Иркутские истории, Часть II (1907-1910) главы с 57-77

Оглавление

57. «Мода» на подделку

58. Мясная партия

59. Возмутитель спокойствия

60. Под зонтиком у губернатора

61. Сложности огранки

62. Бои местного значения

63. Простое решение

64. Из жизни Адама номер 58

65. Метод Бойчевского

66. Наказывающий. Он же и наказуемый

67. Прерванная линия

68. Омулёвая недостаточность

69. Лёгким путём

70. Сословные метаморфозы

71. Два часа правды

72. Неприказным порядком

73. Джон, он же Иван Филиппович

74. Тайна патентованного каблучка

75. Восстановить нельзя уничтожить

76. Послесловие

77. Указатель имён.

Глава 57

«Мода» на подделку

Просматривая газеты, Тимофей Николаевич Килессо наткнулся на объявление: «Масло натуральное российское топлёное экспортное парижское сладкое».

– Как-то странно нынче стали писать о продуктах, – обронил он в разговоре с соседом.

– Если маслу дают так много определений, значит, пытаются нам внушить, что оно не искусственное и не хранилось вместе с колёсной мазью, – усмехнулся Френкель.

Накануне он как раз освидетельствовал бочковое масло, полученное иркутским предпринимателем Кригером из Томска. Анализ показал, что во всех 45 бочках была примесь посторонних жиров. «Случай чрезвычайно показательный, – передал Френкель по телефону в редакцию местной газеты, – ведь до недавнего времени в Сибири совсем не было фальсифицированного масла. В зарубежной Европе сколько угодно, но не у нас! Существовала некая невидимая граница, и вот она оказалась нарушена. Теперь «мода» на подделку начнёт гулять среди наших производителей. А между тем в России до сих пор нет никаких законодательных положений на этот счёт. То есть, мы решительно не готовы к выбросу на наш рынок фальсифицированной продукции!»

К счастью, недавно избранный иркутским головой доктор Жбанов в прошлом сам был городским санитарным врачом. И, приступая к обязанностям, он первым делом пригласил к себе санбюро:

— При министерстве торговли создан в прошлом году специальный комитет по борьбе с поддельными товарами. Вот вам и точка опоры, господа.

— Боюсь, это будет типичное петербургское детище, – поморщился Блюменфельд. – Наверняка ведь обрастёт бумагами, погрязнет в инструкциях, да и нам всем голову заморочит.

— Ну, давайте не будем тратить время на сетования и предположения, покуда беспочвенные, – строго оглядел коллег Жбанов. – А начнём перманентные проверки! И не только масла, господа. В наших магазинах принимают от заезжих агентов шанхайские «вина», изготовленные по рецептам японцев, искусных подделывателей всего, от шёлка и слоновой кости до смирновской водки включительно. Такими подделками издавна наполнялся рынок Маньчжурии, а теперь дошла очередь и до Сибири.

Первыми в список проверяемых попали заводы минеральных вод Перцеля и Ельдештейна, и вот что выяснилось: вместо якобы натуральных сиропов здесь используют фруктовую эссенцию.

— Земляничная и клюквенная вода неестественно яркого цвета. Обычно такой эффект дают запрещённые каменноугольные красители, – предположил Френкель.

— Ну как вы могли такое подумать! – всплеснул руками Ельдештейн.

— Порядочным господам следует доверять друг другу, не правда ли? – улыбнулся Перцель. Даю вам честное слово, что никогда не использую запрещённых красителей!

— Что же, тем приятнее будет получить доказательства силы вашего слова, – рассмеялся Блюменфельд.

У санитарных врачей Иркутска был надёжный инструмент для работы – современная химическая лаборатория. Город ею обзавёлся, увы, по нужде, после того, как семья иркутян Носковых отравилась фальсифицированными конфетами, а «фабриканты» вышли сухими из воды из-за недостатка доказательной базы. В той, «конфетной» истории проступал и ещё один важный момент: Носковы соблазнились «дешёвкой».

— Заниженные цены многих лишают способности замечать очевидное. Возьмите, к примеру, популярное мыло «Русская самостирка». Подделку тут легко отличить по смазанному рисунку на этикетке, но люди будто слепнут и с готовностью покупают фальсификат! – горячился на заседании санитарного совета врач Френкель.

— Сначала подделку принимают торговцы, – уточнял городской голова, – а уж они-то прекрасно всё замечают. И мы сможем с них спрашивать, если проведём через думу жёсткие нормировки товаров.

Такие документы были вскоре и разработаны, но гласные-предприниматели сразу же почувствовали угрозу своим коммерческим интересам и начали противодействовать. Так, нормативы натурального коровьего масла вступили в силу лишь в феврале 1914 года, и, в сущности, санбюро взяло думу на измор: гласные устали, запутались в процентах жирности-кислотности и решили-таки «покончить с вопросом». То есть застолбили необходимость для всякого масла, поступающего в продажу в Иркутске, специальных металлических карточек от городского санитарного бюро. Карточки же предполагались только двух видов – «Натуральное масло» и «Искусственное масло». И натуральное не должно было содержать решительно никаких примесей, а кислотность его не должна была превышать 4%. Что же до топлёного сливочного, то проценту жирности непозволительно было опускаться ниже 99%, а содержание воды допускалось никак не более 1 %. Но самым большим своим достижением Блюменфельд и Френкель справедливо считали запрет на использование в маслах (и натуральном, и искусственном) консервантов. От скорой порчи продукт могла спасти только поваренная соль (не более 3,5%).

Едва лишь «масляные ограничители» попали в печать, гласные прозрели и стали направлять в санбюро целые делегации возмущённых производителей и торговцев.

— Да на местном рынке давно уже нет настоящего сливочного масла! – возмущался уважаемый человек. – Прежняя городская управа была прекрасно об этом осведомлена и не только не возражала, но и прямо способствовала, выдавая разрешения на продажу масла с примесями!

— Правда, выдавала? И можно на них взглянуть? – с вкрадчивой улыбкой спрашивал Френкель, получал желаемые документы и на каждом делал надпись по диагонали крупными буквами: «Аннулировано! «

А коллега его Блюменфельд с невозмутимым видом добавлял:

— Последние иркутские нормативы совершенно согласуются с новейшим циркуляром министерства внутренних дел. Другими словами, господа, министр хочет натурального масла, и мы не смеем ему в этом препятствовать.

Перевод стрелки вверх несколько охладил протестующих, и санврачи, не теряя времени, начали «зачистку». В двухэтажном доме на углу Пестерёвской и Графо-Кутайсовской закрыли «заведение по производству экспортного сибирского масла», принадлежавшее болгарину Доброхонджиеву. К делу он относился с лёгкостью необыкновенной: скупал в ближайших лавках самое дешёвое масло и «улучшал» его, взбивая с водой, а затем с молоком. Полученная таким способом масса охлаждалась и резалась на красивые плитки. Их необычная форма, удобная расфасовка и этикетка «Экспортного сибирского» многих хозяек вводили в заблуждение.

— Жаль, у нас не Европа: не можем за подделку в суд притянуть, – не скрыл своих чувств Блюменфельд. – Российский законодатель попустительствует фальсификаторам в той же мере, что и фальшивомонетчикам. В результате же процветают те и другие.

Да, в Иркутске имели хождение 50-копеечные и рублёвые монеты, настолько искусно подделанные, что на первый взгляд невозможно было их отличить от настоящих. Впрочем, Блюменфельд нашёл простой способ распознавания:

— Я воспользовался подсказкой, – пояснил он коллегам. – Мелочь ведь не случайно именуется «звонкой монетой» – у неё просто должен быть жизнерадостный голос. А у поддельной денежки голос глухой. Правда, фальшивые двугривенные звучат недурно – их изготавливают из сплава, похожего на низкопробное серебро. Подделку можно открыть только при внимательном разглядывании двуглавого орла, символа Российской империи.

— А вот это уже политика! – шутливо заключил городской голова. – И потому я закрываю сегодняшнее заседание.

Глава 58

Мясная партия

После планёрки пристав 3-й части задержался в кабинете у полицмейстера:

– Приказчик Елизова вчера прибежал совсем не в себе; кричит: «Коли это железо не сыщется, по миру меня пустит хозяин!»

– Что, много железа украли?

– 18 пудов. Ровно столько, сколько Елизов прикупил для своей дачи в Пивоварихе. А подёнщик Сидельников взял да и перепродал своим знакомым Кучеренко.

– Да у тебя, я вижу, всё уже и расследовано – о чём же разговор?

– Железо-то мы нашли, но вот ведь закавыка какая: и этому Сидельникову, и Кучеренко просто хотелось Елизову досадить. Так хотелось, что готовы ответить за удовольствие по двум уголовным статьям. Они и сейчас, когда всё открылось, ни в чём не раскаиваются. А даже и гордятся, что «колбасника поволноваться заставили». Колбасник – вот это и есть закавыка! Народ против колбасников ополчается, и как бы не вышло у нас в Иркутске мясного бунта!

Точкой кипения горожан стала смерть четырёхлетнего Славы Архипова, отравившегося колбасой из мастерской Мюрселя. Полицейские, нагрянув туда, увидели заржавевшие начиночные машины, давно не стираную спецодежду, грязные разделочные столы. Протокол об этом был, конечно, составлен, но, в сущности, никого он не удивил. Местные газеты давно уже открыли сатирическую рубрику «Наши кормильцы», в которой и представляли ужасающие подробности санитарных проверок колбасных мастерских. В заведениях Эйхлера, Куриковского, Вишневского, Мюрселя постоянно и в огромном количестве находили непригодную к употреблению колбасу, которая смешивалась со свежим мясом и пускалась «в дело». Целыми партиями этот опасный продукт конфисковывался и уничтожался, но очередная облава полицейских обнаруживала всё ту же картину. И как писалось потом в газетах, хозяева заведений привлекались к ответственности. Но она укладывалась в отрезок от 5 до 25 рублей, что для мясоторговцев, конечно же, не было разорительно. Размеры штрафов устанавливались ещё в пору, когда прибегать к ним не было серьёзной необходимости. Гнилое мясо водилось, конечно, и прежде, но никогда его не навязывали так намеренно и неприкрыто.

— Вот вам и ответ на вопрос, какие разрушения в головах произвели недавняя война и революция, – резюмировал на планёрках с приставами полицмейстер Бойчевский.

О степени падения нравов можно было судить и по тому, что в самые отъявленные попали мясоторговец-гласный Винтовкин и крупный подрядчик, владелец особняка на Большой Кринкевич. Сначала проверяющие с недоумением отмечали, что лавки этих известных людей необыкновенно грязны. Затем городской ветеринар Астраханцев арестовал у них мясо без клейм. Правда, они тотчас освободили его, используя свой авторитет. А когда Астраханцев обнаружил в тушах эхинококк, Винтовкин представил другое, весьма утешительное заключение. Астраханцев вторично изъял мясо, а в ответ на это Винтовкин организовал строптивому ветеринару «жалобу трудящихся».

Параллельно с этим он ещё и атаковал энергичного городского комиссара по надзору за мясными продуктами Сергеева. По инструкции исполнявшие эту должность обязаны были проверять мясо рано утром, когда оно только-только привезено. Но денег на извозчика не выдавалось, и потому никто не понимал, каким образом Сергееву удавалось появляться во многих точках и составлять протоколы. Кроме того, Сергеев подходил ко всем с одной меркой, не принимал во внимание ни былые заслуги, ни нынешний высокий статус. К тому же результаты проверок немедленно попадали в местную печать и часто сопровождались язвительными комментариями корреспондентов.

Раздосадованные торговцы решили одним ударом разделаться с комиссаром, и в городскую управу поступило их коллективное заявление о вымогательстве. Правда, на другой же день многие отозвали подписи, да и остальные колебались, опасаясь ответственности за клевету. Дело развалилось, ещё не начавшись, но управа пошла навстречу уважаемым людям и отстранила комиссара Сергеева от должности.

«Я имею безусловное право на расследование, – обратился он к думе с официальным письмом, – и если отыщутся хоть какие-то доказательства моей виновности, предайте меня суду. Если же таковых не найдётся, то принесите публичные извинения и немедленно восстановите в должности». 30 мая 1910 года газета «Восточная заря» сообщила: «На последнем заседании думы был заслушан доклад управы по заявлению комиссара Сергеева. Дума его ходатайство отклонила».

Следующим объектом для расправы должна была стать печать. «Вчера в Иркутском окружном суде было назначено к слушанию несколько дел о клевете в печати и диффамации, – писала газета «Сибирь» 27 апреля 1910 года. – Поверенный редактора и сотрудников «Восточной зари» г-н Кроль ходатайствовал о заслушивании свидетелей Лебедева, Сергеева и, в особенности, Астраханцева, могущего доказать, что Винтовкин торговал недоброкачественным мясом и это мясо конфисковал санитарный надзор. Поверенный Винтовкина Бауэрберг опротестовал ходатайство Кроля и стал настаивать на заслушивании свидетелей лишь одной из сторон. Однако ж они на судебное заседание не явились, вероятно, испугавшись ответственности».

Между тем, управские комиссары и городской ветеринар продолжали проверки, фиксировали нарушения, и к сентябрю 1910 года их уже накопилось столько, что мировой судья 3-го участка г. Иркутска оштрафовал-таки г-на Винтовкина. Неприкасаемый оказался вполне уязвим. И это было лишь начало, потому что новым городским головой стал доктор Жбанов. Его помощники, специалисты по эпидемиям, сделали официальный запрос в городскую Ремесленную управу и получили очень полные сведения обо всех владельцах колбасных заведений, как постоянных, так и временных. И стали «прочёсывать» их по кругу, беспрерывно и беспощадно. Не оставлялись без внимания и многочисленные кухмистерские, квасные и чайные, принимающие неклеймёные туши.

— Капля камень долбит: позавчера приезжаем с проверкой, а в колбасной чистота, прямо как в аптеке! – рапортовал полицмейстеру пристав 3-й части. – Жаль только, что уехал от нас Иван Сергеевич Сергеев, – вот бы порадовался! Многие вспоминают его добрым словом, и даже мясоторговцы, представьте!

— Странно мы всё-таки устроены: сначала приносим человека на заклание, а потом жалеем его, – отвечал Бойчевский.

— Что ж, вполне по-иркутски!

Глава 59

Возмутитель спокойствия

По привычке вставать рано и сразу приниматься за дела Лютоев прибыл в управу ещё до восьми утра.

– Но пришлось поцеловаться с замочной пробоиной, – рассказывал он вечером домашним. – Сторож вступил со мной в переговоры через закрытую дверь. «Рано, говорит, барин, подъехали, часов в десять надобно, да и то мало кого застанете. Новый городской голова Жбанов болен и ранее полутора месяцев не приступит к обязанностям, а прежний городской голова Исцеленнов отправился отдыхать – в Москву, Петербург и дальше по заграницам. А заместитель его в отпуске, как и городской инженер. Секретарь же и вовсе увольняется. Да что говорить: даже и делопроизводители разбежались, кто в отпуск, а кто и вовсе со службы.

На страже городских интересов оставался только член управы Турицын.

— С чего решили начать, Николай Иванович? – сразу же подступился он к Лютоеву. – Я бы рекомендовал осмотреть начальные школы.

И не случайно: большинство помещений нуждались в самом срочном ремонте. В некоторых школах и находиться-то было небезопасно, а фасад Знаменского училища вообще обвалился.

Уловив сочувствие во взгляде нового члена управы, педагоги усилили жалобную интонацию, но Николай Иванович их остановил:

— Предлагаю успокоиться и подумать, какой выход из положения представляется лучшим для вас самих. Жду вас в управе с конкретными соображениями.

Учителя были несколько обескуражены, но неделю спустя привезли тетрадку, на которой круглыми буквами было выведено «Наши предложения». Лютоев сделал выжимку на половину листа, сместил акценты, подготовил соответствующие расчёты и представил всё общему присутствию городской управы. Суть же была в том, чтобы расширить начальные школы простым и дешёвым способом – за счёт приспособления под классы служебных квартир учителей. А им самим в качестве компенсации выделять ежемесячные «квартирные».

Такое решение всех устраивало, но старых членов управы несколько задела «прыткость новенького», и они решили щёлкнуть его по носу: проголосовали за то, чтоб в одном училище всё оставить без изменений.

— Но какая ж тут логика, господа? – удивился Лютоев. – И почему вы отказываете, даже не называя причин? – он чуть задумался и прибавил. – Без мотивации в таком деле никак нельзя, поэтому я решительно требую от вас письменной аргументации и непременно вынесу этот спорный вопрос на заседание думы.

Не ожидавшие такой «наглости» старожилы стушевались и пошли на попятную. Так что к середине июля 1910 года местная пресса могла уже сообщить, что «городское общественное управление решило расширить училище имени Перетолчина, ассигновав на это 1472 рубля; перевести Преображенское училище из Успенского, где оно находится, в другое здание (на это отпущено 2300 рублей). А в Успенском училище открыть ещё один класс, потратив на его обустройство 1800 рублей».

Благодаря преобразованиям начальные школы Иркутска смогли принять в сентябре нынешнего, 1910 года, на полторы сотни первоклассников больше. Глядя на это, и приходские училища решились взять кредиты и устроили 200 дополнительных мест. Сообщая об этом, корреспонденты местных газет отдавали должное распорядительности и настойчивости нового члена управы и даже расценили его шаги как начало реформы городского образования.

С подачи Турицына Николай Иванович принял на себя и попечение над городскими свалками. И сразу же оказался в центре конфликта: как только его экипаж был замечен в местах своза мусора, в канцелярию управы поступили несколько заявлений о вымогательстве взяток отвальными (смотрителями свалок). Кажется, это был первый в истории города случай, когда в подобном грехе обвиняли столь мелких служащих. Лютоев провёл расследование и обнаружил целую группу предпринимателей, сбрасывавших отходы что называется за ближайшим забором. Отвальные Горюнов и Котлов закрывали на это глаза, и за такую мзду, что даже видавшие виды изумлялись. Пошли сигналы городскому голове Исцеленнову, но ни один из них не был услышан, как ни странно. И лишь появление в управе Лютоева, имевшего прозвище «Ртуть», вселило надежду.

Действительно: Николай Иванович отдал Горюнова и Котлова под суд – после тщательного расследования. Во время него он, кстати, вникал во все мелочи быта свалочных смотрителей. И выяснил, между прочим, что надзиратель с Косой дамбы, что у Знаменского моста, отдыхает только семь часов в сутки, а выходных вообще не имеет. И всё потому, что в управе не пожелали всмотреться в штатное расписание. Разумеется, это было исправлено, но самым главным Лютоев считал запуск механизма общественного контроля за свалками. И он заработал: заинтересованные обыватели составляли акты, а Лютоев их обобщал и выходил на управу с уже конкретными предложениями. Первой общей победой стал перенос свалки из реликтовой Кайской рощи.

Но самым серьёзным испытанием на посту члена управы оказалось нашествие на Иркутск эпидемий. Если чума и холера остановились на западных и восточных подступах к городу, то коровья эпизоотия (воспаление лёгких) держалась всё лето, осень и половину зимы 1910 года. Хозяева выводили нездоровых животных на ближайший лужок и таким образом ещё более распространяли болезнь. Закон предусматривал лишь символическое наказание за такие проступки, поэтому Николаю Ивановичу ничего не осталось, как запретить выпас всего городского скота. Конечно, он вызвал огонь на себя: газеты наполнились гневными обращениями, гласные городской думы пошли в атаку:

— Прежде чем принимать такое (пусть и осенённое законом) решение, следовало предоставить жителям сенокосные участки, а также освободить 800 десятин лугов, занимаемых военным ведомством! – возмущался Концевич.

— От самоуправства Лютоева пострадали, главным образом, бедные! – негодовал Русанов.

Были и другие, ещё более сильные выпады, но Николай Иванович не отступил. Эпизоотия ослабла, а затем и вовсе прекратилась.

...Четыре года спустя на заседании бюджетной комиссии новый гласный Витте вдруг сказал:

— Во всём виноваты лодыри, засевшие в канцелярии городской управы!

Члены комиссии опешили, а городской голова Жбанов удивлённо переспросил:

— Это вы о ком? Назовите имена и фамилии! – Все четыре года своей службы в городском самоуправлении я постоянно наблюдаю за подчинёнными и могу удостоверить: лодырей среди них нет!

Отповедь дал и член управы Лютоев. Он сделал это очень спокойно, но так убедительно, что Витте просто не нашёл, что сказать.

— А ведь чрезвычайно показательно, господа, – отметил на журфиксе в «Сибири» один старейший предприниматель, – чрезвычайно показательно, что нынешнюю управу уже стыдно, как прежде, походя, по привычке ругнуть, у нынешней управы безусловное реноме.

— Кто бы спорил! – обернулся редактор. – Даже и засушенные «Известия Иркутской городской думы» приросли неофициальным отделом, и там свободно дискутируют о ведении городского хозяйства, обобщают опыт других городов.

— О, вынужден огорчить вас: недавно избранные гласные и новый городской голова Бобровский первым делом покусились на этот неофициальный отдел. Требуют «восстановления приличествующей официальному органу объективности».

— Как же недолговечны в Иркутске все добрые начинания! И как не любят у нас талантливых организаторов! – не сдержался редактор.

17 сентября 1914 года газета «Иркутская жизнь» сообщила: «Член городской управы Н.И. Лютоев вчера подал заявление о сложении обязанностей, не ожидая времени вступления в должность избранного на его место Малышева. Николай Иванович выезжает из Иркутска на театр военных действий в должности смотрителя иркутского лазарета для раненых и больных воинов».

Глава 60

Под зонтиком у губернатора

Конечно, от автора «Муниципальных заметок» ждут широкой осведомлённости, насмешливого и при этом остроумного тона. Но под занавес года обозревателю «Восточной зари» хотелось сказать просто: нынче нам повезло, ведь лето выдалось грибным. Даже превосходные грузди уходили по ничтожной цене, несмотря на усилия перекупщиков. Хозяйственные горожане не пропустили и распродажу в последний день июля, когда за восемь гривенников отдавался куль превосходных огурцов!

Необычный настрой корреспондента объяснялся тем, что утро было очень морозное, и вместо торопливого чая он позволил себе картофельную запеканку с груздями. После чего рассуждать о прорехах городского хозяйства оказалось ну совсем не с руки. Только к вечеру накопилось достаточно желчи, чтоб разразиться текстом о перевозчиках-монополистах. Да и то потому лишь, что припомнился один нервный июньский день.

...От дачи Вилковых до пристани «Звёздочка» минут десять ходьбы, но, конечно, супруги вышли заранее: спуск к Ангаре был так плохо обустроен, что требовал большой осторожности. Пароход «Кучум» был уже весь расцвечен летними нарядами пассажиров, но Аркадий Вениаминович отыскал-таки два уютных местечка для себя и жены и, раскланявшись со знакомыми, посмотрел на часы. До отплытия оставалось ещё пять минут. Но прошли и пятнадцать, и пятьдесят, и час, а «Кучум» всё не сдвинулся с места.

— Нам торопиться некуда, – меланхолично отвечал на вопросы капитан, – вот набьётся народ до отказа, тогда и поплывём.

Пассажиры с тоской поглядывали на противоположный берег, такой близкий и в то же время бесконечно далёкий. Вилков обратил внимание на ещё один пароход, «Иркут», словно бы застывший посреди Ангары.

— Он, видишь ты, хотел пристать к «Звёздочке», а наш «Кучум» с «Михаилом» не пускают: огородили пристань-то с двух сторон, – пояснил пароходный уборщик.

— Но зачем?

— А затем, что этот «Иркут» вместо пятака только две копейки берёт за переправу; вот и бьют его как конкурента! Он и пристань устроил (чуть ниже по течению), но наши выставили забор и никого не пускают. Вчера несколько пассажиров прорвались и даже хотели этот самый забор разнести, но хозяин «Кучума» угостил их своим кулаком!

Среди отведавших этого кулака был и корреспондент «Восточной зари». Временно отступив, он ответил обидчику с газетной полосы, да так, что губернатор Гран прочитал это дважды, а рано утром в воскресенье инкогнито переправился на «Звёздочку». Осмотрел обе пристани и забор, понаблюдал за посадкой пассажиров на пароходы. Часом позже полицейский наряд, бывший наготове, и следа не оставил от кучумовского забора. «Как самоуправно возведённого», – пояснил полицмейстер Василий Адрианович Бойчевский. Ещё он объявил, что оставляет здесь полицейский наряд, на всякий случай.

14 июня 1910 года пароход «Иркут» открыл постоянные рейсы на дачу «Звёздочка». Корреспондент «Восточной зари» специально прибыл на берег взглянуть на побеждённых, но с удивлением обнаружил, что и «Кучум», и «Михаил» возят всех по старой, пятикопеечной таксе. Конечно, пассажиров у них поубавилось, но не так чтобы очень: сонные дачники, кажется, и не поняли, что произошло. Корреспондент разразился искромётной заметкой, в следующем номере вновь вернулся к теме и писал до тех пор, пока публика полностью не переместилась на «Иркут».

«Кучум» с «Михаилом» предпочли рейсировать совершенно пустыми, но билетную цену не спускать. В редакциях гадали, сколько продолжится их противостояние, и даже заключали пари. Наконец, «Восточная заря» торжественно сообщила: «Монополисты побеждены: им пришлось снизить таксу до 3 копейки!»

А вот иркутский губернатор Пётр Карлович Гран воспринял известие скептически: из донесения полицейских он знал, что «побеждённый» Швец громогласно заявил: «Мы своё возьмём ещё!» И начальник губернии не сомневался: возьмут! Выждут, высмотрят слабое место и ударят! «За время недавней войны и революции городское самоуправление приучилось и небольшое препятствие рассматривать как катастрофу, искать помощи у губернатора и генерал-губернатора. Вот недавно прислали мне очередную слезницу: умоляют «прекратить бесчинства иркутских извозчиков» (!) А ведь это их обыденная работа, так же, как и обеспечение нормальной переправы через Ангару», – сокрушался Гран. – При городской управе существует специальная комиссия по переправам, но она так беспомощна со всеми своими актами, предупреждениями и мизерными штрафами! Вот ведь, кажется, нет в думе ни одного человека, который бы был доволен Швецом, однако именно он из года в год получает в аренду понтонный мост и плашкоут. И продолжает ничего не вкладывать в них, несмотря на контрактные обязательства. На пристанях не устраивается мостков, фонари горят от случая к случаю, на ретирады навешиваются замки. Да что ретирады, если у Швеца нет ни одного запасного понтона! Управа, помнится, присылала запаску, а Швец очень выгодно сдал её в аренду железной дороге. Нонсенс и анекдот! «

Недобрым словом поминали Швеца и в редакции «Восточной зари»:

— Он ежегодно снимает с городского понтона по 70-80 тысяч рублей чистого дохода; при этом городу достаётся лишь чуть более сорока тысяч, – возмущался автор «Муниципальных заметок». – Уверен, что при подъёме хозяйства на должную высоту город мог бы иметь не менее сотни тысяч рублей дополнительного дохода!

— То есть вы предлагаете не сдавать мост в аренду никому? – уточнял его приятель из бывших гласных. – Ох-хо-хо, блаженны несведущие! Да будет вам известно, мой дорогой, что всё это мы проходили уже, городская дума пробовала сама управляться с понтоном, но только из этого ничего, кроме убытка, не вышло. Коротко говоря, Швец у нас исключительно по причине нашей собственной бесхозяйственности.

— Господа, эта тема извечна, бесконечна и, к слову сказать, провоцирует язву желудка, – взмолился ответственный секретарь.

Но чёртик, живший в редакционном чулане, уже помахивал хвостиком, и автор из новеньких уже «пустился в пляс»:

В нынешнем, 1910 году, доход от городских лавок на Мелочном и Хлебном базарах чуть превысил 50 тыс. руб. Скажем прямо: мало, очень мало. Между тем доподлинно установлено, что официальные арендаторы сами не торгуют, а передают своё право за сумму, в пять-шесть раз большую, чем уплатили управе. Желаете конкретных примеров? Пожалуйста! – Он достал небольшой блокнотик. – На Хлебном базаре лавка под № 8 значится за Захаром Ивановичем Трофименко, который и платит городу 40 руб. в год. На самом же деле в этой лавке торгует Антон Митрофанович Витязев, и он отдаёт Трофименко по 180 руб.! В том же 19-м ряду стоит лавка № 3, и она значится в аренде у г-на Мармонтова. Но его здесь никто никогда не видит, зато все знают субарендатора, платящего Мармонтову в шесть раз больше, чем тот платит городу! При этом управа как бы не ведает ни о чём и продолжает разбазаривание городского имущества. Вы посмотрите: аптека, полностью оборудованная, с инвентарём, землёй, двумя большими жилыми помещениями, сдана в аренду за баснословно низкую цену 3 тыс. руб. в год, в то время как реально можно было сдать её и за 10, и за 12 тысяч. Но для этого требовалось хорошо подготовиться к торгам, заранее и достаточно широко, разослать информацию, не постесняться звонками и напоминаниями. Взяться за такую работу никто из управских не пожелал, а в итоге городской бюджет недосчитался немалых денег.

