Сей да Са-Кёо – святой архиепископ Николай Японский

Свята Русь по множеству угодников, воссиявших в земле Русской. От крещения и до наших дней не было, кажется, ни одного часа, чтоб в земле Русской не жил где-либо святой. Святитель Иоанн (Максимович)

Владыка Николай с Павлом Накаи, одним из первых японцев, принявших православие.

10 апреля 1970 года Русская православная церковь прославила Николая Японского в лике святых.

«Ловец человеков» из моря греха

Множество людей в мире не знали христианства, поэтому Русская православная церковь давно стала посылать своих миссионеров в Сибирь, Якутию, на Камчатку, на Алеутские острова и Аляску. Имена этих подвижников-просветителей бессмертны, в частности, канонизированных преподобных Германа Аляскинского и Иннокентия Вениаминова. Но очень мало мы знаем (почти ничего!) о святителе Николае Японском. А ведь прожил он в Японии пятьдесят лет, приехав в эту страну двадцатичетырёхлетним юношей. И условия его работы значительно отличались от тех, что были у подвижников первохристианских на Алеутских островах, на Аляске. Это был первый русский святой, который жил во времена древнего язычества и в современной цивилизации.

Япония, языческая и буддийская, ближайшая к России из зарубежных стран, вообще была враждебна христианству.

Ещё в XIX веке здесь действовали законы, каравшие смертной казнью каждого из своих граждан за принятие христианства. И только в конце XIX века, на стыке двух миров и двух эпох, для Японии настал час, когда стала возможна подлинная апостольская проповедь. И вот тогда Русская православная церковь отправила сюда Святителя Николая. И, как оказалось, в XX веке не было в Японии человека, конечно, после императора, который бы пользовался в этой азиатской стране таким уважением, такой популярностью, как наш русский Святитель Николай. В столице Японии не надо было приезжим спрашивать, где находится русская православная миссия, довольно было сказать одно слово «Николай», и буквально каждый рикша уже знал, куда надо доставить гостя. И православный храм назывался «Николай», и место миссии «Николай», и даже само православие называлось его именем. На улицах даже язычники, совершенно не знакомые владыке, приветствовали его восторженными криками: «Банзай (ура), Николай!» И дети неслись к нему со всех сторон, когда видели его, и окружали кольцом.

Беспрерывный тяжёлый апостольский подвиг, праведная жизнь, особая прозорливость составили убеждение, что Святитель Николай особенно близок и угоден был Богу. Даже язычники помещали его портреты в газетах с сиянием и нимбом над головой и часто называли его «Сей да Са-Кёо», то есть святой архиепископ.

За свою миссионерскую деятельность он получил высочайшее духовное наименование – равноапостольный. В чём же смысл апостольства? И вспомним слово Господа – из моря греха «ловить человеков». Это – первое деяние. И, конечно, оставить всё личное для Господа и следовать за ним. Так он и прожил всю свою жизнь, оставив дом родной, Родину, друзей, знакомых.

Жили по Божьим законам

Дорога иеромонаха Николая в неведомую Японию была трудна и долга. На перекладных проехал он через всю Россию.

Будущий равноапостольный архиепископ родился в Берёзовском погосте Бельского уезда Смоленской губернии в селе Егорье-на-Берёзе в большой семье местного дьякона Дмитрия Ивановича Касаткина.

Второго сына назвали по деду, Иваном. Появился он на свет 1 августа 1836 года. Повитуха удивлялась, как легко роженица, Ксения Алексеевна, справилась со своим материнским делом. Всё нахваливала её, надеясь, что за эти хлопоты наградят больше положенного, принятого. Но всем было известно, что в доме достатком большим не пахло.

На долю Ванечки выпало всё, что и другим деревенским ребятишкам. Босым бегал и по нагретой солнцем земле, и по дождевым лужам, по траве осенней, инеем опушенной после заморозков. Радовали мальчонку деревянные игрушки, которые привозил отец с ярмарок, а бывало, и сам выстругивал. То были медведи, обезьянки, свистульки.

Особое чувство испытывал Ванечка Касаткин в те дни, когда всей семьёй ходили в церковь. Матушка всегда строгая, высокая, сильная. Сестрица Оленька причёсанная, нарядная, а Васятка, младшенький братец, – тщательно умытый, на руках у матери присмиревший. А отец совсем не тот, не домашний, а в блестящей рясе, певший низким голосом. На всю жизнь запомнил мальчонка родной голос матери, учившей его: «Повторяй за мной: «Отче наш, иже еси на небесех...»

Родители учили детей жить по правде, по Божьим законам. Отец был воплощением силы, доброты и честности. Однажды потребовался ремонт приходской школы, и Дмитрий Касаткин сам отправился собирать пожертвования, прошёл пешком семь губерний. Вот так изо дня в день, ещё с детства торилась та тропинка, по которой и пошёл Иван Касаткин своим путём.

Бурса

Ксения Алексеевна, мама, умерла рано. Всего-то тридцать первый год ей минул. Разом осиротела вся семья. Пятилетнему Ванюшке отчаянно не хватало теплоты материнской. Семья перебивалась с хлеба на квас. Дмитрий Иванович не забывал слов жены: «Смышлёный у нас второй сынок, отец. Даст Бог, подрастёт – учить надо». И когда пришла пора, собрал дьякон сына сначала в местное духовное училище – бурсу. Из отцовского подрясника деревенский портной сшил Ивану сюртучок...

В бурсе новичка испытывали разными каверзами, но он всё выстоял. И только отчаянно скучал по дому. Когда наступали каникулы, шёл пешком за много вёрст домой через поля немереные, через лес глухой, где в чащобах волки водились. Реки летом бурно разливались, а зимой дороги сугробами вьюги заметали.

Летом, на каникулах, когда носили крестным ходом икону из деревни в деревню, Ваня присоединялся к этому шествию и босиком шёл со всеми православными. Как радостно колокола звонили! Это он всегда, всю жизнь помнил, особенно вдали от Родины.

Он первым из всех учащихся окончил духовное училище и поступил в Смоленскую духовную семинарию. Чтобы уехать в Смоленск (а это более чем за 150 вёрст), у него не было денег на подводу, и вместе с другими такими же беднейшими семинаристами Иван отправляется пешком.

И здесь, в Смоленской семинарии, он стал одним из первых среди выпускников, и за казённый счёт его направили в Петербургскую духовную академию, где проучился он до 1860 года. Выдающиеся способности Касаткина отмечали все и предполагали, что оставят его при академии для подготовки к профессорской деятельности.

Выбор

Вспоминая годы учёбы в академии, святитель напишет в своих дневниках: «Будучи от природы жизнерадостен, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу... Сколько мог, веселился, и даже отплясывал на свадьбе у своих родственников, не думая, что через несколько времени буду монахом...»

Однажды, проходя по академическим комнатам, Иван увидел на столе лист бумаги, машинально взял его и прочитал: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате и приступить к проповеди православия». И вдруг решил: «А что, не поехать ли мне?» Так был сделан выбор.

Надо сказать, что интерес к этой стране у Ивана Касаткина был и раньше. Он прочитал книгу «Записки флота капитана Головина о приключениях его у японцев в 1811, 1812, 1813 годах с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе». Приключения автора и его описания этой неведомой страны произвели на Ивана неизгладимое впечатление.

Переломный момент наступил, по-видимому, в тот момент, когда молился в храме. Впоследствии он запишет в дневнике: «Почувствовал, что Господь призывает меня проповедовать православную веру в Японии». На следующий день попросил ректора академии о постриге, то есть принятии монашеского чина и назначении в Японию.

Двенадцать человек согласились ехать в Японию при условии женитьбы, и только один Иван Касаткин изъявил желание стать монахом. Ректор – сторонник миссионерской деятельности, епископ Нектарий, принял просьбу двадцатичетырёхлетнего юноши, напомнив ему:

– Знаете ли вы, что христианство в Японии до сих пор запрещено, и распространение его жестоко карается?

Иван утвердительно ответил и попросил благословения. В академическом храме Двенадцати апостолов Иван был посвящён в монашество. Епископ Нектарий, постригавший его, нарёк юношу Николаем и посвятил в иеродьяконы, а затем – в иеромонахи.

