь тем, что вместо парикмахерской там, за стеной, был магазин – тоже 6х6 метров.

Дом был построен еще до революции, а как удалось его сохранить в частной собственности в бурные и строгие годы советской власти – это удивительный феномен, который я не могу объяснить до сих пор…

Ходили слухи, что дяде Руввину и его соседу в свое время крепко помог герой гражданской войны – легендарный Григорий Котовский, у которого дядя фактически был личным парикмахером. (Помните знаменитую глянцево-бритую голову комбрига? – это работа моего дяди…)

Котовский азартно рубился с врагами революции, а на «уик-энды» часто посещал Балту, брил у дяди голову и распивал с ним чаи за большим красивым самоваром, с которым дядя не расставался в эвакуации и за которым нам с тетей Евой тоже посчастливилось чаевничать.

Тетя Ева сразу же после изгнания оккупантов восстановилась на работе в поликлинике – старшей медсестрой в физиокабинете, а также делала массаж пациентам.

В 1944 году школы полгода не работали – из-за войны и оккупации. Многих учителей и учеников разбросало по всему свету – то в эвакуацию, то в мир иной… Не было и учебников, школьных пособий. Мы, дети и подростки, не были пристроены и слонялись без дела. Много было нищих и беспризорных. Пока еще гремела война, всем было не до нас.

…Запомнился на всю оставшуюся жизнь такой яркий эпизод. Был апрель, но по утрам еще морозило, а снег еще не сошел. От кого-то мы узнали, что военные власти поймали одного из балтских полицаев. Пронесся слух, что пойманный – это наш лютый враг, Белые туфли.

Большая толпа взрослых и подростков быстро собралась на одном из пустырей, в бывшем скверике, где должно было состояться исполнение приговора военного трибунала. Я стоял, конечно, в первом ряду зрителей. Мой жгучий интерес был вызван не только любопытством, но жаждой зрелища справедливого возмездия за все наши страдания.

В образовавшемся круге, среди большой толпы людей, стояла свежесрубленная, из деревянного кругляка, виселица. Под ней стояла табуретка. Вскоре появился полицай в сопровождении одного офицера и двух автоматчиков. Я сразу заметил, что это – не «наш», вообще незнакомый нам тип. Руки у него были заведены назад и связаны. На голове – шапка-ушанка, одет он был в белый полушубок, а обут в валенки-катанки, в общем, экипирован по-зимнему, что надо…

Офицер откуда-то вытащил большую картонку с крупной надписью: «Смерть предателю!» и повесил ее на грудь полицаю. Двое солдат подтолкнули его и поставили на табурет, а офицер стал зачитывать приговор военного трибунала. Полицай угрюмо молчал, народ тоже безмолвствовал, не слышалось ни криков, ни каких-либо возгласов. Затем приговоренному на шею накинули петлю, поправили ему шапку на голове и выбили из под ног табурет...

У повешенного остался часовой – один из автоматчиков.

А мы еще долго не расходились – под впечатлением впервые в жизни увиденной законной публичной казни, испытывая при этом какое-то смешанное чувство удовлетворенной мести и… даже стыдно об этом говорить – жалости к незнакомому нам человеку, хотя и обозначенному как предатель. Вот такие в жизни бывают коллизии…

Тело повешенного покачивалось на виселице два или три дня – на всеобщее обозрение и назидание. За это время наш бойкий народец, вечно нуждающийся, раздел покойника почти донага: сняли шапку, валенки, всю одежду, кроме исподнего белья – рубахи и кальсон…

С тех пор образ предателя у меня всегда ассоциируется с казнью через повешение… Не очень приятно, но зато полезно!

Главное событие – Победа

В 1945 году мы, балтяне, уже понемногу пришли в себя после оккупации. Жизнь постепенно налаживалась. Заработали уличные водопроводные колонки, в киосках появились газеты и журналы, по карточкам стали давать продукты и американские посылки: галеты, шоколад, свиную тушенку. Жить становилось лучше и веселей… Все с нетерпением ждали Победы.

И вот наконец настал этот желанный и выстраданный день, торжество справедливости – 9 мая 1945 года!

В городе было всеобщее ликование, незнакомые люди обнимались и целовались друг с другом; а через несколько дней состоялся парад войск местного гарнизона. Перед собравшимся народом проехали пушки на конной тяге, прошли строем несколько рот пехотинцев. Мы все искренне, восторженно кричали им «Ура!», подносили полевые цветы.

В заключение, уже вечером, из нескольких артиллерийских орудий было сделано положенное количество залпов салюта и почти целый час небо озарялось фейерверком ручных ракет…

Еще один праздничный сюрприз гражданам города преподнесла наша милиция: в середине лета по местному радио объявили, что ею пойманы укрывавшиеся в разных местах района и Украины бывшие полицаи, что скоро они предстанут перед народным судом. Вот уж нас охватило радостное возбуждение!

Все с нетерпением ждали того дня, когда их поведут из тюремного изолятора в здание суда. Пошел слух, что задержаны жена начальника полиции – мадам Парапан, как ее звали во время оккупации, а также полицай Белые туфли.

Толпы народа заполнили тротуары главной улицы, по которой несколько вооруженных милиционеров вели около двух или трех десятков бывших подручных гитлеровских оккупантов. У всех руки были заведены назад, за спину, и связаны веревками. Вид у них был потрепанный и напуганный.

Мы с пацанами сразу узнали нашего старого «приятеля»… Он забился в глубину нестройных рядов своих коллег-предателей, серая кепка была низко надвинута на лоб, а знаменитые белые туфли уже давно, видимо, от грязи стали тоже серыми. Сперва народ с любопытством глядел на это шествие. Мы же, подростки, шли рядом и выкрикивали всяческие ругательства и оскорбления в адрес полицаев.

Затем, когда шествие приблизилось к стоящей на проезжей части группе демобилизованных воинов и инвалидов, началось самое интересное… Один из них – одноногий, на костылях, – вплотную приблизился к полицаям и с поразительной быстротой и ловкостью ударил костылем, через головы милиционеров, кого-то из полицаев, оставшись каким-то чудом стоять на одной ноге. Это было таким неожиданным и вдохновляющим, что мгновенно толпа рванулась с места и зажала в тесное кольцо милиционеров и их подопечных.

Началась настоящая потасовка. Люди пришли в ярость, пытались вытащить на себя полицаев, били их палками и камнями. Мы же с ребятами старались угодить камнями и комьями земли в нашего давнего обидчика – Белые туфли. Толпа, похоже, уже добивалась своего, она жаждала самосуда. Милиционеры вынуждены были предупредить, что применят оружие и через несколько минут выхватили из кобур свои револьверы. Это сразу остудило толпу. Полицаев, хотя и потрепанных, благополучно довели до здания суда. Люди долго стояли у этого здания, надеясь участвовать в суде в качестве свидетелей или пострадавших, но суд почему-то проходил в закрытом режиме. Скорее всего, опасаясь расправы толпой.

Не помню, какие приговоры были им вынесены. Говорили, что Белые туфли и другие его особо рьяные коллеги получили расстрел, другие – длительные сроки тюремного заключения.

• Расскажите об этом своим друзьям!