«И дольше века длится день»

– Лиза-a-а! Доченька! – Донеслось издалека.

Ну вот, маменька зовёт вечерять, а я ещё не наплавалась, не наплескалась. А ведь раньше сестриц на реку сподобилась прискакать – грядки морковные проворнее их прополола…

Лиза смотрела на быструю реку, как бурлил и сверкал поток под лучами заходящего солнца. Только в заводи – в любимом её месте – вода слегка рябила и таинственно мерцала, вспыхивая малиновым или густо-лиловым светом.

Ещё бы посидеть да полюбоваться, но нельзя заставлять всю семью ждать её, самую младшую. Без неё ужин не начнут. Так заведено было давно – ещё дедом. Все члены семьи собирались на вечерний чай вместе. Шумел самовар, запахом ванилина и корицы исходили затейливые крендели и румяные ватрушки.

* * *

Задолго до революции на высоком берегу Тобола выстроил Семён Гусев усадьбу. И теперь здесь красовался справный, просторный дом, в котором, по замыслам деда, должно было жить не одно поколение Гусевых – его дети и дети их детей, т. е. внуки и правнуки.

Амбары стояли добротные, надёжные, так же как и все надворные постройки для крупного скота – лошадей, коров. И для птицы – гусей, уток, кур было место выделено.

Строил Семён Юрьевич на века, на семью большую. Живи – радуйся. Здесь же, на подворье, и самое главное его детище находилось – небольшенький маслозаводик. Вот он-то семью кормил и прибыль хоть небольшую, но давал.

Семён Юрьевич университетов не кончал, но талантлив был и башковит. Все необходимые механизмы сам сконструировал, всё рассчитал. Словом, весь инвентарь, оборудование спроворил своими руками, а что не смог сделать – добыл в одном из ближайших крупных городов.

Работал заводик на славу. Молоко шло в дело не только от своих коров, и как только «сырья» стало не хватать, Семён Юрьевич пустился скупать в соседских деревнях, коих много «расплодилось» около Кургана.

Рассчитывался Гусев со своими поставщиками по-божески. Никто в убытке не оставался. Русские, татары, башкиры почти все в это время вплотную занялись животноводством. И в Лесовке, и в Барабе, в Кропоне, Зайково, Танино и в других сёлах и деревнях коров на подворьях держали уже стадами.

Народ вскорости сам признал всю выгоду от сбыта молока на маслозавод. Дорога к Семёну Гусеву была проторена.

…Да, хорошее наследство оставил Семён Юрьевич своему сыну Михаилу. Тот, правда, не стал расширять и укрупнять «производство». Заводик и без того работал безотказно, хлопот хватало и при этом объёме. Вертелся мужик, как белка в колесе. Слава Богу, жена под стать ему оказалась – работящая, сноровистая, девять детей нарожала. Правда, одно огорчало Михаила – сынок только один рос. Зато дочери одна другой краше и не ленивы и не спесивы. Всё в руках у них горело. За любое дело брались, всё обихаживали, ничего не чурались. Матушка, Анна Михайловна, приучила их горницы в порядке содержать, вязать, шить, печи топить, тесто заводить, шаньги и хлебы выпекать. Везде дочки поспевали пока матушка на заводике отцу помогала. Капризов от них никогда никто и не видывал. И огород на дочерях лежал – картошку, свёклу, репу, горох сажали, поливали, пололи, с младшенькими нянчились куды с добром. И на заводике старшенькие всю черновую работу справляли – голиками лавки да полы до бела выдраивали, чаны мыли. Словом, пособляли родителям как могли.

Сынок главным надсмотрщиком за скотом определён был хозяином, стайки чистил, смотрел, чтобы в яслях всегда корм был.

Спустя какое-то время Михаилу Семёновичу пришлось всё же работника нанять. Одному стало трудно по деревням ездить – поднимать тяжёлые баки с молоком. Вот этот-то работник и «испортил» всю картину, когда раскулачивать хозяйство Гусева командиры нагрянули.

