Рыбацкое счастье |
30 Августа 2020 г. |
О том, как снимался этот фильм сценариста и режиссёра Владимира Эйснера, рассказывает оператор фильма Евгений Корзун. Без студииМы помним, что 90-е годы были, мало сказать, тяжёлые – наши государственные деятели (теперь фамилии некоторых стали нарицательными) с помощью заокеанских «друзей»-партнёров обрушили экономику страны, развалили армию, остановили производство всего, росла инфляция, взлетали цены на продукты и товары народного потребления, начались народные волнения. «Друзья»-советчики и их помощники российского разлива ждали развала страны, для этого было сделано всё. Да и сейчас, кажется, многие взялись бы помогать расшатывать и разваливать страну. В такие времена людям не до кино. Нормальному человеку в голову не придёт заказать фильм, когда в стране массовая безработица, нависает всероссийская катастрофа. У людей стояла задача выжить, как-то прокормить семью, у населения работы становилось всё меньше, заработки таяли. Разные слои общества – врачи, учителя, рабочие, служащие разных сфер бросились в торговлю, возили шмотки чартерными рейсами из Китая и перепродавали в России. Вспоминаю об этом времени как о пожаре, наводнении или землетрясении, как о всеобщем несчастье. Каждый день приносил негативные известия, просвета не предвиделось… Мы с режиссёром Володей Эйснером ушли из «Восточно-Сибирской студии кинохроники» на вольные хлеба. Хорошо, что у нас для работы был телефон, что по тем временам являлось большой удачей, была новая машина, съёмочная аппаратура и неуёмное желание работать. Мы писали заявки на фильмы в Москву, в Госкино и, на удивление, некоторые проходили. Если бы не эти удачи, не знаю, что с нами было бы. Решили как-то поехать на Байкал, на остров Ольхон, на разведку. Стали готовиться. День отъезда выдался ненастным и холодным, с низкими угнетающими облаками, не предвещавшими никакой надежды на просвет. Ночью шёл мокрый снег, превратившийся в студенистую жижу. Мы пришли в гараж, стали загружать машину. В это время в соседний гараж пришёл наш коллега. Я не забуду его лица и устремлённых на нас глаз, которые выражали сожаление за нашу жизненную близорукость, когда мы рассказали ему о цели нашей поездки. О каком кино можно сейчас думать и вообще, как можно в наше время на что-то надеяться? Кому нужно сейчас документальное кино? Все думают, как дожить до завтрашнего дня. Телевиденье показывает, как шахтёры стучат касками, требуя выплаты зарплаты. В стране содом и гоморра. Вслух он ничего не сказал, только смотрел на нас с сочувствием и непониманием… В Хужире ещё на последнем издыхании работал рыбзавод, по Малому Морю Байкала ходили рыбацкие боты, промышляли омулька. Наперёд скажу, что тогда уже чувствовалось, что рыбному промыслу скоро придёт конец. Сейчас, двадцать четыре года спустя, правильность своих тогдашних ощущений подтвердилась: промышленный лов омуля запрещён, его попросту кончили. Я мог сравнить нынешние уловы с теми, что видел в хронике нашей студии. Оператором студии Алексеем Белинским были сняты рыбаки-колхозники, которые артельно, вручную, тянули из Байкала тяжёлые неводы. Омуля из мотни выгружали черпаками-факами, в большие вёсельные лодки-доры. Его добывали тоннами, а не как сейчас – килограммами. К девяностым годам складывалось так, что жизненные ресурсы региона бесхозяйственно или мало контрольно уничтожались. Нещадно вырубался лес (да сейчас этот процесс продолжается), падал уровень воды в реках, заканчивался рыбный ресурс на Байкале. Построенный на берегу Байкала целлюлозно-бумажный комбинат являлся крупнейшим источником загрязнения озера. Он отравлял ядовитыми отходами чистейшие воды, казалось, Россию покинул разум. Что-то мы долгое время делали не так… Зашли в контору к директору, поговорили, хотелось найти бывалого рыбака. Интуиция подсказывала, что надо говорить о простом русском человеке-труженике, на плечах которого всегда стояла страна. В добрые времена она никогда не опиралась на чубайсов и им подобным, такие могут только разорить, продать, лично обогатиться. Когда такие люди пробираются к державному рулю, всё разрушается. По приезде на Ольхон природа, словно извиняясь за своё поведение накануне, встретила нас солнцем, красотой и удачей. Нам директор завода, не задумываясь, предложил: – Снимите Алексея Николаевича Куржумова, лучшей кандидатуры вы не найдёте… – А что он за человек? – Не буду вам описывать, он хороший рыбак, человек с философской жилкой, конечно, не без недостатков, в общем, поговорите с ним сами. Он вам, думаю, понравится… Познакомились. Алексей Николаевич был невысокого роста, прихрамывал и ходил с тросточкой, любил принять на грудь рюмашку-другую… В этом он себе никогда не отказывал. Говорил замечательно, с рассуждениями и выводами собственных мыслей. Никаких глупостей мы от него не слышали, всё по делу, обоснованно и своеобразно. Молодые люди в бригаде звали его дядей Лёшей. Так родилась тема фильма.
