Такие дела, брат… любовь… (часть 5) |
07 Марта 2022 г. |
Глава из сборника «Прошлым веком в Иркутске: 90-е Коллектив АИСТа (1992). Верхний ряд (слева направо): Нина Горпинченко, Олег Житов, Татьяна Горбачевская, Евгений Старновский, Андрей Амосов, Андрей Василовский, Алексей Елизарьев, Евгений Лысенко, Иван Иванов, Надежда Зайцева, водитель Дима.
Итак, пришел декабрь. Вместе с ним пришла новая головная боль. Хорошая студия начинает готовить новогоднюю программу летом. Ею занимаются лучшие творческие силы, это – праздник! Сначала долго обкатываются идеи, потом напряжение нарастает, к декабрю уже всех лихорадит, потому что, как всегда, что-то не готово, что-то надо переснимать, кто-то не может прийти и надо чем-то заменять… В общем, это – итог и показ творческих возможностей одновременно. Нас начало лихорадить сразу, без предварительных ласк. Расшибись, но в новогоднюю ночь мы должны были быть в эфире! Мы начинали и заканчивали день спорами и обсуждениями. Любые попытки по привычке написать сценарий наталкивались на жесткое: «Байда!» от того или другого участника обсуждения. Потом кто-то, мне кажется, Дорохин, но я не уверен, произнес: «Нужен не сценарий, нужна концепция! Нужен дух и нужен стиль, остальное сделаем». Он сказал эту мудрую вещь и укатил во Францию: туда поехали «Пилигримы» и им нужен был оператор. Так что Юрка на время от процесса отскочил, оставив все на Каблука. А концепция, которая родилась, сводилась к короткому: «Снимаем все! Пусть будет джаз!» Тогда же в аистовский обиход вошло слово «дурка». Вошло и прочно прописалось. Дурка – это все то, что не попадает в обычное представление о сюжете, о вещи: абсурд, но абсурд веселый и не скучный. Все начали дурковать как могли и умели. Материалы снимались каждый день. Каким образом мы будем объединять их в программу, было вообще непонятно. У меня, во всяком случае, редеющие волосы вставали дыбом. К середине декабря вернулся Дорохин. Привез много снятого из Франции. Кое-что вошло в нашу новогоднюю программу: лишний кусок лимона в солянке не помешает. Перед самым Новым годом, уже в двадцатых числах, нам пришла в голову очередная суперидея – поскольку год Козы сменял год Лошади, мы решили снять символы этих лет живьем. С конем особых проблем не было – у Каблучка с Юркой на ипподроме связи были крепкие. А вот козу пришлось искать. И мы ее нашли! Рано утром мы на своем автобусе (о нем потом расскажу отдельно) приехали на какой-то остров на Ушаковке в районе Копая. Там тетка держала несколько коз и одну сдала за умеренную плату нам в аренду на день. Коза была противная, пыталась бодаться и убегать, но мы ее усмирили. Потом мы водили коня и козу по бульвару Гагарина, по скверу Кирова и, как апофеоз, решили завести их в здание мэрии. Как сейчас помню круглые глаза милиционера на вахте, когда мы ввели в вестибюль (благо, был выходной!) козу на веревке и коня под уздцы. Идея неостановимо развивалась: было решено привести обеих скотин на третий этаж в комнатуху Марфина и там уже снять сцену передачи вахты Лошади Козе. Милиционер нам препятствовать не стал, но стал препятствовать конь. Если козу мы общими усилиями по лестнице втянули, то большой символ наотрез отказался подниматься по ступеням. Он ржал и отмахивался. После того как он попытался кого-то лягнуть, от гениальной сцены пришлось отказаться. А потом забастовала коза: мало того, что она успела нагадить по всему коридору третьего этажа, она же наотрез отказалась садиться за монтажный стол U-maticа, хотя мы пытались ее пристроить и так, и эдак. Съемки пришлось свернуть и развести животин по зимним квартирам. Я брал на эти съемки своего сына – шестилетнего Степку. Он очень впечатлился процессом. Позже он рассказывал бабушке, что у папы очень трудная работа: если коза еще ничего, то коня водить ну о-очень тяжело! В общем, дня за три до Нового года на монтажный стол Коли Марфина попала бочка винегрета на разных кассетах: твори, твоя очередь! Понятно было только с началом программы: если у всех в стране на экранах был Горбачев, то в нашем эфире горожан поздравлял Борис Александрович Говорин. А вот что дальше? Коля три дня жил за монтажным столом. Ночевал он там же, на стульях в кабинете Якубовского. Поскольку такое уже бывало, Владимир Викторович утром заходил в свой кабинет осторожно, старался не шуметь и, если не было назначено совещание, давал Коле доспать. Утром тридцать первого мы с Иваном приехали к Коле, чтобы помочь завершить процесс. Программа была смонтирована наполовину, еще валялась куча непристроенного материала. Весь день мы просидели за столом. Коля даже в какой-то момент, выйдя в коридор, сполз по стенке – недосып и напряжение привели к обмороку. Мы его реанимировали лошадиной дозой кофе и маленькой порцией горячительного. Часам к восьми вечера мы закончили. Процесс происходил таким образом: «О, а давай сюда вот это присобачим!», «Нет, сначала вот это, а потом уже – это!»… Наконец Иван взял смонтированную кассету, сунул ее за пазуху, ближе к сердцу, и повез ее на ОРТПЦ, чтобы отдать из рук в руки эфирщикам. Мы с Колей тоже двинули по домам. В 12 ночи на 11-м канале в эфире появился Борис Александрович, а потом пошла большая ДУРКА! По-другому нашу программу назвать было сложно. Такого вы точно больше нигде и никогда не увидите… Мы идем по взлетной полосе… Лихой 91-йНаступивший год и вправду стал лихим: и в смысле скорости развития событий, и по количеству общественных потрясений. Но январь был тихим и сонным, хотя страна еще не отдыхала по десять дней, но все равно общая расслабленность после праздников присутствовала: все нехотя готовились к новому годовому витку… Поэтому есть время немного рассказать о бытовой стороне жизни студии. Транспорта у нас сначала не было никакого. И вообще с ним в городе было плохо: у чиновников, кому положено, были персоналки, в организациях были служебные машины, остальной народ передвигался автобусами, троллейбусами и трамваями, а кто посостоятельней – на такси, которое тоже вызвать было проблемой. Между тем, какое-то средство передвижения было остро необходимо: на съемки пешком с аппаратурой и светом не попрешь. После мытарств с выпрашиванием транспорта у заказчика, у каких-то чиновников Иван умудрился договориться в ИПОПАТе, где он долго работал до журналистики, с арендой автобуса. Оказалось, что арендовать на день автобус выходило гораздо дешевле, чем пару раз съездить куда-нибудь на такси (парадоксы советской экономики!). И наша дружная команда, когда все вместе, а когда частями, рассекала по городу на обычном рейсовом автобусе – желтом ЛИАЗе. Автобусов в городе и так не хватало, людей на остановках всегда была тьма, и нас, наверное, тихо ненавидели, провожая глазами пустой автобус с несколькими пассажирами. А куда нам было деваться? Это потом, когда немного обжились, «Круиз» иногда выделял нам микроавтобус, а со временем мы стали арендовать водителей с личными автомобилями. Там тоже случались казусы: однажды некоторое время у нас проработал на своей «Волге» одноглазый мужик – то есть на вид оба глаза у него были на месте, но когда он пару раз чуть не грохнул группу в авариях, выяснилось, что один глаз у него нерабочий. А первое время АИСТ гарцевал на автобусе. Бывало, что в какой-то относительно свободный день мы всей командой выезжали на нем за город. И однажды весной застряли в леске за Солнечным, на месте нынешнего «Гринлэнда». До трассы толкали эту бандуру всей толпой – грязные, усталые, но довольные. Такой тимбилдинг по-русски… Еще одна сторона нашей повседневной жизни – самоснабжение. Не в смысле что-то добыть для работы, а в смысле чем накормить и во что одеть семьи. Деньги нам платили, и деньги неплохие, но в то время что-то купить в магазинах было практически нереально. Либо надо целыми днями рыскать по городу и искать, где что выкинули на прилавок, а потом стоять в дикой очереди, либо как-то выкручиваться. Поэтому негласной обязанностью каждого было искать что-нибудь и договариваться о покупке на всех. А нужно было все: чай, кофе, табак, консервы, любые продукты… Да не было того, чего не нужно было бы. У кого-то находить получалось лучше, у кого-то хуже, но, в общем, как-то мы все выживали и семьи кормили, несмотря на то, что до вечера пропадали на работе. Гением по части достать был Валерка Почекунин (он еще был не в штате, но постоянно тусовался у нас, поскольку на радио освещал работу городских властей). Как-то раз он смог привезти аж целую коробку болгарских сигарет «Опал», не знаю, сколько в ней было блоков. Но на фоне общего табачного голода мы пару месяцев были королями. Сережа Филипчук как-то договорился с братьями Истомиными, и нас пустили на базу «Посылторга»: они оптом торговали с Китаем. И мы все набрали пуховиков, шапок, чего-то еще – это мужики. Девчонки тоже что-то выбрали. В общем, приоделись. Беда была только в том, что все пуховики были одного фасона и одного цвета: длинные пальто с капюшоном темно-болотного оттенка. То же самое с шапками – замша с норкой была только коричневого или серого цвета. В общем, АИСТ долго выглядел как интернат на прогулке… Досуг наш тоже разнообразием не отличался. Отдыхали мы все в то время по-простому. Вечером после работы вопрос, куда пойти, обычно не вставал. Если не надо было срочно домой, а домой, как правило, никому было не надо, – мы жили работой и общением до и после работы, – мы дружно отправлялись в Дом актера. Рестораны мы не любили – во-первых, их было мало, все они были еще советские с соответствующей кухней и обслуживанием, во-вторых, публика там гуляла особого сорта – торгаши и разного рода темные личности. А Дом актера был единственным местом в городе, где могла собираться творческая или близкая к оной братия, не опасаясь получить виноградной кистью по морде. Как-то все там уживались достаточно дружно: актеры, художники, журналюги и прочие «творцы». Мы привыкли к этому еще с тех пор, когда «Приангарье» всегда выигрывало в апреле премию по лучшему освещению противопожарной обороны. Каждый год назначался дежурный по премии, которому майор Валера Толстов, ответственный за пропаганду у пожарных, выписывал целых 40 рублей. И редакция дружно осваивала эти средства в баре Дома актера. Здесь и с рублем в кармане можно было сидеть целый вечер – всегда находился кто-то, у кого есть два, а то и три рубля. Буфетчица Эля – для нас, конечно, Эльвира, – всегда что-то наливала и выдавала салатики или бутеры на закусь. Конфликты случались очень редко: что особо делить журналистам, актерам и художникам? Но иногда все же случалось… Как-то зимой сидели мы половиной аистовской команды после работы, часиков в девять, в Доме актера. Народу было много, всем чего-то срочно было надо у буфетной стойки. И вроде бы мы не поделили очередь с очередной партией из ТЮЗа. Драмтеатр и музтеатр обычно вели себя корректно, а ТЮЗ мог и побарагозить. Помню, что был среди этой партии один мелкий паренек – может быть, актер, а может, и рабочий сцены, – который ну очень дерзил и сильно настаивал на том, что это Их Дом, а всякая шушера приблудная может и подождать. На что был вежливо отодвинут Иваном из очереди и митинговал где-то сзади. Посидели мы, поговорили: там много было знакомого народа из «Молодежки» и Драма. А когда собрались домой, то на крыльце нас ждала сплоченная компания обиженного ТЮЗа. Ну, слово за слово, потом по столу… Из всей следующей сцены помню, что на Иване повис этот мелкий бультерьер, который меня ниже на голову, а Ивана на все две с половиной. Иван отмахивается, тот падает под окна в сугроб, но подпрыгивает и снова повисает на плечах. Глупо как-то, мы же братья. В общем, мы их вразумили, но пить за мир отказались и пошли. Остановились на углу «Кривой линии партии» (так называли дом на Ленина, где жила и партийная номенклатура) наискосок от памятника Ленину. Под фонарями светло, снег искрится… Всем нам в разные стороны, и остановки, соответственно, в разных местах… Вдруг догоняет нас Лешка Шманов (я с ним был знаком, нас помреж Люда Лескова летом познакомила) со словами типа «Ну, молодцы…» А Володя Голубевский, то ли еще не остывший после боя, то ли просто желающий продолжения, кричит ему: – А тебе че здесь надо?! Лешка, оторопев, отвечает ему: – Я не актер… Я – поэт! – Ах, ты по-э-т!!! – повышает тональность Вова и заряжает с правой. Лешкины ноги мелькнули мимо меня. Мы с Серегой Коптиловым помогли ему выбраться из сугроба. Очки, конечно, никакие… Ну, поизвинялись искренне. Володя больше всех, потому что ошибку осознал: все-таки поэт – это как бы не актер, а почти журналист. Леша извинения принял, и расстались по-доброму. Это была единственная стычка в Доме актера за все время, что мы его посещали… А потом появился Дом журналиста на улице Сухэ-Батора. Там тоже открыли бар с доброй Тамарой Ивановной за стойкой, и мы чаще стали бывать там: он был нам во всех смыслах ближе.
|
|