ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...
2024-04-04-09-35-17
Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
2024-04-04-09-33-17
Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в...

Какое прошлое нужно будущему России?

Изменить размер шрифта

Nauka

18 июня 2015 г. в рамках совместного цикла Университета КГИ и «Полит.ру» – «КГИ: идеи и лица» прошла встреча-диалог с председателем совета Вольного исторического общества, заместителем по науке генерального директора Музейного объединения «Музеи Москвы» Никитой Соколовым и членом Совета Вольного исторического общества, руководителем Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН, членом КГИ Александром Рубцовым на тему «Какое прошлое нужно будущему России?».

«Постановка вопроса, - сказал Соколов, - может быть, действительно, звучит парадоксально, но, тем не менее, мы с вами, особенно в последние полтора года, видим, как важно прошлое в жизни человеческого сообщества. Вопрос о прошлом прямо связан с проектами будущего. Но не каждый отдает себе отчет в том, каков характер этой связи». Дело в том, объяснил он, что эта связь часто понимается как наличие какой-то матрицы, или колеи, предопределяющей дальнейшее развитие общества. В какой-то момент ученые – историки, антропологи, социологи – даже пытались эту матрицу найти, но из этого ничего не обнаружили.

Тем не менее, влияние прошлого на настоящее и, соответственно, будущее очевидно: оно проявляется и в материальной среде, в которой мы живем (и которая представляет собой остаток прошлого), и, главное, в наших наклонностях думать о событиях. Последнее формируется исторической памятью и собственно историей. Но не научной историей, а популярной версией – той, которая преподается в школах и отражается в литературе и в фильмах. «Научная история, - пояснил Соколов, - строго говоря, занимается только ответом на вопрос "да или нет?". Она пытается установить, истинно или ложно некоторое утверждение о прошлом. Она совершенно не интересуется, хорошо или плохо было то или иное событие для того сообщества, которое описывает школьная история». В то время как школьная история представляет собой повествование об обществе в терминах национальной судьбы. Таким образом, гражданская нация осознает себя как гражданское сообщество на основании такого повествования, а также языковой и культурной общности.

Повествование в отечественных учебниках с подачи Карамзина строится по одной и той же модели на основании одной и той же предпосылки. Предпосылка состоит в том, что у России особый путь: все начинают с мелких государств, а Россия – с великой державы. Модель, начиная с нашествия степняков, такова, что Россия – это всегда осажденная крепость, в которой власть объединяет народ против врагов и тем самым защищает его. При этом власть монолитна, и у нее не может быть внутренних конфликтов, а любое покушение на власть – это происки врагов. Использовать такую модель для формирования гражданского общества невозможно, потому что гражданам в ней нет места. Купцы в этой истории появляются всего дважды – когда они помогают власти (Козьма Минин) или свергают ее (Михаил Терещенко).

Соколов оговорил, что подобная концепция исторического повествования до середины XX в. была популярна во всех европейских странах. Затем в большинстве стран концепции начали меняться, а российская популярная история затормозилась на той фазе. По итогам переосмысления в разных странах появились разные подходы к преподаванию истории. Например, в Британии стали преподавать научную историю. Там нет последовательного курса, рассказывающего о событиях. Вместо этого студенты выбирают какой-нибудь небольшой исторический период и начинают изучать относящиеся к нему документы. Таким образом они получают представление о том, откуда берется историческое знание и как следует подходить к документальным фактам. Сами британцы не совсем довольны результатами такой методики, но, тем не менее, это один из вариантов.

По мнению Соколова, для отечественной школы лучше всего бы подошел тот метод, который принят в Германии. Там начиная с 1970-х гг. вообще нет федерального курса по истории: во всех землях преподается своя историческая картина. При этом все преподаватели истории обязаны следовать трем правилам. Во-первых, ни в коем случае нельзя использовать преподавание как инструмент индоктринации. Во-вторых, если по какому-то историческому вопросу имеются научные расхождения, то все имеющиеся трактовки должны быть исчерпывающе представлены. В-третьих, преподавание должно быть выстроено таким образом, чтобы студент понимал свой интерес в том или ином решении проблемы.

Рубцов тоже прокомментировал формулировку темы. «Строго говоря, - сказал он, - это абсолютно идеологическая формула: "какое прошлое нужно будущему России". То есть мы сейчас должны себе придумать светлое будущее и манипулировать прошлым, исходя из наших прогрессивных потребностей». Но, с другой стороны, в такой формулировке есть смысл, потому что устранить идеологию из нашего знания (не только гуманитарного, но и точного, и естественнонаучного) невозможно. Идеологизация может быть осознанной или неосознанной, но идеология всегда так или иначе просматривается. С этой точки зрения формулировка вполне закономерна, а вопрос актуален, потому что, «с одной стороны, страна становится крайне идеологизированной, а с другой стороны, именно история становится полем для идеологических битв».

Проблема в том, что в процессе идеологизации страна постепенно переходит в режим идеократии, когда во имя идеологических представлений можно жертвовать реальностью, экономикой, меркантильными интересами. Главная задача – воспроизводство в людях правильного сознания и хорошего настроения.

В таких условиях можно действовать двумя способами. Во-первых, можно действительно подумать о том, какое будущее мы хотим для нашей страны, поставить задачи, пересмотреть прошлое и сформировать такую картину, которая привела бы нас в правильное будущее. Но здесь многое зависит от власти, потому что власть сменяется, и картина прошлого может меняться соответственно. Во-вторых, можно развивать в обществе рационально-рефлексивное отношение к прошлому и к тому, что о нем говорится. Люди должны уметь критиковать источники и мнения и привыкать к тому, что бывают разные версии истории. В принципе варианты друг друга не исключают, но сейчас важнее освоить второй.