Пока до тех смурных времен всё у Михаила ладком шло. Ой, как оправдывалась любимая присказка старшего Гусева, деда Семёна: «Боже-то поможи, да и сам мужик не лежи». За куском в люди не ходили, и одеты были и обуты, справа добрая у всей семьи была. Михаил Семёнович и обувь сам шил, шкуры свиные и коровьи отменно выделывал. Материалу дочерям и жене на платья и сарафаны, будучи на ярмарке со своим духовитым маслом, набрал впрок – несколько штук. В цветастых нарядных ситчиках, как крали какие, по праздникам форсили дочки и в церковь ходили, а вот чтобы робить – одёжу припасали другую, попроще. Матушка, Анна Михайловна, сарафаны да поддёвки сама шила. Да ещё с такими претететями (премудростями – оборочками, складочками), что любо дорого посмотреть.

Одни плачут – другие скачут

После великой революции 1918 года хозяйство начало беднеть, приходить стремительно в упадок. В окрестных деревнях – Кропоне, Курганке, Зайково, Галищево и других сёлах почти подчистую сгубили всех дойных коров – пустили на мясо. Кормить надо было отряды красноармейцев. Да и кормов не стало. Были такие случаи, когда обверти, оденки (остатки хлеба в скирдах) вывозили на корм лошадей красных конников. Словом, порушено было сельское хозяйство. Татары, башкиры, разводившие скот, лишились своих не таких уж и многочисленных табунов и стад. Обнищали деревни донельзя.

Где власть – там и сласть

Истемнился лицом Михаил Семёнович. Пытался ездить по деревням. Хоть маленько старался добыть молочка, но всё чаще от своих бывших «поставщиков» слышал в ответ: « Окстись, Семёныч, не измаивай душу. Не кажен день и себе нече в кружку плеснуть. Ступай с богом».

Видно, не зря урёвывалась ночами Анна Михайловна. Чуяло, видно, бабье сердце – горькие времена грядут.

И запоталкивались тучи в 1922 году. Нагрянули на подворье воины революции с красными бантами и повязками на рукавах во главе с главным начальником, обряженным в кожанку и при нагане на бедре. Некоторые члены комиссии знакомы были хозяину – слава о них по деревням гудела давно, склонны, мол, к выпивке, и литровкой их не напужаешь. Заявились к Гусевым и спрашивать не стали ни о чём, брали сами, что хотели, что на глаза попадало.

Хозяева не знали что и делать, как остановить проверяющих. А те, как с цепи сорвались. Тащили всё, что попадало под руку, будь то ременная шлея или старый хомут.

Противостоять беде было невозможно. Разбой! Михаил Семёнович хотел урезонить одного особо шустрого, но тот зло на него посмотрел и, сплюнув, сказал сквозь зубы: «Не лезь на рожон. Подворье-то, вон, у тебя какое ладное. Смотри, рога обломаем».

На краешке крыльца притулился беспомощно хозяин. Больно сердцу стало, сдавило обручем. Члены комиссии пооткрывали настежь все амбары. Хлеб, что в сусеках лежал – на посев и на прокорм, в мешки затарили, сгрузили. Запрягли хозяйскую лошадь, корову выгнали – привязали к задку телеги. Курам, гусям головы поотвертели тут же во дворе. В сапожищах, что по стайкам шастали, по белому резному крылечку ввалились в горницу и залы. Рыскали по сундукам, по столешницам и комодам. Карманы набивали ложками, подсвечниками, судочками, маслёнками – всем, что очень уж нравилось и блестело. Сервиз фарфоровый, тонкий, ещё дедом привезенный с ярмарки для жены любимой, разбили толи нарочно, толи невзначай. Жалобно захрустели, запищали под грязными сапогами осколки.

Дети прижались к стенкам, и согнали их в одну комнату, где и закрыли.

