Победные гектары Маруси Клинковой |
26 Марта 2015 г. |
Марии Ильиничне Нитяжук из села Тагна Заларинского района идёт 92-й год. Большая, полная событий, радостей и печалей жизнь за плечами. Начнёт вспоминать – часами можно слушать. Но о чём бы ни говорили, память чаще всего возвращается к военной юности, когда она работала трактористкой... Мы подходим к небольшому аккуратному домику довоенной ещё постройки, каких немало в Тагне. Возле него – традиционная поленница дров. – Это Мария Ильинична сама натаскала с улицы на тележке, – сообщила сопровождающая меня директор Тагнинского музея Нина Степановна Гайдукова. – Не потому, что помощников нет, просто без работы не может... – Да, бабушка у нас – хоть куда, не хочет сидеть ни в какую, – встречает нас дочь Марии Ильиничны – Тамара Ивановна. Она после выхода на пенсию вернулась в родное село из Томска. Специально, чтобы ухаживать за мамой. А вот и сама Мария Ильинична, худенькая, улыбчивая, всё ещё бойкая, разговорчивая. А воспоминания о своей длинной жизни почти сразу начинает с войны. – Сюда, в Тагну, наша семья приехала из Тамбовской области, Бондарского района. Деревня наша Чернавка называлась. Там сельсовет у нас был. Приехали – живём. А тут война началась. Мне 17 или 18 лет было (я с 23 года). Война началась – папу нашего на шахты отправили, а кто помоложе – всех мужиков, которые на технике работали, на фронт. И нас, молодёжь, вызвали, послали на трактористов учиться. Месяц я отучились, сдала экзамены на четвёрку. Хоть я и мало классов окончила, а всё как-то понимала. Когда назад ехали, девчонки, которые со мной учились, даже плакали: вот ты безграмотная, на четвёрку сдала, а мы – на тройки... Только одну неделю Маруся поработала помощницей. Наставника забрали на фронт, и она стала трудиться самостоятельно. Все четыре военных года. И ещё три – после Победы. Ведь из всех ушедших механизаторов вернулся назад только один – Семён Третьяков... – Ой, мы день и ночь работали, – продолжает Мария Ильинична. – Трактор назывался мой ХТЗ, кабины в нем не было. Кабина была только у одного трактора, забыла название, он у нас на чурочке работал. Вот такую чурочку из берёзы пилили, привезут в мешках, как все равно зерно, и засыпали в бункер, поджигали, а как начинают чурочки тухнуть – трактор уже бух-бух-бух не идёт... Ну, вот. Еду я один раз, а спать охота! Ну, и на пень налетела. Ой, батюшки! Иду к стану – боюсь, сейчас бригадир Иван наругает меня. – Ты че, Марея, пришла? – На пень налетела... – Заснула? – Ага... Надо правду всю говорить... Ну, ладно, пошли, назад сдали, вырулили... Вообще, он очень хороший был, Иван. Мы же девчонки. И в клуб охота сходить. Сплясать надо. Я сильно плясала. А ботинки нам дали такие: сверху брезент, таки желтоватые, а тута подошва деревянная. До клуба донесу подмышкой. Одеваю. Ой, как хорошо они топают! Все сразу: Ой, Маруся Клинкова пришла (моя фамилия Клинкова была), счас она вам тут даст! И вот один раз, когда на ремонте в МТС стояли, мы втроём отпросились у Ивана в клуб. Назад, когда возвращались, зашли в избушку на Рубцово, где у нас чурочку сушили. Там были такие полати, мы на них залезли, да и уснули. Проснулись – ой! Мы в щёлочки в заборе пролезли, Ивана нет, мы в бункер заскочили, да и поспали ещё. Иван приходит: что такое – девок нет. Мы в бункер стучим: Иван, не ругай нас, мы пришли. А уже обед. Но ничё, он славный у нас был, простил... Все воспоминания о молодости у Марии Ильиничны связываются с вот этим вечным желанием – поспать. Не поесть, не одеться, не погулять, не побывать где-то, а просто выспаться. Первый случай представился, пожалуй, на второй или третий день после объявления Победы. Но перед этим, ночь с 9 на 10 мая она провела в поле. – Уже объявили, что Германия капитулировала. Все в клуб пошли, кто плачет, кто кричит – поубивали ж многих, кто радуется. И мне тоже в клуб охота. Но пахать же надо, сеять скоро. И меня отправили в поле. Я так плакала... Ну, ладно, дайте мне хоть помощников, чтоб не в темноте работать. Света же не было, один впереди с факелом шёл, другой – сзади. Трактор хорошо ходил всю ночь. Славно поработали. Норма была три тридцать, а я вспахала четыре! Тут приехали с конторы, и вот начали меня швырять вверх (качать). И потом – на Красну доску! За то, что четыре гектара вспахала. И дали мне отдохнуть... Начали возвращаться в родные сёла солдаты. Здоровых мало. Все подраненные, контуженные. А всё же веселей стало. – У нас патефон был, пластинок много. Это нам мама купила. Сходила в Тыреть пешком, и купила. Вот уже прибежишь домой, заведёшь, окошко откроешь. Вот идёт парень, а у меня патефон играет. Пройдёт мимо, я тогда закрою окошко. Володя Станкевич был такой парень красивый, но драчун. Дед его меня всё невесткой своей называл. А я думаю: за дурака такого не пойду... Но всё равно жених и Марусе Клинковой достался тоже не самый кроткий – Иван Нитяжук. Голова у него часто болела после ранения, сам себя не помнил, агрессивным становился во время приступа. Так продолжалось несколько лет. А потом вдруг, после одного из припадков, в районе лба вышел наружу тоненький, как игла, осколочек. «И он стал совсем нормальный, Ваня мой», – до сих пор удивляется Мария Ильинична. Купили вот этот самый домик, отремонтировали его. Здесь выросли четверо их детей. Затем пришлось воспитывать самой и внучку, потому что невестка умерла при родах. С трактором своим она через три года после войны рассталась. 16 лет работала в больнице, причём восемь из них – печки топила. А печей этих было 15 штук! А потом перевели в родильное отделение. – Ой, там вот у нас хорошо было! – улыбается бабушка. Если бы не война, она, возможно, стала бы медиком. Но и так своей жизнью Мария Ильинична довольна. Ведь самое главное – всегда поступала по совести. А поэтому воспоминания даже о самых тяжёлых временах у неё всегда светлы и чисты. Как о детстве, из которого она до сих пор хранит стеклянные бусы, за которыми тридцать километров из родного села бегала в Тамбов... Фото автора
|
|