*** Мне хочется познакомить читателя с подлинными словами, произнесенными Алексеем Николаевичем в нашем общении, иначе не будет ощущения его движения души. Общение с ним было простым и лёгким, немного затрудняло общение то обстоятельство, что его жена Екатерина Тимофеевна приняла нас не сразу, можно сказать, вовсе не хотела принимать, даже высказала в наш адрес несколько колких слов. Екатерина Тимофеевна и Алексей Николаевич Куржумы Её можно понять: приходят какие-то чужие люди из незнакомого мира, снимают то, чего не надо бы вообще на люди выставлять. Например, сняли в огороде короб с пустыми бутылками, содержимое которых без особого труда осилил её муж. Правда, это лишь малая толика выпитого, наверно, такой же короб можно было набрать из той посуды, которая была осилена за пределами дома. Ну, к чему это? А этот сидит и всё им выкладывает, что ни спросят – пожалуйста, во всех подробностях. Ну, как это можно терпеть, когда не только «сор из избы», а вообще всё на свете напоказ, хоть бы помолчал, постеснялся. Поёт им какие-то немыслимые песни, артист нашёлся! А с их стороны какая-то беспардонность – расскажи им про то, про это, а он всё выкладывает, старый дурень… Этого ей было не понять. Без эпизода «рыбак дома» нельзя было обойтись никак. Мы попали в усадьбу к нашему герою. Снята сцена, где Алексей Николаевич сидит на своей койке в зимовье – это небольшой домишко во дворе усадьбы, такая деревенская подсобка. Там он плёл омулёвые сети, занимался своими делами, летом спал или отдыхал после работы, общался со своими гостями. Тесновато, даже осветительный прибор пришлось поставить на улице около окна, свет проникал через небольшое оконце. Володя спросил у Алексея Николаевича, какие песни любит. А он вдруг во весь голос, громко, как запоёт… Я такой песни-то никогда не слыхивал. Там на путя а..ах село бальшо..ое, – колокольчик зазвенел. А там ещё о..о прошёл брадя а..ага – незнакомый человек, Да ты отку..удыва, брадя..ага, из котора..аю тюрьмы, Да я с тюрьмы..ыы, из Ленингра..а..да, лет двенадцать отсидел… – Вот такие песни отец пел, видимо, мне по наследству достались, – признался Алексей Николаевич, – без песен жить не могу! Я могу и совремЁнные, но у меня мотив, конечно, не подходит к артистам… Тут в наш разговор вмешалась жена Алексея Николаевича – Екатерина Тимофеевна, в простонародье баба Катя. Она убирала со стола за невысокой дощатой перегородкой. – Артист тоже мне нашёлся, распелся… Алексей Николаевич продолжал нам рассказывать, пропуская мимо ушей замечание жены. – Я и про и Катю, свою жену, сочинял песни, – потом поправился, – про Екатерину Тимофеевну. Баба Катя отпарировала: – Про себя сочиняй, неча про Катю. Чё слушать всякую ерунду, потому что если вспоминать, много чего было всего… Алексей Николаевич неторопно рассказывал дальше, не останавливая своей работы. – Сейчас бы надо жить со старухой – здоровье упало, – искренне посожалел Алексей Николаевич, – много, видать, спешили, а спешить не надо, – рассуждал Алексей Николаевич, – нам скорее надо, а я особенно был скороматный, обедать сяду, мне пять минут и готово, – потом рукой провёл по пояснице и добавил, – спина болит. – Он отложил в сторонку челнок с ниткой, связанную омулёвую сеть, взял стоящее рядом полено. – Я так его под поясницу подложу, вот так лежу на нём минут двадцать, пятнадцать ли, – он подсунул полено под поясницу и лёг на него, – отойдёт маленько, поднимаюсь да опеть работать. А этот «инструмент» опеть сюда кладу, «инструмент» мой. Вот таким образом. Сидеть не могу никак, хоть меня заставляй. Сидеть не могу, ходить не могу и плохо вижу – вот в очках. А без работы не могу никак. Ой, не могу! Меня кто-то сзади понукат: делай, делай! А