Ловко и умеючи нагрузили налётчики добром все телеги. Не забыли лён и ситчик, припасённый на платьишки дочерям.

Хорошо порезвились борцы с несправедливостью и классовым неравенством и в постройке, где размещался заводик.

Пулями прошили чаны, где молоко отстаивалось. А уж как смешно было смотреть мужикам на белые фонтанчики, вылетающие струями из баков. Кто руки себе пытался сметаной отмыть, кто сапожищи сливочным маслом густо смазал. Всю установку порушили, поразбивали прикладами.

( Семья Гусевых не подлежала раскулачиванию. Один наёмный рабочий в семье, где девять детей! Произвол допущен был явный, а жаловаться некому. И только в 1930 году была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», где вождь народный осудил принципы «добровольности», когда насилие являлось основным методом при борьбе с кулацким элементом. Вина за перегибы была возложена на местных руководителей. Понял тогда народ, что власти «надурили». Много хозяйств погубили, добро разворовали, описей никаких не делали. Приказ был отдан – вернуть невинно раскулаченным по одной лошади для обработки земли, инвентарь, птицу, одежду. Смех да и только. Смех, правда, сквозь слёзы.

У Гусевых всё хозяйство разграбили. Никто по сей день не знает, что случилось с Михаилом Семёновичем и Анной Михайловной. Сослали их в Сибирь или на самый дальний Север? Неведомо. А детей раскидали по дворам или приютам? Лишили их крова родительского. И память хотели искоренить, чтоб всё забыли).

Когда комиссия по раскулачиванию отъезжать с подворья стала, а нагруженный доверху обоз не спеша покатил от разорённой усадьбы – главный начальник вдруг коршуном кинулся к Анне Михайловне:

– Тётка, не стой столбом, пошустрее собери-ка вон для той девчонки (ткнул пальцем в стоящую впереди всех Лизу) ложку, миску, кружку, одёжу на перемену, платок на голову, хлеба кинь краюху, коли найдёшь. В другое место на жильё её определим, чтоб от вас, кровопивцев дурных мыслей ей не передалось.

«Заграница»

Покатила телега от дома родного. Сколь могла, всё смотрела Лиза сквозь слёзы в разверстые ворота на маменьку. Без сил привалилась та к створкам ворот. Видела и папеньку – притулился он на резном крылечке, горестно уронив голову.

…Скрылось всё за жирной пылью. Кануло, как в воду, и навсегда ушло из Лизиной жизни.

…Обоз с детьми выехал из Кургана. Набрали подростков в возрасте от 15 до 18 лет. Оторвали от семей – отцов, матерей, братьев, сестёр. Не сироты бездомные все были, не бродяжки. Один «порок», правда, у всех был – из семей кулацких родом.

На телегах умостилось около 20–30 душ, а может, больше. Лиза не считала, хотя и счёт знала, и грамоте обучалась – в школу приходскую ходила. На том её образование и закончилось.

Дня три или два ехали. Лиза не помнит. На ночлег останавливались. То ли провожатые, то ли конвоиры задавали корм лошадям, кипятили на кострах воду, детям разрешали поесть, и тогда развязывали они свои узелки, доставали немудрящую снедь – краюшки хлеба, лук, картофелины, горох. Всё, что успели на скорую руку сунуть им матери.

Страшно и горько подумать! Что это было? Произвол, бездушие, рабство?

В голове не укладывается. Вот сейчас, в 2012 году, исполнилось Елизавете Михайловне 105 лет. Живёт она в Иркутске с одной из своих дочерей. Только во сне, который повторяется с какой-то странной периодичностью, видит она свою молодую матушку, горестно притулившуюся у ворот родного дома, и батюшку, сидящего на резном крылечке. Только во сне! Наяву никогда и весточки никто ни подал, ни прислал, ни сообщил. Где они, самые родные? Вырвали из детства, из семьи. Привезли в другую страну, в аул на территорию Казахстана.

