ТРЕТЬЕ ДЫХАНИЕ. Отрывки из полевого дневника

Старая заброшенная дорога, проложенная зэками в сороковых годах, когда здесь в необитаемой долине реки Юдома на юго-востоке Якутии нечто секретное строили их серобушлатные отряды, отличалась от остальной тайги только чуть более низкорослым лиственничным подростом, упругим и колючим, вытянувшимся за прошедшие двадцать лет. Молодые деревца росли, плотно прижавшись друг к другу дымчато-серыми стволиками, и продираться сквозь них по узкой звериной тропе было сплошное наказание. Как тут проходят лошади с вьюками – совершенно непонятно!.. Впрочем, по сторонам этого мелколесья было ещё хуже – обтянутые рыжим и очень скользким от сырости мхом валуны, между которыми раскорячились колючие ветки кедрового стланика, совсем не подходили для прогулки. Недаром звери проложили тропку в мелколесье.

Данька плечом раздвигал упругие ветки, прикрывая одной рукой висевшую на груди неудобную коробку радиометра, другой – сжимая метровую, изогнутую на конце трубку индикатора, сильно смахивающую на хоккейную клюшку. В обязанности Даньки, кроме общих полевых обязанностей, входило измерение радиационного фона – через каждые двести пятьдесят шагов он обязан был записывать показания прибора.

День выдался пасмурный, волглый от сыпавшегося время от времени дождя, и Борис Сергеевич разрешил не вести пошаговый отсчёт, поскольку в такую погоду прибор всё равно безбожно врал. Но запаковывать его во вьюк – не велел, чтобы случайно не разбить продолговатую хрупкую лампу, которых и оставалось совсем немного. А идти предстояло ещё не одну сотню километров. Так что сегодняшний маршрут можно было считать пустым. Просто передвижение из точки А в точку Б. Но хоть хорошо – передвижение. Предыдущие два дня вообще просидели на одном из перевалов Станового хребта, пока Толя-конюх искал неизвестно куда запропастившихся лошадей. Впрочем, почему они запропастились — понятно – Толя просто забыл их стреножить, и они разбрелись в поисках корма. А мог их и медведь вспугнуть. Не зря же ещё накануне вечером Верка, рыжевато-бурая беспородная щениха, поочередно жалась ко всем, жалобно поскуливая и пытаясь заглянуть в глаза. Её чуткий нос давно уже ощутил близкое присутствие огромного беспощадного зверя и навёл смертный ужас на восьмимесячную поселковую бездомную собачонку, прихваченную отрядом не столько из жалости, сколько из практических соображений – собака, даже такая беспутная, как Верка, в тайге – это чуткий нюх и острый слух. Особенно она выделяла Даньку, по причине вполне практической – поскольку ему были вменены обязанности кашевара, и он чаще других подкармливал её. Однако сейчас люди делали вид, что не замечают собачьей тревоги. Да, сказать по правде, опасности особой и не было – ни один медведь не отважится напасть на отряд из пяти вооружённых людей. Да ещё и в конце июня, когда в тайге полно всякой другой менее опасной снеди. А о том, что люди вооружены, любому, даже и менее осторожному и чуткому зверю, издалека подсказывал резкий запах сгоревшего пороха из стволов и букет других ароматов, не менее тревожных для лесных жителей. А стволов было много: ну, во-первых, лёгонькая пятизарядная мелкокалиберная «тозовка» начальника полевой партии, невысокого, худого и очень подвижного Бориса Сергеевича, во-вторых – вполне серьёзный короткоствольный кавалерийский карабин Афони, бронзоволикого якута, профессионального охотника, нанятого в качестве проводника. В-третьих – двенадцатикалиберная двустволка промывальщика Васька. И, наконец, длинноствольный дробовик шестнадцатого калибра самого Даньки.

Толя – по причине сугубой косоглазости, ружей не признавал, но мастерски владел узким, по форме похожим на осколок стекла, односторонним якутским ножом, чем не раз восхищал Даньку. Впрочем, ножи в отряде, конечно же, были у всех – в тайге без ножа, даже хуже, чем без рук: ни толком костра развести, ни сбрую починить, ни дичину освежевать, ни консервную банку вскрыть…

Размышляя обо всём этом и случайно вспомнив о консервах, Данька затосковал: отряд вышел после лёгкого завтрака, как обычно, около восьми. На часовой привал стали после полудня. По банке говяжьей тушёнки на брата, галеты и крепкий чай со сгущёнкой – это, конечно, хорошо, но сейчас, судя по некоторой одеревенелости в ногах, дело шло к вечеру. Точнее трудно определиться из-за отсутствия солнца. А вместо обеда за всё это время – только один чай. То есть – короткая, минут на тридцать, остановка, костерок с ладонь величиной, прокопчённый многими привалами железный чайник, чай, в котором заваривался «горстью», банка сгущёнки на всех и несколько галет. В шестнадцать лет это совсем немного. Учитывая нагрузки… А потому при воспоминании о тушёнке у Даньки зверски засосало под ложечкой. Но тушёнка где-то во вьюке, а потому до полного привала лучше о ней не думать.

