150 лет воли |
10 Марта 2011 г. |
150 лет назад, в марте 1861 года, Александр II обнародовал манифест, отменявший крепостное право. Поступок, безусловно, личной смелости, закрепивший за ним титул царя-освободителя, и огромной общественно-политической значимости – как первая в отечественной истории успешная попытка либеральной реформы. Либеральной не только по своим целям (такими были и преобразования Петра Великого), но и по методам реализации, которые, в отличие от петровских, не ломали Россию через колено и не стоили ей миллионов жизней. Принято считать, что Александру некуда было деваться: Россия позднее других европейских держав решилась на освобождение крестьян, что тормозило ее экономическое развитие – и в силу неэффективности рабского труда, и из-за дряхлости производственных отношений, перешедших на большей части континента в товарно-денежную, капиталистическую стадию, тогда как российский крестьянин все еще отрабатывал барщину. Впрочем, Александр – не первый русский царь, почувствовавший необходимость модернизации, экономической и политической. Ещё в 60-х годах XVIII века Екатерина II считала, во-первых, полезным определенное ограничение её собственной власти каким-либо органом «парламентского типа», а во-вторых, для неё было очевидным, что крепостной труд менее выгоден, чем вольный, не говоря уже о том, что миллионы рабов очень опасны. Генерал-прокурору Вяземскому царица писала о крепостных: «Если не согласимся на уменьшение жестокостей и уморение человеческому роду нестерпимого положения, то и против нашей воли сами оную возьмут рано или поздно». То есть почти за 100 лет до Александра II Екатерина сформулировала главный аргумент, приведённый царём в 1856 году в пользу предстоявшей отмены крепостного права: «Лучше освободить сверху, прежде чем освободятся снизу». Да и после Екатерины и Александр I, и Николай I приступали с разных сторон к реформам, но различного рода обстоятельства мешали их реализации – то Наполеон у ворот, то декабристы выходят на Сенатскую... А ещё постоянный внутренний враг всяческих преобразований – чиновничество, бюрократия, нутром чующая, что любая перемена – удар по её привилегиям и интересам. Александру I угрожали «удавкою», и пример отца ясно определял характер угрозы. Пугали царя революционными событиями в Европе, бунтом Семёновского полка... Как точно заметил в своё время Натан Эйдельман, бунты и революции всегда являются весьма кстати для тех, кто стремится запугать верховную власть ужасными примерами, требующими «немедленного пресечения», а потом «никаких послаблений». Позже один из сравнительно либеральных министров Николая I Дмитрий Николаевич Блудов находил, что европейские революции, мешавшие русским реформам, являлись всегда столь «вовремя», будто их тайно подготавливали российские крепостники. Да и спустя полтора столетия нетрудно заметить, что при завышенной роли государства, при реформах, идущих сверху, важное орудие противников преобразований – провокационное раздувание беспорядков. После того как Александр I не решился, а декабристы не сумели произвести революционные преобразования, Николай I, без сомнения, один из самых несимпатичных правителей России, и тот пытался взять на себя роль «революционера сверху», предполагая провести ряд реформ, в их числе главнейшую – ослабление и затем отмену крепостного права. Не получились же эти реформы всё по той же причине – из-за сильного и всё нараставшего эгоистического, звериного сопротивления высшей бюрократии, которая умело топила все сколько-нибудь важные антикрепостнические проекты. Для этого имелось несколько надёжных способов – затянуть, передать бюрократическим комиссиям и подкомиссиям, если царь настаивает, изобретать проекты заведомо неосуществимые... Или – запугать монарха бунтами. Для этого, между прочим, нередко завышались «сводки» о крестьянском сопротивлении. Царю указывали очередной эксцесс и восклицали: «Вот к чему дело придёт, если дать послабление!» Угрозы угрозами, а что на самом деле чувствовал и делал крестьянин, составлявший основную массу народа? «Было бы... большим заблуждением думать, – считал Чаадаев, – будто влияние рабства распространяется лишь на ту несчастную обездоленную часть населения, которая несёт его тяжкий гнёт; совершенно наоборот, изучать надо влияние его на те классы, которые извлекали из него выгоду... Посмотрите на свободного человека в России! Между ним и крепостным нет никакой видимой разницы. Я даже нахожу, что в покорном виде последнего есть что-то более достойное, более покойное, чем в озабоченном и смутном взгляде первого». В ту пору власть по-новому задумалась о народе. В начале 1830-х годов была провозглашена теория официальной народности. Новая идеология держалась на «трёх китах» – самодержавие, православие, народность... Под народностью разумелось «единство царя с народом», эксплуатация народной веры в высшую царскую правоту. Квасной патриотизм проповедовал презрение к иностранцам и к собственным «умникам», препятствующим «великому единению»... Надо ли говорить, что речь не шла, конечно, о какой-нибудь действительной опоре власти на народ. «Когда раздается клич, – писал Салтыков-Щедрин, – из нор выползают те Ивановы, которые нужны. Те же, которые в сей момент не нужны, сидят в норах и трясутся». А генерал Ермолов так говорил об особом таланте Николая: «Никогда не ошибаясь, всегда определять на ту или иную должность самого