...После июньского поражения Швец недели три восстанавливал силы, но в субботу 10 июля решительно перешёл в наступление: в 9 часов вечера, когда большая часть дачников переправилась на левый берег, «Кучум» и «Михаил» прекратили рейсировать. Сначала их капитаны ссылались на обещанный будто бы туман, а потом выразились прямо: «Больше дров сожжём, чем от вас получим!» И публика с обеих сторон отправилась в обход через понтонный мост. К началу сентября возвратились и незаконные сборы на переправе. Господин Равинг с 3-й Глазковской улицы заступился за проезжавших по понтону крестьян: арендатор просто вывернул им карманы. Но всего более Равинга возмутило безучастие любимого Швецом городового с бляхой № 4.

— Положим, сейчас-то мы снимем с него восемь шкур, – в раздумье говорил губернатор Г ран полицмейстеру Бойчевскому, – а потом, когда нас не будет здесь, а Швец останется?

Четыре года спустя, в военном 1914-м, когда ни Грана, ни Бойчевского уже не было в Иркутске, газета «Сибирь» писала: «Содержатель переправы Швец продолжает взимать произвольную плату: по 15-20 копеек с человека и столько же за 1 место багажа. С офицера 28-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Поповича было взыскано помимо платы за переправу его семьи ещё и за 10 мест багажа, включая и картонку со шляпой».

В бытность иркутским губернатором Петра Карловича Грана Иркутская губерния граничила с севера и северо-востока с Якутской областью, с востока и юго-востока – с Забайкальской областью и озером Байкал, с запада и северо-запада – с Енисейской губернией, а с юга – с Монголией, бывшей в ту пору частью Китайской империи. Границами служили линии рек, горных цепей, а также – условные административные линии, проходящие через сухопутные и водные пространства (например, воображаемая линия по середине озера Байкал).

Пространство губернии, по измерению полковника Стрельбицкого, определялось в 712450 квадратных вёрст, включая и пространство под озером Байкал (13647 квадратных вёрст) и под островом Ольхон (612 квадратных вёрст).

Вся площадь губернии была разделена на 5 уездов: Киренский (416 000 квадратных вёрст), Нижнеудинский (108 143 квадратных версты), Балаганский (38 857 квадратных вёрст), Верхоленский (78 400 квадратных вёрст, включающих пространство в 10 780 квадратных вёрст под частью озера Байкал и 612 квадратных вёрст под островом Ольхон) и Иркутский (71 050 квадратных вёрст, включающих и пространство в 3479 квадратных вёрст под частью озера Байкал).

«Памятные книги Иркутской губернии» описывали её пространства с любовью, отмечая красоты, богатства, а также и то, что «воздух зимой необыкновенно прозрачен, спокоен, сух и чист».

Глава 61

Сложности огранки

Дмитрия Звездича, лондонского корреспондента «Восточной зари», в иркутской редакции никто никогда не видел, и, возможно, поэтому обязанность высылать ему каждый номер воспринималась секретариатом как обуза.

– Хочу ещё раз напомнить, что в прошлом году в Лондоне открылась «Англо-русская газета», а в ней – специальный сибирский раздел, с перепечатками о состоянии нашей торговли и промышленности! – сердился редактор.

— Состояние нашей торговли и промышленности можно обозначить только словом «застой», – парировал ответственный секретарь. – Мы не можем пока сделать даже простейшие 14-фунтовые ящички, к каким привыкли в Европе, а в результате наше сливочное масло за бесценок скупают предприимчивые датчане, расфасовывают и продают как своё! Смешно сказать, но главным событием нынешнего лета в Иркутске станет устройство на Ангаре трёх спасательных станций...

— Вот-вот, так и во всём у нас! – подхватил фельетонист, собирающий желчь для завтрашней публикации.

— Ну, разъехались, – взял примирительный тон редактор. – Вас послушаешь, так можно подумать, что решительно ничего хорошего не происходит вокруг. А ведь это не так, ведь и спасательные станции на Ангаре появились у нас будто в сказке, безо всяких затрат из казны. – Редактор задумался. – А вот, кстати, и задание репортёру: осветить открытие этих станций.

«Да что там освещать-то? – недоумевал корреспондент. – Будет всё как обычно: священник плавненько перейдёт от спасения душ к спасению тел, а губернатор уточнит, скольким именно горожанам не дали утонуть. Но ведь всякий знает и без того, что с назначением на губернию Г рана общество спасения утопающих активизировалось. Вот разве что спросить, для чего воткнули сразу три спасательных станции на недлинном отрезке ангарского берега от Большой улицы до Московских ворот?»

— Станций ровно столько, сколько и требуется для результативной работы спасателей, – отвечал Пётр Карлович Г ран даже без тени раздражения.

«Вообще-то, надо отдать ему должное: с прессой он всегда на деловой ноге, не высматривает в публикациях и вопросах личных обид, – подумал репортёр. – И даже в нападках газет на местное самоуправление видит главным образом механизм влияния на гласных. Да, кажется, и неплохо им пользуется. Говорят, читает местную хронику с карандашом в руках, а потом приглашает к себе городского голову:

— Вот тут пишут, что у вас «6-ю Солдатскую городская управа отдала в распоряжение луны, и без дела стоящие на столбах четыре городских фонаря лишь безмолвно свидетельствуют неисполнение луной своих обязанностей».

На губернских правлениях Гран любил подчеркнуть, что «хороши все законные средства побуждения к обустройству жизни на лучших началах». То есть, собственно, к огранке её. Это полагал он главной задачей всякой администрации и считал её вполне выполнимой – при наличии необходимого времени. Но в том и беда, что министерство внутренних дел то и дело дёргало за свои невидимые верёвочки, перемещая назначенцев в разные концы. И начатое дело часто гибло на корню, потому что новый администратор начинал всё по-своему.

Перед отъездом в Сибирь Гран прошёл по министерским кабинетам, собирая «иркутские анекдоты». И зацепил-таки любопытнейший эпизод: в бытность генерал-губернатором Горемыкина прибыла очередная партия ссыльных, и Александр Дмитриевич, будто бы, сказал им: «В Европейской России вы нетерпимый элемент, а здесь, в Сибири, можете быть полезными людьми!» Было так или не было, а осевшая в памяти чиновников фраза прекрасно показывала нехватку энергичных, образованных и просто толковых людей.

— Многое из того, что на первый взгляд упирается в деньги, на поверку оборачивается зауряднейшим нежеланием перестроить дело на более совершенных началах, – внушал Гран своим подчинённым. – Возьмём, к примеру, местный приют для девочек. Если расширить учебную программу, то каждая выпускница сможет получать звание сельской учительницы, а значит, выходить в самостоятельную жизнь с профессией, способной её прокормить.

— Но, Ваше превосходительство, приют существует на пожертвования и еле сводит концы с концами; где же взять ещё средства на дополнительное обучение? – удивлялся чиновник по особым поручениям.

— У приюта есть неоспоримый капитал – просторные помещения. Они-то и позволяют набрать платных пансионерок, желающих получить аттестаты сельских учительниц, – он внимательно оглядел всех присутствующих.

Опыт научил губернатора проверять все свои идеи вот так, через непосредственную реакцию первых слушателей. И со спасательными станциями было так же: Пётр Карлович словно бы ненароком обмолвился о них священнику Григорию Левагину, и тот тотчас же вызвался освятить будущие постройки. И генерал-губернатор Андрей Николаевич Селиванов с готовностью согласился их официально открыть. Что до самого Грана, то он еле дождался конца торжества и, спустившись в заранее приготовленную шлюпку, ещё раз объехал всё, проверяя готовность.

По утрам, переходя на рабочую половину губернаторского дома, Пётр Карлович не без удовольствия погружался в бумаги. Самый запах их был приятен, но после двух недель «канцелярского служения» его поджарое, мускулистое тело требовало движения, и на другое утро он был уже в поезде, в экипаже или просто верхом. Кажется, Иркутск ещё не получал губернатора, который с таким изяществом взлетал на коня и держался в нём так уверенно. Лёгкость на подъём позволяла ему неожиданно возвращаться в места недавних командировок, и с каждой поездкой он углублялся всё дальше, обследовал остров Ольхон, пересёк Тункинскую долину и на 50 вёрст углубился в Монголию.

...Дорога на Монды через горный хребет Хамар-Дабан, и без того очень трудная, из-за непогоды расстроилась совершенно, лошади перешли на шаг, а потом и вовсе потребовали остановки. Зато губернатор вполне насладился видом на ледяную гору Мунку-Сардык.

Редкие встречные удивлялись, встречая столь важную персону. В улусах при виде губернатора сначала терялись, а, опомнившись, обращались с просьбами о выдаче хлеба из экономических магазинов, постройке амбулатории и пр. Гран обещал и слово своё сдержал. Но главной его целью было всё же погашение недоимок, казённых и земских, а также исправление грунтовых дорог. Его спутники (ветеринар и чиновник по особым поручениям) не заметили, чтобы Пётр Карлович повышал на кого-нибудь голос, однако же все его поручения были исполнены. И когда начальник края Селиванов ехал тем же маршрутом короткое время спустя, то отмечал уже и исправность дорог, и погашение задолженностей. Что дало Грану повод публично, через газеты, выразить благодарность иркутскому уездному исправнику Харченко и приставу 3-го стана Митину – за усердие и умелую распорядительность.

Кстати, два последних слова были любимейшими у Петра Карловича, жаль только, что употреблять их доводилось не часто: энергия деятельных людей обычно изливалась бестолково. И лишь большая нужда заставляла порою «из ничего да и вывернуть вдруг для общества пользу». Собственно, за время пребывания в Иркутске Гран мог припомнить лишь один такой случай: в конце ноября прошлого, 1909 года, когда и в гимназиях, и в промышленном училище образовалась критическая задолженность по оплате, объединённый родительский комитет организовал благотворительный вечер. Господа так увлечённо играли в любительском спектакле «Счастливый день», с такою отдачей декламировали, пели, танцевали, исполняли сочинения для рояля и виолончели, что публика нещадно бисировала, опустошила буфет и все павильоны с цветами. Гран и сам преподнёс супруге три бутоньерки, подавая пример своему заместителю Югану.

Евгения Владимировна Гран, поселившись с мужем в Иркутске, сразу же приняла попечение над Базановским воспитательным домом и возглавила Дамское отделение губернского попечительства о тюрьмах. У неё под началом были восемь директрис, начиная с супруги начальника края Александры Георгиевны Селивановой и кончая жёнами известных в городе предпринимателей. Хлопоты в попечительствах, забиравшие всё свободное время, определили и круг близких знакомств Евгении Владимировны. После заседаний дамы переходили на жилую половину губернаторского дома, и оттуда долго ещё доносились голоса Елизаветы Карповны Кисель-Загорянской, начальницы иркутского института императора Николая I, Марии Петровны Янчуковской, вдовы чиновника горного управления, Ольги Леонтьевны Воллернер и Варвары Ивановны Второвой, супруг коммерсантов. А в кабинете у Петра Карловича собиралась мужская часть губернского попечительства о тюрьмах: детский доктор Николай Августович Юргенсен, предприниматель Давид Михайлович Кузнец и, конечно, губернский тюремный инспектор Арсений Семёнович Зайцев. Каждый из них радовался возможности неформально пообщаться с губернатором. И выпить чаю, уже просто по-дружески.

Иркутский губернатор принимал ежедневно, с 10 до 12 час.

В Иркутском губернском управлении было 4 отдела, 5 отделений (врачебное, тюремное, ветеринарное, межевое, строительное), 3 комитета (статистический, попечительства о тюрьмах, попечительства о детских приютах), 3 управления (почтово-телеграфного округа, губернское жандармское, жандармское полицейское управление Забайкальской железной дороги), губернское по промысловому налогу присутствие.

В распоряжении губернатора находились также: 4 чиновника по особым поручениям, губернский механик и пароходный техник Иркутского района.

Глава 62

Бои местного значения

«Разумеется, страховые агенты всегда к услугам клиентов, но, господа, это вовсе не значит, что нужно звонить мне в 8 утра и надиктовывать адрес для встречи. Даже если по этому адресу расположена полицейская часть», – Василий Михайлович Ровинский уже неделю недомогал. А после вчерашней бури чувствовал себя просто разбитым, и ранний телефонный звонок, разбудивший его, переполнил давно копившееся раздражение. Тем не менее, он быстро собрался и сорок минут спустя уже стоял на Шелашниковской.

У входа в полицейскую часть собралось человек десять пожарных и городовых во главе с полицмейстером Бойчевским. Все смотрели в сторону пожарной каланчи. Василий Михайлович тоже взглянул – и обомлел, так сильно она наклонилась к улице! Словно застыла в глубоком поклоне, изготовившись бухнуться оземь. Ровинский невольно отступил и хотел уже ретироваться, но его увидел полицмейстер, быстро подошёл и пригласил в помещение части. Нетрудно было заметить, что и оно наклонилось, хоть и не так сильно, как каланча. Василий Михайлович потоптался на месте, надеясь, что кто-нибудь отвлечёт Бойчевского, и в самом деле: из-за угла вывернул экипаж, доставивший двух городских инженеров, Южакова и Артюшкова. Все обернулись к ним, а они, наскоро покивав, сразу же открыли дискуссию: на взгляд Южакова, каланча представляла смертельную опасность, а Артюшков полагал, что нет. Саму же полицейскую часть они и в расчёт не брали.

— Вот видите, – не без язвительности заметил полицмейстер, увлекая-таки страхового агента в опасное здание, – нас они заживо готовы похоронить, и если мы сами о себе не позаботимся, сделать это будет решительно некому. Проходите-проходите, но только не направо – там у нас канцелярия, а в ней обе печки сильно разъехались, неровен час упадут... Ещё налево, пожалуйста, тут у нас более безопасно. Присаживайтесь, присаживайтесь, сюда к вам и соберутся сейчас наши чины. Разом и застрахуете, и на случай увечья, и на случай смерти.

Когда документы были оформлены, страховой агент решил попрощаться дежурной фразой:

— Возможно, ещё кто-то из ваших коллег захочет застраховаться. Буду рад. Приходите, звоните в любое время!

— Зачем же откладывать?– энергично подхватил Бойчевский, – Вы когда-нибудь были у нас в полицейском управлении?

— Нет, не сподобился...

— Ну так поедемте! Только не испугайтесь там...

По дороге Ровинский припомнил, что местная печать не единожды призывала городскую управу отремонтировать каменную лестницу в полицейском управлении и особенно упирала на то, что один посетитель расшибся там до потери сознания.

— Вот, полюбуйтесь: самое, можно сказать, непрезентабельное здание на Луговой, – усмехнулся Бойчевский, когда прибыли на место. – Десять лет не белилось, и мы просили хоть к нынешней Пасхе привести его в божеский вид; я дважды ездил к городскому голове, и он обещал очень твёрдо, а неделю назад прислал мне письмо: «Постановлено отказать в связи с будущим общим ремонтом», – Бойчевский махнул рукой и направился к входу.

Через полтора часа всё полицейское управление было застраховано, и Ровинский уехал чрезвычайно довольный собой, позавтракав по пути в «Метрополе» и вздохнув не единожды с облегчением после пережитых волнений.

Покуда страховой агент поглощал артишоки, Бойчевский с помощником и приставом 4-й части пересчитали керосин. Накануне Василию Адриановичу доложили, что этот самый пристав каждый год прикупает керосин, расплачиваясь из собственного жалования. И действительно: сегодняшняя ревизия выявила 48 литров неоприходованных «излишков».

— Я б и рад обходиться тем, что отпускает управа, но ведь это решительно невозможно, господа, если кроме канцелярии и приёмной освещать ещё и каталажную, и казармы городовых. И, кстати сказать, Василий Адрианович: в других полицейских частях тоже ведь керосина не хватает. А по мне так и вовсе бы не выделяли, а лучше подключили нас всех к городской электрической станции!

У Бойчевского чуть не сорвалось, что уж полицию-то подключат в самую распоследнюю очередь. По всей России органы самоуправления приняли на себя оплату телефонной связи полицейских частей – а в Иркутске нет! В прошлом году он лично вручил городскому голове Исцеленнову специальный обзор, подготовленный по результатам запросов в разные города. И картина в нём нарисовалась такая, что управские устыдились и решили оплачивать служебные телефоны. «Кроме одного – установленного в квартире полицмейстера!» – уточнил голова. И на просьбу Василия Адриановича заменить устаревшее оружие трёхлинейными наганами Иван Фёдорович ответил безусловным отказом. А в довершение всего полицейских лошадей обложили налоговым сбором. Иркутский губернатор не утвердил это постановление, но голова повторно провёл его через думу, а повторный отказ губернатора обжаловал через Сенат.

Номинально полицейское управление г. Иркутска находилось в ведении губернатора, но оно всегда выполняло постановления городского самоуправления, а нынешний полицмейстер Бойчевский делал это энергичней других. Только-только закончится метель, а он уже беспокоит управу:

— Город завален снегом. Полицейское управление предлагает свои услуги по найму на счёт городской управы рабочих для приведения в надлежащий вид улиц, базаров и площадей.

Только-только проглянет весеннее солнышко, а беспокойный Бойчевский уже осмотрит все пристани, разглядит массу опасностей для будущих пассажиров и ополчится на городскую комиссию по переправам, требуя принятия мер. В противном же случае грозит «прекратить пропуск людей на катера мерами полиции». Дошло до того, что Бойчевский за какие-то неисправленные мосты поставил перед судом четырёх членов управы во главе с Исцеленновым! А потом принялся и за известного богача Родионова, владельца роскошного автомобиля. Трудно поверить, но пристав одной из частей стал доказывать в суде, что умный, милый, всем известный господин Родионов развивает опасную для окружающих скорость, предполагающую уголовную ответственность. Суд изумлялся неслыханной дерзости полицейских, но они-то сами не смущались ничуть. И вскоре г-н Бойчевский предлагал уже на заседании городского санитарного совета: «Наказания, налагаемые мировыми судьями, очень незначительны, следовало бы для большего устрашения усилить меру наказания или же виновных наказывать в административном порядке по правилам военного времени».

Общее мнение управы было таково, что «Иркутск не знал ещё столь разнузданного полицмейстера».

— В прежнее время найти на него управу не составило бы труда: достаточно было уважаемому человеку подпустить две-три фразы на обеде с губернатором – и всё... – сладко вспоминал Исцеленное. – А нынешнего губернатора Грана и на месте-то застать сложно: то он под Нижнеудинском, то на Ольхоне. Да и когда в Иркутске, то весь в делах и на деликатные темы не наводится. В общем, немец он немец и есть, хоть и на посту губернатора!

Самым же досадным для городского головы было то, что его переписка с Бойчевским попадала на страницы газет; дошло до того, что в присутствиях день начинали с того, что раскладывали на столах свежий номер «Восточной зари» и читали: «Иркутский полицмейстер обращает внимание городского головы на то обстоятельство, что и в текущем году технический надзор городской управы препятствует полиции своевременно выполнять обязательное постановление думы о замощении улиц. На неоднократные просьбы домовладельцев Ланинской улицы указать порядок мощения никто из технадзора до сего времени не явился. Потому, несмотря на заготовленный материл, приступать к работам нельзя. Г. полицмейстер просит городского голову разъяснить техническому надзору, что, если только он позволит себе и в дальнейшем относиться по-прежнему к такому важному обстоятельству, как благоустройство города, то полицмейстер будет вынужден войти с ходатайством о предании виновных лиц суду».

Пока в управе разбирались с этим письмом Бойчевского, «Восточная заря» уже напечатала следующее: «Иркутский полицмейстер просит городского голову поставить его в известность (для доклада начальству), чем задерживается сооружение мостовой по набережной Ангары, почему до сего времени не заготовлен мостовой материал. Также г. полицмейстер просит городского голову сообщить (для разъяснения населению), будет ли когда-нибудь использован выписанный городом паровой каток для мостовых и когда именно. Дорогостоящий каток находится в настоящее время в 3-й пожарной части, продавил пол и угрожает разрушить его окончательно. Продавленный пол крайне затрудняет выезд пожарного обоза. Полицмейстер просит городского голову выслать правила пользования катком».

— Не дождётся! – решительно заявил Исцелленов городскому секретарю Голеневу. – Каток – наша собственность, и только нам решать, что с ним делать. А этот Бойчевский не кончит добром, помяните моё слово!

— Возможно. Но покуда к нему идут козыри, – Голенев поморщился и достал из портфеля свежую газету с выделенным абзацем: «Благодарность полицмейстеру. Во время рекостава Ангары наблюдались небывалые за последние годы морозы и туманы. Несмотря на столь неблагоприятные атмосферные условия и на праздничное время, когда обыватели проявляют особую неосторожность в поступках, чины городской полиции с В.А. Бойчевским во главе сумели предотвратить несчастные случаи как на переправе через Ангару, так и в самом городе. Считаю приятным для себя долгом отметить столь энергичную, самоотверженную и успешную деятельность чинов иркутской городской полиции и выражаю уверенность, что в дальнейшем означенные чины не только оправдают заслуженную ими ныне похвалу, но дружной работой достигнут выдающихся результатов во всех разнообразных отраслях деятельности полиции. Губернатор П. Гран».

Конечно, это был удар. Однако Исцеленное не собирался сдаваться: против Бойчевского у него готовилась одна «бомбочка».

Глава 63

Простое решение

В прошлом, 1909 году, в жизни Софии Людвиговны случились две перемены: она вышла замуж и переехала из Лодзи в Иркутск. И если первую перемену подтолкнуло влечение, то вторая случилась исключительно волею обстоятельств: супруг получил новое назначение.

Сибирь оказалась лучше, чем представлялась по рассказам; возможно, ещё и оттого, что переезд пришёлся на начало июня. Кроме того, новый начальник мужа, полковник Виноград, подыскал для молодожёнов славную квартирку наискосок от дома, в котором жил сам с женой и двумя сыновьями-гимназистами. И ещё одно немаловажное обстоятельство: местные газеты были усыпаны объявлениями отъезжающих: за треть цены они избавлялись от роскошных гарнитуров, ковров, японских безделушек и многочисленных музыкальных инструментов. Так что и двух недель не прошло, а все четыре комнаты Софии Людвиговны и Родиона Петровича уже имели обжитой и уютный вид. Вот только с пианино вышла небольшая накладка.

Изначально София Людвиговна нацеливалась на рояль, но оба «Беккера», которые она присмотрела, нужно было спускать со второго этажа, а специальных фирм по перевозке в Иркутске не было. Родион Петрович предложил временно прикупить пианино на соседней улице. И вот в тот самый момент, когда его подвезли, из-за угла вывернула подвода с «Беккером», и посыльный, ловко спрыгнув у подъезда, весело сообщил:

— В абсолютной сохранности инструмент! Хозяева наказывали бережнее везти. Они и доставку оплатили, так что не извольте беспокоиться.

София Людвиговна растерянно посмотрела на мужа, а муж – на неё. Выход же подсказал полковник Виноград: «Я мог бы взять у вас пианино напрокат: супруга как раз возвращается от родных, и это станет ей приятным сюрпризом».

Осенью София Людвиговна съездила в Лодзь. И, отправляясь, просила мужа подыскать другого повара: нанятый в июне Павлин Михалёв никуда не годился.

Родион Петрович встретил супругу роскошным обедом, на который пригласил и начальника с семейством. Однако в назначенный час они не появились, по телефону не ответили, да и двери их парадного оказались плотно закрыты. Только вечером младший из Виноградов, Кирилл, забежал тайком от родителей:

— Вчера, едва только отец ушёл, явился ваш Павлин с тремя приятелями и заявил, что София Людвиговна телеграмму послала: требует пианино вернуть. Мама растерялась, а они погрузились и уехали! Теперь мама плачет, а папа курит и молчит.

На другое утро София Людвиговна поднялась очень рано, и в 8 часов уже стояла в приёмной 1-й полицейской части. А в четверть девятого отправилась вместе с приставом в сторону Рабочей слободы. Сначала они отыскали мать Павлина, затем его сестру, и уже с её помощью добрались до сарая, в котором было спрятано пианино. Самого же Павлина арестовали лишь поздно вечером, когда инструмент уже был водворён на прежнее место, в гостиную Виноградов.

Родион Петрович почувствовал такое облегчение, что уснул прямо в кресле, в ожидании ужина. А вот Софии Людвиговне не спалось в эту ночь, и она сначала читала, а потом долго думала, сидя у окна, перед открытой форточкой. И за завтраком встретила мужа отточенным резюме:

— Павлин теперь упивается нашей жестокостью, а себя воображает жертвой, – она помолчала. – Он нам хотел досадить – и досадил. Единственный способ пристыдить – отозвать протокол!

Родион Петрович удивился такому повороту мысли, но он знал, что женат на редкой женщине и потому предпочёл согласиться. А вот пристав 1-й части обиделся:

— Я целый день потерял, гоняясь за вашим инструментом, а теперь выходит, что без толку? Вы уж как-нибудь определяйтесь сначала, чего хотите-то! В общем, протокол я вам не отдам, во всяком случае без прямого указания на то господина полицмейстера.

Василий Адрианович Бойчевский, исполняющий должность иркутского полицмейстера, оказался красавцем-мужчиной, статным, осанистым и при этом галантным кавалером: выслушав Софию Людвиговну, он первым делом поинтересовался:

— Вас кучер ждёт или подъехали на извозчике? Я это к тому, что сейчас уже половина шестого, а в эту пору у нас рано темнеет.

Тут дверь приотворилась, и показалась ухоженная голова господина лет сорока пяти, явно чем-то рассерженного и встревоженного:

— Это просто выходит из всех границ! Ни в одном цивилизованном городе был бы невозможен такой произвол!

— Присаживайтесь. И по порядку.

— Я приехал нынче дневным поездом и поселился в «Гранд-Отеле». Около часа назад вышел прогуляться по Большой и обратил внимание на молодую, элегантную, чрезвычайно красивую даму. Она заговорила со мной – что же в этом преступного?

Бойчевский кивнул, но при этом потянулся к телефону и тихонько о чём-то спросил.

— И вот, только начали мы беседовать, как появляется городовой, грубо берёт даму за руку и ведёт её в часть!

— Вас не приглашал?

— Настаивал, но я не так прост и потому последовал прямо в полицейское управление.

— Испугались вы, пожалуй, напрасно, ну да ничего, мы сейчас всё расставим по местам, – и снова в трубку. – Да, везите ко мне, – и снова господину. – А вы-то у нас кто будете?

Не успел жалобщик и наполовину обрисовать собственную персону, как в дверь постучали, и в сопровождении грузного постового появилась дама, на редкость эффектной наружности. Чуть улыбнувшись, она присела, и София

Людвиговна невольно отметила, что и поза у дамы красивая, и платье очень, очень элегантное. Между тем на лице полицмейстера появилось выражение скуки, и, выдержав паузу, он сказал очень просто:

— Всё, Селифонтьев. Раздевайся.

Дама хихикнула, затем не по-женски раскатисто рассмеялась и на счёт «раз, два... пять» обернулась мужчиной в полосатых подштанниках.

— Знакомьтесь, – Бойчевский повернулся к заезжему господину. – Профессиональный вор Николай Селифонтьев. И когда бы не «ужасный городовой», плакали бы ваши денежки, милостивый государь!

...Взяв протокол и уже попрощавшись с Бойчевским, София Людвиговна не удержалась:

— И представить себе не могла, насколько увлекательна ваша работа!

— Вы, сударыня, верно, шутите, – усмехнулся Бойчевский.

