"Дети войны". Публикации 2006 года |
"Мои года". Архив публикаций |
02 Ноября 2011 г. |
В бараке, на Русиновской Галина Маркова, г. Иркутск Моё детство прошло в трудные военные годы. Родители, я и мой младший братик, жили в коммунальной квартире на Русиновской улице, ныне она называется Байкальской. Мне было всего 6 лет, когда началась война. Весь город содрогнулся от этого страшного известия. «Жди и не плачь!» Все соседи нашего барака и мои родители заклеивали окна бумажными крестами. Мужчины и женщины убегали куда-то в противогазах, похожих на слоновьи хоботы. Они меня жутко пугали. Я убегала домой и пряталась под кроватью. Грохот пролетающих самолётов словно разрывал небо пополам, оглушающе действовал на всех нас, а наш барак содрогался. Впечатление, что он вот-вот развалится, и мы все окажемся под обломками нашего дома. Постоянно завывали учебные сирены, и днём и ночью. Я со страхом спрашивала маму: «А немцы нас убьют?» Мама меня успокаивала, говорила, что немцы нас не убьют, потому что наша Армия очень смело сражается с фашистами. В 1942 году, в начале лета, нашего папу забрали на переподготовку в военные казармы города. А в августе солдаты, получившие военную подготовку, отправились в полном сборе на фронт. Они шли по улице строевым шагом мимо нашего дома. Мама схватила младшего братика и стремительно выбежала за ворота, вслед за ней побежала и я. Вдруг мы увидели, как из строя быстро выбегает солдат и направляется в нашу сторону. Когда он приблизился, мы узнали в нём нашего папу. Он только и успел нас на прощанье поцеловать, и я заметила у него на глазах слёзы, которые быстро скатывались по лицу. Таким я его никогда не видела. Возвращаясь назад в строй, он крикнул плачущей маме: «Жди моего письма и не плачь!». В июне 1943 года нам пришло страшное известие: наш папа погиб «смертью храбрых» на Орловско-Курской дуге. В похоронке говорилось, что «за одного нашего товарища мы отомстим фашистам десятками и сотнями гитлеровцев». Что было с мамой – трудно передать. Она сильно рыдала, судорожно хватаясь за грудь. Соседи утешали её, уговаривали успокоиться. Я стояла возле мамы и тоже сильно плакала. Кусочек хлеба У нас в Иркутске, как и повсюду, был страшный голод. Была введена карточная система на хлеб. На детей давали по 150 гр. хлеба, а взрослым – по 200 грамм. Больше никаких продуктов у нас с мамой не было. Мама работала прачкой в Доме ребёнка. Маленького братика она забирала с собой , там всё же детей кормили, иногда давали молоко. Но питание было для детей неполноценным, поэтому они часто болели и умирали. Наш Лёва тоже часто болел. Он страдал от плохого питания, рахита и диатеза. Мама работала по 14 часов в сутки, домой приходила очень усталая и сразу замертво падала на кровать. Мама от недоедания была сильно истощена и обессилена. Я частенько приходила к маме на работу – в прачечную, которая располагалась в подвале Дома ребёнка. Было очень душно и жарко от натопленного титана. В обед прачки получали по маленькой кружечке, примерно полтора стакана, супа. Он был очень жидкий, поэтому мы пили его как чай. Мы с мамой на двоих получали 350 граммов хлеба. Очереди были очень большие, приходилось занимать её с утра, на улице. Часто у меня кружилась голова, и я теряла сознание. Получив хлеб, я приходила домой и делила его на две равные части. Одну часть, как мы договаривались с мамой, оставляли себе на еду, а другую часть хлеба, я должна идти на рынок и продать, иначе на следующий день у нас не будет денег выкупить хлеб. В это время я училась во втором классе в Тридцатой школе на улице Подгорной. Считать деньги я уже умела, поэтому мама меня отпускала на этот «промысел» без опаски. Одежда у меня была очень старая и потрёпанная, но купить новую у мамы не было денег. На ногах были очень старые ботинки. Большие пальцы левой и правой ноги «светились на улицу». Чтобы было теплее ногам, мама утром, перед уходом на работу, обматывала мои икры папиными портянками. Так я ходила на рынок в зимнее время продавать хлеб. Но в школу я ходила без портянок, стеснялась. В рваных ботинках ноги сильно мёрзли. Моя Танечка И вот неожиданно я заболела. У меня появился сильный озноб и жар. Я совершенно не могла подняться с постели. Лекарств никаких не было. Я