- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Анатолий Карпов: путь на шахматный Олимп |
| По инф. polit.ru |
| 05 Февраля 2022 г. |
|
Анатолий Карпов рассказывает о своей жизни и пути на шахматный Олимп в книге «Жизнь и шахматы. Моя автобиография». Путешествия по миру, интересные знакомства, спортивные достижения – обо всем этом можно здесь прочитать. А ниже предлагаем отрывок из данной книги, где рассказывается о матче за титул чемпиона мира, проводившемся в 1978 году в городе Багио. Противником Карпова был гроссмейстер Виктор Корчной, ставший за два года до этого невозвращенцем и лишенный советского гражданства.
Итак, в семьдесят восьмом году Корчной стал претендентом на звание чемпиона мира, и шахматное сообщество застыло в напряженном ожидании матча советского победителя и диссидента. Я не могу утверждать, что личность соперника не имеет для шахматиста абсолютно никакого значения, но и решающей нагрузки, во всяком случае для меня, она точно не несет. Ты садишься за стол, во-первых, ради самой игры, а во-вторых, ради победы, хотя эти причины можно легко поменять местами. А кто сидит напротив — какая разница. Ты хочешь победить любого достойного соперника, независимо от того, какую страну он представляет. Но в случае с Виктором, безусловно, сложно было полностью отстраниться от буквально окутывающего меня со всех сторон наваждения особой важности этой победы. Сложно оставаться просто Анатолием Карповым, когда каждая газета, каждый эфир, посвященный будущему матчу, делает из тебя карающую руку, должную в очередной раз продемонстрировать всему миру, что Советский Союз быстрее, выше, сильнее. Чувствовал ли я в душе, что обязан обыграть Корчного не просто как соперника, а в наказание за его поведение по отношению ко мне? Конечно же, нет. Да, я не понимал и не прощал многих его поступков, но невозможно обижаться на человека, который не чувствует себя виноватым. Корчной искренне полагал, что в Союзе его зажимают, не дают раскрыться, ставят палки в колеса и не дают стать чемпионом мира, а ко мне благоволят и продвигают вперед. Его право думать так, как ему хотелось, но все матчи я выигрывал честно. Обижаться на человека за то, что, как и почему он думает? Зачем? Какой толк от твоей обиды, если она никого и ничему не может научить. Да и сражаться с соперником проще тогда, когда между вами нет безусловной и категоричной неприязни. Забегая вперед, скажу, что наши личные человеческие отношения с Виктором Львовичем восстановились. Я всегда с большим уважением относился к его неоспоримой шахматной силе, восхищался его умением играть до конца, никогда не отступать и до последнего использовать все шансы на победу. Кроме того, я всегда помнил о том, что моя шахматная карьера сложилась именно благодаря его знакомству с Сергеем Борисовичем Лавровым — секретарем парторганизации Ленинградского государственного университета. Лавров был самым молодым доктором географических наук в СССР, потом долгое время занимал пост председателя Научного географического общества, ну, а во время нашего знакомства поспособствовал моему переводу из МГУ в Ленинград. Возможно, оставшись в Москве, я дошел бы до чемпионства какими-то другими путями, но эти пути, определенно, были бы гораздо длиннее и тернистее. А вполне возможно, что, не переехав в Ленинград, я бы навсегда упустил из рук шанс на шахматную корону. Я никогда не забывал об участии Виктора Львовича в моей судьбе, да и если бы хотел забыть, он бы, упоминая об этом при каждом удобном и неудобном случае, никогда не позволил бы этого сделать. Корчной был борцом и в игре, и в жизни, и порой я думал о том, что эту черту характера он мог выработать, переживая блокаду в Ленинграде. Великий мастер, шахматист от Бога, блокадник — нуждался ли он в моем прощении и была ли у меня необходимость культивировать в себе ростки обиды? По прошествии лет ни один из нас уже не вспоминал о былом. Жизнь, удивительная своими сюжетами и поворотами, и в данном случае подарила мне поразительный факт: последние два года своей шахматной жизни Виктор Львович провел, играя по моей рекомендации за мою бывшую уральскую команду. А в Багио семьдесят восьмого невозможно было не чувствовать особого настроения. Такого кипения страстей вокруг древней игры мир еще не видел. Тем более что в отборочном цикле Корчной, которому в итоге политическое убежище предоставила Швейцария, а не Нидерланды, играл просто блестяще и к поединку со мной подошел в своей полной силе. Ему, безусловно, был выгоден политический окрас матча, ведь таким образом можно было рассчитывать на безоговорочную поддержку всех стран, которые недолюбливали Советский Союз. А недоброжелателей хватало, тем более что советская делегация потребовала отобрать у Корчного право играть под флагом Швейцарии, так как гражданства этой страны у него не было. Было очевидно, что Корчной, который был ничуть не менее резок и агрессивен, чем Фишер, будет использовать любую возможность, чтобы страсти накалились до предела, а я вышел из себя. Виктор Львович был начеку, и любая оплошность нашей стороны приводила к новой порции скандалов и требований. Чего только стоит нашумевшая история с кефиром, который мне принесли во время одной из партий. Многолетние поклонники шахмат наверняка помнят об этом случае, а новым читателям, надеюсь, будет любопытно узнать, как ловко Корчной усмотрел в этом нарушение регламента и заявил, что с помощью стакана мне подсказывают, какой ход следует сделать. Скандал достиг такого апогея и так активно обсуждался, что был выработан целый регламент по последующей подаче напитков, а журналисты метко окрестили случившееся «бурей в стакане кефира». Следующим камнем преткновения стала фигура доктора Зухаря — специалиста по проблемам перегрузок и нормализации сна, который работал с советскими космонавтами и неоднократно помогал им справиться с трудностями. К сожалению, оказать действенную помощь мне в физическом плане доктору не удалось, но Зухарь был убежден в том, что обладает какими-то парапсихологическими способностями, которые могут подавить негатив, исходящий от Корчного в мою сторону. Всё, что он делал, — сидел в зале и смотрел на соперника. Многие шахматисты — люди мнительные и нервные, во время напряженного матча нас может вывести из себя любая мелочь: шум, скрип, стук пальцами по столу или легкое покачивание соперника на стуле. Корчной же был не просто нервным, а излишне резким и взрывным, психика его была крайне неустойчивой. Взгляд Зухаря мгновенно привел его в бешенство, и Виктор потребовал удалить доктора из зала. Конечно, вывести человека просто за то, что тот наблюдал за ходом игры, никто не посмел, но Зухаря пересаживали, и неоднократно, потому что Корчной утверждал, что чувствует взгляд доктора из любой точки зала и не может сосредоточиться. Кроме того, он увлеченно рассказывал журналистам, что Зухарь взглядом подсказывает мне ходы. Совершенно абсурдное утверждение, если учесть, что доктор в шахматы даже играть не умел. В конце концов своими вечными придирками, градом оскорблений, которыми Корчной, ни капли не стесняясь, осыпал меня в прессе (да и не только в прессе, мог и тихонько, так чтобы никто, кроме меня, не слышал, обматерить прямо за игровым столом), соперник довел меня до того, что перед началом очередной партии я отказался пожимать ему руку. Матч продолжался на фоне постоянных стрессов и скандалов.
Количество партий было неограниченно, мы играли до шести побед, и при счете 4:1 в мою пользу страсти внутри Корчного накалились до предела. Он взял тайм-аут, уехал в Манилу, где собрал большую конференцию и объявил, что борется с кентавром с торсом Карпова и головой Зухаря. Корчной утверждал, что это мракобесие Советский Союз готовил еще к матчу с Фишером и теперь, когда прозорливый американец не стал принимать участие в чемпионской гонке, он — Виктор — должен стать подопытным кроликом в чудовищных экспериментах коммунистов. Корчной выдвигал всё новые и новые обвинения, говорил, что Зухарь внушает мне, будто я не Карпов, а Фишер и Алехин вместе взятые, угрожал прекратить свое участие в матче, если не найдет «противоядие». И он его нашел в лице американских йогов — Стивена Двайера и Виктории Шепард. Не знаю, что это были за йоги и какими такими особыми способностями они обладали и обладали ли вообще, но знаю только, что находились они под следствием за покушение на индийского дипломата и были выпущены из филиппинской тюрьмы под залог. Обнаружив сей факт, наша сторона, измученная выходками Корчного, объявила йогов террористами и потребовала удалить новых помощников Виктора из зала. Наше условие выполнили, но Корчной действительно будто бы напитался какой-то невиданной энергией, успокоился и стал играть так мощно, что моя уверенность в победе пошатнулась, несмотря на то что после двадцать седьмой партии счет уже был 5:2 в мою пользу и до триумфа оставалась всего одна победа. Но физически и эмоционально я был уже настолько измотан, а к этому времени мы играли уже два с половиной месяца, что у меня совершенно пропал сон, голова постоянно была тяжелой и соображала вполсилы. Никакой профессионализм Зухаря меня не спасал. А соперник, оказавшись на грани поражения, наоборот, приободрился и, видя мое удрученное состояние, всего за четыре следующие партии сравнял счет. Сказать, что в нашей делегации воцарилась паника, — не сказать ничего. Поражение от Фишера было бы сущей ерундой по сравнению с проигрышем перебежчику, рассказывающему на каждом углу, как его притесняли в Советском Союзе. Я взял тайм-аут, во время которого мне наконец удалось выспаться. На тридцать вторую партию я снова пришел бодрым, сосредоточенным и решительным. Один мой внешний вид вывел Корчного из себя, а присутствие в зале Зухаря вновь заставило язвить и скандалить. Но я чувствовал какую-то невидимую броню от нападок Корчного, ко мне вернулась уверенность, очевидно, была она настолько сильной, что соперник решил, будто я мог заранее знать о приготовленных им вариантах партии. Он сетовал на то, что кто-то из его лагеря оказался предателем и сливал информацию, не задумываясь о том, что в этом случае никто и никогда не стал бы тянуть матч до счета 5:5. Партию отложили на сорок втором ходу при очевидно проигрышной позиции Корчного. Будучи сильнейшим шахматистом, просчитав все возможности и не найдя решения, на доигрывание соперник не вышел, признав свое поражение. Победителей, конечно, не судят, но не хочу лукавить и отрицать, что победа в том поединке была одной из тяжелейших за всю мою карьеру. Я провел на Филиппинах сто десять дней, девяносто три из которых просидел за доской в состоянии крайнего эмоционального напряжения и запредельной усталости. Уверен, что и соперник мой был вымотан и обессилен. Но Корчной не был бы Корчным, если бы сдался и опустил руки. Он был достойнейшим примером шахматиста, бойцовским качествам которого можно было только позавидовать. И снова цикл отборочных матчей, победы над Петросяном, Полугаевским и Хюбнером и отчаянное желание взять надо мной верх и получить титул чемпиона мира. Имея за спиной опыт Багио, советская сторона предполагала, что западные сторонники Корчного могут пойти на всё, чтобы добиться его победы надо мной в Мерано в восемьдесят первом году. Уровень подозрительности действительно зашкаливал: за несколько недель до начала матча представители нашей делегации прибыли в Италию, чтобы проверить не только климатические условия и условия проживания, но и состав питьевой воды, уровень шума и даже радиации. Не знаю, были ли эти предосторожности излишними, но подобных скандалов, которые сотрясали Багио, в Мерано не случилось. Помню язвительные перешептывания, царившие в нашем лагере: «От "старого льва" ничего не осталось. Претендент на пути к закату. Грозный Виктор уже не тот». Шахматист, выигравший матч претендентов, не может быть тем или не тем. В любом случае это наидостойнейший из соперников, победа над которым никогда не бывает легкой. Да, ситуация в Мерано мне благоволила, счет был 4:1 в мою пользу не после семнадцатой партии, как в Багио, а уже после девятой, но соперник оставался верен себе и сдаваться не собирался. Помню, меня спросили на дружеской встрече после игры: — Что бормотал Корчной во время партии? — Ругался, — спокойно ответил я. — Да? И тебя это не беспокоит? Нашел противоядие? А я действительно нашел правильную реакцию на нецензурную брань соперника и никакого секрета из этого не делал. — Я молча смотрю на него и улыбаюсь. Почему-то Корчной этого не выносит. Испепеляет меня взглядом и вскакивает из-за стола. Но я улыбаюсь только тогда, когда он ругается, так что мы квиты. Последней партией нашего противостояния стала восемнадцатая. Матч завершился со счетом 6:2, и мировая пресса единогласно заявила, что за всё послевоенное время еще не было первенства за мировую шахматную корону, где чемпион столь явно превосходил бы претендента. Не могу согласиться с этим утверждением. Матчи с Корчным никогда не были легкими. Он всегда решительно пользовался любой ошибкой, малейшим расслаблением со стороны противника. Кроме того, в каждом своем сопернике Корчной видел не просто игрока, а личного врага, поэтому сражаться с ним всегда было чрезвычайно трудно. Кроме того, с ним было невероятно сложно поддерживать и ровные личные отношения. Несмотря на то что в последние годы его жизни мы вполне спокойно общались и даже играли в одной команде, ничто не мешало Корчному, выйдя к журналистам, начать снова сочинять обо мне небылицы. Совсем недавно мне попалось его интервью, где гроссмейстер рассказывал о том, что мой переезд в Ленинград — это тщательно спланированная акция по его планомерному уничтожению. Оказывается, я намеренно старался подобраться к нему поближе, чтобы изучить и скопировать не только манеру игры, но и одежду, мимику и даже поведение. Утверждение, которое у любого человека, знающего нас обоих, не вызвало бы ничего, кроме улыбки. Но Корчной, выдавая что-то подобное, забывался и говорил с таким вдохновением, что не могло быть никаких сомнений: он сам в это искренне верит.
Шахматная корона досталась Анатолию Карпову в 23 года. Он стал одним из самых молодых чемпионов мира в истории. В его жизни было очень много побед на турнирах разных уровней, и еще именитый спортсмен входит в число самых великих шахматистов 20 века. На нашем сайте читайте также:
|