На другое утро, вспомнив этот разговор, он опять усмехнулся и начал составлять очередное распоряжение: «Ввиду установившейся пониженной температуры предписываю приставам частей усилить ночные обходы на предмет предупреждения замерзания на улицах. Особое внимание должно быть обращено на места, прилегающие к винным лавкам, пивным и трактирам. Приказом от 16 сентября приставам вменялось уже положить конец безобразиям, творящимся при продаже лошадей. Ныне же вновь барышники и цыгане начали торговлю в неуказанных местах. В целях немедленного искоренения раз и навсегда предлагаю приставу 3-й части установить два отдельных поста с 7 часов утра и до 5 часов вечера. Старшего же городового Савельева предупредить, что за вышесказанные беспорядки он будет смещён на низший оклад».

Прежде чем рекомендовать Василия Адриановича к исполнению должности полицмейстера, губернатор Гран устроил ему экзамен. В сущности, надежд на Бойчевского не было никаких: от природы чрезвычайно живой, лёгкий на подъём и всегда полный эмоций, он казался непригодным для управленческой, канцелярской работы. Но в должности пристава одной из полицейских частей проявил неожиданную распорядительность, и Гран пригласил его на беседу.

— Какое постановление должны принять гласные, чтобы в городе установился порядок? – сразу взял он Бойчевского на приступ.

— Порядок будет, если исполнять и половину того, что уже принято городской думой.

— Какова же тут роль полиции?

— Наиглавнейшая, если по закону. Но на практике ни дума, ни обыватель, ни сами полицейские этого признавать не хотят. Потому как одним обидно, другим накладно, а третьим хлопотно.

— Хочу предложить вам похлопотать в должности полицмейстера. Со своей стороны обещаю всяческую поддержку.

Последняя фраза была отчасти дежурная, однако Бойчевский отнёсся к ней чрезвычайно серьёзно, и в хронике местной печати замелькало: «Господин полицмейстер вошёл к господину губернатору с докладом о необходимости упорядочения улиц Ремесленно-слободского предместья и улучшения его освещения. Вопрос этот передан г. губернатором на обсуждение городской думы. Господин полицмейстер также вошёл к господину губернатору с докладом о необходимости дополнения постановлений о нормировке отдыха пунктом, разрешающим булочным, кофейням и кондитерским производить торговлю более продолжительное время при обязательстве двойной смены служащих. Вопрос этот губернатором передан на заключение городской думы». В какой-то момент Гран почувствовал неловкость от простого накладывания резолюций и за несколько воскресений разработал проект бюро по купле, продаже и мене лошадей. И с начала июля 1910 года такое бюро, действительно, заработало. К немалому изумлению гласных.

А Бойчевский тем временем побуждал своих подчинённых задуматься над постановлениями Иркутского общества покровительства животным. А также не проходить мимо неопрятных мороженщиков и лавочников, отпускающих продовольственные товары в использованной, негигиеничной бумаге.

Когда привычная грязь на лотках стала объектом уголовных преследований, обыватели возрадовались. Однако, и им теперь вменялось в обязанность ежедневно, до 8 утра, убирать с тротуаров снег, чистить водосточные канавы напротив своих владений, заравнивать все ухабы и выбоины. А летом – посыпать все подступы к дому песком, «отнюдь не допуская примеси щебня и мелкого стекла, портящего обувь». За неполивку улицы в жаркое время (до 8 часов утра и между 14 и 15 часами) полицмейстер грозил применением 29-й статьи Устава о наказаниях.

К концу июня 1910 года мировой судья 3-го участка Иркутска рассмотрел уже десять «снежных» дел. А у мирового судьи 1-го участка набралось более 30 «тротуарных» дел. По 23-м из них было принято решение о штрафе или пятидневном аресте. Изумлённые домовладельцы грозили апелляцией, однако были вскоре замечены в городской управе, в очереди за ссудой на благоустройство.

Бойчевский между тем времени не терял и, как сообщили газеты, «вошёл с ходатайством к иркутскому губернатору о внесении в городскую управу дополнительного проекта замощения улиц». И городская управа, не дожидаясь очередного пинка от полицмейстера, попросила заведующих городскими училищами «вменить в непременную обязанность сторожам сгребать снег и мусор». Она же предложила полиции общими усилиями навести порядок на старой Сенной площади. «А вот это уже шаг навстречу!» – обрадовался Василий Адрианович.

Браконьеры, извозчики, ездящие без номеров и не в установленной форме, перекупщики на базарах, пожарные, слишком громко борющиеся с огнём – все стали объектами приказов и распоряжений полицмейстера Бойчевского. Очень скоро он очистил город от профессиональных нищих, привлекая их к законной, по суду ответственности. А на случай повторного появления нищих предупредил всех приставов: «Буду вынужден налагать на вас самые строгие взыскания до увольнения включительно».

Однажды губернатор в шутку спросил Василия Адриановича: «А как у нас с регламентацией взяток?» – и тотчас же получил ответ:

— Я как раз подготовил доклад «Отклонённые взятки и подношения». Суть в том, чтобы зачислять их в Приказ общественного призрения, опираясь на пункт 17 статьи 41 Устава общественного призрения, 1892 года издания.

Газета «Сибирь» вызвалась вести хронику отклонённых взяток, и понеслось: «От помощника пристава 4-й полицейской части Зарубина – 49 руб. взятки при составлении протокола. От пристава 2-й части – 20 руб. за обеспечение порядка при венчании».

Как-то после очередного доклада губернатор спросил:

— Ну, и как Вам, Василий Адрианович, в атмосфере всеобщей нелюбви населения? Не хочется сбавить обороты?

— Не хочется. А население, оно разное. И даже в сводках происшествий встречаются положительные моменты. Взять хотя бы и свежую, – Бойчевский вынул из папки два сверху лежащих листа и с удовольствием зачитал. – «Евдокия Михайловна Пирогова, проживающая в Рабочей слободе, на углу Кравцовской и Зиминской улиц, заявила полиции, что в ночь на 15 сентября трое неизвестных выдернули ставенный болт, вынули оконную переплётную раму и пытались проникнуть в её квартиру. Услышав, что выламывают окно, Пирогова не растерялась, взяла железную палку, которой и нанесла удар по голове первому же громиле. Он упал, товарищи подхватили его и понесли».

Глава 64

Из жизни Адама № 58

Поспать в эту ночь Адаму Ильгевичу так и не удалось: сначала его караульный препирался с дежурным по части, а потом ворвался Андрей Хашкин с Малой Ланинской и с порога закричал: «Я человека убил!»

– Какого такого человека? – зная мирный нрав Хашкина, спокойно переспросил дежурный и повёл носом воздух. Ильгевич тоже подумал, что, должно быть, Андрюшка пьян.

— Да кто ж его знает, что он за человек? Сам-то теперь уж и не расскажет. Знамо только, что вор. У Скалатова через окошко нынче ночью сундук потащил, да и уронил! Хозяин-то пробудился и калитку уличную перекрыл – пришлось покойничку вместе с вещами уходить через сад. А там я своих лошадок окарауливаю... Он орёт мне: «Не подходи, убью!» Ну, я дожидаться не стал, первым стрельнул...

Дежурный позвонил помощнику пристава, и получасом позже они вместе были на Малой Ланинской. А томящийся вынужденным бездельем караульный выговаривал в это время Ильгевичу:

— Вот, протоколы писать некому, а я тут сиди с тобой, охраняй! Добро бы преступника, а то ведь своего брата городового!

— Я с тобой совершенно согласен. Потому как не вижу причин для моего ареста на трое суток! Что я такого сделал, чтоб обвинить меня в «небрежном исполнении служебных обязанностей»?

— Вернее будет сказать, чего ты не сделал. А должен был!

— Что я, дворник, чтоб тротуары в чистоте содержать?

— Эх, ничего ты не понял, городовой № 58. Ну да полицмейстер тебе втолкует ещё!

То, что от Бойчевского нужно ждать неприятностей, городовой 3-й части Адам Ильгевич мог бы догадаться и сразу, уже по приказам его, публикуемым в местных газетах. Чего стоил хотя бы вот этот: «Мною усмотрено, что вблизи казённых винных лавок собираются торговцы съестными продуктами, сбывающие таковые как закуску для распивающих тут же, на тротуаре, горьких пьяниц и хулиганов. В устранение этого безобразия предлагаю приставам обратить на это внимание и отнюдь не допускать к винным лавкам торговцев. Далее: крышки люков водопроводных колодцев почему-то приспособлены таким образом, что поверхность их в некоторых местах возвышается над дорожным полотном на половину аршина. Такое неправильное устройство создаёт большое неудобство для едущих. Нередки случаи поломки экипажей и падения лошадей. Предписываю приставам 1-й, 2-й и 3-й полицейских частей предложить водопроводному товариществу теперь же приступить к переустройству колодцев под уровень улицы. В случае же неисполнения этого требования в месячный срок переустройство будет выполнено силами управы за счёт товарищества».

В тот же день полицмейстер собрал подчинённых и велел записать под диктовку: «Каждый пристав должен помнить, что ему законом предоставлена инициатива в благоустройстве города. Пословица говорит: «Куй железо, пока оно горячо» – так и в данном случае нужно, пользуясь тёплым сезоном, торопиться привести тротуары в однообразный и приличный вид, а там, где таковых нет, немедля их соорудить. Всё это нужно сделать к 1 сентября, и должен предупредить, что никаких отговорок со стороны приставов я не признаю, так как таковые являются для меня пустым звуком. Рекомендую приставам при привлечении к уголовной ответственности домовладельцев, уклоняющихся от выполнения сих требований, не ограничиваться посылкой в суд шаблонных протоколов. А являться в суд лично для поддержания обвинения по статье 26 Устава о наказаниях или посылать опытных чиновников. Только такими решительными, настойчивыми и неослабными мерами следует бороться с уклоняющимися домовладельцами. Избавляя их же самих от всяких неудовольствий, до членовредительства включительно».

Пристав 3-й части, в которой нёс службу Адам Ильгевич, не сразу воспринял это внушение, а зря: Бойчевский вскоре прошёлся по 6-й Солдатской и сделал своим подчинённым печатное предупреждение: «Публика продолжает рвать себе обувь и на каждом шагу подвергаться возможному членовредительству. Такое нерадение со стороны приставов заставляет меня усомниться в их пригодности к службе и взять меры к тому, чтобы принять на службу лиц, выполняющих в точности мои распоряжения».

Расторопнее всех оказался пристав 1-й части Садовников. Вместе с помощником он прошёл по 1-й Солдатской, вручил протоколы о неисправном состоянии тротуаров, обещая в другой раз занести «приглашения» в суд. Дальше полицейские отправились на Амурскую, к домовладениям господина Шнейдермана, но у самого входа несколько оробели. Пристав вежливо постучался и, то и дело ссылаясь на полицмейстера, попросил уважаемого человека «всё-таки не доводить до суда». Таким же образом он добился ремонта мостовой у городского театра и замены старого щита, прикрывавшего канаву у Лютеранской кирхи.

Бойчевский от души похвалил Садовникова, но при этом благословил на новые подвиги. А вот Адам Ильгевич за нерасторопность попал под арест. Конечно, такой невиданный случай многих возмутил, и даже городовой 4-й части Кузьма Ефремов, давно уже бывший с Адамом в контрах, пришёл навестить его.

Главным качеством Кузьмы была бдительность, когда-то отмеченная начальством и с той поры уже ставшая неистребимой. Вот и вчера, исполняя скромную роль дежурного 4-й части, Ефремов в очередной раз отличился.

— А было-то вот как, – не удержавшись, стал рассказывать он Ильгевичу. – Захожу это я в арестное помещение и вижу: все лежат спокойно-спокойно, даже друг с другом не разговаривают. И очень это мне подозрительным показалось. Встал это я на коленки, под нары подлез – и усмотрел-таки, что одна доска у стены в странном положении. Однако же виду никакого не подал, а вышел из части и сделал заход с Русиновского переулка! Тут-то и обнаружил вполне готовый подкоп. Видно, голубчики этой ночью и собирались бежать. Да уж не пришлось! Пристав больно доволен мной и уже полицмейстеру доложил, – Кузьма радостно хохотнул и добавил отечески: – Ты на Василия Адриановича-то не серчай. Не со зла он это, а от привычки к порядку. Я за четверть века в полиции каких только начальников не повидал и скажу: Бойчевскому просто вышла нынче хорошая масть, потому что и нынешний наш губернатор Гран имеет точно такую привычку к порядку. Но им обоим в Иркутске не вековать, так что можно и потерпеть нам. Я тебе откровенно скажу: и мне ведь «прилетает» порой, и меня обида, бывает, возьмёт. Но так, помаленьку. Потому что знаю я: здесь, в Иркутске, всё ж таки лучше, чем в деревне, – он вздохнул. – Племянница заезжала недавно, так рассказывала: на престольный праздник гуляли три дня, и в первый всё молились усердно, а во второй напились и пошли окошки друг другу хлестать! Одного парнишку пырнули ножиком, в другого пальнули из ружья, а старосте все ворота дёгтем вымазали. Вот уж праздник так «праздник». .. А в Иркутске народ всё ж таки сам стремится порядок поддерживать. В прошлый выходной шёл я мимо Ушаковских купален, а там история: один господин нырнул в мужском отделении, а вынырнул в дамском. Непорядок, конечно, но я подумал, что, может, он случайно? К тому же неизвестно, какого он чина – в купальне-то сразу не разберёшь. Так вот, пока я всё это обдумывал, адъютант коменданта города отловил нашего шутника да и препроводил ровнёхонько в полицейскую часть. Там и привлекли его по статье 38 Устава о наказаниях. А я что? Я – не против: всё работы поменьше.

Глава 65

Метод Бойчевского

Известие о том, что несколько гласных и член управы из Новониколаевска перенимают опыт в иркутском полицейском управлении, сразу же разлетелось по городу. И вывод сделан был однозначный — гости присматривают себе полицмейстера!

– Поищите причины интереса к Бойчевскому – и вам станет легче дышать, – обронил Пётр Карлович Гран в губернском присутствии. – Вот, кстати, мой последний приказ – он вам также кое-что объяснит.

Оставленный документ совершенно обескуражил чиновников, ведь, в сущности, это был выговор полицмейстеру: «Мною неоднократно указывалось исполняющему должность иркутского полицмейстера Бойчевскому на необходимость лично на местах проверять, насколько отдаваемые им приказания своевременно и правильно выполняются. А также насколько часто приставы бывают вне канцелярии и лично наблюдают за живой деятельностью помощников их, околоточных надзирателей и городовых. Между тем мною усмотрено, что приведённые указания осуществляются крайне неудовлетворительно. Так, большинство городовых не стоят на постах, а отдыхают на лавочках или в беседе со своими знакомыми; у пристаней даже в праздники, когда толпится публика, иногда совсем не бывает полицейских нарядов; некоторые приставы большую часть служебного времени просиживают в своих кабинетах, мало двигаются и затрачивают слишком много времени на отдых. Напоминая г. полицмейстеру и всем чинам полиции, что они призваны на государственную службу для работы на пользу населения г. Иркутска, обращаю внимание коллежского регистратора

Бойчевского на недостаточный надзор за подведомственными ему чинами. А приставам вновь предлагаю обратить главное внимание на живое дело и на обучение службе нижних чинов. Предваряю, что дальнейшие упущения иркутской городской полиции вызовут самые серьёзные последствия».

Губернские чины молчали, недоумённо поглядывая друг на друга. И только старейший канцелярист Корней Семёнович спокойно подбивал бумаги, думая, кажется, о своём. Но неожиданно он резко поднял левую бровь:

— А ведь это не губернатор писал! Обороты не его.

Повисла пауза.

— Все эти пассажи, – продолжил Корней Семёнович, – и про «живое дело», и про «городовых на лавочках», можно обнаружить в иркутских газетах под постоянной рубрикой «Приказы полицмейстера».

— Так это что же, господа, получается: Бойчевский сам себя высек, что ли? Но зачем?!

— А, должно быть, затем, чтобы подчинённые поняли: не из вредности не даёт он им жить спокойно, а по требованию начальства!

Ни одна из иркутских газет не отказывала своим подписчикам в удовольствии читать насмешливо-возвышенные филиппики полицмейстера, отчего-то именуемые приказами. Так, для побуждения подчинённых к борьбе с перекупщиками он сначала рисовал картинку раннего базарного утра, так что всем становилось ясно: Василий Адрианович сделал здесь засаду ещё на рассвете и обо всём случившемся в этот день получил непосредственное представление. Он и пожары не пропускал, поэтому установка «на тушение днём и ночью являться всем полицейским чинам» воспринималась как совершенно законная.

Корпя ежедневно над бумагами, Василий Адрианович с лёгкостью отрывался от них. И оказывался где-нибудь на Граматинской в самый неподходящий момент, когда городовой ушёл с определённой ему позиции на середине улицы. А значит, и не заметил, что дворник угловой усадьбы не полил, а только слегка побрызгал площадку перед домом. Не обратил внимание на повреждённый телефонный провод, почти касавшийся оборванного электропровода.

Всякую задачу Бойчевский решал в три-четыре приёма. То есть давал возможность «опомниться и взять меры». К примеру, сначала оповещал извозчиков, что существует постановление местной думы об обязательном ношении формы. Затем уточнял, что полиция готова дать отсрочку «на обзаведение», но уж после назначенного срока будет действовать жёстко. И действительно: проводилась обещанная проверка, и несколько десятков возниц оказывались под арестом. А вскоре объявлялся и общий осмотр всех имевшихся в городе экипажей и их владельцев. «В упреждение могущих быть неприятностей».

А именно упреждение полагал Бойчевский главным делом полиции. И втайне гордился одним своим опытом: в конце прошлого, 1909 года, когда назрел митинг безработных из бывших служащих Забайкальской железной дороги, Бойчевский встретился с организаторами и предложил им воспользоваться удобной площадкой во дворе 1-й полицейской части. И позаботился, чтобы никто не помешал. Люди выговорились, составили весьма толковый текст телеграммы министру путей сообщения и разошлись, удовлетворённые происшедшим. И даже самые политизированные корреспонденты не нашли к чему придраться.

Глава 66

Наказывающий. Он же и наказуемый

Скамьи для публики в зале заседаний окружного суда на этот раз пустовали. Хотя день 16 августа 1910 года и выдался нежарким, а дело, назначенное к слушанию, относилось к разряду достаточно громких: г-на Волжинского, помощника пристава одной из полицейских частей города, обвиняли сразу по 8 статьям Уложения о наказаниях. Были тут и вымогательство, и лихоимство, и превышение власти, и недонесение о подделке кредитных билетов, и непосредственное участие в их выпуске.

На местах для прессы завсегдатайствовали хроникёры трёх местных изданий, а чуть сбоку расположился неизвестный господин лет пятидесяти в дорожном костюме. «Из столичной, но некрупной газеты, – с готовностью подсказал председательствующему секретарь. – Проездом. Хочет живописать «ужасные нравы сибирской полиции».

— Не повезло ему с подсудимым, – председательствующий посмотрел на часы. – Судя по всему, не придёт.

Действительно, из-за неявки главного действующего лица рассмотрение дела перенесли, меру пресечения изменили, а внесённый залог в 500 рублей конфисковали. При этом огорчённым остался только столичный журналист – он уезжал уже на другое утро. Иркутский коллега, впрочем, утешал его:

— Потеря невелика: я и теперь могу вам сказать, какой вынесут приговор: полицейских у нас судят достаточно часто, и результаты вполне предсказуемы. Не так давно городового 1-й части Семёна Черкашина приговорили за незаконный арест и избиение заключённого к году тюрьмы и полному лишению прав. А околоточный надзиратель Зибер за превышение власти лишился должности и выплатил штраф размером в полугодовое жалование. На обоих процессах не было никакого накала страстей: обвинение подобрало соответствующие статьи, а защита с ними вполне согласилась. Публика потому и пропускает такие слушания, что нет в них неожиданных поворотов сюжета и собственно поединка сторон. А наш брат хроникёр и тому уже рад, что репортажи по полицейским делам обходятся без опровержений. Иной крестьянский начальник столько пыли поднимет из-за какой-нибудь вольной журналистской метафоры, а вот иркутский полицмейстер Бойчевский на такие нюансы и внимания не обращает. Сколько помню, был один только случай опровержения – когда в хронике происшествий вдруг всплыл «лишний труп». Но своих людей Бойчевский никогда не выгораживает. А при необходимости и сам выступает на процессах как свидетель обвинения.

— Отчего же у вас много полицейских-преступников?

— Возможно, и от скудости жалования: порядочному человеку, в особенности семейному, никак не прожить. Прибавьте к этому и попытки преступных групп внедряться в полицию. В прошлом году во вторую часть на скромную должность околоточного надзирателя попросился приезжий по фамилии Василенко, трезвый, спокойный и с абсолютно чистыми документами. Пристав сделал запрос по прежнему месту пребывания и получил настолько благожелательный отзыв, что стал подумывать, не двинуть ли этого Василенко вверх. И то сказать: в околотке у новенького установился порядок, какого и не бывало; даже у винных лавок воцарились тишина и чистота.

Особенно радовался этому сборщик выручки Лычанин. Он так доверился Василенко, что тайком от начальства попросил сопровождать при перевозке крупной денежной суммы. А вскоре Лычанина обнаружили с простреленной головой и без денег. Всё указывало на целый отряд вооружённых грабителей, но никому и в голову не приходило, что руководит им «замечательный Василенко». Первые подозрения появились, когда околоточный вдруг исчез; затем обнаружилось, что настоящий Василенко убит, а этот жил по подложному паспорту, чрезвычайно искусно сделанному.

Узнав обо всём, пристав 2-й части, где служил «Василенко», подал в отставку, но Бойчевский не принял её:

— Я тоже не могу гарантировать, что бандитом не окажется кто-то из приставов.

Он, действительно, был готов ко всему после того, как пристав 1-й части Фигуровский ворвался с револьвером в частный дом, отобрал у хозяина драгоценности, банковскую книжку, принудил снять со счёта все деньги. В тот же день помощник Фигуровского Сморчевский изнасиловал в помещении части малолетнюю...

Иркутские адвокаты наотрез отказались защищать их обоих, демонстрируя, что преступник под маской борца с преступностью ставит себя вне закона. Общее негодование у юристов вызвал и бывший иркутский полицмейстер Янчис, ещё недавно столь любимый горожанами. В городе до сих пор ходили о нём легенды, рассказывали, например, как однажды Янчис не исполнил предписание городской благотворительной комиссии – выселить из богадельни 70-летнюю иркутянку Малышеву. Вспоминали, как во время осмотра ночлежного дома Янчис обнаружил грязного, уже умирающего старика, распорядился вымыть его, переодеть и, натурально, спас, устроив в больницу. А супруга капитана обратилась к благотворителям и открыла при ночлежном доме богадельню. Подшивки иркутских газет десятилетней давности хранили благодарности губернатора полицмейстеру Янчису за городское благоустройство и, в особенности, за высокую раскрываемость преступлений. У капитана был редкостный талант собирать вокруг себя толковых, энергичных и надёжных людей, и в его бытность на иркутских полицейских просто сыпались ордена. Самого же Янчиса выдвинули в исправники Витимского и Олёкминского горных округов. Вот там-то и произошло с ним страшное превращение.

С новой должностью к капитану перешли и полномочия выдавать (или не выдавать) разрешения на провоз приисковым рабочим спирта. Прежде употребление его жёстко ограничивалось, а Янчис ввёл так называемый «упрощённый порядок», позволявший всем полицейским чинам в два-три года наживать большие состояния. Устанавливались специальные таксы «за неотметку», «за плохое зрение урядника». Что до «доходов» самого горного исправника, то один только виноторговец Яков Григорьевич Патушинский платил ему по 10 тыс. руб. в год. При этом и жертвы изощрённого вымогательства, и многочисленные свидетели находились под таким гипнотическим страхом, что даже и очевидное полагалось недоказуемым.

Но в 1910 году два уважаемых человека, инженер Левицкий и мировой судья Дворкович, решились выступить в роли свидетелей, и в июле в Якутске состоялась выездная сессия окружного суда. Обвиняемый был на редкость хладнокровен: он давно и очень хорошо подготовился. Но не это поразило судейских, а абсолютная убеждённость Янчиса в праве жить по собственным законам.

Почитав репортажи из Якутска, Василий Адрианович Бойчевский задумался, а на другое утро по частям разошёлся его новый приказ: «Предписываю всем приставам способствовать посещению их подчинёнными храмов, и не только для говенья в Великий пост, но и для ежедневной молитвы».

Прошлый, 1909 год уже назван был кем-то из прокурорских самым несчастным для российской полиции по числу громких разоблачений. Петербург, задумавший чистку полицейских рядов, командировал по губерниям многочисленных агентов, но палка оказалась о двух концах: кто-то из проверяющих выяснял истину, а кто-то хотел поскорее отличиться. Засланный в Иркутск господин Фавстов скоро определился с жертвой, выбрав неприятного лично ему пристава Римского-Корсакова. Бойчевский взял подчинённого под защиту, но часть чинов пожелала присягнуть посланцу Петербурга – в результате иркутские полицейские разделились на две партии. Фавстов вскоре был обвинён в клевете и оставил службу в Иркутске, а Бойчевский поплатился... тремя козами.

Василий Адрианович, страстный любитель природы, в прошлом году добыл три замечательных и при этом живых трофея. То есть, пощадил трёх диких козочек и поселил их у себя во дворе. Присматривать за ними назначен был человек из прислуги, но Бойчевскому не пришло в голову, что и такую мелочь надобно проверять и перепроверять. И одним майским днём козы забрели в рощицу на участке иркутского цехового Франца Юревича. Тот хотел было по-соседски выяснить недоразумение, но «один добрый человек» вызвался похлопотать за него, и едва Бойчевский уехал в отпуск, из городской управы был отправлен запрос господину губернатору: не ведомо ли ему, чьи козы забрели нынешнею весной в рощу Юревича?

В канцелярии губернского управления посмеялись над «глупой шуткой» и не стали докладывать губернатору. Спустя месяц был направлен повторный запрос, а в начале декабря и третий. И 10 декабря газета «Голос Сибири» напечатала: «О козах. Вследствие отношения от 22 июня с. г. по вопросу об удалении из рощи иркутского цехового Франца Юревича трёх диких коз, портивших растущие деревья, и выяснения виновного лица, допустившего пастьбу их, губернское управление уведомляет городскую управу, что означенные козы принадлежали иркутскому полицмейстеру В.А. Бойчевскому».

Глава 67

Прерванная линия

Вторую неделю Константин Маркович Жбанов исполнял должность городского головы, но не мог добиться от управы элементарных сведений, даже и о том, какова численность населения Иркутска в нынешнем, 1910 году.

– Об этом нас может поставить в известность только перепись, а когда-то она будет ещё? – с оттенком недоумения отвечал заведующий канцелярией. – Пока же никаких цифр добыть решительно невозможно.

— Отчего ж невозможно? – в дверном проёме выросла фигура полицмейстера Бойчевского. – Он тотчас прошёл к телефонному аппарату, соединился с полицейским управлением и минутою позже продиктовал. – Всего в Иркутске 113 тысяч 288 жителей. Из них большинство (а именно 66 тысяч 665 человек) составляют мужчины.

— Завидная осведомлённость, – проговорил городской голова со сложным чувством удивления и досады одновременно. – Надеюсь, не откажете и в усиленном полицейском надзоре за Старо-Сенной площадью? Хочу просить вас о назначении там дежурного околоточного надзирателя, хотя бы в торговые дни.

— Не просить Вам должно, а требовать! И не только на Старо-Сенную, но и во многие другие места. Однако лишь после того, как штат околоточных надзирателей будет увеличен по крайней мере до 40 человек. Собственно, по этому поводу я к вам и пришёл, – полицмейстер аккуратно выложил на стол несколько машинописных листов, озаглавленных «Проект увеличения штата иркутской городской полиции».

В 1910 году порядок в Иркутске были призваны обеспечивать лишь 14 околоточных надзирателей и 140 городовых.

Полицейских катастрофически не хватало, а население продолжало стремительно расти из-за притока безработных из Европейской России. Процесс этот слабо поддавался контролю, и губернатор настойчиво призывал городское самоуправление к усилению полицейских штатов как минимум вдвое. Рекомендовал и увеличение жалованья, в особенности младшим полицейским чинам, получавшим меньше доставщиков телеграмм.

Несколько месяцев назад иркутское полицейское управление организовало очередные экзамены для желающих занять должности помощника пристава и околоточного надзирателя. Ни звание, ни состояние значения не имели, ценз был, в сущности, только один, возрастной: каждый претендент должен был достичь 25 лет, но при этом не переступить порог 40. Естественно, кандидатам следовало знать теорию и практику полицейской службы. И многие были убеждены, что знают. Однако половину претендентов забраковали ещё до сдачи экзамена.