была в бессознательном состоянии. Пришла врач и сказала, что лечение – бесполезно. На отчаянный крик моей несчастной мамы, я очнулась и увидела много соседей, которые печально смотрели на меня, как на умирающую. Мама вся в слезах набросилась на меня с плачем: «Доченька моя! Не умирай…» Больше я ничего не помнила. В больнице признали мой диагноз – воспаление лёгких и острый ревматизм. После долгого постельного режима у меня ноги были, как «ватные». Я много спала, постепенно мне становилось лучше. Я пролежала в больнице два месяца. У меня осталась в памяти маленькая девочка в грудном возрасте – Танечка. Она лежала в соседней палате без матери, часто плакала и к ней почти никто не подходил из медперсонала, потому что они физически не успевали обслуживать всех детей. Я подходила к её кроватке, брала на ручки, меняла пелёнки, кормила из бутылочки какой-то смесью. Потом качала на руках, и она засыпала. В конце концов, я так привыкла к этому ребёнку, что когда наступил день моей выписки из больницы, я запротестовала, объясняя врачу, что не могу оставить одну больную девочку без присмотра. Я говорила врачу, что буду за ней ухаживать, присматривать и она скоро поправится. Врач удивлённо на меня посмотрела, вздохнула и сказала ласково: « Какая же ты молодец, добрая девочка! Ну не расстраивайся, приходи к нам, и мы будем тебя всегда пропускать повидаться с Танечкой…» Недели через две, когда мои силы начали восстанавливаться, я окрылённая добрыми намерениями побежала в больницу – к моей Танечке. На душе было очень неспокойно, какое-то предчувствие беды не отпускало меня. Наконец я в больнице, но Танечку мне больше увидеть никогда не придётся. Врачи рассказали , что несчастный ребёнок умер в страшных муках... Мне дали какое-то успокоительное средство и я пошла совершенно опустошённая со слезами на глазах домой... Игрушка для братика Наша бедная мама продолжала работать прачкой в доме ребёнка. От постоянной сырости в подвальной прачечной, она сильно кашляла, с кровью. Черты лица её сильно заострились, страдальческие глаза были очерчены синими кругами. Заведующая Домом ребёнка настоятельно требовала сходить к врачу. Маму тщательно обследовали в больнице и поставили диагноз «затяжной бронхит», который предвещал воспаление лёгких и даже туберкулёз. Сильное истощение организма не давало сил в борьбе с болезнью. Мудрые врачи посоветовали срочно уходить с этой работы, так как прогноз может быть для мамы очень печальным. Мама была вынуждена покинуть дом ребёнка и забрать оттуда моего младшего братика Лёвушку. Она устроилась работать уборщицей в общежитие Дома артистов, которое находилось рядом с нашим бараком. Мы с братиком оставались целыми днями одни. Я заботилась о нём, как могла: играла с ним, кормила сваренной похлёбкой, тоненьким кусочком хлеба, укладывала спать, ходила с ним на прогулки и т.д. Как-то в жаркое лето, мы с подружкой отправились на рынок торговать водой, чтобы заработать немного денег. Взяли с собой по чайнику и железной кружке. Водокачка была рядом с рынком. Оставив братика у соседки, мы отправились на «промысел». Обе были босиком, в рваных заплатанных платьицах. Нам было тогда около девяти лет от роду. Жара была беспощадная, горячая земля обжигала ноги. Торговали мы почти целый день, от усталости едва держались на ногах. Воду нашу покупали неохотно, ведь мы не догадывались, что кружки после каждого покупателя надо было промывать. Но все- же мы умудрились наторговать немного денег. Хоть усталость нас буквально валила с ног, мы всё же добрались до ближайшего магазина, где продавали хлеб, муку, булочки без карточек, но за большие деньги. Подружка купила себе булочку из ржаной муки за три рубля. А я всё-таки приняла решение купить игрушку для братика. В магазине было очень много самодельных игрушек, в основном, деревянных. Они были разукрашены цветными красками: лошадки, петушки, куколки, столики и тележки. Продавец заметил меня и спросил: «Что девочка так долго раздумываешь? Если есть деньги, то покупай». Я робко ответила: «У меня всего три рубля сорок копеек». Продавец игрушек сразу обрадовался и показал мне кукольную тележку из фанеры на деревянных колёсиках, расписанную яркими красками. Как раз по моим деньгам. Дома я вся светилась от