Взял с собой икону

В июле 1860 года иеромонах Николай выехал на место служения. С собой взял икону Смоленской Божьей Матери (хранил он эту икону всю свою жизнь; на его погребении её несли перед гробом).

Дорога была долгой и трудной. На перекладных проехал всю Россию, разглядел её от Питера до самых дальних уголков. Вначале всё было похоже на Смоленщину – березовые рощи вдоль пыльных трактов, огоньки в спящих деревнях. Поразила многоводная Волга, затем Кама. На тысячи вёрст растянулся его путь...

Лето сибирское коротко, но добираясь через Ачинск, Красноярск к Иркутску, к Байкалу, отец Николай познал и жару, и пыль, дым и пепел лесных пожаров. В горах пылал лес. Звери бежали на дорогу.

И только перебравшись за Байкал, доехал, наконец, иеромонах Николай до Сретенска. И теперь уже по Шилке и Амуру добирался до Николаевска. Пароход частенько вставал у берегов. Команда уходила за топливом. И отец Николай тоже махал топором. Ему, деревенскому, это дело было привычным. Кончались припасы – ловили рыбу, у местных жителей меняли бисер и гвозди на сушёное оленье мясо, просо и дичь.

Через два месяца доплыли до океана. Последним русским портом и центром Камчатки, Курильских и Алеутских островов стоял Николаевск. Вот здесь и состоялась встреча отца Николая с архиепископом Иннокентием Вениаминовым.

Почти год пришлось отцу Николаю задержаться у преосвященного Иннокентия, так как с наступлением морозов плавание по морю прекратилось. Долгие беседы молодого подвижника с архиепископом помогли ему узнать о том острове, где он должен был начать свою деятельность. Архиепископ научил иеромонаха многому, в том числе самому главному – помогать своим пасомым в их бытовых и культурных нуждах, обучать их ремёслам, гигиене, санитарному делу и борьбе с болезнями.

К берегам Японии

Пришла к концу зима. В Николаевске пришвартовалось военное судно «Амур». На нём и отправился отец Николай в Японию. Как своего духовного сына провожал его на новое пастырство владыка Иннокентий. Он закупил самого лучшего бархата, выкроил ему рясу, подарил бронзовый крест, полученный владыкой за участие в Крымской войне, но предупредил, что пока проповедникам Христа в Японии запрещено носить этот крест.

Морское плавание длилось долго. Наконец «Амур» вошёл в бухту. Отец Николай, простившись со своими спутниками, сел в шлюпку и вскоре ступил на берег. Среди зелени увидел крест деревянного консульского храма, который окружали белоствольные березки, совсем как на Смоленщине. И душа его возрадовалась. Поверилось, что сейчас его встретят тепло и радостно близкие русские люди. Но в приёмной консула Осипа Антоновича Гошкевича его обдало холодом...

Сначала приняли важного бонзу

Отцу Николаю уже казаться стало, что о нём забыли. Час за часом тикали напольные часы, пока, наконец, не пригласили его в кабинет консула. Настороженно бывший крупный чиновник азиатского департамента Министерства иностранных дел Осип Антонович Гошкевич оглядел неавантажный дорожный наряд, увидел что-то простонародное в открытом, обветренном лице прибывшего. Нет, кого-то другого он хотел встретить в лице выпускника Петербургской духовной академии – более «крутого», опытного и не такого возмутительно молодого.

Консул принял при разговоре покровительственный тон, и взгляд его был весьма высокомерным. Измученный дорогой и оскорбительно долгим ожиданием в приёмной, отец Николай почувствовал себя на чужбине совершенно одиноким.

«Аз есмь в чине учимого и учащих мя требую»

Япония оказалась не той чудесной страной, которая грезилась молодому проповеднику. Впоследствии он так вспоминал свою встречу с Японией: «Японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство – как на злодейскую секту... и правительство издало такой указ: «Если сам христианский Бог появится в Японии, то и ему голову долой». Надо мной издевались и бросали камнями».