Полицмейстер Бойчевский, возглавлявший приёмную комиссию, собрал всех отсеянных и сказал по-отечески:

— Я вполне допускаю, что все вы более образованны и порядочны, нежели те, кто сдаст экзамен. И оттого вдвойне жаль, что у вас такая плохая физическая подготовка. Вы как будто начитались сатирических журналов и насмотрелись комедий, где все полицейские – вялые, рыхлые тюфяки. Должен вам заявить, господа, что все наши чины имеют крепкое здоровье, армейский опыт, прекрасно владеют шашкой и револьвером, проходят дополнительное обучение боксу, а с 1905 года и джиу-джитсу. Я уж не говорю о простейших приемах самообороны и силового захвата. Роста наши полицейские не менее 170 сантиметров, все подвижны, ловки, что и демонстрируют при облавах, погонях и задержаниях. Правда, многим не хватает мужества применять закон к «уважаемым людям», но против «застенчивости» полицейских имеется одно верное средство – увольнение. Мы его практикуем и будем практиковать, так что у вас появится шанс сдать повторный экзамен, когда вы достигнете лучшей физической формы.

Кстати, сам Бойчевский, излучавший уверенность и силу, участвовал во всех полицейских операциях. В прошлом году, возвращаясь из гостей ночью, он почувствовал запах дыма на городских складах и, предупредив каланчиста, вернулся к месту начинавшегося пожара, ударом плеча вышиб тяжеленную входную дверь, разбудил заснувшего сторожа. Одним словом, повёл себя как и следует члену правления Иркутского добровольного пожарного общества и почётный член Всероссийского общества Голубого Креста, награждённый серебряным императорским знаком.

Но не менее дорожил он своей коллекцией оружия и чучел и нынешней осенью решил участвовать в сибирской охотничьей выставке. Конкуренты подобрались солидные, вплоть до Пражской оружейной фабрики господина Новотного, однако же и на этом фоне великолепные экспонаты полицмейстера не померкли, и жюри без сомнений вручило ему золотую медаль.

Надзирая над благочинием, Василий Адрианович вкладывал в это слово всю возможную полноту смыслов, начиная с защиты «всех тварей бессловесных». Едва начиналась весенняя оттепель, он осматривал прилегающие к управлению улицы и разражался приказом: «Так как санный путь испортился и извозчики начали выезжать на экипажах, предписываю приставам частей обратить строжайшее внимание, чтобы лошади были вполне годными для езды. А у которых извозчиков окажутся водовозные клячи, порекомендовать им заняться водовозным и ассенизационным промыслами. И сбруя должна быть прочная, а не рваная, как это замечается у многих экипажей. На биржах по всей Большой улице, на Ивановской площади, у гостиницы «Метрополь» и у вокзала экипажи должны быть, безусловно, крытые, на рессорах и с фартуками. Никакие отговорки извозчиков и обычные их ссылки на бедность не могут останавливать чинов полиции в фактическом выполнении постановления думы. И вообще требуется привести извозчиков к порядку, научить их при езде по городу держаться правой стороны и отнюдь не допускать заниматься извозчичьим промыслом не достигших 18 лет. Для того же, чтобы положить конец извозчичьим безобразиям, творимым на биржах от безделья и вследствие их разнузданности, происходящей от бездействия со стороны приставов, приказываю последним лично и живым словом побеседовать с постовыми городовыми, строжайше запретить им брататься с извозчиками и дать им понять, что суд и расправа над ними существуют. Ежедневные, многочисленные и справедливые жалобы со стороны населения на хулиганство извозчиков должны наконец нас заставить принять самые решительные меры к тому, чтобы это зло искоренить. Чины полиции, которые будут замечены в каких-либо поблажках, понесут сами личную ответственность».

Но если выдвигалось ложное обвинение (у полицейских, естественно, были враги), Бойчевский брал подчинённого под защиту. Так было и в августе 1910 года, когда пристава 2-й части Иркутска Николая Валериановича Римского-Корсакова подвели сразу под три статьи: бездействие, служебный подлог и растрату.

— Звучит грозно, но рассыпается, будто карточный домик, – заявил Бойчевский в суде. – В последнее время на территории 2-й части открылись многочисленные квасные, пивные, сады-рестораны, и их владельцы, чтобы обеспечить охрану, сбрасываются на сверхштатных городовых. Это порождает иллюзию, что с ними всегда можно договориться, что наказывают только тех, кто не платит. В основании этого дела и лежит пресловутая скудость штатного расписания, не позволяющая полицейскому управлению содержать за свой счёт необходимого числа городовых. Пристава Римского-Корсакова обвиняют сегодня в бездействии, но я бы сказал о вынужденном бездействии полиции в целом. Ведь пока мы, следуя установленному законом порядку, закрываем одну «квасную», владелец успевает передать её родственникам или знакомым, и всё остаётся по-старому. Единственным радикальным средством было бы совершенное запрещение торговли в таких «квасных», но это не во власти полиции.

После долгих прений Иркутская судебная палата вынесла приставу 2-й полицейской части Иркутска Римскому-Корсакову оправдательный приговор. Устроил он, конечно, не всех, но необходимость усиления полицейских штатов стала совершенно уже очевидной, и иркутская городская дума приняла весь пакет изменений полицейского управления. Василий Адрианович мог спокойно уже отправляться к новому месту службы, в Новониколаевск.

Журналисты «Сибири», не питавшие никаких симпатий к Бойчевскому, откровенно торжествовали после его отъезда, но, оказалось, зря: новый полицмейстер Варушкин, учёл все ошибки предшественника и совершенно оставил в покое и думу, и управу, и собственно обывателей, начавших уже было заботиться о чистоте и порядке вокруг домов. Какое-то время горожане ещё бегали в полицейское управление за привычной им скорой помощью, но возвращались ни с чем. И городская управа, прежде стонавшая от «этого несносного Бойчевского», теперь сама обивала пороги полицейского управления, но тщетно. Зато возрадовались любители поднажиться за чужой счёт: они без труда нашли понимание у Варушкина. Вот что писала газета «Сибирь» в номере от 18 января 1914 года: «16 февраля, в 1 час дня, ввиду сильной прибыли воды в Ангаре, которая стала затоплять берег Глазковского предместья, комиссия городской управы признала переправу через Ангару опасной и постановила таковую временно прекратить. После этого арендатор переправ Швец с разрешения полицмейстера Варушкина установил пароходную переправу через реку, но уже как частный предприниматель, взимая за переправу с каждого человека вместо 2 коп. по 20. И столько же за каждое место багажа. К вечеру этого дня плата возросла уже до 50 коп. Вчера на пристань выезжали городской голова Жбанов и член управы Донской. Ввиду нареканий публики они предложили уменьшить плату за переправу до 2 коп. Швец категорически отказался исполнить.

Городской голова обращался за содействием к полицмейстеру Варушкину. Но успеха это обращение не имело».

Городская управа попробовала воздействовать на Варушкина через жандармов, и они с готовностью стали слать полицмейстеру телеграммы о бесчинстве извозчиков, не желающих ездить на короткие расстояния, о загромождении улиц, об ухабах, «улавливающих прохожих», и пр. Однако ни единожды не удостоились даже и кратенького ответа.

А Василий Адрианович проводил свою линию в должности полицмейстера Новониколаевска, удивляя, изумляя, возмущая и восхищая. Самой первой мишенью его стала нецензурная лексика полицейских, а по всем мишеням он стрелял с исключительной точностью. Жаль только, что времени в запасе оставалось немного. После октябрьского переворота Бойчевский не сбежал, к новой власти не примкнул – и был расстрелян местными большевиками.

Глава 68

Омулёвая недостаточность

Начиналась четвёртая неделя августа 1910 года. Прежний начальник края отбыл, новый ещё не выехал из Петербурга, а в приёмной вдруг объявился чиновник министерства внутренних дел, да ещё и с местной газетой в руках! «Это что, проверка?» – задумался иркутский губернатор Гран после звонка из канцелярии генерал-губернатора. И попросил уточнить, какая именно газета у приезжего. «Восточная заря», – был ответ. – Сегодняшняя».

Уже в коляске Гран развернул номер и в разделе местной хроники увидел броский заголовок: «Конец байкальскому омулю». Автор, скрывшийся под псевдонимом Сибиряк, писал: «В печати не раз уже сообщалось о хищнических приёмах ловли омуля в Байкале и в реках Селенга, Верхняя Ангара и др., практикуемых рыбопромышленниками. А также о полном бездействии со стороны лиц, обязанных по закону не допускать совершенного истребления рыбы. В прежнее время лица, обязанные блюсти за недопущением хищнического лова, за последнее строго преследовались. Так, например, земский заседатель с. Кабанского Перов по распоряжению генерал-губернатора Синельникова был предан суду, с устранением от должности. В селе Чертовкине учреждалось временное полицейское управление для надзора за рыбною ловлей. Ныне надзор возложен на земскую полицию, крестьянских начальников, лесничих и пр., но фактически никто из них на это дело не обращает внимания. Несметное когда-то количество рыбы в Байкале (отмеченное Георги) остаётся одним грустным воспоминанием, и всё потому, что в Сибири нет земства, некому печалиться о местных нуждах. На Байкале ещё осталось несколько сотен омулей для снабжения ими музеев, в каковых и можно будет только видеть их в ближайшем будущем. А когда и их не будет, тогда создадим радикальные правила, с большим штатом, но охранять-то уже будет нечего».

Выдвигалось и отдельное обвинение против священнослужителей: «Перед устьем реки Селенги существует оброчная статья, принадлежащая иркутскому архиерейскому дому. И в прежнее время арендатор совершенно прекращал лов во время рунного хода. В последнее же время, и особенно в нынешнем году, арендатор этой оброчной статьи Бачалдин не только не прекратил лов, но и отвёл притон всем хищникам с сетями. За плату каждым пятым омулем. Иркутский архиерейский дом, получая по несколько тысяч рублей за аренду, ничего не даёт на организацию надзора за арендатором».

— К архиерею! – скомандовал губернатор, и коляска, развернувшись, полетела по Ланинской.

Высокопреосвященный Тихон, как доложили Грану, внезапно почувствовал себя плохо и, не окончив завтрака, удалился в покои. «Стало быть, прочёл уже», – догадался Пётр Карлович и с тяжёлым сердцем отправился к дому генерал-губернатора.

Вопреки запретам докторов высокопреосвященный Тихон каждое утро начинал просмотром прессы – с той самой поры, как стала очевидной разрозненность прихожан и самого духовенства. «В короткое время сам тон рассуждений о церкви стал таким обыденным, что неизбежно должен был возникнуть этот, омулёвый вопрос, – размышлял у себя в келье архиепископ. – Конечно, архиерейскому дому принадлежат «рыболовные статьи» в районе Баргузина, а также от истока Ангары до Иркутска, и все они отдаются в аренду рыбопромышленникам. Верховье Ангары до речки Огнёвки и протоки Подкаменной относится непосредственно к оброчным статьям Киренского монастыря; он делит их на три плёса и с торгов отдаёт в аренду, выручая ежегодно чуть более двух тысяч рублей. Так было испокон веку, никем не оспаривалось и составляло заботу лишь епархиального эконома. А теперь выясняется вдруг, что церковь лишает своих же прихожан верного и будто бы даже единственного способа прокормления. «Восточная заря» так и пишет, что в Тальцах из 1000 домохозяев сеют хлеб только двое, и советует всем заниматься исключительно рыболовством. А не слишком ли это простое решение? Вот что действительно надо признать, так это бесчинство арендаторов, людей пришлых, не жалеющих ни рыбьей молоди, ни самих рек, да ещё и продающих арендное право крестьянам по кабальной цене. Но ведь церковь не делает этим пришлым решительно никакого предпочтения на торгах. Кто ж виноват, что местные не желают в них участвовать? Крестьяне не хотят и не умеют объединяться, за что и расплачиваются!»

Окончательно раздосадованный, архиепископ быстро принял прописанные доктором порошки и хотел пройтись, чтобы хоть немного взбодриться. Но болезненная усталость окончательно сковала его, глаза закрылись, и он не услышал уже, как во двор въехал экипаж губернатора.

Когда Пётр Карлович Гран вступал в должность начальника губернии, начальник края Селиванов сказал ему просто:

— Время трудное: все воли требуют, а заслужить её не хотят. Впрочем, может, и обойдётся ещё, если народ будет сыт и здоров.

Самой народной едой в Иркутской губернии считался омуль, и во всякие времена начальники края следили, чтобы цена на него не поднималась выше 1-2 коп. за штуку. До девяностых годов девятнадцатого века это удавалось вполне, затем цены начали колебаться, подскакивая порой до 7 коп., и в январе 1908 года по настоянию генерал-губернатора в Иркутске открылся съезд рыбопромышленников и представителей населения. Он работал две недели и вызвал у всех чувство удовлетворения. Прежде всего, тем, что рыбопромышленники признали ведение промысла хищническим и сами ходатайствовали перед генерал-губернатором о запрещении рыболовства во время нереста.

Но наступила весна, растаял лёд, и запах близкой наживы снова опьянил: прежде чем отправляться в Нижнеангарск, рыбопромышленники дружно обжаловали постановление, которое сами же выработали. И... нашли в Петербурге полное понимание.

— Покуда в столицах не перестанут потакать нашим браконьерам, ничего мы с вами не добьёмся, Пётр Карлович, – резюмировал Селиванов.

Но всё же он настоятельно советовал мелким сетовщикам объединиться против крупных. Составилась группа в 200 человек и с разрешительными документами и рабочими отправились к Нижнеангарску. Крупные промышленники как пираты напали на конкурентов, отобрали лодки, а рыбу и сета утопили. Сетовщики отбили срочную телеграмму в Петербург, на имя председателя Государственной Думы, но в ответ получили короткое сообщение, что ходатайство передано одному из министров. На том и кончилось.

Обидчики, правда, торжествовали недолго: массовый отлов омуля во время нереста в Верхней Ангаре и Килере привёл к тому, что цена одной небольшой рыбки подскочила до 10-12 коп., а к осени 1909 года достигла и невиданной прежде планки 20-25 коп. Селенгинский же омуль предлагался и вовсе по баснословной цене – 60 коп. за штуку. И фунт омулёвой икры можно было купить не дешевле 70 коп.

Эти ценники шокировали не только обывателя – сами рыбопромышленники были обескуражены. «Маневрируя» в Петербурге, то есть через высших чинов добиваясь приостановки рыбоохранных постановлений, они явно утратили чувство реальности. Поднявшись весной на север, как и обычно, перегородили Верхнюю Ангару и Кичеру. Омуль выметал икру в Байкале, где она и погибла. В результате в следующем году улов так оскудел, что с каждого затраченного рубля промышленники выручили только по 30 коп.

В октябре 1909 года одна из иркутских газет заметила, что рыбные воротилы «возвратились печальные». И редакционные комментарии отличались исключительным пессимизмом: «Грандиозное омулёвое богатство Байкала, несмотря на все попечения об охране его, несомненно, обречено на гибель. Что омуля было некогда в Байкале баснословно много, а теперь сравнительно мало – факт непреложный. Такое оскудение улова не новость для байкальских рыбопромышленников, оно стало замечаться ещё в половине прошлого столетия, когда к лову приспособили большие сети (в 100-200 саженей длины), в последнее время достигшие 1000-2000 саженей. В то время как на Волге и на Каспии запрещены уже сети более 12 саженей».

«Может, потому и запрещены, что не дрожат там, на Волге, перед столичными ревизорами?» – спрашивал себя Гран, подъезжая к дому генерал-губернатора. Столичный чиновник угощался кофе и смеялся удачной шутке начальника канцелярии. Лицо у него было хоть и молодое совсем, но умное и открытое. Что, конечно, обнадёжило, и Гран сразу перешёл к главному:

— В Государственной Думе скоро рассмотрят проект нового Рыболовного устава, и нас чрезвычайно смущает параграф, говорящий о том, что распространение документа на азиатскую часть России будет «по мере действительной надобности». Разумеется, мы будем воздействовать на Думу через наших сибирских депутатов, но поддержка любого порядочного человека, облечённого властью, очень, очень необходима!

Молодой человек смутился:

— Боюсь, вы переоценили мои возможности. В министерстве внутренних дел я недавно, смотрюсь белой вороной и, возможно, не удержусь. Я и в Сибири исключительно по личным делам: вывожу невесту. Не поспособствуете ли в скорейшей отправке в Петербург?

Кстати в Петербургском обществе изучения Сибири в это время разгорелась дискуссия о рыболовстве на Байкале. Бурную реакцию вызвал доклад профессора Кузнецова, сводившего всю проблему к несовершенству действующего законодательства.

— В том и беда, что у нас исключительно неработающие законы – волновался оппонент Кузнецова. – И поэтому не суть важно, что на Байкале ещё сто лет назад установили общие правила рыболовства, а потом их конкретизировали применительно к отдельным участкам.

— Нет, проблема в том, что всем этим документам (то есть и по баргузинскому, и по аленчинскому омулю, и по другим) не хватает не только единства подходов, но и элементарной рациональности, – возражал докладчик. – Поэтому и технология заготовки рыбы очень низка: внутренность омуля не очищается, и икра теряет качество.

— Вовсе тут не в законах дело, а в общей нашей дикости! Можно перевести на русский язык самые превосходные правила рыболовства, но внутренности у омуля всё равно очищаться не будут – просто потому, что это не приходит в голову.

— А не слишком ли вы обобщаете, коллега? Мой знакомый, ихтиолог Солдатов, большой энтузиаст рыбоводства, получил замечательную поддержку, и где бы вы думали? На Амуре! Тамошний рыбопромышленник Лавров организовал частный рыбозавод и в прошлом году выпустил в Амур 24 тысячи мальков кеты, а в апреле нынешнего года и того больше — 100 тысяч.

— Вы забыли сказать, что в столице Восточной Сибири ихтиолога Солдатова посчитали очень странным, хоть Лавров представлял его где только можно. Он вообще предлагал в своём доме в Иркутске бесплатно демонстрировать рыбоводные аппараты. То есть, готов был помогать конкурентам, лишь бы только они занялись рыбоводством на Байкале! Но этого чудака не услышали и не услышат никогда. Рыба под названием «омуль» останется только в воспоминаниях. Как Стеллерова корова.

— Готовы держать пари?

— Готов!

— Будьте свидетелями, господа!

В 1908 году в Иркутск было привезено рыбы:

Свежей:

18 возов стерляди, 39 возов сигов, 354 пуда белорыбицы, 13 пудов карасей, 556 пудов налимов, 1105 пудов омулей, 1008 пудов окуней, 13929 пудов сорожины, 45 пудов тайменей, 1586 пудов хайрюзов, 1195 пудов щуки, 866 пудов язей. ИТОГО: 57 возов или 21584 пуда.

Солёной:

17 бочонков и 19 лагунов белорыбицы, 32 бочонка и 122 пуда кетового балыка, 925 бочонков и 42 лагуна кетовой икры, 5716 бочонков и 747 лагунов омулей, 51 бочонок и 5 лагунов осетрины, 64 бочонка сельдей, 1 бочонок хайрюзов. ИТОГО: 8619 бочонков и лагунов + 222 пуда.

Икры:

109 бочонков и 130 лагунов омулёвой икры, 88 бочонков и 239 лагунов кетовой икры. ИТОГО: 566 бочонков и лагунов омулёвой и кетовой икры.

Глава 69

Лёгким путём

Такого конфуза Владимир Иванович Лосев предвидеть никак не мог: после триумфальных сезонов в Мариинке и блестящих гастролей по крупным городам петь в почти пустом зале иркутского Общественного собрания так странно, обидно и стыдно! Да и неудобно перед товарищем, столичным оперным певцом Васильевым, которого уговорил на благотворительные концерты в Иркутске.

Для самого же Лосева они были совершенно естественны, ведь восемь лет назад его отправили учиться на деньги, собранные местным музыкальным сообществом. Через год он приехал в Иркутск с отчётным выступлением, следующие концерты прошли в 1907-м, и кроме иркутских меломанов зал заполнили будущие студенты: для них Лосев был наглядной иллюстрацией, что и бедный провинциал может заблистать в Петербурге.

Казалось, успех гарантирован и сейчас: местные организаторы вовремя напечатали афиши, связались с редакциями газет, заблаговременно начали продавать билеты, да и цены установили демократичные. Однако проданные билеты не покрыли даже 60 руб., уплаченных за аренду зала Общественного собрания. Поражённые таким приёмом, гастролёры сразу же отправились на вокзал и отбыли из Иркутска ближайшим поездом.

Они договорились не вспоминать о конфузе вплоть до самого Петербурга, но в соседнем вагоне расположились художники-томичи, тоже получившие в Иркутске «отлуп», и за ужином обиды вспыхнули с прежней силой. Только с приближением к Красноярску досада улеглась, и Лосев попытался утешить художников:

— Может, причина вашей неудачи в том, что иркутян обкормили художественными блюдами? На Пасхальной неделе выставлялись Гуркин, Лытнев, местные художники. Пейзажи, портреты, историческая и декоративная живопись – всё разом обрушилось на обывателя; он ещё не разобрался с первыми впечатлениями, а его уже пригласили к вашим работам.

— В Иркутске то густо, то совсем пусто, в целом же за три последних десятилетия наберётся лишь восемь-девять настоящих выставок, – резонно возражали томичи. – В сущности, если бы не коллекция Владимира Платоновича Сукачёва, и совсем бы уж жиденько вышло. Да и у Сукачёва из сибирских сюжетов только виды Тункинской долины художника Вронского.

— Братья Шешуновы выставлялись в Иркутске...

— Между ними и сукачёвскими вернисажами выросло целое поколение иркутян, не соприкоснувшихся с творчеством сибиряков-живописцев. В сущности, наша передвижная выставка и должна была открыть запертую прежде дверь, но обыватели такой возможностью не воспользовались! Выходит, что Иркутск – город неиспользуемых возможностей.

— И снова не соглашусь! Уже потому, что в 1903 году в Иркутске была передвижная выставка французских художников, в 1904-м – петербургских, причём организовали её два педагога, – парировал Владимир Иванович. Но без внутреннего ощущения собственной правоты. Он просто защищал этот город, к которому не мог не испытывать благодарности.

Месяца через полтора после провала Лосева прибыл .любимый иркутянами театр передвижников, и первый же спектакль по пьесе Гауптмана пришлось отменить – в зале собралось не более ста человек. И драматическая труппа под руководством Ге, всюду прекрасно встречаемая, потерпела в Иркутске фиаско.

«24 октября нынешнего, 1910 года, – констатировала газета «Восточная заря», – городской театр посетило 392 человека, театр Гиллера – 275, цирк – 1800. В прошлое воскресенье на цирковое представление с французской борьбой просто не хватило билетов! В иллюзионе Дон-Отелло 25 и 26 октября будут показывать троих новогвинейцев, на фоне картин об их образе жизни, обрядах и обычаях». Кстати, и сам этот газетный номер вышел с огромным, на целую полосу вкладышем, уверявшим, что привезены настоящие людоеды-дикари».

— Вот они-то и интересны нынешней публике! – язвил артист Тамаров, накануне обнаруживший, что на его портрете в фойе городского театра выколоты глаза и сделаны достаточно неприличные дорисовки. – И куда только смотрит наша полиция?

— Ну, к каждому обывателю городового не приставишь, – возражал ему старый антрепренёр Николай Иванович Вольский. – Видите ли, всё дело в обществе. Лет шесть назад оно в Иркутске было ещё весьма многочисленным, поэтому и дорогостоящие оперные абонементы раскупались в два-три дня – теперь же возобладали интересы толпы. В пору резкого роста городов (как сейчас) неизбежно понижение их культурности.

Да, вчерашних деревенских жителей не интересовали оперные спектакли, предполагающие приличный костюм и приличное же поведение, пусть и на галёрке. Куда естественней нынешняя публика ощущала себя в наспех сколоченном цирке! Комфортно ей было и в синематографе, где картинки быстро сменяли друг друга, не оставляя времени для раздумий. Этот всё расширявшийся мир с готовностью принимал доверчивых зрителей и не требовал ни малейшего напряжения мысли.

— Надо ли удивляться, что в прошлом году у нас прогорела оперная антреприза? – усмехался музыкальный критик Иванов. – Да что опера, если популярнейшие лекции профессора Сапожникова оставили иркутян равнодушными? Культурная планка у нас рухнула – вот что, господа!

Октябрьское заседание иркутской городской думы газетчики назвали революционным, и в роли детонатора выступил член управы Турицын, с первых фраз приравнявший городской театр к школам и больницам.

— Как безусловно необходимое просветительское учреждение театр должен быть доступен для всех. И следовательно, его необходимо субсидировать! – решительно заявил он.

Турицына поддержали предприниматель Патушинский, судья Гейнсдорф, а вслед за ними и абсолютное большинство гласных склонилось к выдаче нынешнему антрепренёру безвозвратной субсидии.

Видя такую расположенность к культурным нуждам, дирекция городская театра решила воспользоваться моментом – предложила вообще избавить театр от конкуренции с цирком. То есть, не допускать в Иркутск ни одного балагана, пока продолжается театральный сезон. А ещё лучше – запретить и все другие увеселения, способные перетянуть публику.

«Благородство цели», как нередко случается, затуманило разум.

Глава 70

Сословные метаморфозы

Научный фильм о восточноафриканских колониях был обещан иллюзионом Донателло на 2 сентября нынешнего, 1910 года. Для привлечения широкой публики к нему подверстали ещё «страшную драму времён императора Клавдия» и комические сцены «Сальто-мортале», гарантировавшие «бессменный хохот». Под занавес предлагались прощальные фотоснимки уехавшего из Иркутска генерал-губернатора Селиванова с местными чинами и репортаж «После сеанса».

Ещё только войдя в фойе, Тихон Осипович Юринский безошибочно определил, что большинство зрителей собралось для того лишь, чтобы увидеть на экране себя или своих знакомых. «Похоже, этот сеанс пройдёт наподобие вынужденной езды в общем вагоне почтово-пассажирского поезда, – опасливо подумал он и выбрал место ближе к дверям, чтобы после научной ленты выйти из зала, никого не стесняя. Но показ восточноафриканских колоний отодвинули к концу сеанса, а до этого времени пришло столько народа с входными билетами, что не только выбраться, но и дышать стало трудно. И всё же картины колониальной жизни, снятые талантливым оператором, впечатляли. И уже совершенным подарком ботанику стали кадры с многочисленными представителями африканской флоры. Образцы, знакомые по многочисленным классификаторам, ожили, оказавшись много ярче и интересней. Как коллекционер Тихон Осипович сразу же стал прибрасывать, что бы мог он предложить в обмен на двух самых эффектных бабочек. Но эти приятнейшие расчёты сбил загудевший зал: начался репортаж «После сеанса». И в конце, когда пошли крупные планы, Юринский увидел на экране... собственную прислугу Клаву.

Среди многочисленных объявлений в иркутских газетах встречались и коротенькие – о найме «порядочной женщины одной прислугой», то есть горничной и кухаркой одновременно. За такими публикациями угадывались не очень состоятельные мещане, либо небольшие семейства интеллигентов. Юринские были как раз из вторых. Попасть к ним в услужение считалось настоящей удачей: Тихон Осипович, преподаватель ботаники промышленного училища, был так увлечён своими коллекциями, что во всём остальном и не требователен уже. Он и за бесчисленными гербариями ухаживал исключительно сам, опасаясь, что Клавдия ненароком что-нибудь повредит. А она и не настаивала, «потому как и хлопотно, и недосуг: замуж в ноябре собралась».

Юринские её очень ценили за чистоплотность и добрый нрав – так в своё время определила Клавину сущность супруга Тихона Осиповича, и все с ней согласились. А в общем-то, к прислуге и не присматривались, и лишь теперь в развёрнутом на пол-экрана лице Юринский с изумлением обнаружил и затаённую злость, и чуть прикрытое пренебрежение, и несомненную дерзость. Ботаник, так любивший и знавший флору, вынужден был признать, что плохо разбирается в людях, его непосредственно окружающих. «Вот Викентий Иосифович, тот как-то ведь умудряется понимать и живое, и неживое, и человека, и механизмы! Жаль, что он теперь не в Иркутске, – растерянно думал Тихон Осипович. – Может, мне написать ему?»

