Цуберка. (Быль)

Каждое лето я старался приехать на каникулы к своей бабушке в Братск, который попадал в зону затопления будущего Братского водохранилища. Тот год не был исключением. На Ангаре доживали свой век колёсные пароходы на паровых машинах: «Лейтенант Шмидт», «Бессарабия» и суда с обязательными названиями «Карл Маркс» и «Фридрих Энгельс». Вот один из этих речных «лайнеров», шлёпая деревянными лопастями колёс, доставил меня к братской пристани на Заверняйке. Так называлась скала в конце села, подступавшая к самой воде, теперь покоившаяся под шестидесятиметровым спудом воды. За этой скалой Ангара круто заворачивала своё русло, поэтому, наверное, и прозвали скалу Заверняйкой. Каждый раз по приезде, подходя к родной калитке со старинным кованым кольцом, меня охватывало волнение. Железная защёлка звякнула, я вошёл во двор и в ту же минуту услыхал лай бежавшей мне навстречу собаки. Она выскочила из-за угла дома, остановилась и замолчала...

– Цуберка! – крикнул я, сияя.

Она узнала меня, бросилась к ногам, а потом, как Конёк-Горбунок, подпрыгивая на задних лапах, бежала впереди, «улыбаясь» ушами и глазами. Двор заметно постарел, за ним уже хозяйского присмотра нет. Скоро всех переселят, дома и заплоты, сделанные по старинке из плах, подожгут, исчезнет частичка самобытного деревянного зодчества. Сейчас вроде деревяшек не жалко, зато какое сооружение из бетона делается на Падуне! Это потом мы подумаем и с грустью будем вспоминать стройные деревянные ограды, сделанные без единого гвоздя. В давние времена всякое железо было на вес золота, а сейчас...

Вышла из сеней бабушка, она стала совсем маленькой, лицо распахнулось радостью, мы обнялись и зашли в избу... Расспросы, чаепитие, в душе праздник...

В сенях у самого порога сидела Цуберка и в открытую дверь наблюдала за нашим собеседованием. В избу она никогда не входила ни зимой, ни летом, если даже позовёшь. В нашем доме она появилась крошечным щенком. Её принесла сестра в картонной коробке из-под обуви. Она была почти чёрная, только «галстук» вокруг шеи, кончик хвоста и «тапочки» на лапках были белыми. Портрет дополняла тоненькая изящная белая стрелка на лбу. В общем, она была нарядной собакой. Цуберкой её прозвал дед; что означает это слово, не знаю до сих пор. Дед был белорус, надо думать, что это слово из белорусского языка. Собака выросла и оказалась надёжным сторожем. Она никогда не покидала свой двор, не шлялась по селу, как многие, вполне оправдывая свою дворняжью породу. Даже в дни собачьих свадеб «женихи» приходили на дом.

Через пару лет в Падуне выросла плотина, пришло время заполнения водой водохранилища, началось массовое переселение на новые места жительства. Это легко сказать – переехать. У каждого душа рвалась в клочья при мысли, что надо бросить родное место, где родились прапрадеды. Сосед бабушки попросил оставить собаку ему: он, дескать, переезжая, заберёт Цуберку с собой – зачем на пароходе вести собаку в такую даль? Бабушка согласилась, потому что своего угла в городе не имела, а как скоро решится квартирный вопрос, она не знала. Старики уехали, а через какое-то время покинул старый Братск и сосед. Умышленно ли, или по стечению обстоятельств, а может, она сама не захотела уходить от родного дома, но Цуберка осталась.

Однажды соседка приехала из нового Братска «последний разок» взглянуть на свою улицу, где были прожиты лучшие годы. К великому своему удивлению, она обнаружила единственное относительно уцелевшее строение – это дом стариков. Всё вокруг было сожжено, порушено, Братск горел, уходила целая эпоха. Соседка подошла к нашему дому и заглянула в выбитое окно. Среди разбросанных кирпичей и мусора лежала измождённая голодом Цуберка. Она была худа, как скелет, глаза слезились, и от постоянно текущих слёз образовались на мордочке тоненькие дорожки. Она плакала, как это делаем мы. Плакала, не понимая, за что её бросили люди, которым она преданно прослужила всю жизнь. Цуберка увидела знакомое лицо, шевельнула хвостиком в знак приветствия, но, обессиленная, не встала. Вода вплотную подошла к дому, подполье было уже полно.

– Цуберка, что ты тут делаешь? – запричитала сердобольная женщина. Она стала звать собаку, суетясь у окна. Цуберка пыталась встать, но ноги не слушались. Тогда соседка вынесла собаку на руках и дала что-то поесть. Она лёжа медленно ела, иногда пошевеливая кончиком хвоста.

Ни отсутствие людей, ни пожары, ни голод не заставили её покинуть родной дом. Она поела, ещё немного полежала, какие-то силы, видно, появились, и она встала.

– Ну, пойдём? – они пошли по бывшей улице в сторону Заверняйки. Цуберка едва плелась сзади, неслышно ступая, иногда останавливаясь, ложилась в тёплую дорожную пыль и виновато смотрела на свою спасительницу. Так они с множеством передышек добрались до автобусной остановки на Заверняйке.

Автобусы ходили редко. Каждый из пришедших был набит людьми сверх меры. Молодые люди подпирали едва открывающиеся автобусные двери, втискиваясь, а то и просто повисая, держались за что придётся. Попасть в такой автобус, да ещё с собакой, не было никакой возможности. Соседка пропускала автобус за автобусом.

Последний пришёл ничуть не лучше предыдущих. Соседка встала на подножку. Цуберка засуетилась, пытаясь пролезть сквозь густой частокол кирзовых сапог, но это ей не удалось. Она чувствовала, что появившаяся надежда на спасение уходит... Двери с визгом захлопнулись, автобус тронулся. Соседка повернулась и в узкую щель металлической двери увидела Цуберку. Та изо всех сил отчаянно бежала за уходящей надеждой, но долго бежать не смогла, упала в дорожную пыль, и больше её не было видно...

• Расскажите об этом своим друзьям!