Узнал он и о потрясающем событии раннего христианства. Правда, это произошло ещё в 1587 году, когда крепость, построенную христианами, захватили местные князья. Всех поголовно уничтожили – и женщин, и детей, потому что они отказались отречься и пройти по ликам Богоматери и Христа.

Гонения на христиан растянулись на долгие века. От этих страшных времён сохранились литые медные иконы Спасителя и Богоматери, края которых были стёрты и стоптаны. Христиан ставили на эти иконы, чтобы они попирали лики, но праведники пытались стоять только на краях икон.

Вплоть до конца XIX века в стране систематически прививалось представление о христианстве как о зловредной секте изменников и колдунов. А к духовенству христианскому была особая ненависть и презрение. Японцы знали в то время три религии: синтоизм, буддизм и конфуцианство.

В письмах к своим духовным наставникам отец Николай писал: «Один господь знает, сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага: мир, плоть и дьявол – со всей силой восстали на меня и по пятам следовали...» «Разве я, как всякий человек, создан не для семейной жизни? Разве не могу я в мире служить Богу и ближним? Разве не нужны люди для России более, чем для Японии?»

Молодой подвижник ежечасно преодолевал искушения. Нужен был подвиг души, чтобы неуклонно следовать по пути, начертанному Богом. Он часто спрашивал себя, не справедлива ли поговорка «где родился, там и пригодился»? Но убедил себя, что Христову истину надо нести именно в этой стране, куда приехал, и насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Труднейший язык, перемешанный из двух языков – китайского и природного японского. Он нанял учителей. В эти дни часто вспоминались ему слова Петра Великого: «Аз есмь в чине учимого и учащих мя требую».

Он изучал японскую историю, религию, старался понять дух японского народа. Бродя по улицам Хакодате, постоянно вступал в разговоры с ребятишками, запускавшими воздушных змеев, расспрашивал о драконе, этом сказочном персонаже. Обедал в дешёвых столовых, толкался среди торговцев на рыбном рынке. Его уже знали и принимали доброжелательно, ибо ничего худого от него не видели.

Он легко привлекал к себе людей, оказывал им помощь. Дни его были отданы пасторским обязанностям, общению с людьми, наблюдениям за их бытом, обычаям, обрядам, а вечера принадлежали книгам. И, конечно, – японской литературе. И много уже узнал об истории страны. Однажды на одном из приёмов в консульстве он деликатно поправил местного бонзу, который ошибся, называя годы правления одного из древних сёгунов.

– О, сэнсэй Николай, – удивился бонза, медленно прихлёбывая из крохотной чашечки подогретое сакэ. – Вы знаете нашу историю лучше, чем многие японцы!

Только изучив японскую культуру и язык, поняв сложность японского характера и только победив самого себя, он стал настоящим апостолом. В это время ему было около 33 лет. Мера возраста Христа.

Первый христианин

Отец Николай исполнял свои обязанности священника в православной русской церкви при русском консульстве и однажды обратил внимание на странное поведение самурая, который давал уроки фехтования пасынку консула Гошкевича. Он часто ловил его ненавидящие взгляды, но так низко этот Савабэ кланялся, что создавалось впечатление, что глубоко и старательно прячет он свою ненависть.

Однажды отец Николай прямо спросил его: «За что ты меня ненавидишь?»

– За твою веру. Вы пришли сюда, чтобы погубить нашу страну.

– Да знаешь ли ты христианское учение?

– Не знаю!

Савабэ был фанатиком-язычником, местным жрецом. Но он был честным и справедливым человеком, и начались первые беседы со жрецом. Сначала жрец спорил и рассуждал, но всё более проникался идеей христианского учения. И когда уверовал, то признался отцу Николаю, что хотел убить его. Он был крещён самим отцом Николаем, который дал ему имя «Павел» – в честь святого апостола Павла. Впоследствии Савабэ привлёк к христианству многих японцев, своих друзей. Число новообращённых стало незамедлительно возрастать.

Савабэ исполнял обязанности жреца, но делал это так: служа, клал на жертвенник Евангелие (на китайском языке) и читал его вместо языческих молитв. Впоследствии он отказался от жреческой должности. Местные власти арестовали его и посадили в подземную темницу. И только после отмены древнего декрета о преследовании христиан его освободили. До конца дней своих бывший жрец посвятил себя проповедованию христианства, стал горячим сторонником православной веры.