Викентий Иосифович Тышко, инженер-технолог, много лет возглавлявший в Иркутске промышленное училище, действительно, разбирался во всевозможных процессах, от развития городского хозяйства до сложнейших метаморфоз внутри партий, союзов и обществ. Он и в иркутской думе не пропускал ни одного заседания, и в совете промышленного училища прочерчивал главную линию, и в делах семейных вникал во все нюансы. Педагоги Тышко побаивались, а горничные-кухарки-гувернантки перед ним трепетали. Однако же и гордились, что служили в семье действительного статского советника. Сам же Викентий Иосифович никогда не заблуждался на их счёт. Он вообще был противником размывания сословных перегородок и, помнится, с большим сарказмом передавал свои впечатления от выпускного акта в иркутском институте благородных девиц:

— Представьте: в учебном заведении, носящем имя императора Николая I, вручаются аттестаты. Зал празднично убран, обстановка самая торжественная, на первом плане почётные гости: высокопреосвященный Тихон, генерал-губернатор и губернатор с супругами. Элегантные барышни выходят одна за другой, и вдруг вызывают: «Клеопатра... Сметанина». Ох уж эти жалкие потуги выскочить из собственного сословия, из продавцов сметаны да разом и в Клеопатры! И что хуже всего: опошляется самая идея дворянского образования. Об общей же малообразованности я и не говорю. Слышали: в иркутскую телеграфную школу теперь принимают без экзаменов? – его взгляд упал на Юринского.

Тихон Осипович смутился: он ничего об этом не знал. Но, сколько мог, способствовал просвещению: воскресенья и каникулы проводил на Детской площадке или же отправлялся со школьниками по окрестностям, и эти маленькие экскурсанты своей любознательностью радовали его много больше, чем студенты. Тихон Осипович разработал и лекции для родителей, но никто из них не пришёл на Детскую площадку. «Возможно, по причине своей малограмотности. А возможно, от неуверенности в себе», – решил он. Но теперь, по прошествии времени и особенно после памятного посещения синематографа, он смотрел вокруг новым, заострившимся взглядом. И газеты стали говорить ему больше, нежели ботанические журналы. Вот, к примеру, «Восточная заря» поместила на одной странице два некролога: в одном, обычного, небольшого размера, рассказывалось о кончине супруги известного предпринимателя; в другом, поданном очень крупно, объявлялось о смерти наборщика одной из иркутских типографий – от имени его сослуживцев и товарищей. И то, что в первом случае было горем отдельной семьи, во втором расширялось до границ коллектива, собранного в кулак и готового защищать общие интересы. Выходцы из низших сословий всё более обнаруживали тягу к саморегуляции. Вот и жених прислуги Клавы, работавший в мещанской управе, рассказывал об открытии сословной богадельни и начальной школы для детей из бедных семей.

В то же самое время высшие сословия обнаруживали готовность к саморазрушению. Лекция известного этнографа Кириллова, назначенная музеем ВСОИРГО на начало октября нынешнего, 1910 года, сорвалась исключительно оттого, что в распорядительном комитете все перессорились. Не менее стыдная ситуация сложилась и в местном отделении Общества врачей: доктор Фёдоров и доктор Зисман, разошедшиеся во взглядах, возглавили два противоборствующих лагеря, и даже в «Сибирской врачебной газете» теперь представлялись суждения лишь одной из сторон, а другую просто лишили права голоса. Общество народных развлечений, само чрезвычайно разрозненное, начало этим летом войну с арендатором Интендантского сада Коршуновым. Отчего проиграл и сам сад, и обе противоборствующие стороны, и город в целом. Общество «Иркутские общедоступные курсы», открытое около трёх лет назад и имевшее шансы развиться в настоящий народный университет, поддерживалось энергией немногочисленной группы, работавшей и в других обществах – энтузиастов катастрофически не хватало.

Поэтому многих огорчило и известие о переводе самого Тихона Осиповича Юринского в Якутск, директором реального училища. Хотя разговоры шли ещё с прошлой весны, и супруга смирилась уже с мыслью о северных морозах, неустроенности быта и недостатке привычного общения. Что до самого Тихона Осиповича, то ему труднее всего далось расставание с собранными в Иркутске коллекциями. Впрочем, и тут горечь утраты переплавилась в радость дарения, и в одном из октябрьских номеров газета «Сибирь» торжественно сообщила: бывший преподаватель ботаники промышленного училища, уезжая из Иркутска, передал музею две коллекции насекомых, лопатку барана с надписью на монгольском языке, коллекцию жуков и птичьих яиц, скелет морского конька, коллекцию бабочек, 6 шкурок мелких млекопитающих, 6 китайских свечей и 1 монгольскую стрелу.

Как водится, за полцены ушли два мебельных гарнитура и рояль, остальное Юринские отдали в приданое прислуге Клавдии. Она приняла подарок как должное. Молча. Только после сказала своему жениху:

— Вот будь у тебя квартирка поболе, я бы уж тогда поклонилась да выклянчила гарнитур. Они бы и дали, потому как юродивые.

Глава 71

Два часа правды

Ещё на подъезде к Иркутску Липнягов настроился «держаться не по-столичному», то есть ничем не задевать свою провинциальную родню.

– Помни, Георгий, что для них ты – гость незваный, без капитала, с одной только амбицией в кулаке. Там её и держи, не высовывай, – напутствовала мать.

Георгий и держал, но недолго: в субботу после бани напробовался облепиховки да и выдал:

— А что это у вас в Иркутске фамилии такие корявые? Про имена вообще молчу: всё какие-то Неонилы да Ермилы. Правду на Москве говорят, что в Сибири всего понамешано.

— А на Москве не намешано? – взвился старший сын тётки Леонтий.

— Да уж поровней! – Липнягов изготовился для пространного монолога, но осёкся, увидев, как побелел шрам на лбу у троюродного братца.

Года четыре назад тот по дороге на пожар свалился с козел, да так неудачно, что и теперь оправился не вполне: спит плохо, мучается головными болями. В пожарном обозе его держат из милости и относятся как к инвалиду. Другой бы и радовался, а этот не хочет нахлебником быть. В общем, странный он, этот Леонтий, и простоватый, неразвитый, кроме как о пожарах, не о чем с ним поговорить. Вчера целый вечер перебирал пожелтевшие вырезки из газет:

— Ты погляди-ка: в 1904 году «Иркутские губернские ведомости» написали: «Пожар в доме Кузнеца прекращён прекрасною работой городских команд, и владелец дома препроводил брандмейстеру Домишкевичу 50 руб. для выдачи наградных».

— А ты-то тут, Леонтий, при чём?

— Ещё как при чём-то! Ведь это же я флигель тот отстоял! Мне и выдано было целых девять рублей. Я их долго потом не тратил, потому как наградные они!

«На этого блаженненького просто не нужно внимания обращать, – решил Липнягов. – Займусь-ка я лучше собственным трудоустройством». И составил для газет объявление: «Прихожу на дом набивать папиросы. Благодаря многолетней практике работаю чисто, аккуратно и скоро, до 400 штук папирос в час. Обращаться: почтамт, до востребования предъявителю кредитного билета АБ 361185».

Липнягов был совершенно уверен в успехе, ещё и потому, что в Иркутске, на Большой, располагалась фабрика папиросных гильз. Их делали из превосходной бумаги на недавно выписанных, усовершенствованных машинах. Липнягов даже ходил полюбоваться на них, и один из фабричных спросил его: «Что, хотите к нам устроиться?» Георгий оскорбился; правда, ничего не ответил и лишь с Леонтием дал волю чувствам:

— Чтобы я стоял у станка, будто я какой-нибудь пролетарий?! Нет, моё дело тонкое, индивидуальное, оно чувства требует и вдохновения, и эту свою удивительную способность я, разумеется, не променяю на грош!

Леонтий молча слушал родственника и, казалось, ничегошеньки не понимал.

— Что, опять о своём брандмейстере Домишковиче думаешь? – усмехнулся Липнягов.

— Не Домишкович он, а Домишкевич! Сколько раз тебе повторял, а всё путаешь! Специально, что ли?

Леонтию было очень обидно за Александра Францевича ещё и потому, что замечал его озабоченность, а, быть может, и печаль. Спросить, конечно, не решался, но очень, очень сочувствовал.

А брандмейстер Домишкевич, действительно, переживал: в высших сферах было окончательно решено с будущего, 1911 года, перевести пожарный обоз из ведения губернии в ведение города. А от такой перемены никто (включая и гласных) не ждал ничего хорошего. В последние десять лет, а, может, и дольше, пожарные обозы опекались губернаторами из немцев, и они с присущей им педантичностью хлопотали о снаряжении, обучении команд, определяли сроки открытия и закрытия «сезонов» для добровольцев. И вот из-под такого-то крыла прекрасно организованные дружины должны были перейти в ведение местного самоуправления, переживавшего далеко не лучшие времена!

— Нужно попытаться уменьшить ожидаемый вред, – рассудил нынешний начальник губернии Пётр Карлович Гран. – Прежде окрестные селения получали от иркутских пожарных незамедлительную и безвозмездную помощь – а как будет теперь? Думаю, следует заранее договориться об этом с управой и с думой. Да, кстати, предложить им и новое штатное расписание, с дополнительными должностями и повышенными окладами.

Александр Францевич Домишкевич воспользовался советом губернатора и скоро представил в думу проект новых штатов, хорошо продуманный и обоснованный. Правда, гласные проявили традиционную бдительность и даже скромное предложение о закупке защитных нагрудников расценили как бесспорно лишнюю трату. «Это они показывают, кто у нас теперь главный», – подумал Домишкевич. Но подумал беззлобно, просто констатируя факт, и спокойно погрузился в обычные предзимние хлопоты.

В октябре он, не связанный уже смотрами пожарных команд, мог позволить себе и «набег» на дирекцию городского театра. В прошлый раз, приехав неожиданно, без звонка, обнаружил, что все служебные помещения из экономии освещены не электричеством, а пожароопасными керосиновыми лампами и свечами. Кроме того, парикмахер использовал для завивки волос давно уже запрещённые спиртовые лампочки. Да и металлический занавес, рекомендованный в прошлом году, хоть и выписан, но пока что не установлен. В общем, много о чём нужно было потолковать и с дирекцией, и с антрепренёром. А из театра Домишкевич отправился прямиком в городскую управу.

— В районе 2-й части так и не установлена каланча, – сразу начал он, вперившись взглядом в нового городского голову Жбанова. – Это значит, что Знаменское предместье и Ремесленная слобода остаются безнадзорны в пожарном отношении. Недавнее возгорание грозило нам настоящей катастрофой; да она и произошла бы, если бы не один офицер, случайно оказавшийся рядом, – Александр Францевич шумно вздохнул. – А ещё управе не мешало бы на квартире пожарного машиниста установить телеграфный аппарат. Да, вы не ослышались, Константин Маркович: именно телеграфный. Потому что ночью пропускная способность телефонной станции падает, и машинист прибывает на пожар позже, чем следует.

В начале октября команды Добровольного пожарного общества и Общества взаимопомощи от огня распустили до окончания зимы – и молодые, здоровые, смелые трезвенники сразу же составили конкуренцию кандидатам в дворовую прислугу. Леонтия Борноволока, как и год назад, оставили сторожить пожарное снаряжение, а в напарники ему дали деда, такого немощного, что трудно было представить его молодцом-пожарным даже и тридцать лет назад. Леонтий посмотрел-посмотрел, да и предложил старому дежурить только в промежуток с 10 часов утра и до четырёх часов дня. И уборку снега вокруг он также взял на себя и добился такого порядка, что с соседних улиц, уже уподобившихся каткам, стали сюда поворачивать все обозы. Оно бы и ничего, но очень беспокоили Леонтия тюки с соломой, легко воспламеняющиеся. Он уж и прохожих приучил не бросать куда попало окурки, но за возниц никак было нельзя поручиться. И вот в самом конце октября вспыхнули два огромных тюка, и вывалились на дорогу у самых складов. Леонтий не растерялся и, отзвонив в часть, выставил защиту из местных жителей. Его хладнокровная распорядительность и позволила отстоять не только склады, но и окружающий их забор.

— Как профессионалы сработали! – удивился брандмейстер Домишкевич.

— Тут сработаешь, коли учения через день да каждый день! Замучил нас ваш Леонтий, – рассмеялся бородач, живущий наискосок от пожарного склада. – Но, в общем сказать, ладненько всё вышло: в четыре часа я ещё пил чай, а к шести уж со всем и покончили. Всего-то два часа!

— А ежели это два часа правды? – отозвался его сосед, разгорячённый общим делом. И это «два часа правды», сорвавшись, полетело, полетело и прилепилось к Леонтию Борноволоку. Как вторая фамилия, нажитая и наработанная.

А Липнягов ещё до Рождества оставил губернский город Иркутск. Он так и не набрал постоянных клиентов, и, кажется, помешал ему в этом московский апломб. Кое-что он всё-таки скоробчил и уезжал первым классом, с саком в руках. За Красноярском, разговорившись с новыми пассажирами, бросил первый камень назад:

— Что Иркутск в сравнении с Москвой? Заурядный азиатский городишко. Вы не поверите, но городская управа всерьёз обсуждала «злободневный» вопрос: давать ли брандмейстеру Домишкевичу вторую лошадь для служебного экипажа? Затем, что брандмейстер очень тучен. Часть гласных считала, что из сочувствия к животному следует похудеть, но большинство сходилось на том, что «у Александра Францевича представительная внешность, естественная для столь уважаемого и известного в городе господина. И если для её поддержания требуется вторая лошадь, то отчего б и не дать?» В общем, дали, – вздохнул Липнягов. Уже не скрывая зависти.

«Штатные служащие городских пожарных команд, – писала газета «Сибирь» в номере от 11 декабря 1909 года, – получают в настоящее время оклады по довольно сложному и не менее архаичному вычислению. Оклады эти составляются из следующих отдельных статей: жалованье, приварочные, амуничные, добавочные, обмундирование и провиантское довольствие. В качестве последнего всем штатным служителям, кроме брандмейстера, выдаётся по два пуда ржаной муки. Оклад брандмейстера составляет 150 руб. плюс бесплатная квартира, прислуга и лошади. Помощники брандмейстера получают 45 руб. 12 коп.; трубники – 31 руб. 17 коп.; каланчисты – 24 руб. 17 коп.; ездовые рабочие – 24 руб. 17 коп. Находя оклады для себя и своих помощников крайне недостаточными, брандмейстер просил себе 200 руб., а помощникам – 66 и 78 руб. Городская управа предложила брандмейстеру 180 руб.; его помощникам – 60 руб.17 коп. Выдача провианта заменяется выдачей трубникам, каланчистам и ездовым рабочим по 57 руб. 60 коп. ежегодно».

Глава 72

Неприказным порядком

В начале ноября 1910 года Иркутская городская дума получила письмо от правления Общества приказчиков. Заканчивалось оно весьма характерно: «Избавьте и помогите!» – и подробно живописало переживаемые трудности: «Основная масса отхлынула из Общества, осталось всего 227 членов, из коих 100 пожизненных, то есть вовсе не платящих взносы. На собраниях делаются, как правило, два доклада: наступательный и оборонительный, но ни один из них не выясняет истинное положение дел. Известно лишь, что долг уже шагнул за 130 тыс. руб. Сейчас общество вынужденно распродаёт имущество и ждёт своей смерти».

Ревизионная комиссия ещё в мае нынешнего, 1910 года, обнаружила такой хаос в бумагах правления, что потребовала созвать экстренное собрание. Однако правление не только отказало ей, но наперёд сняло с себя все возможные обвинения, а ревизию остановило. Только один из проверяющих обратился к собратьям с открытым письмом. Но ответа ни от кого не дождался.

— А тут и удивляться нечему, – заметил корректору «Восточной зари» наборщик Клементий Шнуриков. – С начала апреля мы печатаем приглашения на собрание, а кворума-то нет как нет!

Да, несмотря на газетные объявления, подкреплённые именными приглашениями, всякий раз удавалось собрать не более чем десятую часть членов общества, но добрая половина из них сразу же оседала в буфете. Сами члены правления, как прежние, так и недавно избранные, пропускали заседания, а собравшись, демонстрировали настолько разные точки зрения, что председатель добровольно сложил с себя полномочия. Одна из иркутских газет тотчас обыграла это ироничным заголовком «Председательский кризис», но вообще-то раздрай у приказчиков никого в городе не радовал: общество существовало почти 30 лет, имело свою школу, бухгалтерские курсы и прекрасную библиотеку. Правда, мрачный обозреватель из «Восточной зари» не соглашался использовать библиотеку как мерило:

— Для банка-кредитора не полнота изданий важна, а общая сумма закладных и конкретные сроки по ним! А все сроки у приказчиков давно кончились, и пошли штрафные проценты – по 400 руб. за первый просроченный день и по 45 руб. за все последующие. И для перезалога в кассе Общества нет достаточной суммы, поэтому придётся попадать в ещё одну кабалу, к ещё одному банку.

— Только не надо кислым сиропом политики разбавлять нормальные экономические отношения! – раздражился его коллега. – Слово «кабала» тут абсолютно некстати, куда уместнее употребить другое – разгильдяйство. Ведь что, в сущности, произошло: шесть лет назад приказчики за полцены прикупили у госпожи Колыгиной особняк на центральной улице, с роскошными подвалами, каменным пристроем, передним и задним дворами. Да с таким-то богатством одна только аренда, умно организованная, позволяла не только гасить банковский, невысокий процент, но и делать накопления! Удобное расположение особняка и его роскошные залы привлекали и гимназисток с их праздниками весны, и благотворительные организации с их лотереями и концертами. Даже учитель танцев Ковалёв, обойдя этот дом, решился снять его, чтобы дать большой детский бал.

Но приказчики тратят арендные деньги на глупости, на пустяки и отчего-то удивляются, когда подходит срок расплачиваться с уборщиками, гардеробщиками, столярами и пр. Коротко говоря, глупость человеческая беспредельна, и наши приказчики доказали это вполне. Особенно когда они попытались выправить положение такими сомнительными статьями дохода, как «Плата за кии для бильярда» и «Плата за мел для карточных столов». К чему это привело, мы уже и увидели.

Он имел в виду нашумевшее судебное дело, по которому проходили 14 членов Общества приказчиков, главным образом его старшины. Интрига закрутилась ещё три года назад, в апреле 1907-го, когда «Иркутские губернские ведомости» открыли свои столбцы для ироничного предупреждения: «Ввиду упадка «дел» в Харбине «рыцари зелёного поля» перенесли свою деятельность в Иркутск. Нам сообщают, что их по-прежнему сопровождает замечательное счастье при игре в карты, и предостерегают, в особенности против одного, известного под кличкою Дергач».

Внимание шулеров-гастролёров привлёк иркутский железнодорожный драмкружок, баловавшийся запрещёнными азартными играми. Администрация клуба этому потакала, видя в штрафах за неуставное ночное пребывание верный источник дохода. Неизвестно, сколько б это всё продолжалось, если бы не открылось, что деньги-то тратятся казённые... Начальство взяло меры, после чего харбинские шулеры переместились в приказчичий клуб. Об этих играх при закрытых дверях было доложено губернатору, и он сделал обществу жёсткое предупреждение. Гастролёры взяли паузу, но совсем небольшую, и в следующем, 1908 году, пошли новые сигналы, на этот раз в полицию. Причём указывались конкретные персоны, проигравшие целые состояния и покончившие самоубийством.

В ночь на 30 ноября иркутский полицмейстер Бойчевский организовал облаву. Никакой утечки информации не было, но помощник клубного эконома Анциферов не дремал на посту и успел предупредить компаньонов, так что глазам полицейских предстали только разбросанные карты, опрокинутые стулья, машинки для метки карт, записи мелком на столах и клубы дыма. Когда же они рассеялись, полицейские разглядели две двери, на верхний этаж и во двор. Входили же в комнату через... шкаф, искусно вмонтированный в одну из стен фойе. Сюда, а также и в комнату совета старшин был проведён звонок от часового.

Меж собой карточные конспираторы именовали игровую комнату «детской», и в этом была своя злая ирония – страсти-то разыгрывались нешуточные: в один присест некто Вернадский проиграл сто тысяч, а Самсонович – пятьдесят. Первый рассчитался с казной выстрелом в висок; так же, как растративший казённые деньги офицер Реутов.

Публика, закупившая все билеты на слушание дела картёжников, оказалась разочарована: обвиняемые в суд не явились, а лишь передали свои показания, умело отредактированные адвокатами Патушинским и Разумовским. Все проходившие по делу были... оправданы.

На бывшую владелицу особняка Христину Яковлевну Колыгину судебное постановление произвело двойственное впечатление. С одной стороны, она рада была за знакомых старшин, но, с другой стороны, хорошо понимала: раз всё теперь сходит с рук, порядка в Обществе приказчиков не прибавится. А значит, не будет его и в доме, с которым она до сих пор ощущала связь. Христина Яковлевна была дочерью миллионера-золотопромышленника Немчинова и в своё время считалась «совершенной невестой», приданое которой поднимало дело мужа на совсем иной уровень. Но и предназначенный ей супруг, Василий Федотович Колыгин, был солидный, серьёзный. У него и в приятелях были известные купцы: Родионов, Тельных, Пятидесятников. В 1898 году и губернатор, и генерал-губернатор лично благодарили их всех за пожертвования на постройку церквей и школ вдоль железной дороги. А сама Христина Яковлевна ещё двумя годами раньше употребила свои «дамские» деньги на устройство общины сестёр милосердия. То есть купила дом на Котельниковской и обставила его всем необходимым. Расходы превысили её тогдашние возможности, но на помощь пришёл брат, Александр Яковлевич Немчинов. Он же подал и идею назвать общину именами их родителей, то есть Иаково-Александрийской. А три года спустя, подкопив ещё денег, Христина Яковлевна открыла при общине сестёр милосердия амбулаторию. Все аптеки согласились отпускать ей лекарства с большими скидками, так что уже в первый год число пациентов шагнуло далеко за 12 тысяч человек.

Сама благодетельница в эту пору проживала в удобной, но очень скромной квартирке неподалёку от особняка на Большой. Его размеры и расположение вполне отвечали запросам губернских присутственных мест, но Христине Яковлевне с детства были памятны разговоры, что приказчиков следует не только контролировать, но и образовывать, облагораживать, потому что вместе с ними и дело неизбежно облагородится. Коротко говоря, после смерти мужа она решила продать дом Обществу приказчиков, и всего лишь за 130 тыс. руб. По её подсчётам, к 1910 году новые владельцы должны были полностью рассчитаться со взятым в банке кредитом. Но к той поре приказчики ютились уже в первом этаже дома Дубникова, а особняк на Большой срочно ремонтировали, чтобы сдать в аренду. Ремонтировали бестолково, неряшливо, и однажды, обойдя дом со всех сторон, Христина Яковлевна поняла: им сюда уже не вернуться.

«Ошибётся всякий, кто решится поставить на приказчика» – с такой многообещающей фразы решил начать свой очередной фельетон корреспондент «Восточной зари». Но, подумав, решительно приписал: «Равно как и на старшин Общественного собрания». Потому что и в этом сословном клубе, не меньше, чем в приказчичьем, закладывали-перезакладывапи имущество, списывали долги. Порою какой-нибудь новоиспечённый член возмущался: «Как же можно гасить частный долг из общественной кассы?» Но на него не обращали внимания и к концу заседания списывали уже очень крупные суммы, числящиеся за сбежавшими антрепренёрами Звездичем и Рудиным. Новоиспечённый прорывался и тут, выкрикивал:

— Непозволительно прощать Звездичу долг! Я знаю наверное, что он теперь в Петербурге и дела его хороши!

Но только корреспондент и принял это к сведению.

Глава 73

Джон, он же Иван Филиппович

– Ваше объявление выйдет в пятницу. Но если дело спешное, ступайте прямо сейчас к наборщику. А я помечу ему, что это в завтрашний номер.

Конечно, Джон Джонсон спешил: он должен был уезжать из Иркутска, а к возвращению хотел закрепить за собой светлую, тёплую, хорошо обставленную комнату. В редкие приезды в этот город ему хотелось видеть не гостиничную прислугу, а интеллигентных хозяев, привыкших к европейскому образу жизни.

На другое утро мальчишка-газетчик передал ему номер «Восточной зари», и англичанин сразу увидел своё объявление, поставленное на редкость удачно. Но, к немалому огорчению Джона Джонсона, он назван был Чоном Чонсом.

— Как вы пишете, так мы и печатаем, – невозмутимо отвечал ему типографский служащий.

Редактор посочувствовал, впрочем, тут же добавил:

— Не поспешили б, так и остались бы Джоном Джонсоном.

— Но позвольте, я имел подготовить текст, и я сделал всё правильно, в результате же я не смогу получить письменные предложения от хозяев квартир: у меня нет паспорта на Чон Чонс, – от волнения англичанин сбился с привычной, правильной речи. – Я имею выражать свой протест: я третий год представлял в России крупную фирму и всегда был Джон Джонсон.

— И будете, надо только повторно подать объявление. Пройдите в кассу и ждите пятницы!

— Полагаю, есть выход получше, – с редакционного дивана поднялся господин лет пятидесяти, представился: – Моисей Григорьевич Писаревский, владелец аптеки. И у меня есть до вас предложение, – движением руки он пригласил британца выйти – к большой радости господина редактора.

В бытность свою в Иркутске (то есть уже четверть века) Писаревский не приобрёл ни одного доходного дома, да и квартиру свою не сдавал. Но, глядя на обиженного иностранца, он вспомнил о запасной комнате у себя в аптеке, и вспомнил-то потому, что Джон Джонсон был чрезвычайно похож на недавно скончавшегося провизора Павла Гюнтера. Особенно в профиль.

Павел Карлович родился в Дерпте, в обедневшей дворянской семье, и мечтой родителей было увидеть его выпускником медицинского факультета. Действительно, он числился в университете слушателем, но окончить курс не удалось: нехватка денег в семье напрочь привязала его к аптеке. И много позже, когда родители умерли, сбережений хватило лишь на то, чтоб уехать на заработки в Сибирь.

Павел Карлович был «выписан» в Иркутск владельцем аптеки Жарниковым, которому требовался опытный управляющий, но в 1893 году до Иркутска ещё не ходили поезда, и дорога из Германии отняла у Гюнтера слишком много времени: место успели занять.

Писаревский в ту пору лишь набирал обороты, у него и помощник был только один, хоть, конечно, Моисей Григорьевич задумывался о втором. Опытный Гюнтер его очень устраивал, но он мог обещать только скромное жалование, вдвое меньше, чем у Жарникова, а Павел Карлович содержал жену и двоих детей. Конечно, Гюнтер колебался, но недолго: возвращаться в Дерпт было просто не на что. В общем, на другое утро он появился в аптеке. И проработал здесь шестнадцать лет, вплоть до смерти, только однажды взял трёхнедельный отпуск, чтобы съездить на родину.

Молодые провизоры нередко пользовались его безотказностью, и Гюнтер оставался дежурить за них по ночам. Всякий раз повторяя: «Аптека – моя стихия, и то, что другому в тягость, мне б радость, господа!» Но всего более удивлял он коллег, ежегодно отказываясь от двухнедельного летнего отпуска с сохранением содержания, право на который иркутские фармацевты отвоевали в революционном 1905 году. В два последних года и сам Писаревский стал настаивать на летнем отпуске: он видел, что Гюнтер стал сильно худеть. Докторам он намеренно не показывался – торопился поработать ещё, покуда есть силы, поддержать сына, студента технологического института. Умер Гюнтер в зиму с 1909 на 1910 год. Владельцы иркутских аптек прислали почтеннейшему провизору пышные венки, расходы на похороны принял Писаревский, а жизнь вдовы должна была обеспечить небольшая страховка от местного сообщества фармацевтов. Что до сына Гюнтера, то Моисей Григорьевич Писаревский официально заявил, что принимает на себя обязательство ежемесячно переводить ему деньги – до той самой поры, пока молодой человек не завершит обучение.

Только-только проводили в последний путь Павла Карловича, как газеты сообщили: служащий аптеки Калусовского, некто Карпов, свёл счёты с жизнью, оставив жену и маленького ребёнка. Самоубийца был совсем ещё молодой человек, необыкновенно здоровый, так что даже большая доза сулемы не сразу поразила его организм. Этот добровольный уход из жизни всем казался настолько противоестественным, что даже и сдержанный Писаревский несколько раз сказал: «А вот Гюнтер бы так не сделал ни при каких обстоятельствах!»