если я шевелюсь, то кажется, что мне здоровья больше. Алексей Николаевич просчитал сплетённые ячейки сети, едва шевеля губами, и продолжил рассказывать: – Мы с ней ни разу не фотографировались вместе, чтобы рядом. У нас есть совместный портрет: её фотокарточка в молодости и я в молодости. Фотографисты сделали нас вместе, а так, чтобы сняться вместе, – нет. Не любила в жизни сниматься… – И не собираюсь с тобой сымацца, хоть убей, не буду. Ты лучше расскажи про невест, чё скрывать. – Невеста ты одна у меня была… – Как это одна? – в голосе Екатерины Тимофеевны прозвучал не только вопрос, но и удивление пополам с возмущением. – Это тебе кажется, – спокойно определил Алексей Николаевич, – всю жизнь ты была у меня одна… В ответ сердито хлопнула дверь, стало тихо. Женское сердце Екатерины Тимофеевны, видать, не выдержало мужева лицемерия, и она ушла. – Ушла? – спросил Алексей Николаевич. Володя подтвердил, мол, ушла. – Невесты было три! – помолодевшим голосом хвастнул Алексей Николаевич. Видно, что вся хворь на секунду отступила, Алексей Николаевич почувствовал себя женихом! – В один день можно было сыграть две свадьбы! Я привёз Катю, а с другой тоже договорился, та меня ждала. – Нехорошо сделал, – шутейно пожурил Володя. – Поехал в гараж ставить машину, а там она и её компания ждёт меня. Я сказал: «Нет»… Было нехорошо, – он немного подумал и отозвался добрым голосом о той отвергнутой невесте, которая ждала его в гараже. – Та хорошая женщина была – колхозница, и моя Катя тоже колхозница, но факт в том, что я полюбил Катю больше, чем туё. Катя – моя доблесть, любовь, моё счастье! Я что-то не встречал пожилых мужиков, проживших простую деревенскую жизнь, чтобы они выражали свои чувства поэтично и не на показ, а потому, что так чувствовали и думали. У Алексея Николаевича это исходило из души само собою, без всякой позы. Байкальский берег, весна. После ремонта рыбацкий бот спускают на воду. Событие почти торжественное. Вся рыбацкая бригада во главе с Алексеем Николаевичем на берегу, впереди летняя путина. Бульдозер своей «лопатой» упёрся в нос бота и тихонько сталкивает судно на воду, и вот оно покачивается наплаву! Алексей Николаевич снял шапку и осенил себя крестным знамением. Потом бригада у самой воды расселась вокруг импровизированного «стола», сделанного из подобранного на берегу ящика. Событие – «спуск бота на воду и начала путины» грешно не «обмыть». Вообще, у русских нет такого обстоятельства, чтобы хоть какое-то исполненное дело не было обмыто. Режется закуска – ядрёная луковица на четыре части, всем по очереди разливается в эмалированную кружку водка. Выпивка всегда располагает к рассуждениям о политике, любви, смысле жизни, о предстоящей путине. Алексею Николаевичу среди его молодых коллег в рассуждениях равных нет. С кружкой в руках обращается к соратникам по ремеслу. – Люблю ходить по морю. По морю не плавают, а ходят, плавает только говно, а мы ходим. Мы этим морем берём жизнь. Конечно, море забирает много здоровья, но даёт нам жизнь, даёт дух! Мы от этого получаем деньги, кормим детей, растим внуков и сами питаемся. Он выпивает свою чарку, потом как бы продолжает недосказанное: – Первое счастье моё было, когда я женился, второе счастье – родился сын, третье счастье – купил мотоцикл «Планета-2», во это было счастье! Потом машину – это уже не то дело. Я всю жизнь пропил, проиграл, а факт в том, что ещё охота! Фильм о байкальском рыбаке, незаурядном, можно сказать, талантливом человеке Алексее Николаевиче Куржумове снимали почти год с перерывами, дожидаясь нужной натуры. Эти эпизоды снимали весной и летом, а впереди нас ждал зимний фрагмент с подлёдным ловом. На байкальском льду без брезентовой палатки