Создание библиотеки

В 1868 году отец Николай попросил отпуск на Родину, чтобы ходатайствовать перед Святейшим Синодом об открытии Японской православной миссии и средствах на её содержание.

14 января 1870 года Святейший Синод вынес решение об организации Российской Духовной миссии в Японии. Утвердили штат сотрудников (не более пяти). Отец Николай был возведён в сан архимандрита. Министерство иностранных дел одобрило открытие миссии и дало весьма лестный отзыв о деятельности иеромонаха Николая.

Одним из первых начинаний архимандрита явилось создание миссионерской библиотеки, не только богословской, но и научной. Впоследствии Николай получил от Петербургской духовной академии степень доктора богословия, так как стал к тому времени серьёзным востоковедом. К концу его жизни в библиотеке насчитывалось уже более 12 000 томов на русском, французском, немецком и английском языках. Много изданий было на китайском и японском языках. И всё это служило для преуспеяния и разумения православного вероучения. Основаны были православные японские журналы: «Православный вестник» («Сэикёо симпоо»), «Православная беседа» («Сэикёо ёова») и др. Святитель перевёл самые лучшие богословские сочинения.

Ни кола, ни двора

Духовная миссия в Японии была чрезвычайно бедна. У неё не было, как говорится, «ни кола, ни двора». Лишь изредка поступали субсидии от Синода или пожертвования отдельных епархий и прихожан. Новый консул, сменивший Гошкевича, Е. К. Бюцев, приходил в негодование и смущение, когда видел архимандрита Николая в затрапезном залатанном подряснике с топором или малярной кистью в руках, а глава миссии с помощью японца-литейщика лично отливал церковные колокола, которые и стали памятью о первых шагах православной японской церкви.

В это время исполнилась и ещё одна заветная мечта архимандрита – в Хакодате была открыта при церкви первая школа русского языка для тех, кто готов был принять христианство.

И ещё одна радостная весть пришла: прислали литографский станок для собственного печатания. Конечно, установили его в том же доме, где была квартира архимандрита. Теперь занятия в школе и труды самого отца Николая сопровождались грохотом этой машины. А сам отец Николай всё больше напоминал пустынника с измождённым лицом, в ветхом домашнем заштопанном подряснике из грубой ткани. И это неудивительно, ведь всё свои личные средства он делал достоянием церкви, покрывая этим недостатки в содержании школ, редакции, проповедников. Жертвовал на нужды бедным, пострадавшим от пожаров или землетрясений, очень частых в Японии.

Строительство храма

Пришла пора перенести центр православной миссии в столицу – Токио, куда переехало русское консульство. Это был февраль 1872 года. Совсем недавно столица называлась Эдо – «дверь от реки», но вскоре переименовали её в Токио. Жильё в городе трудно было найти, но через какое-то время святитель Николай подыскал себе квартиру из двух маленьких комнат на чердаке и стал серьёзно задумываться над тем, где же разместить миссию. Очень хотел приобрести земельный участок на холме Сурагадай, который возвышался над городом. В окрестностях Сурагадая располагались мастерские, где сшивали татами; «тэнугуи» – лавки полотенец, украшенных орнаментами, иероглифами; здесь же рождались гравюры. Многоголосый говор разносился всюду, и отец Николай утвердился в мысли, что только здесь, среди жилищ простого народа, должна быть воздвигнута духовная Российская миссия.

Земельный участок на вершине холма Сурагадай удалось приобрести в бессрочную аренду только в начале осени. При миссии должны были разместиться домовая церковь, мужское и женское духовные училища, квартиры начальника миссии и его сотрудников, подсобные помещения.

Трудно было отцу Николаю, средств недоставало. Сам он с линейкой и циркулем склонялся над чертежами, совещался со строителями. Жил в комнатке на чердаке: по точнейшему измерению – 11 квадратных футов! И жара в это время была изнуряющей. И никто не отменял пастырских и миссионерских обязанностей.

Препоны на пути развёртывания миссионерской деятельности его угнетали, но в дневнике читаем: «...Нужно стоять на посту и спокойно делать что под рукой... спокойно грести, не выпуская весла, пока смерть не выбьет его из рук».

Через год, в 1873 году, правительство Мэйдзи отменило запрет на исповедание христианства. Преосвященный записал в дневнике: «Господь попустил нас испытать гонения, но набежавшая туча пронеслась мимо... и это воспламенило ревностные сердца чад Божиих». Но вековые предрассудки ещё существовали. Бывало так, что банды язычников-фанатиков устраивали дебоши, чтобы прервать христианскую проповедь. Отец Николай учил миссионеров быть готовыми к этому: «Вы будете унижены, осмеяны и оклеветаны не раз. Но будьте глухи и слепы перед хулой. Пусть в вашем сердце живёт лишь радость Господня... Духовные усилия каждого – благо для всех людей».

Владыка Николай попросил Синод учредить епископскую кафедру в Японии и назначить его епископом. Ответ был неутешительный: «Распусти проповедников и закрой училища!» Этого он не мог допустить и попросил разрешения выехать в Россию. Написал письмо митрополиту Исидору: «Не от того ли многие беды России, что на духовные нужды всегда недоставало денег? Но ведь находились они на балы в дворянских усадьбах, на бриллианты, зимние фиалки из Ниццы и шляпки из Парижа...»

Надо вспомнить, что программа училищ, которые отцу Николаю предлагалось закрыть и распустить, содержала в себе полноценную программу образования, духовного и физического развития человека. Он приблизил эту программу к программам государственных учебных заведений, включив в неё и восточные единоборства в качестве пути физического совершенствования. Кроме богословия, изучались русский и китайский языки и литература, алгебра, геометрия, география, история.

Получив разрешение Святейшего Синода на приезд в Россию, он... «бросился на первый отходящий пароход...». В Петербурге отец Николай много выступает в печати. С облегчением узнаёт, что сумма задолженности миссии за содержание школ, проповедников, редакции была погашена, а ряд монастырей и епархий учредили ежегодную субсидию в пользу миссии в Японии. В Александро-Невской лавре получил он сан епископа и был вновь откомандирован в Японию.

За время своего пребывания в России он собрал сумму, необходимую для возведения в Токио собора. На вершине холма Сурагадай в течение шести лет, с 1894 года, возводился этот храм в византийском стиле, построенный и освящённый во имя Воскресения Христова. Это было самое величественное здание столицы: купол и золотой крест были видны за 20 км. Все иконы были написаны по русским образцам, без нарочитой «японизации» (тип лица, разрез глаз, цвет кожи).

Ко времени освящения храма в Японии уже было шесть тысяч православных прихожан. Кроме того, были воздвигнуты храмы в других городах Японии, где земли покупались на средства, пожертвованные японскими христианами.

Поездки владыки по епархии

Не щадил себя епископ Николай. Рабочий день его начинался в пять часов утра, а в семь начинались уже молитвы в школах. Затем – административные дела, ответы на поступившую корреспонденцию. А в шесть вечера у батюшки начинался «второй рабочий день» – переводы Священного писания и богослужебных книг. И так изо дня в день.

На поездки по территории Японии у него уходило до двух месяцев.

Заботился отец Николай о положении племени айнов – коренного населения перешедших к Японии Курильских островов. Большинство из них было переселено на остров Шикотан. Здесь они буквально нищенствовали, жили только рыболовством. И вот тогда японской православной церковью были организованы сборы пожертвований в пользу общины айнов. Сюда направили доктора, учителя, наладилось и снабжение продовольствием.

В личном дневнике епископа от 30 июля 1898 года читаем: «Утром Игнатий Като сообщил сведения о настоящем числе христиан на острове Сикотане... Всего 62 человека. Купил я для них подарков: кадку сахара – белого песка, 16 фунтов зелёного чая, два фунта китайского чая, 30 пачек табаку... После обеда сходили мы все на кладбище, отслужили литию по нашим покойникам.