С трудом отогнав голодные миражи, Данька стал мечтать о том, как он будет рассказывать о своих летних приключениях однокурсникам… Вот, к примеру, как с медведем встретился неделю назад. Ни сейчас, ни потом Данька, конечно же, никому не собирался рассказывать о том ужасе, который обуял его при виде медведя… Но это, с его точки зрения, и вовсе никому неинтересно…

По правилу, заведённому Борисом Сергеевичем, никаких скидок на возраст Даньке не полагалось: сам напросился в экспедицию – сам и неси свой крест. Остальные рабочие хоть и были много старше его, относились к нему как к равному, и даже немного лучше, уважая за то, что вечерами у костра Данька частенько с удовольствием пересказывал книги, которые зимой поглощал в невероятных количествах…

***

Дневной свет слегка потускнел – значит, солнце где-то на закате.

Впрочем, летом в этих местах белые ночи, какие и ленинградцам не снились! Во всяком случае, темнеет только до жидких сумерек. Мелкий лиственничник, наконец-то, расступился, и тропа вывела отряд на берег неширокого ключа, заросшего кустами ольхи, голубики и болиголова….

На неширокой проплешине у воды Борис Сергеевич объявил привал. Лошадей привязали к деревьям и развьючили, в первую очередь распаковав палатку и баул с продуктами.

Данька расстегнул ремни радиометра, аккуратно пристроил прибор между узловатыми корнями лиственницы и отправился собирать хворост для костра, потом набрал хрустально-чистой воды из ключа. Через несколько минут весёлый огонь уже облизывал чёрные бока походного чайника и приличных размеров артельного котла –очельхина. Данька устало присел на изогнутый бараньим рогом корень старой лиственницы и стал подкладывать в бодро пляшущее пламя сухие шелушащиеся ветки. Дым, поплавав между деревьев, почти прямым столбом устремился в небо – к хорошей погоде, машинально отметил Данька, высыпая в котёл макароны из бумажного пакета. Подождал, когда варево хорошо прокипит, вскрыл охотничьим ножом пару банок тушёнки и тоже высыпал в очельхин. Через несколько минут нехитрое блюдо было готово.

– Борис Сергеевич, можно ужинать! – позвал он начальника, что-то торопливо записывавшего в походный блокнот. К этому моменту на поляне уже стояли две палатки, одна маленькая – для Бориса Сергеевича, другая побольше – для всех остальных. Стреноженные на этот раз лошади с хрустом драли жёлтыми зубами сочную траву у берега ключа. Верка крутила рыжим хвостом возле костра, ожидая своей порции.

Второй раз звать никого не пришлось – народ изрядно проголодался. Ели молча, пристроив алюминиевые миски между колен и лишь изредка перебрасываясь короткими фразами.

– Ну, давай, радиометрист, показывай – что ты там нарисовал – сказал Борис Сергеевич, откладывая опустевшую миску в стопку уже вылизанной посуды и прихлёбывая остывающий чай из зелёной эмалированной кружки.

– Ни вчера, ни сегодня я ничего не записывал – вы же сами разрешили, – откликнулся Данька.

– Да мне надо прежние записи посмотреть…

Данька пошёл к вьюкам, сложенным возле палаток, и, отыскав свой рюкзак, пошарил рукой в его боковом кармане, куда обычно перекладывал дневник с записями радиометрических данных. За почти месяц пути их скопилось достаточно – до ста записей в день, когда было сухо, а дожди этим летом были не так уж часто. Данька в тайне гордился порученной работой – ведь с помощью прибора он мог запросто обнаружить месторождение урановой руды! В местах, где радиационный фон был выше обычного, прибор начинал стрекотать, а стрелка под стеклом резко отклонялась вправо. Но, независимо от движения стрелки, Данька обязан был через каждые двести пятьдесят шагов записывать показания радиометра. За время пути попадались пару раз места, которые могли заинтересовать геолога. Время от времени Борис Сергеевич переносил повышенные показания прибора в свой полевой дневник, отмечая на карте точное местоположение аномалии, а у Даньки радостно ёкало сердце –неужели он сделал открытие! Но вот рассказывать кому-либо об этом он не имел права – весной перед экспедицией, после недельных курсов радиометристов, к ним в геологоуправление пришёл человек неопределённого вида и возраста, и, глядя холодными глазами на Даньку, предупредил: все сведения о показаниях прибора являются государственной тайной и разглашению не подлежат, и заставил расписаться в какой-то бумаге… На Даньку, ввиду молодости и крайней неопытности, этот визит какого-то особого впечатления не произвёл, но запомнился…