(Страшная легенда вспомнилась. Когда-то жили на территории Казахстана злобные кочевые племена. Воевали за места обитания. То одни брали верх то другие. Постоянно шли войны. Брали пленников и обращались с ними жестоко. Рабов уничтожали разными пытками – надевали на голову шири. Но сначала обривали голову, выскабливали каждую волосинку. Напяливали часть верблюжьей шкуры (парной), которая тут же плотно, намертво прилипала. Кто не выдерживал пытки, тот умирал. А кто жив оставался, тот начисто лишался на всю жизнь памяти. В манкурта превращался, в раба, непомнящего своего прошлого. Чучелом он становился.)

Может быть, очень жестокое сравнение с нашей историей? Способы другие использовались, но память тоже пытались вытравить и не менее жестоко – морально заставляли страдать многие годы. До конца жизни.

Лиза и не предполагала, и в мыслях не было, когда с такими же подростками тряслась по пыльной дороге в края другие, что никогда больше не увидит ни сестёр, ни брата, ни матушку с батюшкой. И весточки самой малой не получит из дома родного, а время для воспоминаний, ни капельки не оставалось – от зари утренней до вечерней только труд адский.

Аул Ивано-Ровное

– Слезавай! Приехали. Шмутьё свое не забывай! – зычно скомандовал то ли конвоир, то ли сопровождающий.

Сползли с телег. Устали. Поправили косыночки и шалюшки, пацаны кепчонки поглубже натянули, скучковались. Тесно друг к другу прижались.

Не поняли сразу, куда их привезли. Равнина бескрайняя. Правда, в некоторых местах лоскутами чахлый лесок вдали чернел. Вроде недалеко и озерцо блеснуло – камышник его выдал. Деревня – не деревня! Дома странные какие-то: низкие, глиняные или из кошмы круглые (юрты) и заплоты вокруг плетёные камышовые. Народ какой-то диковинный высыпал из этих, с позволенья сказать, «домов». Шок испытала, по-видимому, и та, другая сторона.

Мужчины в меховых малахаях, в стёганых халатах, женщины в шароварах, закутаны по самые глаза платками.

Расселили вновь прибывших по 4–5 человек – кого в юрты, кого в мазанки. Казашки выделили каждому по лепёшке, молока или чаю налили. Уснули без сновидений. Казалось только, что телеги всё ещё тарахтят, скрипят…

Отдыхать не пришлось долго. На следующее утро бригадир из русских, который в аул был назначен, отвёл бригаду на место службы – необозримое, ещё невозделанное целинное поле.

В наличии только плуг

Северный Казахстан вроде и не так далёк от российской границы, и даже от Кургана; но климат другой – более жаркий, степной, безводный.

…Из года в год, без выходных, с раннего утра начинался трудовой день ссыльной детской бригады. Выходили в поле, шли за лошадью, впряжённой в плуг (всё равно, кто шёл – мальчик или девочка), выворачивали лемехом пласт с дёрном. Остальные шли сзади (кто в ботинках, кто в тапочках или босиком) и выдирали, вытряхивали траву – ковыль, горькую полынь, конский сухостойный щавель – руками голыми, без перчаток и рукавиц. Кто бы выдал им эти рукавицы или перчатки?! После такой работы живого места не оставалось на ладонях – сухостой раздирал их до крови. Мозоли заматывали тряпками, если они были.

Вот так начиналось, оказывается, освоение земель в Казахстане. Это был 1922 год. Далеко ещё до хрущёвской целины, когда нагнали в степи трактора и море другой сельскохозяйственной техники. Здесь труд был только ручной. Благо, что лошади, коровы были, имелось в наличии и одно сельскохозяйственное орудие – плуг.

