А кому легко? |
Татьяна ЯСНИКОВА |
13 Января 2024 г. |
Размышления автора над романом Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» в год 70-летия выхода романа в свет. Было время, когда читателей убеждали, что автор романа в оригинальной форме обличает пороки буржуазного общества потребления. Теперь твердят, что роман направлен против тоталитаризма. А может быть, автор просто упивался своими возможностями создателя текста? Во время детства в СССР я прочла роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» в 25-томнике библиотеки зарубежной фантастики. Я прочла все 25 томов, но среди них том Брэдбери явно выделялся – он о сожжении всех книг. «451» – температура горения бумаги по шкале Фаренгейта, в романе эта цифра выбита на опознавательных знаках пожарных, сжигающих книги. Западный мир тогда был от нашего настолько далек, что его книги словно находились на такой же приблизительно дистанции, как и «Золотой осел» античного Апулея. В 2023 году «Градусы» в современном издании попались мне в одной трехэтажной хижине на берегу Байкала, с камином и печами и большой библиотекой, и по прочтении книги мне захотелось ее сжечь, имея для этого самые прекрасные возможности. «Градусы» оказались боевичком, наложенным на определенный сюжет, каких переведены на русский язык миллионы в интересах войны «всех против всех». Я читала и читала книжку, находя, что язык старомодной прозы образца 1953 года куда изящнее теперешнего. И дошла до строк «Когда мы выиграли две атомные войны». Это американцы «выиграли две атомные войны», Брэдбери – американец. Сегодня «они» смоделировали сценарий, согласно которому Иран сбрасывает бомбы в американские пусковые шахты ядерных боеголовок. И делают открытие, как это будет нехорошо, Америка погибнет. А незадолго до этого наши военные ей объяснили, что, если бросить один самый охламонский заряд в жаждущий взорваться Йеллоустонский вулкан, то сдвинутся материковые плиты, и в бункерах никто не отсидится. Вот они, фантазии во сне и наяву. В детстве мальчик Брэдбери очень много читал. И уплотнение одних и тех же слов, в книгах разбросанных по текстам, но в мозгу словно бы рассортировавшихся слово к слову, то есть, например, кучно «да» миллион раз и кучно «нет» миллион раз создало замес сверхнапряжения, взрыв – роман «451 градус по Фаренгейту». Сверхнапряжение такое же, как нынче создает цивилизация в целом. «Жечь было наслаждением, – пишет Брэдбери от лица своего литературного двойника, пожарника Гая Монтэга. – Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются». И далее: «Он знал, что, вернувшись в пожарное депо, он, менестрель огня, взглянув в зеркало, дружески подмигнет своему обожженному, измазанному сажей лицу». Далее в книгу прокрадывается чистая любовь пожарника к Клариссе Маклеллан, после которой жить, как жил, ему невозможно. «Теплой ветреной ночью они шли по серебряному от луны тротуару, и Монтэгу чудилось, будто вокруг веет тончайшим ароматом свежих абрикосов и земляники. Он оглянулся и понял, что это невозможно – ведь на дворе осень». Дом Клариссы, а он по-соседству, заражен подпольным чтением книг. Девушку Монтэг встречает на улице, по пути домой. «В передней взор его упал на вентиляционную решетку. И вдруг он вспомнил, что там спрятано. Оно как будто поглядело на него оттуда. И он быстро отвел глаза». Спрятано несколько не сожженных книг. Между тем идет война, как всегда у американцев, на чужой территории. «Ему казалось, что от рева черных бомбардировщиков звезды превратились в пыль, и завтра утром земля будет вся осыпана этой пылью, словно диковинным снегом». Писать красиво Брэдбери мастер! Дома Монтэг обнаруживает, что его жена Милдред, удел которой «watсhing TV» опилась снотворными. Опытные санитары спасают ее: «У нас бывает по девять-десять таких вызовов в ночь». «За сценой» звучит голос дяди Клариссы Маклеллан: «В конце концов, мы живем в век, когда люди уже не представляют ценности. Человек в наше время – как бумажная салфетка: в нее сморкаются, комкают, выбрасывают, берут новую, сморкаются, комкают, бросают… Люди не имеют своего лица». Далее, для сравнения, пожарник Битти: «Мы сожгли добрую тысячу книг. Мы сожгли женщину. – Ну и что же?». Но откуда в Гае Монтэге берется человеческое? Не надумано ли?! Жену он обеспечил экранами на три стены, на четвертый пока не хватает денег. Она делится с мужем содержанием своей жизни: «Пьеса. Начинается через десять минут с переходом на все четыре стены. Мне прислали роль сегодня утром. Я им предложила кое-что, это должно иметь успех у зрителя. Пьесу пишут, опуская одну роль. Совершенно новая идея! Эту недостающую роль хозяйки дома исполняю я. Когда наступает момент произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. И я произношу эту реплику. Например, мужчина говорит: «Что ты скажешь на это, Элен?» – и смотрит на меня. А я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отвечаю… я отвечаю, – она стала водить пальцем по строчкам рукописи. – Ага, вот: «По-моему, это просто великолепно!» Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: «Ты согласна с этим, Элен?» Тогда я отвечаю: «Ну, конечно, согласна». Правда, как интересно, Гай?» Спустя несколько дней жена сообщает мужу, что соседи уехали, Кларисса Маклеллан «кажется, умерла». Или попала под автомобиль, неважно. Пожарный Битти: Нужна безмятежность, Монтэг, спокойствие. Прочь все, что рождает тревогу. В печку! Похороны нагоняют уныние – это языческий обряд. Упразднить похороны. Через пять минут после кончины человек уже на пути в «большую трубу». В романе Брэдбери за пределами эпизода «чистой любви» ничего, кроме тревог и настороженности, за «безмятежность» ведется тотальная битва. Символом ее становится Механический пес. Монтэг: «Мы вкладываем в него только одно – преследовать, хватать, убивать. Какой позор, что мы ничему другому не можем его научить!» Далее «Брандмейстер Битти презрительно фыркнул: «Экой вздор! Наш пес – это прекрасный образчик того, что может создать человеческий гений. Усовершенствованное ружье, которое само находит цель и бьет без промаха». Здесь стоит заметить, а кто-то, может быть, запомнил, что Рэй Брэдбери (1920–2012) – книжный человек. Юношей принимал участие в действительности только чтением, практического опыта, участия в войнах, как многие его писатели-сверстники, не имел. Герои его книги говорят то, что он за них придумал. Поэтому его пожарники особенно жестоки. В 2023 году оружие, которое «само находит цель и бьет без промаха» применяется широко, его жертвам нет числа. Брэдбери направляет своего литературного двойника Монтэга вовнутрь создаваемой модели-ловушки. Брэдбери-Монтэг «словно бы», условно, имеет плоть и кровь, а другие действующие лица – фантомы в гораздо большей степени. Кем будет ему жена Милдред – союзником или врагом? Конечно, она будет врагом. «Не купить ли и ему, Монтэгу, портативный передатчик системы «Ракушка», чтобы по ночам разговаривать со своей женой, нашептывать ей на ухо, кричать, вопить, орать? Но что нашептывать? О чем кричать? Что мог он сказать ей?» Монтэг признается жене, что насобирал тайник книг. Пожарный Битти, пройдя через это искушение, догадывается, что происходит, но пока наблюдает: «Он войдет, – сказала Милдред, – и сожжет нас вместе с книгами». Чтобы не нагнетать, Брэдбери вводит в роман новый персонаж – старика Фабера, тоже прячущего книги, бывшего профессора английского языка, лишившегося работы «лет сорок тому назад, когда из-за отсутствия учащихся и материальной поддержки закрылся последний колледж изящной словесности». Фабер говорит Монтэгу: «Вам не книги нужны, а то, что когда-то было в них, что могло бы и теперь быть в программах наших гостиных. То же внимание к подробностям, ту же чуткость и сознательность могли бы воспитывать и наши радио- и телевизионные передачи, но, увы, они этого не делают». Между профессором и пожарным возникает степень доверия, первый вручает второму особую «Ракушку», изобретенную им самим для управления дружественным лицом (здесь – дружественным лицом, но мы бы сказали – это начало зомби). Вот как эта связь работает посреди нагнетаемых событий: «Мобилизован один миллион человек. Если начнется война, быстрая победа обеспечена… – Внезапно ворвавшаяся музыка заглушила голос диктора, и он умолк. – Мобилизовано десять миллионов, – шептал голос Фабера в другом ухе. – Но говорят, что один. Так спокойнее». В мире, самым неистовым образом занятым самоуспокоением, комфортом, эгоизмом, частью которого являются жена и ее подруги, Монтэг проводит эксперимент, читает из книги. …Дозволь нам, о любовь, Друг другу верным быть. Ведь этот мир, что рос Пред нами, как страна исполнившихся грез, Так многолик, прекрасен он и нов, Не знает, в сущности, ни света, ни страстей, Ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья, И в нем мы бродим, как по полю брани, Хранящему следы смятенья, бегств, смертей, Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей... По завершении чтения «голос за кадром» сообщает: «Миссис Фелпс рыдала. Ее подруги смотрели на ее слезы, на искаженное гримасой лицо. Они сидели, не смея коснуться ее, ошеломленные столь бурным проявлением чувств. Монтэг сам был потрясен и обескуражен». С потрясением надо бороться. Милдред Монтэг доносит на мужа. В этом случае она, как предатель, выйдет из опасной игры. Которая выеденного яйца не стоит, сказали бы мы. Ну и что – услышать стихотворение из книги? Так ли это серьезно? Однако система дала сбой, она не должна давать сбоев. Речь идет об обществе, где все должны быть как один, прочие уничтожаются. Это нацизм? Милдред, предав мужа, поспешно уезжает из дома, который вот-вот должны сжечь. Она «сунула чемодан в машину и опустилась на сиденье, бормоча как во сне: «Бедные мои «родственники», бедняжки, бедняжки! Все погибло, все, все теперь погибло…» События развиваются: «Дайте сюда огнемет, Гай», – промолвил Битти с застывшей улыбкой. Но в следующее мгновение он уже был