— И всё-таки, как у вас говорят, что немцу сахар, то русскому карачун, – повторял Джон Джонсон в ответ на истории о «замечательном Гюнтере». – И в этом мы, англичане, с вами солидарны.

— А зря! Должно быть, не почувствовали ещё, как на этих просторах рассеиваются наши национальные особенности. Классический пример тому – губернатор Цейдлер, который ещё в бытность свою иркутским комендантом сделался по-русски хлебосольным. А как растворился в среде инженер-архитектор Розен: из его строений одна только лютеранская кирха в готическом стиле, а в остальном ведь размашист до изумления: Детский сад у него как русский терем, а музей – как мавританский замок. Погодите, и вас станут звать Иваном Филипповичем!

Джонсон воспринял это как шутку и осторожно поинтересовался:

— А много ли немцев здесь на высоких должностях?

Писаревский немного подумал и сказал с таким видом, будто только что сделал открытие:

— У нас и теперешний губернатор, Пётр Карлович Гран, немец.

— Тяготение к административным постам очень характерно для немцев и отчего-то встречает понимание.

— Да как же не дать им хорошей должности, если они в любую работу привносят порядок и новшества? Помнится, в 1904 году германский Красный Крест открыл у нас в городе лазарет, так все ходили туда под разными предлогами на экскурсию. А кого выбрал наш Красный Крест поставщиком белого хлеба для иркутских госпиталей? Конечно, немецкую булочную, что на углу Амурской и Графа Кутайсова! В прежние времена, когда и задачи ставились сложные, к нам сюда направлялись блестящие генералы: Пиль, Леццано, Ламб, Нагель, Венцель, Фредерикс. Все они пребывали на губернаторских или генерал-губернаторских должностях, а самым первым начальником нашего края стал Карл Львович фон Фрауендорф. Он взялся за обустройство города такой крепкой рукою, что обыватели вздрогнули, но после признавали за всем сделанным пользу. И могилу Фрауендорфа на старом лютеранском кладбище (это неподалёку от Амурских ворот) посещали исправно. О ней и теперь ещё помнят, и вот увидите: Карлу Львовичу воздадут ещё должное – установят памятный знак! Скромный, но достойный.

Джон Джонсон согласно кивнул, но уже в поезде, перед отправлением, вдруг подумал: «Джентльмен, способный делать правильные прогнозы, не станет отдавать комнату бесплатно. Пусть даже и разъездному агенту. Пусть даже и в аптеке». И, вернувшись в Иркутск через четыре месяца, заявил:

— Забудут этого вашего Фрауендорфа, а могилу его затопчут и скажут, будто его там нет. И никогда не было. Я бы предложил вам пари, но мы оба с вами почтенного возраста.

...В последний раз Джон Джонсон, он же Чон Чонс, а для кого-то уже и Иван Филиппович, посетил Иркутск зимой 1917-го. Писаревский скончался годом раньше, но комната оставалась ещё за редким гостем, так похожим на провизора Гюнтера. Прощаясь со всеми, он постоял у здания аптеки, посмотрел на русскую букву «П» наверху и улыбнулся: «Это есть очень хорошо!»

На 1 января 1909 года в Иркутской губернии было 37 фармацевтов и 10 аптекарских учеников. Вольных аптек насчитывалось 17, из которых 3 располагались в Балаганском уезде, 3 – в Нижнеудинском уезде, 3 – в Иркутском уезде, 1 – в Бодайбо и 7 – в Иркутске. С 1 января 1908 г. по 1 января 1909 года иркутскими аптеками отпущено лекарств на 13 8458 руб. 04 коп., а сельскими аптеками – на 36 461 руб. 47 коп.

Глава 74

Тайна патентованного каблучка

От отца Даше остался флигель вблизи Хлебного базара и полный курс женской гимназии. А от службы на складе фирмы «Нейшеллер» – калоши с патентованным каблучком.

Из родственников числился ещё дядя, и он сразу принял Дашу в свою семью, а её флигель сдал чиновнику из военных. Ещё Семён Поликарпович выхлопотал племяннице место машинистки в иркутском представительстве фирмы «Нейшеллер». Правда, вакансия открывалась лишь в следующем году, а до этого срока барышне предложили поработать на складе.

И так пришлось, что именно в Дашино дежурство мошенники предъявили поддельные накладные и получили 14 ящиков отменных калош с патентованными каблуками. Конечно, далеко их не увезли (большая часть тут же всплыла в обувных магазинах Иркутска), и в общей сложности всё вернулось на склад. Но Дашу, тем не менее, рассчитали, и рассчитали... калошами.

— В Иркутске этого товара с избытком, а вот знакомые из Верхнеудинска много раз просили меня привезти, – задумался дядя и предложил, – а ты поезжай-ка туда! Остановишься у моих приятелей; они и с калошами подсобят, и работу тебе подыщут, если повезёт.

Не повезло. Покупая билет до Иркутска, барышня уже думала, не предложить ли себя в гувернантки. И в ожидании поезда мысленно набросала несколько вариантов объявления. Остальные пассажиры развлекались как могли; в центре внимания оказалась бойкая мещаночка с шумя детьми; чем больше сочиняла она разные небылицы, тем больше, казалось, им верила.

— В Минусинском-то округе нонешним летом столько кобылки поразвелось! Съела она это весь хлеб, а потом всю овощь и всю траву в огородах! Даже, – женщина округлила глаза, – и цветы в комнатах съела подчистую! – Она обвела всех победным взглядом, собираясь сразить какой-то подробностью, но засмотрелась на высокую даму в шляпе цвета вороного крыла. Позади неё шли два носильщика с огромными чемоданами в крупных наклейках: «Афродита Карталин», «Предсказания на 1 год и всю оставшуюся жизнь».

Дама расположилась наискосок от Даши и, казалось, не замечала никого вокруг, зато публика сразу же завертелась вокруг её чемоданов, и скоро образовалась очередь из охотников «погадать». Даша единственная не попала под чары предсказательницы, но в вагоне они волею случая оказались лицом к лицу. И дама неожиданно улыбнулась:

— Что, денежки нет узнать своё будущее?

— Только одна пара калош от Нейшеллера, с патентованным каблуком, – не смутившись, ответила Даша.

— Что ж, патент – это хорошо, ведь его заработать надо. А ты что умеешь? – и пока они ехали до Иркутска, о многом ещё расспросила вчерашнюю гимназистку. На вокзале пригласила её в свой экипаж и подвезла до середины Солдатской улицы. И пока извозчик носил чемоданы, определилась окончательно:

— По этому адресу ты найдёшь меня завтра утром. Поработаешь ассистенткой месяц, два, три. Платить буду каждый день, по рублю и более.

Хозяйка усадьбы, ни о чём не спросив, проводила барышню во флигель, состоящий из двух половин. В первой, уставленной шкафами, сидела за маленьким столиком незнакомка, небольшого роста, худая, болезненная и совершенно белёсая. Хороши были только её светлые волосы, закрывавшие спину. При появлении Даши она лишь немного повернулась к двери и кивнула, а затем проложила читать вслух. Это была сказка Андерсена о калошах, хорошо знакомая Даше, и сначала она не вслушивалась, а .лишь рассматривала это странное существо за столиком, казавшееся безмерно усталым. Впрочем, голос был бодр, и чтение чередовалось весьма ироничными комментариями, например:

— У господина Андерсена феи за каждым углом стоят, будто они безработные, и ждут не дождутся разрешения на чудеса. В общем, сказка, она сказка и есть, но в настоящей-то жизни всё приходится делать самой...

— Госпожа Карталин выйдет? – решилась перебить её Даша.

— А я что же: не устраиваю тебя? И чем это? А вдруг я – внучатая племянница Ханса Кристиана Андерсена? – она засмеялась, и смех оказался точь-в-точь такой, как у госпожи Карталин, так что Даша подумала: «Должно быть, сестра...» Между тем, бесцветное создание открыло небольшой саквояж, и часть столика заняло зеркало на затейливой ножке в виде ящерицы. Прошло не менее получаса, а незнакомка всё колдовала, доставая и складывая опять всевозможные баночки, тюбики, щёточки и щётки. И повторяя бессмысленное: «абельянс», «куражанс», «туранданс». Затем ушла в шкаф, будто в комнату. Вероятно, там хранилась и обувь, потому что доносилось и постукивание каблуков.

Всё это так затянулось, что Даша была рада, когда дверца шкафа снова открылась и перед ней предстала... Афродита Карталин.

— Да, – усмехнулась она, довольная произведённым эффектом, – я – маленькая серенькая птичка. Но это не мешает вертеть судьбами очень важных особ. – Карталин выдержала паузу. – Впрочем, к делу! – и, не дожидаясь, пока Даша опомнится, стала расспрашивать об Иркутске.

Судя по всему, она не была здесь около года и торопилась узнать, что за это время произошло. Поначалу Даша отвечала смущённо, что не читает газет да и многого просто не понимает ещё.

— А я ведь не о политике спрашиваю. Мне важно понять, что запомнилось из того, что было.

И Даша принялась вспоминать – медленно, путаясь в мелочах, спотыкаясь о своё недавнее горе. Но постепенно она описала жизнь ближайшего околотка, соседней улицы и задумалась, надо ли говорить ей об одноклассницах, выпускницах хаминовской гимназии.

— Да, и о них подробно, – прочла её мысли Карталин, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

И вот ведь что удивительно: проговорив два часа, Даша не только не устала, а словно бы набралась новых сил; Карталин же казалась совсем измученной. Выдав Даше 2 рубля («Заработаны!»), она тут же, в кресле, уснула.

Следующее утро началось с того, что во двор стремительно въехали американские жёлтые сани на высоких дугах, когда-то доставленные в Иркутск по заказу Второва, а позже проданные одному весьма состоятельному купцу. Флигель убран был нынче по-другому: шторы плотно задёрнуты, отключён верхний свет, так что все шкафы казались уходящими в небо. На полу постелили ковёр, очень яркий и настолько заглушавший шаги, что гость вздрогнул, когда Афродита вдруг предстала перед ним.

Она была в образе пожилой дамы, много лет отдавшей наукам и теперь делящейся знанием. Оглядев пришедшего долгим взглядом, медленно обошла его, словно бы очертив некий круг, и произнесла мужским голосом:

Мне стоит лишь очки достать,
И стану я оракулу под стать.
А вы сидите тихо по местам:
Ведь картами казаться надо вам...
В колоду карт да обратятся люди!
По картам я пойму, что было и что будет.

...Когда жёлтые сани скрылись за ближайшим зилом, а усадебные ворота снова тщательно заперли, во флигель внесли небольшой самовар на полном пару. Заметив, что Дашина чашка остаётся нетронутой и барышня не отходит от изумления, Карталин улыбнулась:

— Всё просто. И для начала нужно лишь выписать наложенным платежом: «Современную гадалку» (230 страниц), «Новый оракул и хиромант» (256 страниц) и «Новейший сонник. Графолог» (400 страниц). Три эти книги обойдутся всего лишь в 4 руб. 25 коп.

— Но такие книги есть во многих иркутских домах!

— Разумеется, есть. То есть лежат на полке. Впрочем, даже и выучить их наизусть – слишком мало. Нужно, чтобы внутри у тебя появился магнит. Это трудно, но ты попробуй, – она помолчала и неожиданно перевела всё в шутку. – Надень калоши да хорошенько топни своим патентованным каблучком!

...В апреле Даша объявила дяде, что уезжает в Красноярск месяца на три, а после отправится в Новониколаевск; но к концу года всё-таки возвратится и просит освободить к тому времени флигель.

— Какая неблагодарность: девять месяцев на всём готовом жила, как родная, а теперь ей и флигель отдай! – не сдержалась супруга дяди.

— А я готова оплатить вам своё содержание, – спокойно отвечала ей Даша, – но тогда уже вам придётся передать мне все деньги за аренду флигеля.

Родственники посовещались и приняли её условие. Правда, Семёну Поликарповичу не терпелось узнать, откуда у неё средства, и однажды утром он посетил хозяев усадьбы на Солдатской. Но они замахали руками:

— Господь с вами: какая Афродита Карталин?! Для своей дочки флигель строили и никого чужого не брали к себе отродясь!

Скопление хиромантов, графологов, физиономистов, астрологов, толкователей снов обычно наблюдалось в Иркутске с приходом зимы, когда у обывателя начинался досуг поневоле. «Гастролёры» представлялись образованными людьми, много лет посвятившими изучению древних книг. Но всех превзошла некая Кавальери, разместившая объявление: «Знаменитая предсказательница возвращается через Иркутск в Париж из предпринятого ею с научной целью турне для изучения народностей Сибири, Японии, Китая и Америки».

В момент наивысшей конкуренции плата за сеанс опускалась ниже одного рубля, но и в этом случае предсказатели уезжали не с пустыми карманами. И, как правило, не раньше весны. Хотя сразу же по приезде в Иркутск писали в газетах: «Только 7 дней!», «Всего несколько сеансов», «Проездом на два дня». Впрочем, видавшие виды обыватели не обольщались: «Это они внимания к себе желают. Только мы ведь и так придём, потому как скучно бывает очень».

Глава 75

Восстановить нельзя уничтожить

– Полагаю, вы понимаете, что со временем ценность этих редкостей будет лишь возрастать, – господин Патраман многозначительно поднял вверх указательным палец. – Взять хотя бы вот это частное письмо графа Сперанского: каким открытием оно может стать для вдумчивого исследователя! Что же до писем декабристов Оболенского, Трубецкого, Александра Муравьёва, то, не спорю, они есть и в Европейской России; но в этих, адресованных сибирским знакомым, содержится то, чего вы не найдёте в других источниках.

– Неужто там какие-то тайны? – не удержался корреспондент, но зачарованный собственным рассказом Патраман словно бы не расслышал вопроса. И продолжал всё с той же задумчивостью:

— Изначально не рассчитанные на публикацию, они подробно описывают домашнюю жизнь декабристов, позволяют в деталях увидеть окружавший их мир. Все письма в хорошей сохранности, впрочем, как и старинные книги. Признаюсь вам, что когда я увидел эти издания времён Екатерины Великой, то подумал, что все они ждали встречи со мной и хотели предстать в лучшем виде. – Патраман бережно приподнял на ладонях фолиант в кожаном переплёте, полюбовался и возвратил его в шкаф, не забыв повернуть в дверце ключ. А письма сложил в шкатулку и поставил её во внутреннее отделение массивного письменного стола. – В Париже или в Лондоне такая коллекция способна обеспечить безбедную жизнь, но туда ведь надо ещё добраться, а с драгоценным грузом в тысячу с лишком томов это куда как не просто.

— Но, быть может, и в Иркутске найдётся настоящий ценитель, и тогда коллекция останется в городе?

— Ценители здесь, разумеется, есть, да только все вы, господа образованные, не при деньгах, и даже в складчину вам этакой библиотеки не взять. А достаточные персоны просто не понимают её значения, увы. Я ведь нынешнею зимой предложил аукционному залу Собокарёва указы Петра Великого 1741 года издания. И что в итоге? Чуть не полгода они проболтались там, пока один заезжий японец не прикупил их за 25 рублей! Впрочем, что же тут удивительного? Зачем обывателям выкладывать деньги за бесполезные в общепринятом смысле предметы?

И всё-таки в следующем номере «Восточной зари» появилась заметка «Редкое книгохранилище» с подробным списком продаваемых раритетов. Не забыт был и адрес их владельца (Большая улица, 79), а также уточнено, что искать господина Патрамана следует на втором этаже.

Первым на публикацию откликнулся городской архивариус Сергеев. Но оживившийся коллекционер был жестоко разочарован: посетитель вовсе не собирался что-либо приобретать, а «пришёл как коллега к коллеге». В общем, пожаловаться. И, едва осмотревшись, затянул:

— Вам, конечно, известно, что городской архив с некоторого времени (за нехваткой помещений в управе) переведён в «комнаты» внутри Московских ворот. Решение очень «оригинальное», как и многое в нашем городе, – он невесело рассмеялся. – Однако ж до 24 марта нынешнего, 1910 года, то есть до памятного всем урагана, можно было как-то ещё терпеть. Но когда с ворот сорвало половину крыши, документы оказались во власти стихий. Я, как и положено, подготовил донесение в городскую управу, и недели через две прислали рабочих.

Они набросали поверх бумаг какие-то жёрдочки, а городской голова пообещал либо поставить ворота на реставрацию, .либо снести. Второе для управы, конечно же, проще, благо и строительное отделение губернского управления не возражает. Но недавно вмешался чиновник по особым поручениям Пророков, а фокус-то в том, что он имеет влияние на нашего губернатора Грана. Вот и в этот раз внушил Петру Карловичу, будто ворота эти имеют ценность, культурную и историческую. Так что неизвестно, кто теперь возьмёт верх, губерния или город.

Дискуссии о судьбе Московских ворот, начавшись в 1910-м, достигли кульминации к концу весны следующего, 1911 года. На заседании городской думы 13 мая первым (для разминки) был поставлен вопрос о сносе старого арсенала на Хлебном базаре.

— Нам предлагают отдать на уничтожение образчик зодчества второй половины восемнадцатого столетия! – начал разгоняться гласный Концевич, но никто из коллег его не поддержал. И судьба арсенала была решена.

Управские ободрились и перешли к обстрелу Московских ворот:

— Всего вероятнее, что они не связаны ни с какими значимыми событиями, а сооружены по случаю приезда в Иркутск какого-то начальствующего лица, что, конечно, не несёт в себе исторического значения, – заявили плены технико-строительной комиссии. – Что до архитектурных достоинств этих триумфальных ворот, то тут мы видим лишь один из самых обычных мотивов времён Ренессанса.

— Но если вы сами назвали ворота триумфальными, то, стало быть, и признали, что с ними связано некое важное событие, – возразил гласный Донец.

— Ни в каких документах, имеющихся в управе, нет и намёка на историческое значение Московских ворот, – вмешался городской голова. – И я вынужден всех вас предупредить: если дума выскажется за их сохранение, городская управа снимет с себя всякую ответственность за могущее быть несчастье.

— Да, они поставлены на крайне непрочном грунте и не сегодня завтра могут рухнуть! – подхватил один из пленов технико-строительной комиссии.

Гласные задумались, и один из них, по фамилии Горбунов, вспомнил, что недавно ворота осматривались авторитетной комиссией и никакой угрозы от них обывателям обнаружено не было.

— А у вас есть такое заключение на руках? – поинтересовался городской голова. – В управе его точно нет. Поэтому ставлю вопрос о сносе ворот на голосование.

И 11 шарами против 7 городская дума постановила немедленно приступить к разборке ворот, ассигновав на это 700 руб. 58 коп. Гласные Горбунов и Винтовкин стали настаивать, чтобы занесли в протокол их особое мнение, и в это время в зал вошёл опоздавший на заседание инженер Миталь:

— Я осматривал ворота и заявляю: сторонники сноса просто не хотят обременять себя сложными восстановительными работами! Между тем ворота заслуживают сохранения как памятник эпохе императора Александра I и первым сибирским культуртрегерам декабристам.

На другой же день в Общество архитекторов и Академию художеств полетела срочная телеграмма: «Иркутская городская дума постановила разрушить построенные в 1811 году каменные ворота, прекрасный памятник ампира. Покорнейшая просьба принять зависящие меры для сохранения. Уже начались подготовительные работы по разрушению памятника, на что ассигновано 700 руб. Поддержание будет стоить немногим дороже.

Свой экземпляр телеграммы получил и иркутский городской голова Жбанов. Зачитав его на заседании думы 26 мая, он добавил, что разборка ворот приостановлена. А ещё заметил, что телеграмма подписана фамилиями инженеров Щусева и Зубкова, каковых обнаружить среди жителей Иркутска не удалось. При всём старании управы.

Как это нередко бывает, разрушение старых монументов проходило на фоне создания новых: весной 1911 года в Иркутске обустраивалась площадка вокруг бронзовой фигуры императора Александра III. В канун апрельского заседания думы члены садовой комиссии выехали осмотреть площадь будущего сквера, но получили резкий отпор стоявшего перед постаментом часового. Напрасно уважаемые господа перечисляли собственные заслуги перед городом: солдат не выказал им никакого почтения. На другой день попытку приблизиться к царской особе предпринял городской голова Константин Маркович Жбанов, но и он наткнулся на грозное «Стой, стрелять буду!» – и счёл за благо ретироваться.

Городская дума от неожиданности стушевалась и вступила в переписку со Штабом Иркутского военного округа. Но командующий войсками отвечал, что «не находит ни в каком случае возможным разрешить, чтобы часовой у памятника Александру III допускал кого-либо из посторонних, хотя бы и гласных городской думы, так как он не может знать их в лицо».

Идея установки этого монумента родилась ещё в бытность иркутским генерал-губернатором г-на Пантелеева и поначалу не вызвала сочувствия думы. Но при голосовании верноподданнические чувства взяли верх. 6 декабря 1900 года было дано высочайшее разрешение на подписку, и городское управление первым выделило 10 тыс. руб. Такой почин подтолкнул купцов ответить 30 тыс. руб. Остальные пожертвования оказались более мелкими и собирались с трудом.

Берег Ангары в отведённом под памятник месте был очень низкий и затапливался, поэтому власти обещали обывателям по 10 коп. за каждую таратайку мусора. Одновременно в створе Большой улицы установили некое возвышение, и на нём начали примерять к окружающим зданиям деревянные фигуры разной величины – чтобы Александр III был соразмерен окружающему пространству. Весной 1911 года, когда отлитый император уже оглядывался окрест, управляющий госимуществами в Иркутской губернии г. Штромберг вызвался устроить на прилегающей площади сквер. Никто этому не удивился: все знали о страсти Штромберга к древонасаждениям.

Как только основные работы завершились, начался сбор пожертвований на установку памятника сибирскому губернатору графу Сперанскому. Гласный Виник предлагал установить громадную колонну с надписью «Сперанскому – Иркутск», причём в каждой букве предполагались щели, сквозь которые должен был пропускаться свет.

— Надеюсь, нашим гласным достанет здравого смысла не превращать графа в осветителя, – заметил редактор «Восточной зари», читая гранки с городской хроникой.

Здравого смысла, в самом деле, хватило. Но памятник Сперанскому в Иркутске так и не установили.

...Когда дописывался этот том, в него неожиданно вплелось старое фото – то, что справа. Более 75 лет оно было скрыто за подкладкой одного любительского пейзажа и стало своеобразным посланием нам от Веры Валериановны Заренбо, воспитанницы иркутского института императора Николая I. Снимок был дорог ей как память о муже, полковнике Ипполите Петровиче Заренбо, выпускнике Петербургской военно-юридической академии. С началом репрессий 30-х гг. Вера Валериановна спрятала фото под акварель и отнесла в дом друзей, Курсановых, бывших купцов.

Когда умерли старшие из Курсановых, Гавриил Григорьевич и Дарья Алексеевна, госпожу Заренбо принимала их дочь Агния. Как представительницу «нетрудового сословия» её исключили из иркутского университета, а затем и мужу её, Алексею Николаевичу Угарову, настоятельно рекомендовали развестись «с классово чуждой женщиной».

Однако брак сохранился – как и пейзаж от Заренбо. А недавно, меняя старую рамку, обнаружили за картонкой спрятанную фотографию. Для публикации её передал Владислав Алексеевич

Угаров, когда-то бравший у Веры Валериановны Заренбо уроки.

Послесловие

Любителей примечаний ждёт указатель имён. Если начинать смотреть книгу с него, то уж верно, обескуражит обилие персонажей, которых принято называть второстепенными. Тем более что все эти подёнщики, возчики, держатели пивных и квасных нередко выступают фигурантами уголовных дел. Чего стоит один Николай Селифонтъев! Однако же и за ним, реально жившим в Иркутске сто лет назад, стоит Селифонтьевская улица, конечно же, не случайно так названная.

Судьбы многочисленных мелких персонажей вплетены в городскую историю так же, как и судьбы известных персон. Через именитых сограждан яснее просматриваются вехи истории, но основа её ткётся из бытования простых людей, и в этом смысле они главнее главных. Поэтому я не удивилась, когда в эту книгу на полном скаку ворвался извозчик Андрей Вальк. Он потянул за собой портного Аверкиева, у которого заказал себе форму, и иркутского полицмейстера Бойчевского, требовавшего эту форму носить. За полицмейстером явились и подчинённые ему приставы, городовые, околоточные надзиратели и их многочисленные подопечные. Заметив утечку населения, прибыл и возмущённый городской голова, а за ним и встревоженный губернатор. Когда же показался экипаж генерал-губернатора, все герои пришли в движение, и сюжеты 75 историй завертелись сами собой. Что из этого вышло – вы уже знаете.

Что-то будет в третьем томе?

Указатель имён

А

Аверкиев Семён Порфирьевич, портной — 116-119 Авласенкова, состоятельная иркут. мещанка — 178

Айма, Оскар и Екатерина, супруги, фигуранты дела о двоежёнстве — 230

Азлецкий Александр Владимирович, свящ. иркут. Крестовоздвижен. церкви, гласный иркут. гор. думы — 109

Алексеев Иван Алексеевич, один из первых автомобилистов Иркутска — 72

Алтунов Давид Ростомович, коллеж, асессор, смотритель Иннокентьев. прод. магазина — 225

Андреев, крестьянин — 197

Андреев, полицейск. пристав — 194

Андреев Мартын, отстав, рядовой — 115

Антонов, житель Иркутска — 254

Анциферов, пом. эконома в о-ве приказчиков — 342

Арепсон Яков Борисович, магистр фармации — 37, 38

Артюшков Александр Петрович (1867-1939), выпускник СПб. ин-та гражд. инженеров. В Иркутске с 1895. Губ. архитектор, инженер иркут. гор. управы, гласный иркут. гор. думы, зам. гор. головы. Сохранился дом Артюшковых — 286

Архиповы, жители Иркутска — 264 Арцыбашева, антреприз, актриса — 41

Астраханцев Иннокентий Федотович, ветеринар, врач иркут. гор. управы, владелец ветамбулатории — 158, 265, 266

Аулин Бернгард Яковлевич, нач. сыск, отделения иркут. полицейск. упр., пристав 3-го стана Балаганск. уезда — 114, 193-196
Афанасьев, поручик 2-го Вост.-Сиб. воздухоплав. батальона — 210, 211
Ашордиа Соломон, член грузин, преступ. группировки — 193

Б

Бакрадзе, владелец магазина, член грузин, преступ. группировки — 195
Балабанов, писарь Индинск. волост. правления — 246, 247

Баранов Николай Адрианович, в 1907 иркут. полицмейстер — 63, 64

Бартеньев, артист труппы М.В. Дальской — 43

Баумштейн Юрий Григорьевич, присяж. поверенный — 242

Бауэрберг Давид Ионович (ок.1870-ок.1937), част, поверенный, автор пьес,

рецензий в газ. «Вост. обозрение» (псевдоним Д. Ионов), издатель газ. «Вост.

Сибирь» — 207, 266

Бачалдин, рыбопромышленник — 320

Бебурия, один из лидеров грузин, преступ. группировки — 190, 193
Белкин Дмитрий Захарович, преп. иркут. муж. гимназии, лектор, чл. правл.