Кормили их казашки – молочка наливали, лепёшку, раскатанную на твёрдой выделанной шкуре и испеченную на камнях, кидали или давали баусак (хлеб, заквашенный на кислом молоке и обжаренный в масле). Иногда из казана, что стоял во дворе, наливали шурпу (бульон из баранины). Ни о каком луке или моркови здесь понятия не имели. Под шурпу ребятишки подставляли свои миски, хлебали бульон ложками. Вот уж удивлялись казахи (ложек сроду они не видели). Дикий край.

Но случилось несколько моментов, которые всколыхнули однообразную, монотонную жизнь «покорителей новых земель». Однажды затарахтели телеги, повозки. Въехал в аул обоз из российских областей, где проходило, вероятно, очередное раскулачивание. Привезли остатки награбленного добра, которое проверяющей комиссии не понадобилось. Вывалили в кучу чайники, ложки, коромысла, вёдра, кастрюли. Конечно, всё это пригодилось и русским, и казахам. И Лизонька осчастливилась – среди этих «спонсорских даров» углядела и выудила из кучи прялку целёхонькую и веретено и даже клочок хорошей шерсти (великую службу прялка эта в дальнейшем сослужила: и варежками, и носками Лиза почти всех наделила. Во время войны сколько тёплых вещей навязала! Не счесть. Матушка в своё время обучила её искусству вязания. И радовалась девчонка – будто привет от родимой получала, когда за прялку садилась).

Осмелилась и спросила у прибывшего обозника:

– Не видал ли он где её маменьку или папеньку из Кургана?

Косым взглядом одарил бравый:

– Дура, не смей, паршивка, больше и спрашивать. Враги твои папаша с мамашей. Чаво тебя сюда справадили, ты ишшо не поняла? Семя чтоб ихнее, дурное, кулацкое в тебе не разрослося. На всю жизнь запомни ето. И не вынюхивай ничё про их.

И никогда Лиза (да и остальные тоже) ни у кого не узнавала и не спрашивала. Боялась. Трудилась до изнеможения. Думать некогда было и только сны иногда стали будоражить, но радостными они были. Тобол – реку родную во сне видела. Свою любимую заводь. Мамин голос звал её вечерять, и летела она на зов этот. Батюшку видела и сестричек. Она просыпалась счастливая. Радость и днем её не оставляла.

Челябинских пригнали

К концу осени озёра совсем усыхали. Из самого нутра их выступала мокрота. Следом зима начинала дышать. Приходила она всегда неизменно суровой.

Небо становилось тяжёлым, снег падал густо, даже вблизи ничего нельзя различить. Мазанки заваливало по самую крышу так, что разгребать приходилось.

А весной оттаивали склоны оврагов. Снег оседал всюду, но вдруг мог и повалить. Метель могла взыграть. А ветер! Дул он по степи сырой и волглый.

Но всё-таки рукой подать было до лета. Вечера становились жарче, суше. Когда солнце садилось за горизонт, огромная равнина, приозёрные камыши, гибкий кустарник (тал) – окрашивались в какие-то зыбкие тона.

Вот в один из таких летних дней 1924 года, когда ещё ночь не наступила, но пташки, что днём пели, уже утихомирились и ящерицы в свои щели укрылись, на дороге – единственным связующим звеном с большим миром – поднялась зыбким облаком серая пыль. Звук приближающегося обоза – тарахтенье телег, арб, крики погонщиков – услышали в своей незыблимой до сих пор тишине жители аула Ивано-Ровное – и казахи, и русские, что были сосланы два года тому назад – девчата и мальчишки.

Большой обоз приближался. Уставшие лошади тащили телеги, нагружённые доверху скарбом – тюками, сундуками, тут же мостились люди (кто пешим шёл).

Вот она, радость! Из Челябинска сосланных пригнали – пять русских семей. Почти все везли с собой клетки с курами, утками.

Издивовались казахи. Никогда такой живности не видывали. А самовары медные и латунные повергли здешний коренной народ опять в шок. Даже седобородые аксакалы вышли встречать богатый караван и по своим обычаям уважительно приветствовали:

– Ассалам алейкум! Ассалам алейкум! И руки к груди прижимали. Сердечно кланялись.

