НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Годы опалённые войной

21 Мая 2015 г.

 

Своего отца я помню с четырёх лет ещё в предвоенные годы. Отец работал на Лисихинском кирпичном заводе. Помню, что почти каждый выходной и на все летние праздники народ собирался и гулял, по большей части, за городом. Транспорта в Иркутске тогда было мало, ходили пешком семьями. Маёвка устраивалась за Радищевским кладбищем под горой, где были и лес, и поляны, и озёра с чистой водой. Туда привозили из города лотки, с которых продавались не только пиво и алкогольные напитки, но и выпечка, сладости. Отец обычно сажал меня на плечи, и мы с мамой и братьями взбирались на гору. Там проходили массовые гулянья, играла музыка, устраивались танцы под баяны, гармони, гитары и балалайки. Люди пели, плясали, водили хороводы. Город и в те времена был многонационален, нашими соседями были русские, украинцы, белорусы, буряты, татары, чуваши и т. д. Народ радовался жизни. Не помню ни драк, ни пьяниц...Отец обычно покупал нам халву, медовые пряники и конфеты-подушечки или монпансье. Так было и в тот последний предвоенный год. А потом началась война. Наши отцы, старшие братья и сёстры ушли на фронт. Завод наш закрыли. Осталось только подсобное хозяйство, где трудились наши родительницы, им помогали дети-подростки. Не буду описывать, как переживали и голод, и холод, и нищету. В доме не оставалось даже лишней тряпочки (мне не из чего было сшить платья даже для своих тряпичных кукол) – всё уходило на заплаты старой одежонки для меня и братьев. От отца получали с фронта письма-треугольники, в которых он писал маме, чтобы берегла детей, братьям наказывал, чтобы слушались мать и помогали ей, и всегда обещал, что скоро они разобьют фашистов и вернутся домой. Письма шли почти до осени 1943 года. Осенью я заболела дифтерией и лежала в Ивано-Матрёнинской больнице. Отец мне снился почти каждую ночь. Однажды мне приснилось, что он куда-то уходит и зовёт меня. Я бегу за ним, но догнать не могу; проснулась только тогда, когда оказалась под кроватью.

Ко мне часто приходили братья, мама работала, приходила реже. А когда пришла ко мне в очередной раз, я стала её спрашивать про отца – что он пишет и рассказала ей про сон. Разговаривать мы могли только через форточку. Мама меня выслушала, но не ответила, заплакала и быстро распрощалась... О том, что отец погиб, я узнала только через девять месяцев, когда меня выписали из больницы. Это было уже весной, я грелась на солнышке на сухой завалинке, нам вдруг пришла посылка с фронта. Это был папин чемодан, отправленный его сослуживцами. В чемодане никаких вещей отцовых не было, но он был набит новыми аккуратно сложенными белыми байковыми портянками. Было там и письмо от его товарищей. Из портянок мама сшила мне платье, а себе кофту, выкрасив их в растворе марганцовки.

В 8 лет я пошла в первый класс, а братья бросили учиться. Старший перешёл в седьмой класс, но не стал заканчивать школу, хотя учился только на отлично. Сначала работал где придётся, а потом устроился в геологоразведку. Второй брат с четвёртого класса ушёл в ФЗО при заводе им. Куйбышева. Трудности нас не покидали и в послевоенные годы: не только было голодно, но ещё и холодно, трудно было с топливом, жили мы в холодной насыпнушке, пристроенной ещё до войны к бревенчатому бараку, когда мы переехали из деревни в город. Отец говорил, что поживём там временно и скоро построимся, но не пришлось – так и прожили там более 20 лет.

Братья, став взрослыми, обзавелись семьями, получили квартиры. А мы с мамой ещё оставались в насыпнушке, пока я не закончила учёбу. Братья хотели, чтобы я училась, и они помогали нам с мамой, которая не могла уже работать, имела инвалидность 3-ей группы, неоплачиваемую. В 1957 году с помощью братьев я окончила 10 классов и лесотехнический техникум. Направление на работу взяла на Великую стройку – Братскую ГЭС, вскоре вышла замуж за местного братчанина-механизатора, у которого отец тоже погиб на фронте. Работали в леспромхозе, вначале в местах зоны затопления, а после затопления оказались в леспромхозе, который находился за водохранилищем, оторванные от «большой земли» на несколько километров. Моя мама перебралась к нам, бросив свою насыпнушку и была очень довольна, что здесь мы не бедствовали с дровами. Льгот тогда для вдов погибших солдат не было. И только за год до смерти, когда ей было уже 89 лет, ей дали удостоверение о праве на льготный проезд...