Рубцов также предложил посмотреть на то, какого плана сознание сейчас воспроизводится усилиями власти. Преобладающий вариант политического дискурса – постмодернистский, то есть предполагающий разрушение синтактики и логики и допускающий эклектику. В качестве примера он привел российскую государственную атрибутику, в которой флаг взят из одной эпохи, музыка гимна – из другой, а текст вообще новый. Эклектичность же появляется в сознании людей, сочетающих «кондовое имперское представление о государственной власти» с вполне западными потребительскими настроениями. Всё это хорошо уживается в рамках того же постмодернизма, когда абсолютно ничего не важно, и когда можно брать цитаты и склеивать из них новый текст, не имеющий никакого отношения к источникам.

Рубцов отметил, что во всем этом неизменно присутствует и такая характерная черта постмодернизма, как ирония. Но она проявляется не в общественном сознании (предполагается, что общество всё воспринимает серьезно), а в головах тех, кто создает для этого общества сюжеты, в том числе отсылающие к истории.

Соколов в ходе встречи упомянул о том, что сфабрикованные истории про распятых мальчиков впервые появились в российской прессе в 1876 г., после вторжения турецкой армии в Болгарию, и оказали тогда сильное впечатление на общественность.

Еще Рубцов предложил такую идею, как «превентивное покаяние». Это такой мысленный эксперимент, когда мы смотрим на настоящее так, как будто это уже прошлое, и пытаемся представить себе, как бы это могло выглядеть, с точки зрения будущего. И думаем о том, в чем нам придется каяться завтра по итогам того, что мы делаем сегодня. Тема превентивного покаяния живо заинтересовала аудиторию, поэтому часть последующей дискуссии развивалась вокруг нее.

В частности, обсуждался вопрос о том, как можно говорить о «покаянии», когда, во-первых, у нынешних школьников в головах в принципе нет ясного представления об истории, а есть бессистемная каша; и во-вторых, общество слишком разрозненно, чтобы иметь относительно единые представления о плохом и хорошем.

По поводу исторической «каши» в головах у школьников Рубцов заметил, что это само по себе примечательное явление, так как ее специфика в том, что она включает в себя и представление о том, что такое положение вещей нормально. Собственно, эта «каша» не только в знаниях, но и в окружающей действительности, в том числе в политике и в архитектуре (здесь он привел в пример нынешнюю эклектичную застройку Москвы). И эта же «каша» - закономерное следствие усталости от тотального проектирования советской эпохи. С другой стороны, сейчас уже наступает усталость от эклектики и появляется тяга к классицизму, который бы допускал возможность свободного развития, но всё же представлял бы собой нечто целостное.

По поводу идеологических расхождений отмечалось, что это вопрос времени и постепенно развивающейся дискуссии, в ходе которой может возникнуть консенсус. Соколов по поводу покаяния сказал, что для российского общества это процесс непривычный, потому что практически отсутствует актуальный опыт покаяния относительно прошлого. В частности, популярный исторический нарратив концентрируется в основном на героях и завоеваниях, но умалчивает о преступлениях: «все темные и, прямо скажем, преступные эпизоды прошлого из нашей общественной политики всячески вымарываются». В учебниках не рассказывают, например, о переселении черкесов и не объясняется, за что Россию не очень любят чехи или поляки.

Был вопрос о том, что следует понимать под исторической памятью. Рубцов сказал, что он использует это выражение не как строгое понятие, а как собирательный образ, в который в зависимости от контекста могут вкладываться разные вещи. Соколов привел более конкретное понимание. Историческая память текуча и подвижна, и у нее есть фазы. Вначале у исторического события есть очевидцы, которые сами о нем помнят и рассказывают. Потом очевидцы уходят, и у их потомков кристаллизуется какое-то впечатление об этом событии. И на это впечатление могут влиять дополнительные факторы.

Например, первоначально главными носителями памяти о Второй мировой войне были фронтовики. В 1965 г. появилось такое понятие, как «ветераны», к которым, помимо собственно фронтовиков, причислили тыловиков, работников разведки и НКВД. Таким образом, они тоже оказались авторитетными рассказчиками о событиях и остаются ими до сих пор. Сейчас, когда на детских мероприятиях о войне и победе всё чаще рассказывают бывшие смершники и НКВДшники, складывается впечатление, что в войне победили спецслужбы.

Возвращаясь к теме преподавания истории, Соколов сослался на классификацию типов истории, предложенную Ницше в работе «О пользе и вреде истории для жизни». Есть монументальная история для человека, который гордится деяниями предков. Есть антикварная история, которая занимается выпушками и петличками на полковой форме. И есть критическая история, которая занимается поступками людей и их результатом. Вот эту историю полезно было бы изучать в школе, чтобы люди понимали историю как опыта, а не как предмет для гордости.

Сейчас, - подчеркнул Соколов, - «школьная история вообще лишена историзма. Сознание нашего современника, когда он думает о прошлом, тоже абсолютно лишено историзма. Он думает, что во все века было одинаково: все воровали, друг друга душили, и всё было устроено, как сейчас. А цель преподавания истории в том, чтобы научить человека, что бывает разность, что у людей бывают разные мотивы, и надо быть готовым к пониманию другого, отличного от тебя, - на этом историческом материале».

Polit.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!

Тэги: