- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
На задворках Победы: нерозовое детство в оккупации девочки Розы |
| Павел Полян, lgz.ru |
| 08 Мая 2021 г. |
|
Воспоминания о военном времени у людей разные. Свои есть они и у взрослых, и у детей. Ниже приведен рассказ о немецкой оккупации Орла местной жительницы Розы Заседателевой-Солоухиной, которой в то страшное время было всего 14 лет.
3 октября 1941 г., когда танки Гудериана с ходу захватили Орёл, Розе Лаврентьевне Заседателевой-Солоухиной едва стукнуло 14. Свои воспоминания о военном времени – об оккупации, об угоне в Германию, о работах у бауэра под Кёнигсбергом, о репатриации – она писала в середине 2000-х гг., когда ей было за 80. Но писала как бы детскими глазами, балансируя на стыке мемуарного свидетельства и художественной прозы.
О предыстории мемуаров, как и о своей послевоенной судьбе, Роза Заседателева рассказала в журнале «Юность» (1998, № 7–9). Там же она раскрыла своё эпистолярное ноу-хау – переписку с родными, минуя цензуру, в обход остарбайтерской почты и немецкой цензуры. Переписка шла через двух знакомых немцев – почтальона Гельмута под Кёнигсбергом и кого-то из приличных немцев-постояльцев, квартировавших у них в Орле. Первый как бы писал второму, а в итоге Розина родня из первых рук узнавала правду об остовской жизни. А затем и весьма широкий круг знакомых – вплоть до всесоюзного: эти письма цитировались в советских пропагандистских изданиях. «Самая большая радость в жизни – это тот миг, когда меня освободили НАШИ из немецкой неволи. Это произошло 5 мая 1945 года недалеко от Кёнигсберга. Немецкое население в организованном порядке эвакуировалось из района 23 февраля, но мы, восемь орловских девушек, спрятались от этой эвакуации и сидели по подвалам, по амбарам 3 месяца, дожидаясь наших. В эвакуацию погнали около трёхсот человек русских рабочих, бывших тоже в этом посёлке...» Воспоминания Розы Заседателевой-Солоухиной экспрессивны, ощутим и художественный замах – чуть ли не с оглядкой на остовскую прозу Виталия Сёмина. Один только рефрен – «Не-вы-но-си-мо!», возникающий всякий раз, когда физические или нравственные муки маленькой остовки зашкаливают, – один только он чего стоит! И осмысление происходящего, его обобщение – тоже своё, не заёмное: «Чтобы вы совсем не сдохли, сегодня переселяемся» – одной этой фразой схвачена вся философия эксплуатации. В её тексте множество интересных и не поддающихся изобретению наблюдений и деталей: и про отношения советских людей в немецкой неволе с поляками, и про гитлерюгенд, и про бессовестных врачей, и про различные «отголоски» лагеря смерти в Штуттхофе. Ни разу не уклонилась она от еврейской темы: тут и жёлтые звёзды на евреях Орла, и их (евреев) внезапное исчезновение, и их массовое убийство в Штуттхофе, и еврейские платьица и другая одежда, доставшиеся ей и её подружкам от убитых евреек, свозившихся сюда со всей Пруссии, Прибалтики и Северной Польши.
