Выборы в городке Ы... (Рассказ. Окончание)

Окончание рассказа Геннадия Русских. По ссылкам: часть 1, часть 2, часть 3.

Третьего дня, кстати, звонил друг-сослуживец и земляк Володя Бурлаков. В гости звал, малую родину попроведовать. Живёт себе в своей тихой родной деревеньке на бережку Бирюсы и в ус не дует: три лошадёнки, три коровёнки, шесть поросяток, куры, гуси, тракторишко, крохотная лесопилка. Душа у Володи – как книга открытая, глаза ясные, улыбка доверчивая, почти ребячья, что всякий раз при встрече хочется перед ним чуть ли не исповедоваться. И в то же время такой стальной стерженёк жизненной силы чувствуется во всей его невысокой коренастой фигуре, что сразу первой мыслью приходит: такого не согнёшь. Вот такие и врезали фрицу под Москвой в 41-м. Приезжай, говорит, брусника в борах переспела, шишки – завались, гуси летят, тепло, даже кое-где на опята можно наткнуться, хоть и сентябрь перевалил за вторую половину. Побродим с ружьишком, молодость вспомним, на Подкове – озеро так называется – сетёшку бросим. Ну и по рюмочке за встречу, да и по второй. Костерок, ушица, хлеб домашний, зелёнка, овощи, грибочки. И заныла моя душа, затосковала – так потянуло в родные края. Вода в Бирюсе в это время особенно прозрачная. Спускается с малых речек в большую воду чёрноспинный хариус. На Подкове, на тёмной холодной воде недвижно лежит, как в сказке, опавший лист. По берегу, вперемешку с осинником, мохнатые, пышные ели уткнулись верхушками в небо. По яру, за поймой, бегут, точно догоняя друг друга, сосёнки. Они подпирают небесную синь, и кажется, что за ними уже ничего нет, конец света. Но если подняться по едва заметной тропе, там откроются уж убранные поля, тихие, пустынные, на которые, бывает, садятся при перелётах стада гусей. Воздух окурен жёлтой дымкой, блестит на солнце тенётник. Дали сквозные, не затуманенные, а ночи тихие и звёздные

– Я приеду, обязательно приеду, – орал я в трубку и, кажется, у меня подозрительно першило в горле. Я орал, тосковал и злился на самого себя, что вот уже какую осень подряд я обманываю близкого мне человека и в этот раз обману опять. Господи, чем я занимаюсь, на что расходую дарованные мне Всевышним способности, которых и отпущено-то всего ничего? Какой же мелкой и пустой показалась мне эта суетная беготня по подъездам, эти разговоры ни о чём, от которых бывает тоскливо и неуютно душе.

Что-то похожее на это состояние я испытал несколько дней назад. Тогда, непонятно какой силой, уже под вечер, меня, уставшего и едва волочащего ноги, завернуло в приходской храм. Я присел на скамейку у стены противоположной алтарю и оглядел глазами расписанные стены. Храм был пуст и сумрачен. Прямо передо мной на шандале ярко горела лампада, а за ней прямо по курсу виднелись северная алтарная дверь с иконой архангела. Тёплое лампадное марево колебало воздух, и казалось, что крылья небесного жителя шевелятся. Было тихо и пахло ладаном. Я посидел несколько минут и уже собирался уходить. Вдруг взгляд мой упал на икону Христа Спасителя, скромно притулившуюся к толстой стене на подоконнике. Это была даже не икона, а фотография в простенькой деревянной рамке. Я где-то читал о ней, что автор этой фотографии – компьютер. Кто-то заложил в программу данные о Спасителе, и машина выдала готовый лик. Я вглядывался в него, и мне не верилось, что это могло появиться в недрах бездушного железа и полупроводников. Такое одухотворённое, удивительно правильное лицо могло выйти из-под кисти только талантливого, если не гениального художника. А может, компьютер не обошёлся без вмешательства небесных сил? Но что-то здесь не так, что-то выбивается из общего иконописного правила. Но что?.. Улыбка! Ну конечно, улыбка. Извечный вопрос – улыбался ли Христос? Он улыбался! Вот так, одновременно грустно, жизнеутверждающе и по-доброму. Седая ранняя прядь, глубокие глаза, правильный нос, губы, как у ребенка. И улыбка. Едва заметная, как лучик света, как радостное воспоминание о Творце накануне страшных событий.