Девчонки-переселенки бросились к вновь прибывшим. Смех, слёзы, объятья. Родная речь! Хотелось прижаться к каждому, выговориться, насмотреться. Сторонушку родную вспомянуть.

Быстро перезнакомились. Подружились. Лиза ещё не знала, что с одной из семей её суженый, будущий муж, приехал.

…Иван Афанасьев старше Лизы был на два года. Родители воспитали его честным, работящим. За что бы он ни брался – всё в руках горело.

Вскоре и свадьбу сыграли. Стали строить жильё отдельное – глинобитную мазанку. Приходили с поля, чуть-чуть устраивали передышку, и за дело – месили глину, песок, добавляли шелуху ячменную. Полученные «кирпичи» сушили. Медленно, но «хоромы» начинали приобретать вид, вполне приемлемый для жилья. Вокруг мазанки заплот из камышника поставили.

Родители Ивана подарили молодожёнам курицу, утку и самовар латунный – богатство! У невесты в приданом – одна прялка. Да неважно это! Сама хороша собой – с пшеничной косой, с васильковыми синими глазами. Не спесива. За всё бралась и всё у неё ладилось.

Стали жить да поживать Иван Михайлович и Елизавета Михайловна. И прожили в любви и согласии 68 лет. Иван сам печь поставил русскую – с лежанкой (палатями), с загнеткой и конфорками. Забот хватало в новом доме. На зиму надо было и дров заготовить, и птицы, расплодившиеся, требовали ежедневного ухода. Но главное – в домишке детский смех зазвенел.

Перемены произошли и в самом ауле Ивано-Ровное. Образовался здесь колхоз «Путь Ильича». Об этом гордо возвещала вывеска на конторе.

Путь всем был ясен – распахивать никогда и никем не тронутые поля, засевать их овсом, пшеницей, ячменём, кукурузой. А техники по-прежнему не было и в помине. И лошадей в обрез. Коров впрягали и тащили они вполне добросовестно плуг.

Гражданка Советского Союза

Сосланная с 1922 года переселенка, Елизавета Михайловна Афанасьева (бывшая Гусева), в 1934 году получила свой первый документ – паспорт. В это время у неё уже было пять дочерей – Тая, Нина, Маша, Шура, Таня.

В графе «дата рождения» проставили ей только год 1907 (когда увозили её из Кургана, про метрики никто и не удосужился вспомнить). Лиза знала, что ей 15 лет в ту пору исполнилось, но месяц и число, когда родилась, она не помнила. Только слова маменьки отпечатались в памяти: – Родилась ты, доченька, в лютые морозы, снегу ужасть тогда намело, все окошки завалило. – Вот это и были все данные.

Получила Елизавета Михайловна важный документ, завернула его в чистую тряпицу аккуратно и в сундучке на дне схоронила.

Ничего в жизни её не изменилось. Всё продолжалось, как и прежде, ведь работу никто не отменял.

Сдвиги, правда, кое-какие произошли в колхозе «Путь Ильича». И даже важные! Открыли школу начальную, и дети учиться пошли, а учителя опять же из России приехали. Трактор выделили. Иван Афанасьев стал толковым, принципиальным руководителем, расширил хозяйство, машину грузовую «выколотил». Колхоз бесперебойно сдавал зерно государству.

В 1941 году неожиданно, как и для всех, война грянула. В ауле Ивано-Ровное многих казахов взяли на фронт. Иван Михайлович первый бросился в военкомат, но ему отказали. Бронь дали, нельзя было оставлять колхоз без управления, без толкового руководителя.

И вкалывал Афанасьев все военные годы без устали, без продыха: пахал, сеял, план выполнял. Сдавал на фронт зерно – пшеницу, ячмень, фураж для лошадей. За труд безотказный медали получал, награды.