Немецкие танки на Гостиной улице Орла Что ж, детство у Розы Заседателевой было таким «нерозовым», таким голодным и таким недетским, их рабство в Германии было таким, по выражению Розы, «неандертальским», что этот рефрен – «Не-вы-но-си-мо!» – можно было бы повторять без умолку. Вернувшись в Орёл, Роза бросилась догонять своих сверстников и саму себя. За один год она прошла программу сразу трёх классов – 8-го, 9-го и 10-го. Единственная четвёрка в аттестате зрелости не позволила ей поступить в институт без экзаменов, но, сдав все экзамены на пятёрки, Роза стала студенткой 2-го Ленинградского медицинского института. Выучившись на детского врача, она отправилась по распределению в Нарьян-Мар, где её случайно встретил, где в неё по уши влюбился и откуда её вывез залётный московский корреспондент «Огонька» Владимир Солоухин. Вся тяготы и все прелести московской и алепинской писательской жизни с Солоухиным описаны в её вдовьих заметках в той же «Юности». Сама Роза Лаврентьевна умерла в 2017 году, на 92-м году жизни. Одна из последних её фотографий сделана в селе Алепино Собинского района Владимирской области, где у Владимира Солоухина, певца владимирских просёлков, была изба. Здесь же, на сельском кладбище, похоронены и он, и его жена. Больше 20 лет там проходят Солоухинские праздники, в бывшей солоухинской избе планируется открыть мемориальный музей. Ниже – избранные фрагменты из воспоминания Р.Л. Солоухиной-Заседателевой «На задворках победы», впервые опубликованные в 2008 г. под одной обложкой с повестью Николая Карпова «Маленький Ostarbeiter» в рамках серии «Человек на обочине войны», которую я вёл в издательстве «Росспэн». Отобранные фрагменты рассказывают о времени немецкой оккупации Орла. * * * На стенах новые объявления: «Всем трудоспособным от 17 лет до 50 зарегистрироваться на бирже труда. Явка ежедневная обязательна...» Каждый день обходит местный полицай Саенко. Крикнет: «На биржу» – идёт дальше. Мама на биржу не ходит. Всё время болеет. Тёте Мане 60 лет. Бабушка – старая. Лида глухонемая. Бегаем на биржу мы с Валькой. Там собирают большими группами женщин, и конвойные разводят на разные работы, всё больше на расчистку от камней и снега проезжих улиц или вокзала. Мама перестала даже бельё стирать. У неё после стирки опухает лицо, заплывают и слезятся глаза, руки до локтей в болячках... * * * В комендатуре выдали по стакану грязной, почти чёрной соли и по кульку горелой сои, отродясь невиданного нами продукта. Из неё невозможно ничего слепить, невозможно сварить. Ещё твёрже делается. И сушью – не угрызёшь.
Дома. Орёл, 1949 г. * * * На бульваре, который ведёт к горсаду, появилась виселица. В ряд висит 5 человек. В стёганках, босые. На большой планке успела прочитать: «Партизан». Никто не видел, когда была совершена казнь. Утром испуганные прохожие бросались на другую сторону улицы. Я, увидев повешенных, побежала назад – домой. Боковым зрением определила контуры всех 5 человек. Одна девушка. Молодая, блондинка. Ужас от этой виселицы охватил город. Проклинают немцев. * * * На стенах новые объявления: «За сокрытие коммунистов – расстрел». «За порчу немецкого имущества – расстрел». «За появление евреев без жёлтых звёзд – расстрел». «За уклонение от общественных работ – расстрел». * * * Из головы не выходят строки из листовок: «...уничтожайте склады, овощехранилища...» По-видимому, мы сейчас работаем на таком «уничтоженном» хранилище. Женщины, сидящие на корточках, помнят эти листовки. У одной из них рядом с нею работают два её сына, 7 и 8 лет. Они следят за костром, пекут картошку. Обжигаясь ею, жадно едят. – Мои мальчики целыми днями, сутками напролёт просят есть, – говорит их угрюмая мать... – Работаю где придётся. И стираю на немцев, и шинели ихние латаю, и перчатки вяжу... Не умирать же моим мальчикам с голоду. * * * Городские люди ходят в пригородные деревни менять добро на что-либо съестное. Простыни, скатерти, полотенца – на крупу, муку. На выезде из города шлагбаум, стоят, пропускают солдаты. Предупреждают, чтобы возвращались до темноты, до комендантского часа. Они знают, что мы несём новые, хорошие вещи, но никогда не заглядывали в наши сумки. Взяв с собой чёрную вязаную шленковую скатерть, идём и мы с Валькой. Тётенька развернула нашу скатерть с красными розами по чёрному полю, вздохнула и сказала: «Несите, ребятёнки, эту красоту обратно. Мне она не надобна. А мама ваша пусть вспоминает свою жизнь. Я вам и так крупки насыплю». * * * Ночью взорвали музыкальную школу, в которой я училась в третьем классе на фортепьяно, а Валька – на баяне. По сторонам разлетелось множество клавиатур от роялей. Они лежат как гигантские зубы фантастических великанов. 3-этажное здание школы по ул. 7-е ноября превратилось в руины. С биржи полицай привёл расчищать дорогу от развалин. Кирпичи и камни носим к реке Оке. * * * Немцы настреляли зайцев. Сами чистили, потрошили. На плите-голландке пекли в докрасна раскалённой сковородке. За стол они усадили нас всех, маму, бабушку, Лиду, Вальку, тётю Маню, и мы наравне с ними обсасывали ароматные косточки. * * * Наши самолёты налетают каждый день. Бомбы взрываются, и мы бегаем смотреть, что разбомбили. Камня на камне не осталось от домов на центральных улицах города. Говорят, совершенно разрушили завод Медведевский. Но целый немецкий парк танков, который стоит в мастерских на нашей улице, – цел и невредим. Мы боимся наших бомбёжек. Не объявляется тревоги. Бежим, прячемся, услышав гул. Взорвутся 2–3 бомбы, и самолёты удаляются. При наших налётах прячутся и немцы. * * * Город заполонили войска СС. Они не живут по домам, а размещаются в «казармах» – в аптеках, школах, в уцелевших особняках. На них чёрная с иголочки форма. Все как на подбор красивые, высокие. Во всём облике – превосходство. Но превосходство это не перед нами, а перед немцами, которые в зелёной форме. На рукавах у СС страшные эмблемы: череп мертвеца с костями наперекрест.