И не верилось, что на эту удивительную, мягкокудрую голову некто смог надеть терновый венец, а черты лица могли исказиться невыразимыми страданиями. Странный шероховатый комочек поднялся от моей левой груди, и горлу стало неуютно. Но ради кого были нужны эти страсти? Ради нас, сытых и довольных, чтобы мы через две тысячи лет занимались глупостями и ерундой под названием выборы? И за это вгрызались друг другу в глотку? А может, Христос, предвидя события, и улыбался с грустью, глядя на наши игры из глубины веков? А ведь те трагические события так были похожи на наши! Выходит, время идёт, а мы не меняемся?! Я разволновался. Незаметно началась служба, храм наполнился прихожанами, с амвона полетел благой призыв: Господу помолимся! Домой я вернулся в каких-то странных чувствах, душа моя была в легком смятении, и я был накануне принятия какого-то решения. Но говорят, между злыми духами есть бес, называемый предваритель. Он, едва мы продерём от сна глаза, является искушать нас и оскверняет первые наши мысли. И утром я снова надел свою ненавистную суму...

Неожиданно откуда-то вынырнул худощавый усатый мужичок в мокрой ветровке. Вид помятый. Под каждой подмышкой по бутылке пива. Увидел меня, выдохнул: трубы горят. Быстро нырнул в подъезд. Я вспомнил, что я видел уже этого мужичка раньше у пивного киоска погожим днём. Я тогда прятался в кустах от своих конкурентов у бетонной плиты, поставленной для выборной агитации. Она была вся заклеена, точно обоями, листовками одного из моих соперников. Мужичок появился также неожиданно и стремительно, как в этот раз. Поддатенький, в клетчатой ковбойке, он удивленно остановился перед плитой и пробежал глазами каждый ряд листовок, точно читая газету и выискивая в каждом ряду что-то неожиданное для себя. Он стоял руки в брюки, покачиваясь с пятки на носок. Потом увидел меня в кустах и взнял брови:

– О! Выборы, депутаты-п...

Подмигнул и так же быстро исчез, как и сейчас.

Я посмотрел вслед захлопнувшейся двери и решил ещё зайти в один подъезд. Но оглянувшись, увидел знакомую фигуру паренька, моего соседа, совсем молоденького, собирающегося нынче в первый раз голосовать. Кутаясь в ветровку, он приветливо помахал мне рукой.

– Здрасьте, дядь Ваня.

– Привет Санёк. На выборы собираешься?

– Конечно. Только за вас, дядь Вань.

– Ну, спасибо.

С этими словами я нырнул в, слава Богу, незакрытый подъезд и нажал первую кнопку.

– Что?! Это вы?! Наконец-то! – замок поспешно хрустнул, как раздавленное яйцо, открываясь. На пороге явно молодящаяся мадам, но уже в серьёзных летах. Крашеные волосы, подведённые губы, маникюр. Одета в цветастый атласный халат.

– Проходите, проходите, я давно мечтала с вами познакомиться. Мы сейчас будем с вами пить чай с малиной. И разгова-а-а-ривать, – кокетливо сделала она ударение на последнем слове, произнеся его врастяжку. – Я читала ваши материалы. Вы любите Астафьева, Бунина. Я тоже без ума от них. Я слушаю чуть ли не каждый день ваши песни на диске. Особенно мне нравится про морщинки-тропинки. Это прямо про нас, уже немолодых людей. Я даже иногда плачу под эту песню. Вы знаете, мой муж давно ушёл из жизни...

И она стала рассказывать мне долгую историю про мужа-геолога, потом о том, что на даче нынче не уродились помидоры, потом про дочь, неудачно вышедшую замуж, про недавнюю поездку на Байкал, про тотальное безденежье.

С улицы в окошко уже лезли вечерние сумерки.

– А давайте я вам буду помогать, – неожиданно огорошила она меня. – Сколько вы мне заплатите? Я звонила в штаб вашего соперника, там...

«А при чём здесь Бунин?» – захотелось мне её спросить. Поймав мой понимающий взгляд, она осеклась.

– Да нет... вы не подумайте... я... но поймите, так удручает безденежье. Всё дорожает, пенсия маленькая. Если бы жив был муж...

