НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

«Солдатам на фронте было запрещено делать самокрутки из статей Эренбурга»

22 Января 2016 г.

erenburg iliy

Об Илье Эренбурге, родившемся в Киеве 26 января 1891 года, сегодняшнему массовому читателю известно до обидного мало. Пожалуй, только благодаря статье «Убей!» еще помнят о том, что был у нас такой писатель, и текст этот при каждом удобном случае припоминают ему как «пропаганду человеконенавистничества». За слова «если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал» одному из главных советских военных публицистов доставалось и при жизни, а уж после смерти началась и вовсе вакханалия. Потому-то и начать стоит с того, что Эренбург имел на свое мнение полное право. Чтобы понять смысл, цель и суть приведенного высказывания — сильного, своевременного и убедительного, нужно увидеть в писателе европейца, эстета, человека, чьим домом была культура Парижа, Рима, Санкт-Петербурга, Москвы.

Эренбург родился на космополитичной окраине великой империи и был все еще русским представителем XIX века, брошенным в следующее столетие не знающей пощады и рассуждений историей. Он кажется близким Константину Симонову. Но только кажется: в 1915 году, когда Кирилл появился на свет, молодой Илья Григорьевич служил военным корреспондентом на Западном фронте, где, как все мы помним, «без перемен». Разница — не просто значимая, но определяющая.

Никакого «низкопоклонства перед Западом» у Эренбурга нет, как не было его у Ивана Тургенева или Льва Толстого, но чувство глубочайшей сопричастности культуре не спрячешь.

В одном из ранних стихотворений будущий автор статьи о том, что «немцы — не люди», пишет про тихое сердце старой Европы: «Ночью в Брюгге тихо, как в пустом музее, / Редкие шаги звучат еще сильнее, / И тогда святые в каждой черной книге, / Черепичные закопченные крыши / И каналы с запахом воды и гнили, / С черными листами задремавших лилий, / Отраженья тусклых фонарей в канале, / И мои надежды, и мои печали, / И любовь, которая, вонзивши жало, / Как оса приникла и потом упала. / Все мне кажется тогда музеем чинным, / Одиноким, важным и таким старинным, / Где под стеклами лежат камеи и эмали, / И мои надежды, и мои печали, / И любовь, которая, вонзивши жало, /Как оса приникла и упала». Это — 1913 год, закат Старого Света ожидается как дело почти решенное, однако, если уж любовь умирает и возрождается, то почему бы и Европе не пройти тем же путем?

В самом известном своем романе, «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922 год), Эренбург вызывающе несовременен: главный герой — учитель и плут, действие начинается на Монмартре, перед читателем — текст, очень сильно связанный с европейской традицией, проникнутый вниманием к мелочам, простому советскому читателю не нужным и не понятным. Из похождений Хулио и его учеников (каждый из них — осколок европейской культуры, маленькая капля океана) автор складывает образ будущего мира, который предстоит воздвигнуть на руинах почившего.

В романе предсказаны и нацисты, но даны они все равно слишком иронично, через призму тогдашнего авторского восприятия: да, культуру не победить, хотя будут, конечно, твориться страшные вещи. Так Эренбург писал и о капитализме: «В «Хуренито» я показывал ханжество мира денег, ложную свободу, которую регулирует чековая книжка мистера Куля и социальная иерархия мосье Дэле».

Но с реальным нацизмом, спешившим не исправить или обновить, а выжечь все дотла, писатель столкнулся и как еврей, и как европеец, и как советский человек. И Брюгге, и музеи, и каждый из героев романа, и Москва, и советская Украина должны были просто исчезнуть: им больше не оставалось места. Иронию Эренбурга сменила ярчайшая нутряная ненависть — так необходимая нашему народу в тяжелые дни отступления, но и не менее неудобная порой для советского руководства накануне Победы. Когда заведующий Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгий Александров по поручению Сталина на страницах «Правды» одергивает писателя (известная заметка «Товарищ Эренбург упрощает», ответ на статью «Хватит!»), логика очевидна: политически Германию предстояло обустроить, создав из немцев, хотя бы восточных, надежных союзников в грядущей гонке с англо-американцами. А значит, в апреле 1945-го тезис Эренбурга «Германии нет: есть колоссальная шайка» выглядел уже не слишком уместно.

Однако товарищ Эренбург не был близорук, а «упрощал», потому что являлся не советским политиком, а европейским автором. Фашизм для писателя, прекрасно знавшего, что сил противостоять новой чуме у Европы нет, был посягательством не на жизнь, а на посмертие. Сегодня мы можем прочесть и «Хулио Хуренито», и статью «Убей», и стихотворение о любви. Победи нацизм — сама память о том, что существовал когда-то такой писатель, была бы стерта раз и навсегда. За эту будущую память и воюет с немцами до остервенения Илья Эренбург.

Его голос, живой, сильный, ясный, звучал вразрез с тем, что говорилось вышедшим из крестьянской толстовской рубахи XX веком. Так часто уставшие от смены эпох люди слышали о мире, дружбе и человечности, что понадобился тяжелый рыцарский окрик, чтобы все вернулось на свои места. Солдатам на фронте было запрещено делать самокрутки из статей Эренбурга, и даже если это — просто легенда, она важна: есть слова, необходимые, как бы тяжелы они ни были. Существуют ценности, одна из которых — священное право вставать и, глядя на мир сквозь кровавую пелену, давать отпор злу. Хотя бы для того, чтобы снова прийти ночью в Брюгге, как будто ничего и не было.

Когда после войны Эренбургу приписывали какое-то особенное людоедство (самым легким приемом «западных злопыхателей» и доморощенных либералов была смена датировки его статьи — вместо 42-го тупо ставили 44-й, мол, наступающая Красная Армия что творит!), нелепое, как требование «миллионами насиловать немок», мало кто мог предположить, что обесчещенные фрау (уже без кавычек) появятся позже. Теперь. Когда нет ни Советского Союза, ни писателя, который мог бы крикнуть на всю Европу: «Убей!»

По инф. portal-kultura.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!