* * * Кого боимся – так это мадьяр. Их называют карателями. И перевести на русский – не знаю как. У них конница. Они делают облавы в городе, неожиданно налетают на деревни. Вылавливают из лесов сбежавших пленных, говорят, расстреливают пленных на месте. Мадьяры сожгли дом Маруси Мерцаловой, стоявший на отшибе деревни, на горе. Ему, как бы только одному было видно, что там, за «нашей» горой. К Марусе, наверное, приходили из леса пленные, наверное, она их подкармливала. Говорят, что даже деревенские помогали ей, приносили кое-какую еду, продукты. Знали, что могут наведаться пленные. Конница мадьяр прискакала в Неполодь. Сразу – на гору, к Марусиному дому. Говорят, пленные успели убежать. «Кто был?» – «Мужик нищий». Мадьяры облили дом бензином. Сгорел дотла. ...Все знают, что в лесах прячутся, партизанят наши пленные. Слух ходил, что деревня устраивает «прятанки» для них – хлеб, картошку. Заправлял всеми этими связями с партизанами дядя Лёша Селихов, деревенский староста, назначенный немцами, друг и приятель дяди Миши. * * * Целая немецкая рота сколачивает гробы. Хоронят павших только ночами. Палят салюты, а к утру вырастает грядка свежих могил с белыми берёзовыми крестами, поперечной дощечкой с начертанными на ней масляной краской именем, фамилией, годом рождения и смерти солдата. Загробной мастерской занят бывший магазин неподалёку от нашего дома, а в грузовиках около него под натянутым тентом, укрытые брезентом лежат, ждут своей очереди, ждут захоронения сотни покойников. Городской сад, бульвары, все скверы в нашем городе взбугрены могилами с крестами, именами солдат. Никто их не посещает. Один только раз видела рыдающего солдата над свежей могилой. * * * Иду по Кооперативной мимо банка. Старинное, массивное кирпичное здание цело и невредимо. Уже год, как на нём висит портрет Гитлера. Большой. До 2-го этажа. По проезжей части мальчишка и старик на плечах несут тяжёлое бревно. Рядом, с автоматом, немец-конвой. На спинах мальчишки и старика – жёлтые звезды. Обогнала, оглянулась – Сенька! Старик, согнувшийся под бревном, – его отец, фотограф с Ленинской. Сенька улыбнулся, поздоровался со мной. Некоторое время иду рядом с ним. Кругом валяются брёвна, обломки сучьев, а Сенька и его отец тащат именно это бревно. – Далеко направляетесь с бревном? – спрашиваю Сеньку. – В казарму печку топить. – Можно обвязать бревно и тянуть волоком. Легче было бы... – Нет. Конвой велел именно нести на плечах... Я только сейчас узнала, что Сенька еврей. Он учился в нашей школе на класс старше меня... * * * По городу прокатился слух: ночью всех евреев куда-то увезли. На грузовиках. Когда немцы с криком выгоняли Алькину семью, она через забор убежала в соседний дом. Она видела, как её старых родителей немцы подсаживали на кузов грузовика. Машина тронулась, и Аля не выдержала. Выбежала на улицу, догнала машину и на ходу вскочила на кузов. Говорили, что всех евреев расстреляли в овраге за Орликом и будто они сам по очереди рыли ямы и закапывали мёртвых, партию за партией. Город всполошился. Все пошли навещать своих знакомых евреев. На улицах стоят толпы народу. Сбегали и мы с Валькой к Райхманам на Безбожную № 6. Немец вышел на террасу, сказал – нет их больше. Мы, одноклассники Альки, обошли все «известные» овраги вокруг города. Оголённой земли нигде не было, ни на Монастырке, ни за Орликом. Поползли новые слухи: увезли евреев в Польшу в душегубки. Уцелела одна Сусанна, продавщица Детгиза, известная красавица. Говорят, влюбился в неё офицер и спрятал. * * * Мороз лютый. Говорят, от болезней и голода умирают пленные сотнями. Разруха. Метель. Хочется есть. Где фронт? * * * Конвой привёл в