1 августа 1898 года прибыли в поселение Немуро уезда Сикотан. «... в 5 часов вечера были в заливе, где находится поселение христиан-курильцев... Добрый отросток знаменитой церкви Иннокентия, славного нашего миссионера. ...Превосходные они христиане! Ни воровства между ними, ни лжи, ни обманов, а правда, честность, любовь, смирение и прочие христианские добродетели».

Горькая чаша

16 февраля 1904 года, в понедельник второй недели Великого Поста святой отец, епископ Николай, напишет в дневнике:

Пала грусть-тоска глубокая

На кручинную головушку,

Мучит душу мука смертная,

Вон из тела душа просится.

Горькая пора наступила – 5 февраля 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией. Два священнослужителя, работавшие в миссии, вернулись домой. Но духовенство и миряне японской церкви обратились к отцу Николаю с просьбой остаться в Японии. На Соборе он ответил на вопрос, волновавший всех японских православных христиан, должны ли они участвовать в войне против России. И ответил святой отец, что они должны исполнять свой долг перед своей Родиной вместе со всем народом. А к России же они должны относиться как к неприятелю, но «воевать с врагами – не значит ненавидеть их, а только защищать своё отечество».

В это время в Японию стали прибывать русские пленные (общее число их достигло 73 тысяч). С согласия японского правительства святитель образовал общество духовного утешения военнопленных. Он посылал к ним японцев-священников, напутствовал умирающих и больных, материально и духовно помогал солдатам, тратя последние гроши из своих скудных средств. На местах погребения останков наших воинов святитель сооружал храмы или памятники. Пленные снабжались русскими книгами – духовными и светскими, крестами и иконками. Была организована их переписка с родными, улучшалось медицинское обслуживание. И упорно разыскивал он пропавших без вести русских моряков.

В письмах к родным военнопленные всегда отмечали тёплое братское отношение к ним японских православных.

Святой отец и сам часто писал военнопленным офицерам, страдающим от своего тяжкого положения. Вот отрывок из одного такого послания: «...Глубоко трогает меня печаль Ваша... имеющая причины, с другой стороны – совершенно беспричинная и напрасная. Печален Ваш плен, печальна бездеятельная нынешняя жизнь. Но носить в душе слово: я погиб, ибо плен – та же смерть, но смерть моральная – это неразумное самоистязание... Да и наш Пётр Великий чуть не попался в плен к туркам, а Наполеон и умер в плену, но разве это мешает им быть великими, и разве ставится это им в позор? Обстоятельствами Вы не распоряжаетесь так же, как и такие гении, как Пётр Великий и Наполеон... Плен же не вечно и не долго будет длиться. Вчера написал мне протоиерей А. П. Мальцев, от себя и от своих прихожан: «Скажите им, страдальцам (имел в виду пленных. ¬– О. К.), что мы носим их в сердцах наших, что они не забыты, дела и подвиги их чтим, раны целуем, желаем скорейшего возвращения...»

Конечно же, такое письмо было как луч света в тёмном царстве плена. Написано же подобных писем было множество.

Деятельность епископа во время войны была чрезвычайно важна, и не только в Японии, но и в России. Сам император Николай II в конце 1905 года написал ему: «Вы явили перед всеми, что Православная церковь ... объемлет одинаково все племена и языки... Вы не оставили вверенного Вам стада и посреди вражды удержали мир, веру и молитвы в созданной Вашими трудами церкви...»

А вот у святителя было своё мнение, которое он изложил в дневниках по поводу того, что русский флот японцы колотят, а Россию все клянут и ругают, поносят и всякие беды ей предвещают: «А ты, моё бедное отечество, знать, заслуживаешь того, что тебя бьют и поносят. Зачем же тебя так дурно управляют? Зачем у тебя такие плохие начальники по всем частям, зачем у тебя мало честности и благочестия?..»

И опять 18 июля 1904 года он пишет в дневнике: «...Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и делалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался... и сделался невежествен и груб... служилый класс и чиновничество жили взяточничеством... Верхний класс – подражатели Франции, Англии. Но при том всём мы самого высшего мнения о себе...»