клубком пламени, скачущей, вопящей куклой, в которой не осталось ничего человеческого, катающимся по земле огненным шаром, ибо Монтэг выпустил в него длинную струю жидкого пламени из огнемета». Убивший коллегу Монтэг «исповедуется» старику Фаберу: «Мне трудно дышать. Битти мертв, а когда-то он был моим другом. Милли ушла, я считал, она моя жена, но теперь не знаю. У меня нет больше дома, он сгорел, нет работы, и сам я вынужден скрываться. По пути сюда я подбросил книги в дом пожарника…» Фабер соглашается, что у Монтэга не было выбора, кроме преступного: «Вы сделали только то, чего не могли не сделать. Так должно было случиться». Далее совершается еще одно преступление. Монтэга ищут, горожане по команде, как один, выглядывают из окон. Для их спокойствия «Монтэг» должен быть немедленно обнаружен. «Ни в чем не повинный прохожий стоял в недоумении, держа в руке дымящуюся сигарету. Он смотрел на пса, не понимая, что это такое. Вероятно, он так и не понял до самого конца. Он взглянул на небо, прислушался к вою сирен. Теперь телекамеры вели съемку снизу. Пес сделал прыжок – ритм и точность его движений были поистине великолепны. Сверкнула игла. На мгновенье все замерло на экране, чтобы зрители могли лучше разглядеть всю картину – недоумевающий вид жертвы, пустую улицу, стальное чудовище в прыжке – эту гигантскую пулю, стремящуюся к мишени». Следом погибает город, от него остается пепел. Тем временем у Монтэга появляются новые товарищи-изгои, и с ними он отправляется спасать человечество, под которым автор романа, очевидно, понимает англосаксонский мир, поскольку ни о каком другом не сообщается. Пожарный, участвовавший в массовых убийствах – сжигавший людей с их имуществом, сжегший коллегу, вместо него был казнен случайный прохожий – возглавляет шествие спасителей. «…И по ту, и по другую сторону реки древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее каждый месяц плод свой и листья древа – для исцеления народов», – устами Монтэга выдает Брэдбери итоговую сентенцию. Роман принес автору всемирную славу, его совокупный тираж к 2019 году составил десять миллионов экземпляров. В наши дни «раскрутить» любую книгу не просто, находясь не в США и ближе, чем тридцати лет назад. Но и проблем с книгами на сегодняшний день нет: большинство из них опубликованы в интернете, от Шекспира и Ветхого Завета, о которых переживает пожарник, до новых шедевров именитого прозаика Васи Пупкина. Отчего же так гремели литавры и трубы в честь «Градусов»? Произведения о насилии и жестокости только входили в моду как постнацистский синдром? Что отсутствует полностью в романе Брэдбери – это юмор. Ни на грамм иронии. В 1956 году в Японии был опубликован роман Юкио Мисимы «Золотой храм». Юноша Мидзогути, предстающий у Мисимы несколько ущербным, сжигает прекраснейший храм Кинкаку-дзи. (В реальности храм был сожжен послушником в 1950 году «в приступе безумия».) «Золотой храм» считается одним из самых читаемых произведений японской литературы. На русский язык не переводился до 1993 года, очевидно, потому, что по убеждениям Мисима был нацистом, издал книгу «Мой друг Гитлер». Совершив театрализованную попытку госпереворота в 1970-м, Мисима сделал неудачное харакири, затянувшее его предсмертную агонию. Брэдбери в «Градусах» уничтожает, что ему дорого – литературу. Мидзогути Мисимы уничтожает объект преклонения – прекрасный храм. Речь идет о мире, в котором то, что возвышает человека, должно перестать существовать, завершиться выбросом в демонизм. На сегодняшний день людей в едином глобальном мире разобщили, чтобы они не могли договориться как о самом плохом, так и самом хорошем. Медленно и вяло мировое сообщество движется к бездне, вяло – ибо кому же охота? Не понравившиеся книги можно унести в макулатуру, сжечь при изготовлении шашлыков и растопке печей. Прочтя книгу Мисимы года два назад, я совершенно спонтанно унесла ее в мусорный бак, найдя физически отвратительной. (Не заложено ли это автором: индустрия зарядит печатный станок снова, «Золотой храм» выйдет с новыми картинками.) Тем не менее, тексты книг зажаты в мягких и твердых обложках. «Градусы» в мир не прорвутся. Брэдбери в своем романе описал западную действительность между «победами в двух атомных войнах» и той текущей катастрофой, что видит пожарник Монтэг. Западная действительность – это куда бегут из России? Однако нынче граждане чаще всего устремляются… в Казахстан. А вот в Израиль стали стремиться меньше. С чего бы?.. Рэй Брэдбери написал много ценного. Он был оптимист и большой оригинал, жил долго и создавал новые тексты неустанно. Интересно то, что он не водил автомобиль и в рассказе «Электрическое тело пою» назвал его «самым страшным в истории человечества растлителем душ». Интересная мысль? Чтобы читатель не пугался возможной и невозможной ситуации «451 градуса по Фаренгейту», стоит заметить, что над людьми стоит действительность, она создает начала и концы; все, что в ней происходит, всегда уравновешено.
|
|