счастья. Я с радостью подарила тележку братику – Лёвушке. Ребёнок, не видевший доселе никаких игрушек, сильно обрадовался. Он долго катал тележку по комнате и громко смеялся заразительным смехом, что-то лепетал на «своём языке». Каждый раз, когда мы выходили с ним гулять, он брал с собой эту деревянную тележку, долго и увлечённо возил на ней песочек, камушки… Моей радости не было конца. Я поняла, что осуществила свою мечту, подарила немного счастья маленькому родному человечку. Зимовка у бабушки Приближалась осень. Пора было идти в школу. В материальном отношении жить было всё труднее и тяжелее. В школу ходить было буквально не в чем. Тетрадей не было, писать приходилось на газетной бумаге. Я пропускала занятия, учёба шла вяло, без интереса. И вдруг, однажды, мама сообщила мне радостную новость, что скоро самым необеспеченным ученикам в школе будут выдавать зимние пальто и обувь. В этом списке оказалась и я. И вот наступил тот радостный день, когда нам принесли обновки: это брезентовые ботинки на деревянной основе и зимнее пальто, верх которого был оторочен синим дермантином с цигейковым коричневым воротничком. О, сколько было тогда радости! Я несколько раз примеряла это пальто и ботинки. Ботинки на деревянной подошве мне очень нравились, но они очень сильно стучали, когда я шла в школу. Отопления в нашем бараке не было, так как не было угля в кочегарке. Батареи у всех жильцов разморозились, наступил страшный холод. Все наши соседи обогревались в маленькой кухне, где была плита. Но дрова и уголь достать было тогда практически невозможно. Поэтому сжигали всё, что можно было сжечь: стулья, столы, шкафы... Мама нагревала воду в кастрюле и разливала её в бутылочки. Мы с братиком ложились в постель, и она нас обкладывала горячими бутылочками, чтобы мы окончательно не замёрзли. Становилось немного теплее, но бутылки быстро остывали... Что стало бы с нами, если бы не добрая бабушка, жившая с нами по соседству в частном доме! Она сжалилась над нами и пригласила перезимовать в её маленькой комнатке, которая обогревалась небольшой печкой. В комнате помещалась только одна кровать, на которой она спала сама, столик и печка. А мы втроём размещались на полу, где спокойно, в тепле счастливо спали. Бабушка была староверка. Она не ходила в церковь, но молилась каждый день у иконы, стоя на коленях и бормоча молитву. Она говорила нам, что Господь Бог учит нас помогать нищим и спасать их, жертвуя своими привычками и благополучной жизнью. Бабушка была очень ласковая, добрая и отзывчивая. Она частенько отрывала от себя последний кусок и угощала нас с братиком кусочком хлеба или маленькой картошиной. Я ей всю жизнь благодарна за её доброту и человечность. И вот наступил долгожданный день Победы. Это был самый светлый и счастливый день. Утром, когда я ещё спала, мама вбежала в комнату и радостно воскликнула: «Доченька, бабушка, Лёвушка – Война закончилась!» Её лицо было озарено таким лучистым счастьем, что она мне показалась сильно помолодевшей и очень красивой. Потом мы выбежали на улицу. Было солнечное, тёплое, праздничное утро. Всюду пели, плясали, а кто-то тихонько плакал. Я видела, как многие женщины плакали, не дождавшись своих детей, мужей и братьев. Мы с мамой тоже плакали от обиды и скорби, что папы с нами уже не будет никогда... Война отняла у меня детство, как у многих детей того времени. Но не отняла веру в людей и доброту. Это и помогло нам выжить и победить все невзгоды. Жизнь Марии Александрова Ольга Константиновна, труженик тыла, ветеран труда Мне было 10 лет, и я до мельчайших подробностей запомнила все происходившее в те страшные годы в моем башкирском селе. С первых дней войны уходили из села на фронт мужчины, парни и девушки. У околицы всегда было многолюдно, слышались прощальные слова, плачь и стоны. За 2-3 месяца село опустело на треть. На фронт забрали и молодых рабочих лошадей. Несмотря на внезапно свалившееся всеобщее горе, село продолжало работать, и с удвоенной силой - ведь подошла уборочная страда. Мы, подростки, жали серпом весь световой день, до боли в пояснице. Но наша юность не поддавалась болям: всей бригадой гурьбой уходили мы затемно с поля, а по дороге хором распевали военные песни, которые разучивали в школе: "Конармейскую", "Катюшу", "По