о-ва помощи учащимся в Вост. Сибири — 165
Белов, иркут. борец-любитель — 136

Белоголовый Леонид Аполлонович, присяж. поверенный — 242 Белоусов, дирижёр дет. хоров — 183

Беляевский, чиновник — 191, 192

Бергман Георгий Адольфович, врач иркут. госпиталя, воен.-фельдшер. школы, Иаково-Александрин. общины сестёр милосердия, гласный иркут. гор. думы (1910-1913), владелец част, лечебницы — 138

Бережнов, рыбопромышленник — 33

Березовский, инженер — 222

Вернадский, карточ. игрок — 343

Бехтер, подполковник, служил в иркут. интендант, упр. — 225
Блондетти Франц, участник чемпионатов по франц. борьбе — 136, 137
Блюменфельд Михаил Львович, врач иркут. мед.-санитар. бюро — 243-245, 260-263

Бобровский Иннокентий Михайлович, акциз, чиновник, гласный иркут. гор. думы, гор. голова (с 1914) — 271 Богданов, в 1907 кандидат на выборах в Гос. думу — 54 Богданов Николай Васильевич, чиновник иркут. казён. палаты — 219
Бойчевский Василий Адрианович, коллеж, регистратор, полицмейстер Иркутска, Новониколаевска, почёт, член «Голубого Креста», коллекционер оружия, в 1918 расстрелян большевиками — 114, 179, 194, 195, 224, 253, 267, 273, 276, 286-290, 293-297, 301-306, 308-311, 314-319, 342
Болотов Василий Васильевич, присяж. поверенный — 242 Бондаренко, артист цирка — 136, 137, 138

Боргезе Сципион (1871-1927), итальян. парламентарий, князь, исследователь Памира, Центр. Азии, автор книг «Мои заметки» (1902), «В Азии» (1903) и др. В 1908-1909 член МОК, в 1918 посол Италии в России — 69, 70 Борзаковский Пётр Иванович, инженер-технолог, владелец типографии и ф-ки каучук, штемпелей, издатель, ред. газ. «Голос Сибири» — 234, 235, 255
Борноволок Леонтий, иркут. пожарный — 335, 336, 338, 339 Бородай, антрепренёр — 141, 142

Бочкарёв Всеволод Николаевич, торговец, ресторатор, перевозчик, гласный иркут. гор. думы, попечитель 2-й жен. гимназии, сиропитат. ремесл. школы — 173
Брагин, музыкант — 181

Бутин Михаил Дмитриевич (1835-1907), потомств. почёт, гражданин, купец 1-й гильдии, промышленник, меценат. Его книга «Сибирь и её дореформ. суды» дважды издавалась в СПб. В Иркутске сохранился дом Бутина (Хасановский пер., 1) — 22

Быруков Дмитрий Александрович, капитан, нач. обозн. мастерской — 223

В

Вальк Андрей, иркут. извозчик — 245, 364

Варушкин Павел Николаевич, иркут. полицмейстер — 318, 319

Василенко, околот, надзиратель, чл. орг. преступ. группировки — 308, 309

Васильев, оперный певец, участник благотв. концертов — 327

Венцель Карл Карлович, иркут. воен. и гражд. губернатор (1851-1860), возглавлял ВСОИРГО — 221, 348

Вестер Мария, артистка цирка — 87

Вилковы, жители Иркутска — 272, 273

Вилынинский Иван Иванович, провизор, владелец аптеки, чл. о-ва врачей Вост. Сибири, чл. правл. о-ва поощрения коннозаводства — 55
Виник Исай (Ицко) Яковлевич, отставной фельдшер, кустарь-литейщик, основатель садово-огород. предприятия «Северный успех», чл. правл. иркут. с.– х. о-ва, чл. ВСОИРГО. Сотрудничал с газ. «Вост. обозрение». Ум. в 1910 — 23, 124, 126,214-218,359,360
Виноградов, предприниматель — 69

Виноград Александр Борисович, присяж. поверенный — 242

Виноградов Александр Иванович, стат. советник, чиновник губ. упр., ред. газ. «Иркут, губ. ведомости» и др. изданий — 11, 13, 20, 40, 97-101
Виноградова, мещанка, домовладелица — 60
Винтер, поручик — 224

Винтовкин Владимир Иннокентьевич, предприниматель, домовладелец, гласный иркут. гор. думы, попечитель Успен. нач. уч-ща — 95, 96,265,266, 358
Витте Альфонс Васильевич, действ, стат. советник, дир. отделения Рус.– Азиат. банка, пред. иркут. бирж, комитета, гласный иркут. гор. думы — 273
Витязев Антон Митрофанович, торговец — 270, 271

Вишневский Валентин Бенедиктович, владелец колбас, мастерской — 264 Власьевский, рыбопромышленник — 33

Вознесенский Аркадий Викторович (1864-1930), стат. советник, дир. иркут. магнит, обсерватории (1895-1917), гласный иркут. гор. думы, автор трудов по сейсмологии, метеорологии, земному магнетизму — 129
Волжинский, пом. полицейск. пристава, фигурант уголов. дела — 307

Воллернер Ольга Леонтьевна, супруга предпринимателя А. Б. Воллернера, дир. дамск. отделения губ. попечительства о тюрьмах — 284

Володар, иркут. журналист — 223

Вольский (Брюшков) Николай Иванович, антрепренёр, реж., актёр, владелец дома на пер. Ланинской и Графа Кутайсова — 12, 89, 90, 141, 143, 144, 329
Вронский, сиб. художник — 328

Второв Александр Александрович, сын купца А.Ф. Второва, предприниматель, почёт, попечитель учит, семинарии и Александрин, приюта — 252, 352
Второва Варвара Ивановна, супруга А. А. Второва, чл. совета Мариин, общины сестёр милосердия, попечительница 2-й жен. гимназии, директриса дамск. отделения губ. попечительства о тюрьмах — 284

Вяльцева Анастасиия Дмитриевна (1871-1913), певица (меццо-сопрано), исполнительница цыган, романсов, артистка оперетты — 13

Г

Гаевская Мария Афанасьевна (1838-1918), дочь иркут. купца А. Ф. Трапезникова, выпускница ин-та императ. Николая I, первая в Иркутске женщина-библиотекарь — 58

Гамкрелидзе, титуляр. советник — 199

Гарри С. Р., псевдоним одного из иркут. журналистов — 161, 162

Гаряев Пётр Яковлевич, присяж. поверенный, гласный иркут. гор. думы, гор. голова — 242

Гейнрих Александр Морицович, журналист («Сиб. заря», «Сибирь»), автор судеб, репортажей, стихотвор. фельетонов, театр, хроник. Псевдонимы: «А.Рих-Гейн», «Горемыка». Участник 1-й сиб. фотовыставки (1909). Ум. от чахотки весной 1910 — 129, 205, 206, 207

Гейнсдорф Михаил Иустинович, чл. иркут. окр. суда, гласный иркут. гор. думы, чл. гор. театр, дирекции — 153, 171, 330
Геладзе, владелец ресторана «Орёл» — 195

Гершкович С. М., капельмейстер духов, оркестра иркут. муж. гимназии, преп. — 182

Гиллер Иосиф Исаевич, читин. купец, основатель и владелец Нового театра в Иркутске — 11, 39, 41, 141, 156, 162, 328
Гиляревский, капитан 25-го Вост.-Сиб. стрелк. полка — 162 Глищинский Антон Адамович, тайн, советник, сенатор — 223-226

Голенев Иван Иванович, секр. иркут. гор. управы (1910-1913), чл. правл. иркут. национал, клуба — 154, 207, 290 Гольдберг, владелец магазина — 198

Горбунов Аверкий Алексеевич, нотариус, гласный иркут. гор. думы — 227, 357, 358

Гордон, бухгалтер — 219, 220

Горемыкин Александр Дмитриевич (1832-1904), ген.-губ. Вост. Сибири (1889-1900), почёт, гражданин Иркутска. В его бытность построено камен. здание театра, открыто с.-х. уч-ще в Жердовке — 73-75, 281, 282
Городецкая Евгения Григорьевна (1865-1940), пианистка, выпускница СПб. консерватории, в Иркутске с 1901. В 1905 вместе с Р. А. Ивановым и М. Н. Синицыным основала част. муз. школу. С 1922 по 1932 худрук иркут. «Муз. пятниц» — 182

Городович, ж.-д. агент — 208, 209

Горчаков Андрей Николаевич, стат. советник, гл. инспектор м-ва путей сообщения — 44-48, 53
Горюнов, смотритель гор. свалки — 269

Гран Евгения Владимировна, первая жена П. К. Грана, попечительница Базанов. воспитат. дома, пред. дамск. отделения губ. попечительства о тюрьмах.

Ум. в 1920 от тифа. Сын Константин бежал в Париж, дочь Татьяна (1905 г.р.) ум. в 1987. Дочь Елена (1906 г.р.) ум. в 1993. Правнук Аристарх Фердинандович Онгирский живёт в Москве — 5, 284

Гран Пётр Карлович, стат. советник. В 1905 ревизовал сиб. ссылку, сделал вывод о её нецелесообразности. В 1907 направлен в Иркутск упр. канцелярии ген.-губ., с 1908 иркут. губернатор. С конца 1911 томск. губернатор, с 1913 по 1918 нач. глав, тюрем, упр. Эмигририровал, служил советником румынск. короля. Ум. в 1941. Потомки во Франции, США, России — 5, 153, 194, 213, 226, 238, 273, 274, 276, 281-284, 289, 290, 294, 295, 297, 303, 304, 311, 319-325, 337, 348, 357

Григорьева Анна Михайловна, учредительница и нач. част. жен. гимназии (Пестерёвская, дом Поротова) — 250

Гургенидзе Иван, полковник 16-го Вост.-Сиб. стрелк. полка — 199
Гуркин, сиб. художник — 329

Гюнтер Пётр Карлович, провизор, в Иркутске с 1893, ум. в 1909 — 346, 347, 349

Д

Дальская Магдалина Викторовна, сестра актёра Дальского, актриса и антрепренёрша, в 1911 арестована по делу о смерти артиста Бартеньева, ум. от скоротеч. чахотки — 42, 43, 44
Дворкович, миров, судья — 310

Дегтярёв Владимир Васильевич, владелец фотоателье на ул. Большой в Иркутске — 131

Денисов, рыбопромышленник — 33

Джорджикия Константин, телеграфист, чл. грузин, преступ. группировки — 193

Джонсон Джон, разъезд, агент англ. фирмы — 175, 345-349

Дзнеладзе, сотрудник Рус.-Китай, банка, чл. грузин, преступ. Группировки — 193

Дидидзе, владелец чайной на Старо-Сенной площади — 195 Динесс, владелец фотоателье в Иркутске — 130

Дмитриев Павел Алексеевич, чл. правл. иркут. о-ва рыболовов-любителей — 201

Днепровский, рыбопромышленник — 33

Доброхонджиев, болгар, предприниматель — 263 Долин, антрепренёр — 41

Домишкевич Александр Францевич (1874-1914), пом. полицейск. пристава, брандмейстер — 155-159, 335-339

Донателло Антонио Микеле, итальянец, владелец кинотеатров, родоначальник сиб. кинодокументалистики. В Иркутске (1905-1923) тесно сотрудничал с благотв. организациями. Более известен как Антон Михайлович Дон-Отелло. По версии исследователя Э. А. Каменщиковой фамилия-псевдоним «Дон-Отелло» состоит из названия реки, где бывали предки, и названия извести. оперы. На кинематогр. рынке Антонио Д. с нач. XX в., контролировал прокат от Иркутска до Харбина, в конце 1913 объединился с дальневост. фирмой «Алексеев и КО». Наладил выпуск сиб. хроники, успешно вложился в пр-во картин — 143, 145, 146, 330, 331

Донец Александр Маркович, присяж. поверенный, гласный иркут. гор. думы, чл. правл. о-ва земледел. колоний и ремесл. приютов для малолет. преступников — 232, 242, 357
Донской, член иркут. гор. управы — 318
Донской, скотогон — 190, 192

Дорогостайский Виталий Чеславович (1879-1938), преп. иркут. муж. гимназии, профессор Иркут, ун-та, участник науч. экспедиций, основатель Байкал. лисьего питомника (1919). Репрессирован — 164
Днепровский, рыбопромышленник — 33 Дроздов Иоанн, свящ., чл. правл. иркут. фотогр. о-ва — 129
Дрошин, рыбопромышленник — 33
Друзякина, артистка императ. театров — 142, 143 Дубенский, полковник Генштаба — 28

Дубников Исай Самойлович, домовладелец, предприниматель — 344 Дулевич, чл. окр. суда — 91

Е

Елизов Иван Иванович, предприниматель, чл. сирот, суда — 264
Еличев Василий Васильевич, садовод-селекционер, преп., дир. иркут. с.-х. уч-ща — 72-76

Ельдештейн, предприниматель — 260, 261

Ельяшевич Борис Иакимович (1848-1933), врач, один из учредителей иркут. о-ва обывателей и избирателей — 174, 227

Еннэ Густав, владелец фотосалона на 6-й Солдатской — 129

Ермолинский, служащий упр. Забайкал. ж. д. — 49

Ефимов Ростислав Иванович, правительств, агроном при упр. ген.-губ. Вост. Сибири — 23, 24, 75, 216

Ефремов Кузьма, иркут. городовой — 302

Ж

Жарников Василий Васильевич (1859-1919), потомств. почёт, гражданин, просвещён, купец, благотворитель, пред. иркут. добров. пожар, о-ва, гласный иркут. гор. думы (1886-1917), гор. голова (1898-1901) — 11-14, 66, 125, 126, 167, 346

Жбанов Константин Маркович, сын купца М. А. Жбанова, врач, гласный иркут. гор. думы, гор. голова (1910-1913), почёт, попечитель Кладищевск., Троицк, нач. уч-щ. В 1915 передал личн. библиотеку иркут. о-ву взаимн. кредита — 16, 43, 154, 208, 260, 263, 267, 271, 314, 318, 337, 357-359

З

Зайцев Арсений Семёнович, губ. тюрем, инспектор — 124-127, 284
Замятин, поставщик электроэнергии — 109, 172

Заренбо Вера Валериановна (ок. 1880-х-конец 1960-х), супруга И. П. Заренбо, выпускница иркут. ин-та императ. Николая I — 360

Заренбо Ипполит Петрович, полковник, выпускник СПб. воен.-юрид. академии, комендант Иркутска. Умер в 1914, возвращаясь с лечения — 360
Зарубин, полицейск. чиновник — 297 Звездич, антрепренёр — 344

Звездич Дмитрий, Лондон, корреспондент газ. «Вост. заря» — 280 Зверев Иван Михайлович, предприниматель, домовладелец — 179
Зибер, околот, надзиратель, фигурант уголов. дела — 308 Зисман Владимир Исаевич, присяж. поверенный — 242 Зисман Леонтий Соломонович (1857-ок. 1927), врач, вице-пред. иркут. попечительства о слепых, старшина 1-го обществ, собрания, вместе с врачом М. С. Левенсоном открыл част, роддом — 333
Зограф, ихтиолог, профессор — 202

Золин П., псевдоним журналиста Александра Николаевича Варенцова (1869-1915) — 153, 206-209, 249, 250

Зонненбург Роберт Юльевич, нач. иркут. почт.-телеграф. округа — 129

И

Иванов Рафаил Александрович (1869-1915), выпускник консерватории, преп. иркут. ин-та императ. Николая I. Один из учредителей част. муз. школы. Активно сотрудничал с прессой, известен и как талант, фотограф, тов. пред. иркут. фотогр. о-ва — 128, 129, 142, 143, 180-184, 329
Иванов Ананий Калистратович, чиновник губ. упр. гос. имуществами, чл. совета иркут. с.-х. о-ва — 23

Иванов, учитель, поставщик мяса, кандидат в Гос. думу (1907) — 54

Иванов, поручик — 125

Иванова Прасковья, иркут. мещанка — 115

Игнатьева София Сергеевна (в девичестве Мещерская) (1851, СП6.-1944, Париж), супруга ген.-губ. Вост. Сибири А. П. Игнатьева. В браке три сына, две дочери — 50

Измайлов Дементий, иркут. мещанин — 115

Ильгевич Адам, иркут. городовой — 300-303

Мотель Константин Владимирович, присяж. поверенный — 242

Иосселиани, полицейский, Георг, кавалер, чл. грузин, преступ. Группировки — 193

Исаева Екатерина Кирилловна, учительница — 238, 239 Исцеленнов Иван Фёдорович, купец 2-й гильдии, страх, агент, чл. иркут. гор. управы, гласный иркут. гор. думы, гор. голова (1907-1910). Отец Н.И. Исцеленнова, архитектора, иконописца, графика — 108, 109, 124, 125, 126, 153, 154, 167, 208, 209, 267, 287-290

Ицкович М. И., староста Черемхов. молитв, дома — 222 Ишаев Иван Абрамович, ресторатор — 138, 196

К

Кабахидзе, владелец чайной — 195

Казанцева Александра Павловна, мещанка, птицевод-любитель — 23
Казанцева Лидия Афанасьевна, мещанка, вела мелкую торговлю — 111-114

Каландаришвили Нестор Александрович (1876-1922), грузин, дворянин, учитель, анархист, в Иркутске с 1908-1909. Вошёл в местн. преступ. группировку. В Гражд. войну перешёл на сторону большевиков. Погиб под Якутском в 1922, канонизирован как «дедушка сибирских партизан». Похоронен в Иркутске, его именем названа улица — 193

Калинский, ссыльнопоселенец, фигурант уголов. дела — 230, 231
Калиновские, супруги, фигуранты уголов. дела — 61, 62

Калусовский Цезарь Игнатьевич, владелец аптеки, агент страх, о-ва «Якорь» — 347

Кальмеер Семён Семёнович, торговец — 110

Камов Исай Давидович, купец 2-й гильдии, домовладелец, промышленник, попечитель Преображен, и Иннокент. нач. уч-щ — 67,224
Камионский, музыкант — 181

Караваев, арендатор гардероба в иркут. гор. театре, домовладелец — 146
Каретников Николай Павлович, присяж. поверенный, чл. окр. совета присяж. поверенных — 242
Карпов, служащий аптеки — 347

Каупе Юлиан Людвиг Иосиф, штабс-капитан, смотритель Иннокент. прод. магазина — 224

Килессо, счётн. чиновник упр. Забайкал. ж. д. — 240, 241,243,259
Кириллов, этнограф — 333

Кисель-Загорянская Елизавета Карповна, дочь стат. советника, нач. иркут. Ин-та императ. Николая I, дир. дамск. отделения губ. попечительства о тюрьмах. Награждена за 30 лет беспороч. службы мариин. знаком отличия 1-й степени — 284
Кнорринг Фёдор Иванович (1854-1914), действ, стат. советник, инженер путей сообщения, нач. упр. Забайкал. ж. д., почёт, попечитель иркут. промышл. уч-ща — 35-38,49

Князев, служащий иркут. гор. управы — 155
Ковалёв, учитель танцев — 341
Кокорины, крестьяне Иркут, уезда — 190, 192

Колоколов Херимон Фёдорович, стат. советник, чл. иркут. судеб, палаты, гласный иркут. гор. думы, чл. правл. иркут. церков. братства св. Иннокентия, чл. Рус. собрания — 30, 63

Колыгин Василий Федотович, купец, гласный иркут. гор. думы, благотворитель — 343

Колыгина Христина Яковлевна, жена В. Ф. Колыгина, дочь золотопромышленника Я. А. Немчинова, пред. и попечительница Иаково-Александрин. общины сестёр милосердия — 341, 343, 344

Комаров Яков Семёнович, предприниматель, домовладелец, гласный иркут. гор. думы, чл. правл. о-ва спасения на водах, о-ва рыболовов-любителей, добров. пожар, о-ва, многих благотв. организаций и попечительств — 201
Концевич Иннокентий Иосифович (ок. 1857-ок. 1917), политссыльный, учитель, цветовод, концертмейстер, гласный иркут. гор. думы. Возглавлял сирот, суд, создал о-во защиты детей. Проживал в собств. доме во Вдовьем пер. — 270, 357

Кончестер, предприниматель, домовладелец — 179 Корейша Тимофей Павлович, чиновник иркут. губ. упр. — 175
Коровин, владелец торговых бань — 9
Коршунов Ефим Егорович, ресторатор — 95, 333 Костюрина, иркут. домовладелица — 151
Котлов, смотритель гор. свалок — 269
Котляр Лейба, служитель Черемхов. молитв, дома — 222 Кравец Пётр Родионович, предприниматель, гласный иркут. гор. думы, построил здание приюта для слепых, выделил капитал на его содержание. Ум. в 1910 —9

Кравченко, антрепренёр, первым привёз в Иркутск оперн. труппу — 41
Кремлёва Таисия, дочь иркут. цехового — 115 Красильников, рыбопромышленник — 36
Кригер, предприниматель — 260

Кринкевич Абрам Леонтьевич, предприниматель, домовладелец — 224, 265
Кроль Моисей Аронович (1862-ок. 1930, Париж), ссыльный, присяж. поверенный, автор статей в местной прессе — 248, 266
Кряжева, купчиха — 229

Кузнец Давид Хаимович (1861-1912), купец-промышленник, учредитель спичеч. фабрики в с. Усолье, владелец каменноуг. копей в с. Кутулик, на ст. Хоронор, крупн. домовладелец. В 1904 обеспечил переправу паровозов и вагонов с грузами по льду Байкала. Обществ, деятель и благотворитель. Скончался в Чите, похоронен в Иркутске — 146, 284

Кузнецов, профессор-ихтиолог — 325

Кузнецов Николай Александрович, предприниматель, гласный иркут.гор. думы, чл. правл. о-ва рыболовов-любителей — 201
Кузнецов Ф. Ф., предприниматель, благотворитель — 95, 96 Кузьмин, рыбопромышленник — 33

Кузьмин-Караваев Аглай Дмитриевич, ген.-квартирмейстер иркут. воен. окр. — 25, 26

Кукс, портной (Нижнеудинск) — 253

Кулаков А. П., один из первых автомобилистов Иркутска — 72

Кулаков В. П., один из первых автомобилистов Иркутска — 72

Курбатов Николай Павлович, предприниматель, содержатель номерных и общих бань на берегу Ангары, гласный иркут. гор. думы — 9

Куриковский, владелец колбас, мастерской — 264

Курочкин, фотограф из ссыльных — 129

Кучеренко, жители Иркутска — 264

Л

Лавров, амурск. рыбопромышленник, в Иркутске имел дом и рыб. торговлю — 325, 326

Ламб Иван Варфоломеевич, вице-президент Воен. коллегии. С 1780 губернатор в Перми, в 1783-1876 губернатор Иркут, наместничества — 348
Лаптев Фёдор Иванович, владелец лесопил. з-да, гласный иркут. гор. думы (1914-1917) —9

Лебедев, служащий управы — 266

Лебедев Иван Владимирович, ред. журн. «Геркулес», автор книг о спорте — 136

Левагин Григорий, иркут. свящ. — 282 Левахин, инженер — 259
Левенсок, врач — 227

Левина, псевдоним фельетонистки газ. «Сиб. заря» — 55, 56 Левицкий, горн, инженер — 310

Лейбов, чл. правл. иркут. о-ва рыболовов-любителей — 201 Лейбович, портной — 117

Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870, Симбирск-1924, Горки, Москов. обл.), сын инспектора нар. уч-щ, брат террориста А. И. Ульянова, основатель РКП(б), лидер ВКП(б) — 93

Леццано Борис Борисович (1738-1827), ген. от инфантерии, в 1799 -1802 воен. губернатор Иркутска. По свидетельству летописца, «человек гордый, надменный и сух в обращении, но честен, добр и бескорыстен». Открыл для ссыльных ремесл. дом, способствовал развитию судоходства на Байкале, завершил стр-во Кругобайкал. тракта. Имел много врагов и состоял под судом. Оправдан — 348

Лист Густав, промышленник, глава фирмы — 157, 158 Лифантьева Александра, иркут. мещанка — 115
Лихачёв, комбат 2-го Вост-Сиб. воздухоплават. батальона — 210, 211
Лоеоберадзе Степан, ночн. караульный — 199

Лосев Владимир Иванович, оперн. певец (бас-баритон), род. в с. Усольское в нач. 70-х XIX в. Обучался пению в Иркутске, а в 1902 на средства о-ва уехал в СПб., на курсы Прянишникова. С1903 и до кончины в 1919 солист Мариинск. театра. В Иркутске гастролировал в 1903, 1907, 1910 и 1915. В 1904 записал грампластинку— 327,328 Лытнев, сиб. художник — 328
Лычагин Иван, старший городовой — 194
Лычанин, акциз, чиновник — 308

Люблинский Иннокентий Афанасьевич, предприниматель, дир. Мариинск. приюта, гласный иркут. гор. думы — 109, 160

Лютоев Николай Иванович, учитель, в 1907-1910 делопроизводитель иркут. гор. управы, в 1910-1914 член управы — 267-271
Лятур С. Ю., инженер, зав. электростанцией — 235

М

Майер, шведский борец — 137

Макаров, поручик 2-го Вост.-Сиб. воздухоплав. батальона — 210
Мале А. И., нач. иркут. пожар, команды — 158 Малышев, член иркут. гор. управы — 271
Малышева, жительница Иркутска — 309

Мандельберг Вигдор Овшиевич (1870-1944), выпускник мед. фак. Киевск. ун-та, политссыльный, в 1907 избран депутатом II Гос. думы от Иркутска и вошёл в соц.-дем. фракцию. В 1920 эмигрировал в Палестину— 54

Мариупольский Иона Михайлович, скрипач, преп. муз. классов иркут. отделения императ. Рус. муз. об-ва — 182

Мармонтов, предприниматель — 275

Мартынов, профессион. спортсмен — 139

Метелёв Сергей Яковлевич, сын Я. Е. Метелёва, один из первых автомобилистов Иркутска — 72

Метелёв Яков Ефремович, предприниматель, гласный иркут. гор. думы (1906-1909), попечитель Медведник. больницы, 4-го иркут. нач. уч-ща, 2-й жен. гимназии, школы «Детский сад», чл. дирекции гор. театра — 142, 173 Милевский Пётр Адамович, фотограф, обладатель серебр. медали Всерос. выставки (1890), владелец фотосалона. В 1901 уехал из Иркутска — 71
Миль, предприниматель, домовладелец — 196
Миндалевич, иркут. мещанин, домовладелец — 60
Миров-Бедюх, антрепренёр — 11

Миталь Казимир Войцехович, инженер, гласный иркут. гор. думы, чл. правл. иркут. общедоступ. курсов, чл. о-ва поощрения коннозаводства, преп. l-ro коммерч. уч-ща. Репрессирован — 358 Митин, пристав 3-го стана Иркут, уезда — 283

Михайлов, инженер по стр-ву иркут. электростанции — 168, 169, 173

Михайловский Иван Павлович, врач, гласный иркут. гор. думы (1914-1917), пред. воен. комиссии — 15, 16

Михалёв Павлин, иркут. мещанин — 292

Михневич, портной — 253

Могилёв, рыбопромышленник —33

Модзиевский Олимпий, ссыльный поляк — 61

Можаров Иннокентий Григорьевич, стат. советник, юрисконсульт горн, упр., гласный иркут. гор. думы, чл. дирекции гор. театра — 109, 192
Моисеев Иван Романович, иркут. житель — 227
Моисеева, супруга И. Р. Моисеева — 227
Мокеевский Иосиф Павлович, свящ. — 221

Моллериус Анастасия Петровна, супруга И. П. Моллериуса, пред. дамск. отделения губ. попечительства о тюрьмах, попечительница 1-й жен. гимназии, почёт, чл. благотв. о-ва «Утоли моя печали». В 1904 возглавила иркут. дамск. комитет Красн. Креста. В 1908 уехала, в 1914 вновь в Иркутске, во главе ин-та императ. Николая I — 55

Моллериус Иван Петрович, тайн, советник, упр. канцелярией ген.-губ. Вост. Сибири, с марта 1897 по март 1905 иркут. губернатор. В феврале 1906 вновь направлен Иркутск губернатором. В 1908 уехал в СПб., весной 1911 вышел в отставку. Ум. в марте 1913 — 9, 52-54, 68, 75, 150

Мооль Александра Львовна, преп. муз. классов иркут. отд-ния императ. Рус. муз. о-ва. Давала части, уроки — 182

Мордухович, предприниматель, чл. правл. иркут. о-ва велосипедистов — 69

Муравьёв Александр Николаевич (1792-1863), декабрист, в ссылке с успехом исполнял обязанности иркут. городничего. В 1832 переведён на службу в Тобольск — 355

Муравьёв-Амурский Николай Николаевич (1809-1881), граф, ген.-губ. Вост. Сибири (1847-1861). Добился включения в состав России Приамурья и Приморья, начал освоение этих территорий — 50

Муравьёва Екатерина Николаевна (в девичестве Катрин де Ришемон), супруга М. Н. Муравьёва-Амурского — 50 Мусатов Павел Павлович, портной — 253, 254

Мыльников Иван Александрович, потомств. почёт, гражданин, купец и промышленник, гласный иркут. гор. думы, почёт, миров, судья, пред. попе– чит. совета 2-й жен. гимназии, дир. губ. попечительства о тюрьмах, чл. учёт.– ссудн. комитета, казначей о-ва сиб. охотников — 13,14, 110 Мюрсель, владелец колбас, мастерской — 264 Мячков, смотритель офицер, магазина, в 1910 осуждён — 223

Н

Нагель Людвиг, действ, стат. советник, ген.-майор, иркут. гражд. губернатор (1791-1798). Оклеветан, под конвоем доставлен в СПб., оправдан, назначен воен. губернатором Риги — 348