Про своих братьев хочу написать тоже – старший брат, Василий Сергеевич Некрасов работал в крупной геологоразведочной организации в г. Иркутске, сначала топографом, а затем начальником топографической партии. Но жил он скромно, никакими лишними благами не пользовался. Рано ушёл из жизни, в 42 года из-за коварной болезни. Семью оставил в однокомнатной хрущёвской квартире.

Второй брат, Геннадий Сергеевич Некрасов проработал на одном заводе 45 лет, завод дал ему квартиру, сейчас живёт с женой Анной Павловной уже немало лет. Геннадию 11 мая этого года исполнилось 85 лет.

Мы с мужем, Петром Иннокентьевичем, прожили вместе 58 лет, имеем четырех детей, девять внуков и 15 правнуков. С 2009 года проживаем у старшей дочери с её семьёй в Иркутске. Дочь перевезла нас к себе из посёлка, где давно уже нет нашего леспромхоза, да и всех остальных хозрасчётных организаций. Посёлок на грани разорения, как и многие остальные. С транспортом у нас там плохо, остался один катер и паром для переправы на «большую землю», во время навигации, А весной и осенью – вовсе бездорожье. В посёлке сейчас живёт наша средняя дочь с семьёй – учительствует в школе. Выехать из посёлка им некуда и не на что.

Иногда меня всё же берёт обида, почему наше государство помнит только наших воинов-освободителей? А наши погибшие отцы разве не воевали? Ведь всем понятно, что всё, что получают сейчас воины (квартиры, неплохие пенсии, поощрения к праздникам) – это достаётся не только самим воинам, а в первую очередь их детям, внукам, правнукам.

После окончания войны все воевавшие тогда трудились с нашими мужьями. Их дети не были обездолены, они их растили, учили, занимались внуками. Дети войны выживали сами по себе, пенсии им платили в деревнях не больше 10 рублей, в городах побольше, тут уже им было не до учёбы, подростками приходилось трудиться. А наши внуки выросли без дедов. Я думаю, что это не только у меня одной обида. Но так считают все мои ровесники, оставшиеся без отцов в военное и послевоенное время. Если наши дети, живя ещё при СССР, смогли получить квартиру, трудясь на производстве или колхозе, то сейчас, после распада Союза, их дети – наши внуки бедствуют. Родители не в состоянии их всех обеспечить. Вот и приходится им, живя в городе, уезжая из сёл и деревень, где нет работы, заведя свои семьи – или снимать квартиры стоимостью в почти их месячной зарплату, или залазить в кредитную кабалу. Но пишу я не в адрес наших воинов-освободителей. Упаси меня Бог! Об этих проблемах не хотят думать ни наше правительство, ни наши «народные» депутаты. Не хочу и завидовать тем воинам, кто получает квартирные «блага», особенно сельчанам. Не больно-то они рвались переезжать в города из своих домишек, как они говорили, в «птичьи клетки». Им-то не надо было это, но надо было детям, внукам.

Я понимаю их! К примеру, мой муж – родился и вырос в деревне, где хоть и трудно жилось, но был простор – охота, рыбалка, чистые реки, озёра. Свободное время, уже будучи семейным, он проводил в лесу, на рыбалке, и в водохранилище рыбы в первые года была - уйма. Но всему своё время. В 45 лет он перенёс страшную операцию – лишился голоса, здоровье подорвано, не стало сил бегать по лесу.

В последние годы наши руководители лес стали вырубать безбожно, увозя за границу, меняя на китайские шмотки. Да и на рыбалку ходить на море стало не под силу, и всё равно городская жизнь его не устраивает. Поэтому дочь уже несколько лет занимается обустройством домика на даче для нас с мужем, да и для себя тоже. Жить по-прежнему трудно: наши пенсии быстро разлетаются из-за неподъёмных цен на продукты и лекарства. И всё же надо выживать и надеяться на лучшее.

  • Расскажите об этом своим друзьям!