Семья по-прежнему жила в мазанке. Елизавета Михайловна днём трудилась в колхозе, а ночами с отрядом из нескольких человек ходила охранять гурты с хлебом. В это время много воришек в степи расплодилось.

Изгнание

В 1970 году Афанасьевы переехали в районный центр – Ленинское, к одной из дочерей – Маше.

Трудно привыкали Афанасьевы к новым условиям. Ивану Михайловичу не хватало оставленного в Ивано-Ровном хозяйства. Затосковал он. Недуги откуда-то навалились. В 1992 году совсем ему плохо стало. Одолела болезнь. Ушёл из жизни.

…Для всех русских наступили в Казахстане тяжёлые времена. Причины известны. Изгоняли казахи со своей территории россиян. Не нужны они стали, и не давали им спокойно жить. Детей в школу отправлять было страшно. Как бы что по дороге не произошло. Случаи были всякие – и воровали, и собаками травили. В 1992 году Казахстан вообще вышел из состава Союза. Стал иноземным государством.

Ещё до 1998 года прожили Афанасьевы в Ленинском с надеждой, что, может, всё изменится в лучшую сторону – вернутся те времена, когда жили все дружно, понимали друг друга и помогали. Но тщетно!

Возвращение на Родину

В Иркутске, на улице Камской, проживают в одном из домов две пенсионерки – беженки из Казахстана – одна из них Елизавета Михайловна 1907 года рождения. Нет у неё никаких званий – она ни ветеран тыла, ни ветеран труда, хотя стаж её трудовой исчисляется в 48 лет – с 1922 по 1970 год. С этого времени она стала жить у дочери, воспитывать внуков и правнуков.

Мария Ивановна в 1998 году ушла на пенсию, когда приехала из Казахстана в Иркутск с матерью, нашла площадь, пригодную для жилья. Арендует комнату в 24 квадратных метра в бараке. Платит из своих пенсионных 5 тысяч рублей в месяц.

Барак этот построен в 1907 году, т. е. возраст его, как и у Елизаветы Михайловны, – сто пять лет. Здесь когда-то была конюшня, а теперь новый хозяин обустроил всё по-своему. Разместилось в бывшей конюшне восемь квартир. Есть печка, кухня. Колонка и туалет на улице. Словом, удобства все на свежем воздухе. Окна в землю вросли. Но это не беда. Елизавета Михайловна всегда была с землёй рядом. Не чуралась. И не привыкать ей.

P. S. Частенько стал видеться ей волшебный сон. И слышит она, что маменька зовет её вечерять: – Лиза-а-а! – Солнце уже садится, окрашивает реку, заводь и всю родимую усадьбу в розово-малиновые радостные тона. И кажется Лизе, что вернётся ей эта радость из дня вчерашнего в день сегодняшний и надолго останется. Не иссякнет…\

Со стопятилетием Вас, Елизавета Михайловна! Здоровья Вам.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Маша Распутина призналась, что ей предлагали купить звание Заслуженной артистки России
  
  Певица Маша Распутина предположила, что её не удостоили звания Заслуженной артистки России, поскольку она всегда «была как ком в горле для многих». Её слова передает mk.ru.
• Илья Авербух посоветовал родителям подальше убирать телефон
  
  Известный фигурист Илья Авербух с молодой супругой Елизаветой Арзамасовой воспитывают двоих малышей. При этом оба много работают, но стараются уделять семье как можно больше времени.
• Влад Лисовец признался, что тяжело пережил кризис среднего возраста
  
  Знаток моды Влад Лисовец в этом году отметил свой 52-й день рождения. Стилист добился невероятных высот в своём деле, но всё было не так гладко, как может показаться со стороны.
• Игорь Крутой получил орден «За заслуги перед Отечеством»
  
  Президент России Владимир Путин наградил композитора, народного артиста России Игоря Крутого орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени.
• Светлана Светличная незадолго до смерти могла стать жертвой мошенников
  