И вот сейчас он с ужасом осознал, что дневника на привычном месте нет! Сердце забилось чаще, а руки мгновенно стали противно влажными…

– Куда же он мог запропаститься?! – бормотал Данька, лихорадочно шаря в рюкзаке…

– Ну ты где там? – окликнул Борис Сергеевич.

– Я… Это… Того... Не могу найти, – проблеял Данька, выворачивая вещмешок.

–Та-а-к… – негромко протянул Борис Сергеевич. – И где же ты его мог оставить?

– Я… Я..., честное слово, не знаю!

– Шляпа! Растяпа! – у Бориса Сергеевича заходили желваки на впалых щеках, и даже длинный нос побелел. Он гневно сверкнул круглыми линзами очков:

– Ты представляешь – ЧТО ты потерял!!!

Данька стоял, понурившись, сгорая от стыда, машинально ковырял мох носком сапога…

– Так! Проверь ещё раз во всех вьюках! А если его нет – ты помнишь дорогу?

Данька молча кивнул, не в силах поднять глаза на начальника…

Через полчаса интенсивных поисков, к которым подключились все члены экспедиции, и даже Верка, принявшая всю эту суматоху за весёлую интересную игру, они убедились, что дневник действительно пропал…

Рабочие молча сочувственно поглядывали на Даньку, понимая, что потеря полевого дневника – это серьёзно.

– Так! Не нашёл, значит? – почти спокойно спросил Борис Сергеевич.

– Не-а…

– Разворачивайся и дуй по тропе! Дневник необходимо найти... Да ружьё не забудь!

Данька машинально взял прислонённую к стволу дерева свою одностволку, сунул в карман энцефалитки несколько патронов, снаряжённых жаканами и, свиснув Верку, торопливо двинулся по постепенно суживающейся тропе. Борис Сергеевич с тревогой посмотрел вслед удаляющейся мальчишеской фигурке.

– Шляпа! – С чувством произнёс он и, присев у костра, задумчиво задымил папиросой.

Данька торопился. С перепугу он даже забыл об усталости. Ноги как будто сами несли его, а взгляд лихорадочно шарил по тропе и вдоль неё – не лежит ли где выпавший дневник?

Тропа уводила всё дальше от лагеря, а заветной тетрадки всё не было видно. К счастью сумерки не становились гуще, только туман над влажными аласами слоился, напоминая о наступившей ночи. Усталости как будто и не было, не было и страха, даже не думалось о какой-то опасности. Молодость храбра и безрассудна…

А вот и знакомая полянка и чёрный круг кострища – здесь отряд пил чай перед последним переходом. Данька внимательно оглядел каждый кустик, каждую ямку. Дневника не было. Он ладошкой зачерпнул ледяной воды из ключа и двинулся дальше. Шагал

как-будто в полусне, внимательно вглядываясь в тропу. Ноги уже гудели, но думать об этом было нельзя. Тянуло присесть, отдохнуть. Но садиться тоже нельзя – не встанешь. Данька чувствовал это как-то интуитивно. Тайга научила его доверять неясным предчувствиям и интуиции… Он только жалел, что, торопясь, не захватил с собой хотя бы лепёшку, которые сам же день назад и пёк на костре.

Постепенно окружающее начало выделяться резче, приобретать цвет, стало светлее – короткая ночь пошла на убыль, поднявшийся ветер раздвинул облака. Часов у Даньки не было, да и нужды следить за временем тоже, он только отмечал эти перемены в природе.

Когда почти совсем рассвело, Данька подошёл к месту предыдущей ночёвки. Вот на тёмной траве светлые прямоугольники, где недавно стояли палатки, тщательно заложенное дёрном кострище… Он внимательно осмотрел стоянку. Дневника не было.

Данька устало присел на коряжину, которую вчера приволок Вася. Идти дальше не имело смысла – он хорошо помнил, что вечером просматривал записи, отмечая завышенные показания прибора.