Конечно, я не знал, не мог знать, что в день выборов молодящаяся мадам сделает вид, что не узнала меня, хотя мы столкнулись с ней на крыльце избирательного участка нос к носу. Бабулька – божий одуванчик, со своим дедком прошаркают мимо, упорно опустив глаза долу. Мамочка, пришедшая на выборы со своим малышом, насмешливо посмотрит в мою сторону, всем своим видом давая понять, что я не её избранник. Партийный дедок бросит мне фразу: нельзя обманывать людей, я буду голосовать против вас! А соседский пацан и ещё несколько таких, как он, будут весь день, внимательно и осторожно держа под локоть пожилых людей, охваченные проникновенной заботой, водить их на избирательный участок, а вечером, не стесняясь, прямо у двери участка получат от одного из моих конкурентов несколько сторублёвок за проделанную работу.

Но были и приятные минуты. Усатый неунывающй мужичок с редким чувством юмора устроит в участковой комиссии скандал. Когда он предъявит свой паспорт для получения бюллетеня, председатель участковой комиссии, крупная крашеная блондинка с крысиным взглядом и хрипловатым мужским голосом, рявкнет на него:

– Гражданин, вы уже проголосовали. Досрочно. Вот ваша подпись.

– Заберите свои вшивые (он так и сказал!) двести рублей, я хочу переголосовать за ... – и мужичок назвал мою фамилию. – Совесть дороже. Я имею, как гражданин, на это право.

Права, конечно, никакого он уже не имел, и его увела милиция.

Но это будет ещё впереди. А сейчас я вышел в сентябрьский вечер. Непогода утихла, и на западе заманчиво синела, угасая, полоска прояснённого неба. Было холодно и тихо. Улицы загорелись огнями, под ногами скользил подстывший ледок. Я поднял воротник куртки, поправил на плече немного «похудевшую» суму. Мне было хорошо. Оттого, что заканчивался день, и я пойду туда, где меня ждут, что завтра будет солнце, и я обязательно попроведаю крохотный и нежный сиреневый цвет.

Но только я наметил путь домой, как из-за угла, обдав меня фарами, вынырнул большой чёрный джип. Он стремительно остановился в нескольких метрах от меня и мягко опустил дверные окна. В них показались две руки с сотовыми телефонами, снимавшими меня анфас и в профиль.

– Ахтунг, ахтунг! – прорезали мокрое небо сигналы и, отражаясь от рентрасляторов-тарелок, летели туда, где их ждали. – Он здесь, он здесь, выборы в опасности!

И мне показалось, что вся ноосфера над Россией пронзалась, точно магическая кукла, иглами-сигналами, летевшими со всех уголков страны, и кто-то, совсем незримый и незнакомый мне, передавал какие-то инструкции, давал советы, безумно хохотал, ругался матом, потешался. Ревели турбины самолётов, стучали на стыках рельсов поезда, бешено неслись авто, тратились миллиарды «деревянных» и «зелёных» ради одной цели – купить, обмануть, но победить. Кого?! И, скрытый от меня, некто – «ликом чёрен и прекрасен» – взирал на это через большой экран, в диком и безумном восторге потирая когтистые ладони.

Господи, да что ж это деется-то?!

Я поворачиваю и почти бегу под горку. Ноги сами несут меня туда, где у легендарной реки красуется, точно алебастровый цветок в подсветках, Николо-Иннокентьевский храм. Пусть я успею хоть к концу службы, но я должен пойти туда. Там будет наверняка вести службу невысокий и скромного вида батюшка, с аккуратной плешинкой на макушке и титановым стерженьком веры в груди. Он сердито посмотрит на меня за моё опоздание и от его суровости мне почему-то станет легко и покойно.

Я знаю, что тотчас, как я войду, перекрещусь на алтарь, сразу включатся два насосика. Один будет откачивать всю мерзость, накопившуюся в душе за прошедший день, а второй будет вливать в меня что-то пока не до конца мне понятное, но лучистое и благостное. Голоса на клиросе будут свиваться в тонкую золотую нить, лететь вверх, к кресту антенне, чтобы передать на небо сигнал ангелам о том, что мы ещё живы, и ангелы будут петь вместе с нами. Будет тускло и скромно светить лампада у Николая Чудотворца, но свет её, пронзая стены храма, будет лететь, перегоняя все мыслимы и немыслимые скорости во Вселенную, управлять голубыми и розовыми гигантами, потоками астероидов, метановыми реками и неведомыми нам цивилизациями. В храм!

P. S. Чудес не бывает, депутатом я не стал. А может, оно и к лучшему, а

• По ссылкам: часть 1, часть 2, часть 3.

• Расскажите об этом своим друзьям!