  Генеральный директор Гильдии актеров кино России Валерия Гущина сообщила, что Светлана Светличная стала жертвой мошенников перед кончиной.
• Уголок шахматиста. Поздравили с юбилеем
  
  Как мы уже сообщали, недавно свое 90-летие отметил сын первого сибирского мастера по шахматам Николай Петрович Измайлов. Ассоциация любителей шахматной игры Сибири и Дальнего Востока не могла пройти мимо этого события, и двое представителей ее иркутского отделения – автор этих слов и главный спонсор всех изданий Геннадий Хусаинов – на днях побывали у юбиляра в гостях.
• Повезло!
  
  Новая подборка интересных фактов со всего света с комментариями нашего обозревателя.
• Малинина, Баскова и Киркорова лишили званий народных артистов Украины
  
  Певцы Николай Басков и Филипп Киркоров были лишены звания «Народный артист Украины» указом президента Украины Владимира Зеленского. Об этом говорится в сообщении на официальном сайте администрации Зеленского.
• Сын Александра Градского недоволен памятником, который установила вдова на могиле композитора
  
  Сын Александра Градского Даниил раскритиковал воздвигнутый на могиле отца памятник, установкой которого занималась вдова композитора Марина Коташенко. Слова наследника передает «Пятый канал».
• Двухлетний малыш выпил наркотик из бутылки и скончался
  
  В Москве двухлетний ребёнок случайно выпил бутират из бутылки для взрослых и умер через несколько часов.
• Пожаловавшейся на плохую дорогу россиянке власти предложили купить вертолет
  
  Власти иногда просто шокируют своими ответами на обращения граждан. Например, руководство села Студеновка в Воронежской области в ответ на жалобу местной жительницы на плохие дороги предложило… приобрести ей вертолет.
• Матрёна Зимняя: избавьтесь от старых и ненужных вещей
  
  22 ноября – Матрена Зимняя. В этот день на Руси провожали осень и начинали подготовку к зиме. Какие есть приметы и традиции у народного праздника?
• С 2025 года в России усложнится выход на пенсию
  
  Пенсия в следующем году будет связана с новыми условиями. Речь идет о выходе на заслуженный отдых по возрасту и условий, которые были введены в рамках пенсионной реформы 2019 года.
• Врач назвал плохой сон возможным началом деменция
  
  Эксперт по медицине Надежда Чернышова предупредила о том, что бессонница в пожилом возрасте может свидетельствовать о начале деменции.
• Стали известны города с наименьшим первоначальным взносом по ипотеке
  
  В городе Челябинске для покупки двухкомнатной квартиры по программе семейной ипотеки с 50% первоначальным взносом требуется наименьшая сумма среди крупных российских городов.
• Дженнифер Лопес заподозрили в романе с телохранителем
  
  Американскую певицу и актрису Дженнифер Лопес заподозрили в романе с телохранителем, которого она наняла после расставания с актером Беном Аффлеком. Об этом пишет RadarOnline.
• Кейт Уинслет рассказала о съемках знаменитой сцены из «Титаника»
  
  Фильм Джеймса Кэмерона «Титаник» до сих пор популярен среди любителей кино. Фанаты спорят, мог ли Джек спастись вместе с Роуз, забравшись на дверь рядом с ней.
• Актер из сериала «Глухарь» с третьей попытки отдал мошенникам 5,7 млн рублей
  
  Актер из сериала «Глухарь» Николай Трифилов стал жертвой мошенников. Об этом сообщает Telegram-канал Mash.
• Светлане Немоляевой стало плохо на съемочной площадке
  
  Народная артистка РСФСР, звезда фильма «Служебный роман» Светлана Немоляева почувствовала себя плохо во время съемок фильма «Буратино».
• Врач рассказала, что нужно съесть перед сном, чтобы быстрее заснуть
  
  Теплое молоко может помочь подготовиться ко сну. Оно содержит аминокислоту триптофан, благоприятно воздействующую на нервную систему.