военной дороге"... Старшие мальчишки и девчонки лихо справлялись со старыми лошадьми, грузили мешки с зерном в телеги и отправлялись в 20-километровый путь до пристанционного элеватора. На передней телеге красовался прикрепленный к палкам плакат "Все для фронта, все для победы!". Домой возвращались с песнями, с сознанием выполненного долга. Урожай вывозился из колхозного амбара для фронта, и колхоз не мог платить труженикам зерном. Люди все понимали и стряпали хлеб из картофельной мезги и лебеды. *** В селе по соседству с нами жила Мария. Судьба жестоко обошлась с нею. Ее муж Егор погиб в гражданскую, а единственный сын Дмитрий, служивший пограничником на западной границе нашей Родины, погиб в первый день Отечественной войны. Время от времени брала она в руки похоронку и плакала, приговаривая: "Сынок, Дмитрий... Каунас, где это - Каунас?" Мария жила со свекром, дедом Федором, который три года до войны лежал парализованным на обе ноги и ослепшим на оба глаза. Она вставала рано утром, топила большую печь, готовила еду на день - в основном, картошку с кусочком баранины. Потом поднимался дед Федор, он мог только сидеть на постели, свесив босые сухие ноги. Мария обихаживала его, помогала справиться с неотложными нуждами, умывала, подавала в постель еду. После еды дед Федор доставал из-под подушки трубку, набивал ее табаком и просил невестку поднести уголька. Надо сказать, что в сельском магазине не было тогда самого необходимого - спичек, мыла. Продавец ушел на фронт. Его заменял старик, который целыми днями сидел в пустом магазине. Сельчане научились хранить огонь в своем печном очаге. Мария доставала железными кухонными щипцами красный уголек и опускала его в трубку свекра. После всех процедур Мария уходила на работу. Частенько я после уроков в школе приходила к деду Федору, выносила и чистила его горшок. Никакой брезгливости не было. В годы войны мы, дети, быстро взрослели и по-взрослому думали. Я понимала - старый человек неловко чувствовал себя, понимала, что он больной и немощный и ему надо помогать. В свои 10-13 лет я все это усвоила от тети Марии и воспринимала как должное. Ночами Мария ткала конопляную кудель или овечью шерсть, весной заносила в избу ткацкий станок и ткала полотна. После отбелки полотен она вручную шила себе и деду белье и рубашки. Тетя Мария любила слушать мои песни, которые мы разучивали в школе. Однажды появилась новая печальная песня про Зою Космодемьянскую - о том, как немцы пытали Зою и повесили. Мария слушала мою песню и плакала. Говорила про фашистов, что они звери, а не люди: "За что убили моего сыночка Дмитрия, он был тоже молод и красив"... В субботний день Мария топила по-черному баню, которая стояла в конце ее усадьбы на берегу небольшой речушки. Когда баня была готова, она снаряжала свекра и выносила его на себе во двор. Зимой довозила до бани на санках, а летом - в тележке. Мыла его, терла задубевшее тело, парила - обращалась с ним, как с ребенком. Дед молчал. У нас своей бани не было, и мы пользовались баней тети Марии. Мама, сестренка и братишка мылись после нас, а я всегда помогала Марии. После бани она укладывала деда Федора на чистую полотняную простыню, вынимала из горячей печки чайник, наливала в кружку с травяной заваркой, подавала свекру. Выпив чаю, дед ложился, укрывался одеялом и лежал с блаженным видом. Не раз я слышала от него, когда Марии не было в избе: "Спасибо тебе, Боже, за то, что есть у меня такая сноха. Прошу тебя, облегчи ей судьбу, как я умру". Пять лет ухаживала за ним Мария. Осенью 43-го дед Федор тихо ночью отошел в мир иной. Односельчане помогли Марии похоронить его.Мария продолжала работать, ухаживала за колхозными овцами. Однажды зимой, в стужу, провалилась в колхозном хлеву крыша, и стадо овец загнали во двор Марии - в большом старинном дворе ее размещались два хлева и сарай. Теперь ее работа была дома. В помощники Марии дали Павла, он на лошади подвозил с поля солому овцам. У Павла была своя трагедия. Пока он был на войне, умерла его жена, и остался бы сын Петька круглым сиротой, если бы по ранению не вернулся отец с войны насовсем. Совместная работа Марии и Павла сблизила их, и Павел с Петькой перешли жить в ее дом. Петька обрел в Марии вторую мать...
|
|