неспособного...» А точнее и короче всех выразился будущий (при Александре II) министр внутренних дел Валуев: «Сверху блеск – внизу гниль». Вот тогда и наступает время реформаторов. Александр II высказал два исключающие друг друга положения, отнюдь не успокоившие московских крепостников. С одной стороны, царь заявлял о своем нежелании отменить крепостное право, с другой — указал на необходимость все же осуществить эту реформу. Однако это выступление нельзя рассматривать как начало подготовки отмены крепостного права. Во-первых, сам Александр II, понимая необходимость отмены крепостного права в силу создавшихся условий, вместе с тем всячески оттягивал решение этого вопроса, противоречившего всей его натуре, и, во-вторых, приступить к подготовке отмены крепостного права без согласия дворянства, интересы которого выражал царизм, было невозможно. Это находит прямое подтверждение в письме Александра II к своей тётке великой княгине Елене Павловне в конце 1856 г.: «...я выжидаю,— писал он,—чтобы благомыслящие владельцы населённых имений сами высказали, в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян...» 3 января 1857 г. был открыт Секретный комитет «для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян» под председательством самого царя. В соответствии с этим решением 28 февраля того же года была учреждена специальная «Приуготовительная комиссия для пересмотра постановлений и предположений о крепостном состоянии» в составе Гагарина, Корфа, генерал-адъютанта Ростовцева и государственного секретаря Буткова. «Приуготовительная комиссия» должна была рассмотреть законодательство по крестьянскому вопросу (законы о «свободных хлебопашцах» и «обязанных крестьянах»), а также различные записки и проекты, посвящённые вопросу об отмене крепостного права. Однако члены комиссии, рассмотрев все эти материалы, не смогли прийти к какому-либо определённому решению и ограничились изложением личного мнения по этому вопросу. Наиболее обстоятельной является записка Ростовцева, датированная 20 апреля 1857 г. В начале этой записки автор указывает на необходимость отмены крепостного права. «Никто из людей мыслящих, просвещённых и отечество свое любящих,— писал он,— не может быть против освобождения крестьян. Человек человеку принадлежать не должен. Человек не должен быть вещью». Высказав столь решительно свою точку зрения, Ростовцев, излагая историю крестьянского вопроса в первой половине XIX в., подвергает критике существующее о крестьянах законодательство, а также различные проекты отмены крепостного права и приходит к выводу, что они не могут быть приняты. Во-первых, указывал он, освобождение крестьян без земли, так же, как и с небольшим участком её, невозможно. Во-вторых, предоставление крестьянам достаточного надела без вознаграждения будет несправедливо, так как разорит владельцев земли. Выкуп же земли, по мнению Ростовцева, также не может быть осуществлён, так как для единовременного выкупа не хватит средств, разновременный опасен для государства: он продолжался бы довольно долго и мог вызвать крестьянские волнения. Во «всеподданнейшем отчёте» III отделения за 1857 г. говорилось о том же: «Слухи об изменении быта, начавшиеся около трёх лет, распространились по всей империи и привели в напряжённое состояние как помещиков, так и крепостных людей, для которых дело это составляет жизненный вопрос». В заключение шеф жандармов указывал, что «спокойствие России много будет зависеть от сообразного обстоятельствам расположения войск». Именно это положение и заставляло правительство торопиться с решением вопроса об отмене крепостного права. Однако оно не могло приступить к реформе без привлечения к этому делу дворянства. По мнению правительства, наиболее целесообразным было начать освобождение крестьян с западных губерний, дворянство которых в какой-то степени склонялось к отмене крепостного права. В силу этого виленскому генерал-губернатору В. И. Назимову и было предложено добиться у дворянства западных губерний согласия на отмену крепостного права. Ему было поручено заявить дворянству, что если они не пойдут навстречу стремлениям правительства, то будет проведена новая инвентарная реформа, невыгодная помещикам. К крестьянской реформе Россия подошла с крайне отсталым и запущенным местным хозяйством. Медицинская помощь в деревне практически отсутствовала. Эпидемии свободно ходили из конца в конец огромного государства, унося тысячи жизней. Крестьяне не знали элементарных правил гигиены. Народное образование никак не могло выйти из зачаточного состояния. Отдельные помещики, содержавшие для своих крестьян школы, закрыли их сразу же после отмены крепостного права. О просёлочных дорогах никто не заботился. Между тем государственная казна была истощена, и правительство не могло своими силами поднять местное (земское, как тогда говорили) хозяйство. Поэтому было решено пойти навстречу либеральной общественности, которая ходатайствовала о введении местного самоуправления. 1 января 1864 г. был утвержден закон о земском самоуправлении. Александр II оставил по себе добрую память в народе. Прошло много лет, произошло множество событий. И когда (уже в начале XX в.) русских крестьян спрашивали, кого из исторических деятелей они знают, мужики отвечали, напрягая память: Стеньку Разина, Емельку Пугачева... Петра, Катерину (Екатерину II)... Суворова, Кутузова, Скобелева... Александра, царя-Освободителя...
|
|