Из-за горизонта ударили первые лучи солнца, окрасив розовым вершины ближайших гольцов. Ещё окутанная туманом тайга замерла в предчувствии наступающего утра, только негромко ворковал ключик, пробегавший по краю поляны и прятавшийся под тонкими ветками болиголова и голубики. Данька вздохнул и тяжело поднялся. Надо возвращаться. Он ещё раз на всякий случай осмотрел стоянку и побрёл обратно.

И, уже перешагивая ключик, вдруг увидел ЕГО. Не толстая книжица, словно дразня, покачивалась, распластавшись на тонких веточках над самой водой! Данька так и замер на раскоряку, боясь вздохнуть, спугнуть удачу, уронить в воду бесценный блокнот! Потом наклонился, осторожно поднял дневник, сдул со светло-серой коленкоровой обложки мелкий лесной мусор и тщательно упаковал документ в нагрудный карман энцефалитки… Вот теперь можно возвращаться! В этот момент яркий, какой-то необыкновенно праздничный луч солнца коснулся вершины высокой лохматой сосны, окрасил её в радостный оранжевый цвет!

Данька заторопился на базу. Ноги как будто сами несли его. «Интересно, какое это по счёту дыхание?!» – иронично подумал он, почти бегом направляясь по уже знакомой тропке. Теперь уже не было нужды напряжённо вглядываться под ноги, и, кажется, можно было вольно дышать, внимательнее рассмотреть места, по которым пришлось идти. Здесь была довольно широкая, пока ещё сумрачная долина, огороженная синими увалами гор, которые сейчас медленно освобождались от ночного тумана. Где-то недалеко неожиданно громко застрекотала кедровка. Данька прислушался – эта птица орёт, когда видит что-то незнакомое или опасное. И вдруг увидел, как из кустов метрах в ста показалась фигура человека. Афоня! – обрадовался Данька, – и заорал: – Иди сюда, охотник! Ты что тут делаешь?

– Начальник послал, сказал, чтобы оберёг тебя!

– Ладно, пошли домой!

Всю обратную дорогу оба молчали. Только один раз, когда присели передохнуть на берегу безымянного ключика, Афоня сказал:

– Начальник шибко волновался, когда ты ушёл. Очень задумчивый был. Потом меня послал. Сказал, чтобы я тебе на глаза не попадался. А ты ходко шёл – настоящий таёжник!

Данька смущённо потупился от неожиданной похвалы обычно немногословного охотника.

– Да ладно, чего там!

Дальше шли молча – на ходу и в обычном маршруте не слишком-то поговоришь. Усталость постепенно наваливалась на плечи, стягивала путами ноги. Афоня шёл впереди вроде и не торопясь, чуть вразвалку, как-то по-особому переставляя кривоватые ноги в стоптанных летних унтах, но догнать его было не так просто...

Новый день разгорался всё ярче, обещая жаркую ясную погоду…

К полудню они вышли почти точно на базу, ещё едва ли не за километр учуяв дым костра. Даже издали было видно, что весь отряд сгрудился возле живого огня. Данька поднял ружьё и выстрелил в небо.

– Ого-го-го! – завопил радостно и чуть не бегом, насколько позволяли изрядно убывшие силы, потопал навстречу расцветавшим улыбкам. Даже Борис Сергеевич, хмуро улыбнулся, отводя глаза.

– Нашёл?

– Конечно, нашёл! – Данька гордо вынул из нагрудного кармана заветную книжицу.

– Иди, поешь!

Только сейчас Данька по-настоящему почувствовал, как проголодался, и без лишних слов присел у костра, навалил из очельхина полную миску макарон с мясом, оставшихся от ужина, потом с удовольствием, чуть не одним махом, выдул большую кружку густого настоявшегося чая, щедро разбавленного сгущёнкой. Оглянулся – начальника нигде не было видно.

– Где Борис Сергеевич?

– Вверх по ключу пошёл, – отозвался Толя, чинивший конскую сбрую возле костра. – Всю ночь не спал. Шибко молчал. Сказал, чтобы ты шёл за ним.

Данька неохотно поднялся…

Борис Сергеевич сидел на невысоком бережку метрах в ста от лагеря, курил, задумчиво глядя в негромко журчащую воду. Услышав шаги, поднял голову, похлопал ладонью по примятой траве. Данька молча опустился рядом. Потом сказал:

– Ну, я же нашёл его…

– Да помолчи уж! – устало вздохнул и добавил, – сын…

Данька молча прислонился к теплому плечу отца…

ЖЖЖ

Встреча

В то утро, едва успев вылезти из нагретого за ночь, уютного спальника, ещё ёжась от резкой утренней прохлады, Данька услышал ворчливый голос Бориса Сергеевича, за что-то отчитывающего конюха Толика. Впрочем, «за что» – сообразить нетрудно, Толик был не только косоглаз, но и фантастически рассеян и, как бывало не раз, забыл стреножить лошадей. Воспользовавшись неожиданно образовавшейся свободой, лошадки после нелегкого трудового дня, естественно, отправились искать травку, не особенно заботясь, что их отсутствие может кого-то обеспокоить. А вот теперь утром их предстояло искать, а Толику выслушивать гневную речь начальника… Если б только это…

– Даниил! – это голос начальника, – помоги этой шляпе найти лошадей! А то мы до вечера не двинемся!