с печкой долго не протянешь. Северный ветер Баргузин прошивает насквозь до костей, но в палатке, словно в избе. Топится небольшая печка-железка. Алексей Николаевич сидит над лункой, выбирает невод, освобождая его от попавшейся рыбы. Улов, по старым меркам, никудышный, но с таким положением уже все смирились, есть что есть. Алексей Николаевич всегда находит что сказать, и он философски рассуждает: – Раньше говорили: у охотника дым густой да обед пустой, а у рыбака голы бока, да обед барский! Я на обед всяко-разно добуду. Сварю ли, поджарю ли – вот что самое главное. Я сыт! Когда рыба есть в сетях – настроение хорошее. Алексей Николаевич затягивает песню, как говорят, «для себя». У него был прекрасный слух, пел проникновенно и очень выразительно, с задушевными оттеночками, как будто его учили пению: Расцвела под окошком белоснежная вишня, Из-за тучки далёка…ай показалась луна, Все подружки по парам по кустам разбрелися, Только я в этот вечер засиделась одна… Алексей Николаевич в тексте делал пикантную ошибку. Он в третьей строке произносил другие слова – надо бы петь «до утра разбрелися», а он – «по кустам». Но он пел искренне – так, как было заведено у них в деревне. У них с подружками разбредались тоже до утра, только по кустам. Против правды не попрёшь! Зимний день короткий, обычно рыбалка заканчивалась рано, едва успевали до захода солнца. Мы с Володей после съёмок закладывали на стекло машины, под «дворники», несколько омулей и ехали домой в Харанцы. Пока ехали, омули замерзали под расколодку. Мне нравилось в Алексее Николаевиче природное творческое начало. Как он преподносил мелодии песен, его рассуждения, которые были проникнуты мудрой рассудительностью человека, прожившего жизнь в ежедневных трудах. Я что-то не слышал, чтобы он употреблял мат, знал множество историй, поговорок, умел рассказывать о жизни со своим взглядом на житейские проблемы. О своей любви к Екатерине Тимофеевне говорил открыто и просто и с большим тактом, а о себе самокритично и с юмором. – Я загулял (видимо, запил), она ушла ещё до Нового года. Всё пропил. Рыбу украли – сигов, омуля, разруха пошла… – Плохо без бабушки? – спросил Володя. – Ой, без бабушки оё…ёй! С ней-то я сытый, выстиранный, сплю ладом. А без неё я, не раздеваясь, в полном боевом упаду, куфайкой закроюсь и до утра. Утром вставал и на работу, почти бичевал. – Помирились? – Пришла. Я себя перед ней маленько лишнего ставлю – наверно, я виноват. Сейчас она рядом, мне веселее. А её люблю больше, чем старше становлюсь, – признался он просто без деланного пафоса. – Вот мы с ней «шутки» никакие уже давно играть не стали, а любовь так и осталась. Она тоже без меня не может, уходила – пришла, вперёд со мной разговаривать стала. – Я смотрю, у тебя много пустых бутылок в огороде, – спросил Володя. – Наверно, уже кубометра три, – прикинул на глаз Алексей Николаевич, – раньше считали штуками, а теперь кубометрами – цивилизация идёт! Мы прошли до гаража, там стояла недосягаемая мечта советского человека – «Волга-21». Алексей Николаевич к ней относился спокойно, без восторгов. Вот мотоцикл «Планета-2» – это было счастье номер три! – Вот железо купил, – он показал рукой на металлический профиль, – оградки на могилки буду делать себе и старухе. Надо пораньше запасать, потом не купишь. Когда помру, чтобы коровы сердце моё не топтали, а то истопчут. Вот этот вырастит, – он погладил по голове внука, которого звал Богатырка, – будет ходить на могилку к дедушке и бабушке. Будешь ходить? – Буду, – твёрдо пообещал внук. Не помню, как Володя уговорил Екатерину Тимофеевну сняться вместе с мужем. Я схватил «лейку», и пока Екатерина Тимофеевна не передумала, несколько раз нажал. Фильм заканчивается