аптеку. Оказывается, здесь общежитие для офицеров. С Шурой делаем генеральную уборку. Чистим на улице на снегу ковры, которые висят у офицеров на стенах. За работу получили деньгами – по 2 марки. Не знаем, много это или мало. В городе ничего не продаётся. * * * Новые объявления на стенах биржи: «Желающие добровольно выехать на работу в Германию должны регистрироваться на бирже труда. Возраст – от 17 до 35 лет. Проезд в комфортабельных вагонах бесплатный. Дорожное содержание бесплатно. Проживание в Германии в комфортабельных условиях – бесплатно. Заработная плата – средняя по всей Германии. При желании возможно возвращение по прежнему месту жительства. Обратный проезд – бесплатно». Ух ты! У нас с Шурой загорелись глаза. Почему бы не съездить на 2 недельки, посмотреть и вернуться обратно. Тем более что всё это бесплатно. Говорят, что уже уехало 4 поезда. Провожали с музыкой, цветами. На бирже никаких списков уехавших нет. Были два состава на лесозаготовительные работы в брянский лес. Спрашиваем у дяди Миши его мнение по поводу добровольцев. «Держи карман шире! Здесь всё подгребают подчистую, а там – вот вам на блюдечке. Да немца надо знать, как знаю их я. Он мозги сломает, а подсчитает, сколько ты ему стоишь!» * * * Расстреляли весь пансионат для душевнобольных в Кишкинке. 120 человек, всех насмерть. * * * На соседнем дворе живёт художник. Раньше в Доме культуры бывали его выставки. Говорят, он и сейчас рисует. Но раньше были пейзажи, интерьеры и виды «Дворянского гнезда». Теперь рисует портреты Гитлера. То поясной портрет, то во весь рост. Все знают об этом. * * * Немцы – разные. Иной что-то тайком сжёвывает в коридоре, а другой приносит с солдатской кухни нам полный котелок кулеша, хотя мы вроде бы его и не просили. Мы ничего не просим у немцев. Нет... Просим спички и керосин. Сегодня солдат, уезжая от нас, оставил бутылочку, как раз хватило в лампу. * * * Солдаты в нашей квартире веселятся. Всё время поют. Но поют одну и ту же песенку: «Виайнст Лили Марлен»... Почти у каждого солдата есть губная гармошка, и они все умеют на ней играть. Играют вальсы, марши. По слуху играют. Нот у них никаких нет. Мне очень хочется иметь такую гармошечку. И кажется мне, я быстро бы освоила этот инструментик. Солдат предлагает мне поиграть. Но я не могу прислонить её к губам после него. Сами же немцы передают гармошки друг другу, и тот сразу берет её в губы, когда по ней ещё течёт слюна. * * * Полицай Саенко каждый раз упоминает гестапо, если не выйдем на работу на биржу. Сегодня Саенко с солдатами устроил облаву. Из домов выходили женщины, наспех одевались. Выгоняли всех трудоспособных. На улице уже большая колонна. К ней пристроилась и я. Обещают сегодня выдать карточки. Наконец пришли к бирже. Мороз 30 градусов. Секретарша вынесла на крыльцо столик, стала всех переписывать. Имя, фамилию, год рождения. Я давно прибавляю себе два года, чтобы меня брали на работу вместо мамы. (Мне 14.) Господи! Где наши? Никаких известий, никаких слухов. А ведь где-то наши побеждают, разбивают немецкие танки. Эти танки на буксирах тянут в наш город на ремонт. Целый полк ремонтников обретается по домам. Это мы – на задворках победы. Немцы на захваченных территориях заставляют нас работать на них. Как же можно было нас бросить в пекло к немцам? Не-вы-но-си-мо! По судьбе девочки Розы тяжелым катком прошлась война. И хорошо, что она смогла рассказать миру об ужасах оккупации. Такую правду о военном времени люди тоже должны знать. Ведь был не только героизм, были и страх, и боль, и предательство, и борьба за элементарное выживание, и безжалостно перечеркнутое детство. На нашем сайте читайте также:
|