– Ладно! – Неохотно буркнул Данька, глотая оставшийся с вечера холодный, настоявшийся до черноты чай. – Иду! И стал торопливо натягивать куртку-энцефалитку.

«Шляпа» – это серьёзно! Дело в том, что, несмотря на более чем тридцатилетний полевой стаж и опыт общения с самым разным, в том числе и уголовным контингентом, Борис Сергеевич мат в обиходе употреблял крайне редко, у него и без этого был достаточно богатый словарный запас. Припечатает так, что не отмоешься! Но прибегал он к этим выражениям только по особым поводам. «Шляпа» – это не крайний случай, но… лучше не нарываться…

Данька обошёл по кругу стоянку, вглядываясь в следы подкованных копыт. Лошади, скорее всего, далеко не ушли – тайга здесь глухая, медвежья, а лошадь – животное сообразительное и добровольно попасть косолапому на обед точно не согласится. И обоняние у неё – дай Бог каждому, за версту учует безжалостного хозяина бескрайней чащи!

Вот цепочка неясных следов потянулась к зарослям жимолости. Там, среди кустов, сочное разнотравье и видно, что лошадки здесь знатно поужинали – трава местами выщипана до проплешин.

– Где-то недалеко они! – утешил себя Данька, очень надеясь на это…

Впереди послышался хруст то ли веток, то ли выдираемой с корнем травы. Данька чуть не бегом, насколько позволяли тонкие, стального цвета и такой же упругости мелкие лиственнички, ринулся на этот звук, уже воображая победную реляцию, которую он преподнесёт начальнику… Однако, отбросив последнюю ветку, перекрывавшую тропу и скрывавшую, по его разумению, беглянок, он резко затормозил – у разлапистого куста жимолости, стоя на задних лапах, обедал приличных размеров медведь. Передними лапами он наклонял ветку и, захватив её пастью, с хрустом обрывал вместе с листвой гроздь продолговатых сизых ягод, небрежно сплёвывая листву и мелкие сучки. Всё это замерший Данька увидел как бы в замедленном кино. Первым его порывом было кинуться со всех ног за кусты, за деревья! Но ноги как будто одеревенели, а в следующий миг где-то на уровне инстинкта вспыхнула мысль – бежать нельзя! Об этом много раз он слышал от опытных промысловиков. И он медленно, очень медленно сделал шаг назад, потом второй… Услышав шорох, зверь насторожился, замер. Чёрная кирзовая пуговица носа нервно подергивалась, с уголка пасти капала слюна. Он подслеповато уставился на Даньку, не проявляя никаких агрессивных намерений. Данька сделал ещё один шаг назад, потом засеменил всё также задом наперёд, не решаясь оторвать взгляд от медведя. И когда ему показалось, наконец, что его отделяет уже достаточное расстояние от страшного зверя, развернулся и кинулся со всех ног к лагерю… Да, пожалуй на занятиях по физкультуре он таких результатов не показывал! Во всяком случае, защитного цвета брезентовые борта палаток показались подозрительно быстро… Данька буквально выпал из кустов на полянку около костра.

Васёк и Афоня замерли с кружками в руках.

– Ты, это – чего?! – хором просипели спросонья.

– А-а там, там!.. – не в силах выровнять сбитое дыхание, Данька хватал ртом воздух. – Там – медведь! – наконец выплеснул он.

– Где?! – хором откликнулись чаёвники. Не прошло и минуты, как они с ружьями в руках уже неслись в ту сторону, откуда появился Данька.

– Показывай дорогу! – крикнул Васёк, на ходу переламывая двустволку и загоняя патроны в казённик…

Медведь, естественно, ожидать расправы не стал, и, когда взмыленные охотники примчались к приметному кусту, его и след простыл. Охота не задалась. Времени на выслеживание зверя и погоню не было. Да и в мясе сейчас не было особой нужды. А летняя шкура ни на что негодна. Утешив себя этими размышлениями, охотники вернулись в лагерь. А тут и лошадки подоспели. Учуяв хозяина тайги, они сами сообразили, что рядом с людьми безопаснее…

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!