Наквасин Фёдор Иннокентьевич, чл. иркут. гор. управы (1906-1910) — 152
Наркевич Сергей Яковлевич, присяж. поверенный — 242 Наумов Николай Николаевич, служащий упр. Забайкал. ж. д. — 49
Недзвецкий Фаддей Иеронимович, присяж. поверенный — 242
Немчинов Александр Яковлевич, сын Я. А. Немчинова, брат X. Я. Колыгиной. Предприниматель, благотворитель — 343

Немчинов Яков Андреевич, купец-золотопромышленник, благотворитель — 343

Нецель Густав, владелец фотосалона на Большой — 131 Никольский, поручик 2-го Вост.-Сиб. воздухоплав. батальона — 211
Никон, архимандрит, ректор семинарии, талантл. педагог и тонк. политик, ред. газ. «Иркут, епархиал. ведомости», организатор воскреси, школ — 57
Нодельман, верхнеудин. мещанин, имел в Иркутске типографию — 38, 39
Носковы, жители Иркутска — 261

О

Оболенский Евгений Петрович (1796-1865), сын тульск. губернатора, князь, декабрист, поручик лейб-гвардии финлянд. полка, приговорён к смерт. казни, заменённой каторгой. На поселении (с 1839) отказался от революц. воззрений. После амнистии (1856) участвовал в подготовке крестьян, реформы — 355

Ольшанский Андрей Андреевич, старш. чиновник по особым поручениям при иркут. губернаторе, зав. губ. типографией, ред. газ. «Иркут, губ. ведомости», пред. иркут. о-ва рыболовов-любителей, уполномоч. «Голубого Креста», чл. правл. добров. пожар, о-ва — 200, 202

Орликов, купеческий сын — 43, 44

Островский Леонид Захарович, купец — 115

П

Пальчинский, инженер — 53

Панасюк Александр Петрович, житель Урик. волости — 115 Пантелеев Александр Ильич (1838-1909), ген.-лейтенант, ген.-губ. Вост. Сибири (1900-1903), почёт, гражданин Иркутска — 46, 359
Патраман, коллекционер — 355, 356

Патушинский Григорий Борисович, присяж. поверенный, участник громких процессов, гласный иркут. гор. думы, пред. дирекции гор. театра. В Граждан. войну министр колчак, правительства. Ум. в Москве в 1931 — 198, 230, 242, 343

Патушинский Осип Борисович, присяж. поверенный, брат Г. Б. Патушинского — 242

Патушинский Яков Григорьевич, потомств. почёт, гражданин, купец, промышленник, гласный иркут. гор. думы, чл. правл. многих иркут. благотв. организаций и попечительств — 23, 151, 310, 330

Пахолков Николай Феодосиевич, предприниматель, сын купца Ф. И. Па– холкова, внук Я. А. Немчинова — 38 Перетолчин, купец — 269
Пермяков, пастух — 59

Перов, земский заседатель с. Кабанского — 320

Перцель Яков Моисеевич, предприниматель, домовладелец — 260, 261
Петухов, рыбопромышленник — 33
Пехович Лев Николаевич, адвокат — 113, 229

Пиль Иван Алферьевич, ген.-губ. Вост. Сибири (1789-1795), запомнился тем, что удерживал цены на хлеб даже в неурожайные годы — 348
Пирогова Евдокия Михайловна, мещанка, домовладелица — 297
Писаревский Моисей Григорьевич, провизор, владелец аптеки, чл. о-ва врачей Вост. Сибири — 66, 67, 346-349

Плеханов Георгий Валентинович (1856—1918), теоретик и пропагандист марксизма, философ, видн. деятель рос. и междунар. социалист, движения, один из основателей РСДРП, газ. «Искра». После II съезда РСДРП разошёлся с Лениным и возглавил меныневист. фракцию — 93

Плотников Иннокентий Николаевич, гласный иркут. гор. думы, владелец электро.-техн. магазина и част, электростанции —109, 110, 111, 173, 175
Подворчан, иркут. городовой, погиб на посту — 64

Поднебесных Николай Фёдорович, владелец похорон, бюро с 6 мастерскими: скульптур., мозаич., столяр., маляр., кузнеч., по изготовлению мрамор, часовен. Также бюро содержало штат певчих, пристольников, фотографов, чтецов, специалистов по «выправке» документов — 63, 219 Подурия Каций, ссыльно-поселенец, обвиняем, по одному из уголов. дел — 197, 198

Полийчуков П.П., один из первых автомобилистов Иркутска — 72
Половниковы, содержатели бань и цветоч. торговли — 9, 216
Полутов, предприниматель — 133

Поляков Александр Осипович, предприниматель — 80-84 Поляков Николай Петрович, владелец част, электростанции, представитель Мальцов, заводов, тов-ва Мельников, льняной мануфактуры, тов-ва рус.-француз. резинов. мануфактуры «Проводник». Гласный иркут. гор. думы, попечитель иркут. промышл. уч-ща, 2-й жен. гимназии, пред. о-ва помощи учащимся в Вост. Сибири — 71, 109, 110, 169-172
Понтович, купеческий сын — 136

Попов Георгий Григорьевич, присяж. поверенный — 242

Попов Павел Дмитриевич, стат. советник, чл. иркут. судеб, палаты, чл. правл. иркут. с.-х. о-ва — 26

Попович, офицер 28-го Вос-Сиб. стрелк. полка — 276

Посохин Владимир Михайлович, потомств. почёт, гражданин, упр. типографией и книжн. магазином Макушина, гласный иркут. гор. думы — 133, 248

Потапов, судовладелец, перевозчик, рыбопромышленник — 8 Прилужские, предприниматели (садоводство, цветоводство) — 216
Прокопьева-Кузнецова, крестьянка — 230
Прокофьев, фотограф, участник 1-й сиб. фотовыставки — 129
Пролубщиковы, иркут. мещане — 9

Пророков Владимир Самойлович, брат Р. С. Пророкова, коллеж, асессор, мл. чиновник по особ, поручениям при иркут. губернаторе, бессменный секр. благотв. о-ва «Утоли моя печали», пред. оргкомитета 1-й сиб. фотовыставки — 128, 129, 356

Пророков Руфим Самойлович, брат В. С. Пророкова, коллеж, секр., столонач. иркут. казён. палаты, актив, чл. ВСОИРГО, организатор выставок мест, художников — 163, 165

Протасов Николай Евграфович, делопроизводитель губ. управл., прице– вод-любитель — 23

Пучинская Эмилия, жительница Иркутска — 111, 112 Пылёвы, Иван и Марфа, жители Иркутска — 229, 230

Пятидесятников Адриан Петрович, потомств. почёт, гражданин, купец, гласный иркут. гор. думы, пред. попечит. совета иркут. школы «Детский сад», почёт, попечитель иркут. промышл. уч-ща — 343
Пятидесятников, пастух — 59

Р

Раевский Николай Иванович, присяж. поверенный, гласный иркут. гор. думы — 82, 242

Равинг, житель Иркутска — 21 в

Разумовский Леонид Александрович, присяж. поверенный — 242, 343
Рай Лев Исаевич, присяж. поверенный — 246

Райт, Уилбур (1867-1912) и Орвил (1871-1948), братья, американцы, совершив. в 1903 перв. управл. полёт на постр. ими аппарате тяжелее воздуха — 122, 123, 124,211

Репин, чл. правл. иркут. с.-х. о-ва — 217
Реутов, офицер, картой, игрок — 343

Решетников, санитар, объездчик иркут. гор. управы — 226 Римский-Корсаков Николай Валерианович, полицейск. пристав — 114, 310, 317, 318

Рифесталь Пётр Христианович, предприниматель, птицевод-любитель — 23

Ровинский Василий Михайлович, части, поверенный, агент страх, о-ва «Россия» — 285, 286, 287

Рогальская, иркут. мещанка — 221

Розенцвейг Янкель, житель Иркутска — 196

Родионов, владелец лавки — 197

Родионов Николай Львович, отец С. Н. Родионова, купец, благотворитель — 343

Родионов Семён Николаевич, предприниматель, домовладелец, коллекционер, один из первых автомобилистов и авиаторов. Гласный иркут. гор. думы, благотворитель — 70, 214, 288

Розен Генрих Вальдемарович (1847, Ревель-после1915), барон, действ, стат. советник, архитектор. Заведовал строит. и дорож. частями при упр. ген.-губ. — 347

Рубанович, предприниматель, чл. правл. иркут. о-ва велосипедистов — 69
Рудин, антрепренёр — 344

Русанов Григорий Иванович, предприниматель, гласный иркут. гор. думы — 9, 109, 160, 270

Рыбак, агент охранного отделения — 259

С

Савельев, городовой — 294

Сагришвили, владелец лавки, чл. грузин, преступ. группировки — 197

Садовников, полицейск. пристав — 302
Садовников, городовой — 114

Садовников Иннокентий Васильевич, чл. иркут. гор. управы (1910-1913) — 152

Салар, франц. борец — 137
Самсонович, картой, игрок — 343

Самсончик Лев Борисович, жандарм, ротмистр — 257, 258, 259
Сапожников Константин Николаевич, пред. правл. иркут. о-ва взаим. кредита, чл. правл. иркут. о-ва рыболовов-любителей, иркут. отделения попечительства о слепых — 201
Саракики, япон. борец — 137

Саржин, лесн. объездчик иркут. гор. управы — 244

Сахаров Григорий Афанасьевич, инженер, род. в 1878 в Иркутске в семье мещанина А. И. Сахарова. Окончил СПб. технол. ин-т и возвратился в Иркутск. Гласный иркут. гор. думы (1910-1914), пред. мостов, и канализац. комиссий. Сохранился его дом, более извести, как «Голландский» — 169, 170
Сашишвили Бессариан, владелец чайной — 195

Свентицкий Александр Андреевич, стат. советник, инженер путей сообщения, нач. упр. Забайкал. ж. д. — 34
Северский, артист — 93

Селиванов Андрей Николаевич, ген.-губ. Вост. Сибири, командующий войсками иркут. воен. окр. и войск, наказн. атаман Забайкал. казачьего войска — 31-34, 48, 68, 257, 258, 282, 283, 323, 330

Селиванова Александра Георгиевна, супруга А.Н. Селиванова, пред. правл. благотв. о-ва «Утоли моя печали» — 284

Селифонтьев Николай, профес. мошенник — 294

Семигановский Иван Матвеевич, присяж. поверенный — 242

Сепошвили, фигурант уголов. дел — 189, 190

Сергеев, гор. архивариус — 356

Сергеев Иван Сергеевич, комиссар иркут. гор. управы — 265, 266, 267
Серёгин Алексей Семёнович, присяж. поверенный — 242 Серж, антрепренёр цирк, труппы — 42, 136, 137,138 Сидельников, подённый рабочий, фигурант уголов. дела — 264
Сикора Богумил, виолончелист, выпускник Лейпциг, консерватории — 183

Силина Евгения Марковна, крестьянка Урик. волости — 115
Синельников Николай Петрович (1805-1892), сенатор, ген.-губ. Вост. Сибири (1871-1874), почёт, гражданин Иркутска. Среди его заслуг снижение цен на хлеб, устр-во дома для неимущих, ремонт жилья бедн. горожан, стр– во Базанов, приюта, школы «Детский сад», учит, семинарии, воен. госпиталя, нов. театра, сооружение землян, вала вдоль Ангары, открытие гор. сада, юнкер. уч-ща, отделения Сиб. торг. банка — 320

Синицын Михаил Николаевич, скрипач, один из учредителей част. муз. школы — 182

Синявин Мирон, иркут. воевода (1704-1711) — 50
Скалатов, иркут. домовладелец — 300

Скляревский Александр Фёдорович, пианист, преп. муз. классов иркут. отделения императ. Рус. муз. о-ва — 183, 184 Слуховской-Лимаренко, иркут. полицейский — 87 Смагины, иркут. мещане — 9

Смирнов Николай Васильевич, иркут. мещанин — 115 Сморчевский, пом. полицейск. пристава, фигурант уголов. дела— 309
Собинов Леонид, певец (тенор) — 13, 180, 181, 184

Собокарёв Пётр Васильевич, распорядитель аукцион, зала на Трапезниковской, 5, работавш. ежедн. с 8 до 17 час., практиковавш. выезд, продажи. Зал использовался горожанами и как камера хранения — 356

Солдатов, ихтиолог — 325, 326

Соловьёв А. М., владелец муз. магазина — 181, 183

Сперанский Михаил Михайлович (1772-1839), граф, гос. деятель, реформатор, ген-губ. Вост. Сибири (1819-1821) — 355, 359, 360
Стадников Фёдор Леонтьевич, гласный иркут. гор. думы — 107, 108
Стравинский Мечислав Станиславович, потомств. дворянин, присяж. поверенный, гласный иркут. гор. думы, бельгийск. консул в Иркутске (с 1914), чл. правл. многих иркут. благотв. обществ и попечительств. Имел дом на Харлампиевской — 242
Степанова, жительница Иркутска — 151
Степман Абрам, мелкий торговец — 29
Стрепетов, антрепренёр цирк, труппы — 42, 90, 138, 139 Сукачёв Владимир Платонович (1849-1920), внук купца, гор. головы Н. П.

Трапезникова, почёт, гражданин Иркутска, купец-меценат, обществ, деятель, иркут. гор. голова (1885-1897), основатель 5 нач. школ и двухклас. бесплат. школы для девочек. Финансировал из собств. средств экспедиции в Монголию, Тибет, Китай —108, 110, 328

Сухомлинов Владимир Александрович (1848-1926, Берлин), ген. от кавалерии, воен. министр — 91

Т

Талалаев Василий Тимофеевич (1871-1930), политссыльный, отец микробиолога Е. В. Талалаева. Ред. сатир, журн. «Иркут, жало», газ. «Вост. заря». Уехал из Иркутска в 1911 — 163, 164, 172, 173, 184, 185, 225, 247-249 Тамаров, артист — 329
Тарский, пастух — 59

Тельных Степан Иванович (ок. 1830-после 1908), иркут. купец 1-й гильдии, потомств. почёт, гражданин, гласный иркут. гор. думы — 343
Тетюков, предприниматель — 49
Тимофеев, иркут. мещанин — 208

Титков Поликарп Алексеевич, присяж. поверенный — 242 Тихомиров Александр, иркут. мещанин — 115

Тихон (в миру Михаил Михайлович Данебин-Троицкий) (1831-1911), архиепископ иркут. и верхолен. Похоронен в Иркутске, в усыпальнице Казанск. кафедрал. собора — 56-59,178, 222, 320, 321

Трапезникова Прасковья, супруга Н. П. Трапезникова, бабушка В. П. Сукачёва, благотворительница — 160

Третьякова Аделаида Эдуардовна, учительница, последовательница идей профессора Лесгафта, открыла в Иркутске Дет. площадку. В 1906 арестована, выслана, по возвращении продолжила работу с детьми, открыла семейн. школу на Саломатовской, 22. Ум. в 1917 — 238, 239 Трофименко Захар Иванович, предприниматель — 275 Трофимов, окр. интендант — 225

Трубецкой Сергей Петрович (1790-1860), князь, полковник лейб-гвардии Преображен, полка, герой Отеч. войны 1812, декабрист — 355

Турицын Константин Павлович, политссыльный, чл. иркут. гор. управы, гор. голова — 81, 268, 269, 329, 330
Туския, владелец вин. погреба — 195

Тыжнов Сосфен Порфирович, врач, ум. в 1907 — 62

Тышко Викентий Иосифович, действ, стат. советник, дир. иркут. промышл. уч-ща, гласный иркут. гор. думы, почёт, гражданин Иркутска — 63, 81, 332

Тюменцев, полицейск. надзиратель — 115

Ф

Фаве, шеф-повар ресторана при Новом театре Гиллера — 41 Фавстов, пом. иркут. полицмейстера — 114, 310, 311

Фанченко Мартын Дмитриевич, капитан, гл. смотритель иркут. вещ. склада, осуждён в 1910 — 223

Фатеев Иван Сергеевич, гор. юрисконсульт, тов. пред. окр. совета присяж. поверенных, 2-й ред. газ. «Вост. обозрение», один из учредителей иркут. о-ва обывателей и избирателей (1909), актив, чл. о-ва «Просвещение», пред. о-ва взаимопомощи учащихся сибиряков. Дважды репрессирован: в 1906 и в1938. Ум. в тюрем, больнице в 1938 — 123, 174, 205, 239

Фатеева Мария Арсентьевна, дочь правителя дел ВСОИРГО А. Усольцева, супруга И. С. Фатеева, чл. правл. иркут. отделения о-ва «Просвещение». Внучка М. А. и И. С. Фатеевых. Ирина Владимировна Иванова живёт в Иркутске, «в старом дедушкином гнезде» — 239

Фёдоров Павел Иванович (1872-1919), врач-педиатр, создал в Иркутске о-во борьбы с туберкулёзом, о-во обывателей и избирателей, о-во возрождения армии, основал «Сиб. врачеб. газету» (1907-1914), «Народи. Сибирь» (1915), «Народи, свободу», «Свобод, край» (1917). Возглавлял мед. секцию исполкома обществ, организаций Иркутска, был тов. пред. иркут. гор. думы. Ум. от тифа, ухаживая за больным — 172, 174, 333

Филимонов, оперн. певец — 140

Фигуровский, полицейск. пристав — 309

Фигуровский Иван Владимирович, надворн. советник, пом. дир. магнит. – метеорол. обсерватории — 166

Фоменко Андрей Александрович, участник Русско-японской войны, преп. учит, семинарии — 235-238

Фрауендорф Карл Львович, перв. иркут. губернатор, ум. в Иркутске, не отслужив и двух лет — 348, 349

Фредерикс Платон Александрович (1828-1888), барон, потомок фин. дворян, ген.-губ. Вост. Сибири (1873-1879) — 348

Френкель Александр Миронович, врач иркут. мед.-санитар. бюро — 243– 245,259-262

Фусими Садоджер, двоюродн. брат япон. императора — 256

X

Харченко Илья Степанович, иркут. уезд, исправник, стат. советник — 283
Хаскин Андрей Владимирович, окр. интендант, ген.-майор, осуждён в 1910 — 224

Хашкин Андрей, иркут. мещанин — 300

Хлыновский Михаил Иванович, ген.-майор Генштаба. В Иркутске с 1904: нач. юнкер, уч-ща, нач. эвакуац. части тыла армии. Затем назначен нач. Нерчин. окр. В сентябре 1910 приехал в Иркутск и в гостинице «Метрополь» покончил с собой — 85, 87

Ховен Николай Николаевич, полковник, преп. иркут. юнкер, уч-ща, читал попул. лекции, вёл курсы иностр. языков — 120-122, 212
Хорос С. И., один из первых автомобилистов Иркутска — 72
Хорошкевич Фёдор Порфирьевич, предприниматель — 224 Хренников Иван Петрович, присяж. поверенный — 242

Ц

Цапенко, авиатор — 213

Цейдлер Иван Богданович (1777-1853), воен. комендант Иркутска (с 1819), иркут. губернатор (с 1821), в 1835 вышел в отставку и уехал из Иркутска. Оставил добрую память — 347

Цеппелин Фердинанд (1838-1917), немец, конструктор дирижаблей, основатель АО содействия воздухоплаванию — 145
Цехадзе Ипполит, чл. грузин, преступ. группировки — 198 Цимакуридзе, владелец квасной — 195

Ч

Чайковский (1840-1893), композитор, дирижёр, педагог —181
Чарова, актриса — 12
Чевелёв, предприниматель — 95

Черкашин Семён, городовой, фигурант уголов. дела — 307

Черниховский М. Ф., ред., издатель газ. «Сибирь» (с 1906 по сентябрь 1907) — 48-51

Чернявский Абрам, служитель Черемхов. молитв, дома— 222
Чириков, драматург — 210

Ш

Шаляпин Фёдор Иванович (1873-1938), оперн. и камерн. певец (высокий бас), солист Болып. и Мариинск. театров, Метрополитен Опера, худ. рук. Мариинск. театра — 13 Шантин, рыбопромышленник — 33

Шантин А. В., дир. ремесл.-воспитат. заведения им. Н. П. Трапезникова — 96

Шастин, владелец похорон, бюро — 60-63, 219, 220

Шастин Иннокентий Константинович, протоиерей, чл. иркут. духов, консистории —54, 109

Шафигуллин Шайхулла Шафигуллович, торговец, владелец сети магазинов — 178, 252

Швец, пароходчик, арендатор понтон, моста — 36, 274-276, 318
Шевелёв, музыкант — 181

Шекспир Уильям (1564-1616), англ. поэт, драматург, актёр, совладелец театр. фирмы — 144

Шешуновы, сиб. живописцы, братья — 328

Шипунов, рыбопромышленник — 33

Шишкин Юрий Фёдорович, иркут. воевода (1699) — 50

Шнее И. В., политссыльный, владелец фотосалона — 155

Шнейдер, владелец магазина воен. и партикуляр. платья — 117

Шнейдерман Илья Гершевич, предприниматель, домовладелец — 302

Штромберг Чеслав Николаевич, упр. госимуществами в Иркут, губернии,

спец. по древонасаждению, разбил сквер у памятника Александру III — 21-24, 359

Шуккерт, инженер, основатель заводов Сименс-Шуккерт — 234

Э

Эйхлер Рудольф, владелец паровой колбас, фабрики — 264

Энгель, художник интерьеров — 39
Эрнани, актёр антрепризы — 40
Эфрос, бухгалтер — 134

Ю

Юган Александр Николаевич, стат. советник, вице-губернатор, губернатор — 226, 284

Южаков Михаил Ильич, стат. советник, инженер иркут. гор. управы, гласный иркут. гор. думы, чл. дирекции гор. театра — 286

Юргенсен Николай Августович, врач-педиатр, зав. гор. дет. Ивано-Матрёнин. больницей — 284

Юревич Франц, иркут. цеховой — 311

Юринский Тихон Осипович, преп. иркут. промышл. уч-ща, дир. Якут, ре– альн. уч-ща — 330-334

Я

Яблковская, владелица пошивочной — 86

Якобий Иван Варфоломеевич (1726-1803), ген.-губ. Иркут, и Колыванс. наместничества (1784-1789) — 50

Яковлев Николай Васильевич, купец, гласный иркут. гор. думы, один из первых автомобилистов, глава иркут. о-ва велосипедистов — 69-71 Янчис, иркут. полицмейстер, горн, исправник в Витим, и Олёкмин. окр., гл. обвиняемый по делу о злоупотреблениях с вин. квотами на золот. приисках (1910) —309, 310

Янчуковская Мария Петровна, супруга горн, инженера А. В. Янчуковского, домовладелица, чл. правл. благотв. о-ва «Утоли моя печали», попечительница Мариин, общины сестёр милосердия, чл. правл. о-ва борьбы с туберкулёзом, о-ва покровительства освобождаемым из заключения, о-ва земледел. колоний и ремесл. приютов — 284

Яровец Дмитрий Максимилианович, полковник — 25-29

Ясинский Сергей Людвигович, предприниматель, зав. хоз. частью первой иркут. электростанции (1910), гласный иркут. гор. думы — 235

АО — Акционерное общество

ВКП(б) — Всесоюзная коммунистическая партия большевиков волост. — волостной

ВСОИРГО — Восточно-Сибирский отдел императорского Русского географического общества газ. — газета

«Голубой крест» — Всероссийское общество взаимопомощи пожарных

губ. — губернский

дир. — директор

ж.-д. — железнодорожный

журн. — журнал

з-д — завод

ин-т — институт

иркут. — иркутский

м-во — министерство

о-во — общество

пред. — председатель

МОК — Международный олимпийский комитет

преп. — преподаватель

присяж. — присяжный

пр-во — производство

ред. — редактор

реж. — режиссёр

РКП (б) — Российская коммунистическая партия большевиков

свящ. — священнослужитель

СПб. — Санкт-Петербург

стр-во — строительство

с.-х. — сельскохозяйственный

тов. — товарищ

тов-во — товарищество

уч-ще — училище

ф-ка — фабрика

СТАРЫЕ И НОВЫЕ НАЗВАНИЯ ИРКУТСКИХ УЛИЦ, ПЕРЕУЛКОВ, СКВЕРОВ, САДОВ, ПЛОЩАДЕЙ

Адмиралтейская — Крестьянина

Баснинская — Свердлова

Беляевский переулок — переулок Бурлова

Благовещенская — Володарского

Больничный — Клинический

Большая — Карла Маркса

Большая Блиновская — Партизанская

Большая Русиновская — Байкальская

Большая Трапезниковская — Желябова

Брянская — Красного резерва

Бурдачевской — Большаковская — Вдовий переулок — Черемховский

Верхнеамурская — Седова Власовский переулок — Пионерский

Воскресенская — Тихвинская — Красной Звезды — Сухэ-Батора

Восьмая Иерусалимская — Лопатина

Вторая Арсенальская — Эрновская

Вторая Иерусалимская — Красных Мадьяр

Вторая Солдатская — Милютинская — Лапина

Георгиевский — Краснофлотский

Главная Арсенальская — Графа Кутайсова — Троцкого — Дзержинского

Главная Иерусалимская — Коммунаров

Граматинская — Каландаришвили

Гранинская — Московская-Большая Ланинская — Декабрьских Событий

Графа Кутайсова — Дзержинского

Гусева– Харлампиевская — Горького

Дегтевская — Российская

Дворянская — Рабочая

Жандармская — Фридриха Энгельса

Зверевская — Бабушкина

Знаменская — Баррикад

Ивановская площадь — Труда

Институтская — Шелашниковская — Октябрьской Революции

Казарминская — Черкесовская — Красного Восстания

Кладбищенская — Парковая

Котельниковская — Фурье

Кузнецкая — Уткина

Кузнецкий переулок — 8 Марта

Лагерная — Казачья

Луговая — Марата

Любарский — Ударника

Малая Ланинская — Депутатская

Мало-Ланинская — Трудовая

Малая Русиновская — Лебедева– Кумача

Малая Трапезниковская — Связи Матрешинская — Софьи Перовской

Медведниковская — Халтурина

Морская — Байкальская — Заморская — Амурская — Ленина

Мотоховская — Осипенко

Мыльниковская — Чкалова

Мяснорядская — Франк– Каменецкого

Набережная Ангары — бульвар Гагарина

Несытовская — Ивановская — Пролетарская

Нижняя Амурская — 3 Июля

Пантовическая — Войкова

Первая Арсенальская — Сафьяновская — Пестеревская — Урицкого

Первая Кузнечная — Поплавская

Первая Солдатская — Щаповская – Красноармейская

Перфильевский — Пугачева

Пирожковский переулок — Банковский; Канадзавы

Покровская — Шевцова

Поплавская — Красногвардейская

Почтамтская — Степана Разина

Преображенская — Тимирязева

Пятая Солдатская — Базановская

— Богдана Хмельницкого

Русиновская — Коминтерна — Байкальская

Савинская — Гаврилова

Саломатовская — Карла Либкнехта

Сарайная — Александра Невского

Седьмая Иерусалимская — Лыткина

Семинарская — Польских Повстанцев

Спасо-Лютеранская — Сурикова

Средняя Амурская — 25 Октября

Тихвинская площадь — Кирова

Толкучая — Гусарова

Третья Арсенальская — Бориславская — Малая Блиновская — Чехова

Третья Иерусалимская — Трилиссера Третья Солдатская — Хаминовская — Грязнова

Троицкая — 5-й Армии

Успенская — Плеханова

Харинская — Некрасова

Хлебный базар — Торговый комплекс

Хорошевская — Радищева Четвертая Иерусалимская — Чужак-Насимовича

Четвертая Солдатская — Немчиновская — Киевская

Чудотворная — Бограда

Шестая Солдатская — Сибиряковская — Литвинова

Юнкерский — Красный

Якутская — Рабочего Штаба

15 февраля 1872 года решением ген– губернатора Н.П. Синельникова переименованы улицы:

1-я Солдатская — Щаповская

2-я Солдатская — Милютинская

3-я Солдатская — Хаминовская

4-я Солдатская — Немчиновская

5-я Солдатская — Базановская

6-я Солдатская — Сибиряковская

1-я Арсенальская — Сафьяновская

2-я Арсенальская — Эрновская

3-я Арсенальская — Бориславская Институтская — Шелашниковская Казарминская — Черкесовская Мало-Ланинская — Московская Бурдачевской — Большаковская

1-я Кузнечная — Поплавская

Для электронной связи с автором: e-mail: rekunova@mail.ru

https://www.facebook.com/valentina.rekunova.9

© В.М. Рекунова, 2012 ©