Вот запись от 20 мая 1905 года: «...Русскому правительству всё мало, и ширит оно свои владения всё дальше и дальше; да ещё какими способами! Маньчжурию захватить, отнять её у Китая – разве доброе дело? Незамерзающий порт нужен. На что? На похвалу морякам? Ну, вот и пусть теперь хвалятся своим неслыханным позором поражения. Очевидно, Бог был не с нами, потому что мы нарушили правду...»

И вот совсем горькие слова в дневнике от 3 июля 1905 года: «Если есть малый остаток (в России. – О. К.) добра, то он, видно, до того мал, что не о нём сказано: «...Семя свято стояние его. Святое семя даст ему твёрдость устоять в опасностях». (Ис. 6:13). Душа стонет, сердце разорваться готово».

Звонили колокола в соборах

К началу февраля епископ Николай закончил и собственноручно подписал отчёты миссии за 1911 год. Плохо он себя чувствовал уже с конца ноября, и в январе положили его в американский госпиталь Святого Луки в Цукидзи. Заключение консилиума врачей было весьма неутешительным, но больной настоял, чтобы его отвезли в миссию. Начал сдавать дела епископу Сергию и сказал ему: «Роль Ваша не выше сохи. Вот крестьянин попахал, соха износилась, он её и бросил. Износился и я. И меня бросят – новая соха начнёт пахать. Смотрите же, пашите! Неустанно пашите!»

В православных соборах 3 февраля 1912 года зазвонили колокола. Скончался архиепископ Николай Японский. Одна из японских газет в те дни написала: «Он оставил потомкам собор, восемь храмов, сто семьдесят пять церквей, двести семьдесят шесть приходов, вырастил одного епископа, тридцать четыре иерея, восемь дьяконов и сто пятнадцать проповедников. Общее число православных верующих достигло 34 110 человек, не считая 8 170 человек, ранее усопших... В личном же владении он оставил несколько предметов довольно изношенного гардероба».

Личный подвиг святого Николая – в преодолении самовластия, самооценки, усталости и старческой немощи. В полной мере он отдал себя Христу и нёс достойно свой крест. Отдал Господу своё творчество, любимое дело, которому посвятил всю свою жизнь.

Ночью в церкви собрались старички и старушки около своего Дай-Сюкео (владыки). Всю ночь они провели здесь. Из женской миссионерской школы около сорока девочек, сидя по-японски, с Евангелием и зажжёнными свечами, тоже провели всю ночь у тела владыки. Даже матери с грудными детьми расположились здесь с одеялами. Все с благоговением прощались со своим владыкой. Любовь к нему привела их сюда.

Святитель Николай стал первым европейцем, которого похоронили на старинном кладбище Янака в Токио. Гроб был установлен на колесницу. Похоронная процессия растянулась на 10 км. Ветер рвал хоругви. В форменных однообразных костюмах шли все воспитанники и воспитанницы миссии. В руках они несли пальмовые ветви как символ веры в победу дела Владыки в Японии, сотни венков, среди которых выделялся венок от императора Японии. Такой чести иностранцы удостаивались крайне редко. И цветы, святые иконы, кресты. Шли диаконы и священники в торжественных одеяниях. Они несли ордена и награды отца Николая. В шитом золотом придворном мундире с лентой через плечо шёл представитель России.

Во главе многотысячной процессии, шедшей за гробом преосвященного, плыла икона Смоленской Божией Матери Одигитрии, которую он хранил всю жизнь как благословение его Родины. И слова в душе каждого вспомнились: «Поминайте наставников наших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их».

Русская Православная церковь 10 апреля 1970 года прославила Святителя Николая в лике святых, а в Японии до сего времени он почитается как великий праведник и особый молитвенный предстатель перед Господом – святой архиепископ.

***

P.S. В посёлке Листвянка на берегу Байкала 13 октября 2017 года была открыта часовня Святого равноапостольного Николая Японского. Церемонию открытия посетил генеральный консул Японии в Хабаровске Ямамото Хироюки.

Спонсором строительства часовни выступила ГК «Русская лесная группа». Часовню расположили вблизи мемориала памяти японских военнопленных, образовав единый комплекс, построенный в знак памяти к важной миссионерской деятельности архиепископа Николая, сообщается на сайте администрации Иркутского района.

• Расскажите об этом своим друзьям!