фотографией, где Алексей Николаевич и Екатерина Тимофеевна вместе стоят, прижавшись друг к другу. У Екатерины Тимофеевны лицо излучает почти улыбку. Наконец-то давняя мечта Алексея Николаевича осуществилась! Этот фильм производства 1996 года был сразу замечен на фестивале стран востока, который проходил в рамках Международного Московского фестиваля, и был удостоен приза «Золотой Краб». Нас с Эйснером пригласили в Москву, мы шли по красной дорожке в кинотеатр «Россия», с гостями фестиваля из разных стран, а в доме Хонжонкова был вручён приз «Золотой Краб». Я последние годы на Ольхоне не был, если судьба занесёт, обязательно пойду на Хужирский погост поклониться и помянуть Алексея Николаевича. Такие люди не забываются! В советское время прокат документальных фильмов был довольно широким в кинотеатрах и по телевиденью. Телевиденье постоянно заказывало Госкино игровые и документальные фильмы для телевизионного проката. Я не раз участвовал в таких проектах. В настоящее время прокат документального кино резко сократился. Государственных кинотеатров нет, документальный фильм не представляет коммерческого интереса, поэтому он на экран не попадает. У обывателя, наверно, создаётся впечатление, что документальное кино – второстепенный жанр. Прошло двадцать четыре года со времени, когда мы снимали «Рыбацкое счастье». Володя Эйснер выложил фильмы студии «Азия-Фильм» на ютуб-канал. Мне думалось, что о наших работах давно забыли, а скорее всего, просто не смотрели. Скажу, что я был неожиданно и приятно удивлён большой заинтересованностью современного зрителя к документальному кино, особенно, как мне показалось, к фильмам нашего поколения и к нашему времени. Зрители, посмотрев фильм «Рыбацкое счастье», оставили в записях своё отношение: «Такого времени и таких людей больше не будет!» «Посмотрел, как будто у бабушки и у деда побывал, спасибо за фильм!» «Мне 26 лет, смотрю и плачу!» «Спасибо Владимиру Эйснеру за фильм, душевный фильм!» «Вот оно, счастье, а не в миллионах долларов». «Защемило сердце, заболела душа… Вспомнил своих родителей. Папа тоже пел «Вишню». Уходящее поколение искреннее, душевное, работящее. Спасибо за фильм». «Смотрю этот фильм уже в пятый раз и буду смотреть ещё не раз. В этом фильме есть то, чего нет в современных фильмах». «С меня, с огромного мужика, слезу вышибло». «Это шедевр! Это история и правда той жизни, где есть дух России! Её традиции и верность, любовь к жизни, к отчизне! Это пример для подражания, как надо видеть жизнь и всё вокруг, ценить и радоваться. Люди той закалки перегнут любого из нынешней жизни. Дай Бог таким здоровья! Спасибо за фильм!» Не скрою, читать такие отзывы о работе, к которой и ты имеешь скромное отношение, приятно. Возникает твёрдое убеждение, что не зря несколько поколений кинематографистов, начиная с тридцатых годов прошлого века, трудилось, создавая киноисторию страны, в которую вошёл фильм-портрет простого сибирского рыбака Куржумова Алексеея Николаевича. А чего только стоит хроника Отечественной войны, снятая на фронтах и глубоком тылу. Не могу понять и осмыслить безбашенное решение ельцинского правительства о ликвидации хроникально-документальных студий. Не отпускает надежда, что современное руководство страны сможет понять необходимость возобновления деятельности государственных киностудий, в которых, как и прежде, будет создаваться кинолетопись России. Современный зритель, посмотрев фильм «Рыбацкое счастье», своими комментариями однозначно проголосовал – летопись необходима, потому что она «С меня, с огромного мужика, слезу вышибла» и потому что «Это история и правда той жизни, где есть дух России!» Что тут добавишь? Летопись должна быть восстановлена!
|
|