«Господи, прости меня, я грешен…» |
Подготовил Павел КУШКИН, заслуженный работник культуры РФ |
19 Июня 2021 г. |
15 июня 2006 года – черный день в иркутской литературе и журналистике: не стало нашего большого друга, поэта российского размаха, публициста Ростислава Филиппова. Вся жизнь Ростислава Владимировича – как на ладони, потому что, как емко заметил владыка Вадим, «Слава был свойским, в доску для всех, все его с любовью воспринимали, уважали и почитали». Мне посчастливилось пройти с ним путь в последние годы его жизни – вместе возвращали из небытия Дом журналистов и сплачивали разношерстную прессу, чему во многом способствовал рожденный нами Байкальский фестиваль прессы. Без этого иркутское журналистское сообщество развалилось бы, что, к сожалению, сейчас и наблюдается. А Филиппов умел притягивать к себе людей, причем совершенно разных по профессии, возрасту, интеллекту, но близких по духу, вере и искренности. Слова Вадима: «Слава был душою общества. Эта черта не многим присуща… Человек неординарный, уникален и в характере, и в мышлении своем». Первая супруга Вера Филиппова после ухода Ростислава подготовила сборник воспоминаний о нем. Сохранившая чистоту отношений, она постаралась, чтобы он запомнился и этим. Сейчас супруги покоятся рядышком на Покровском погосте в Пивоварихе. Вот лишь некоторые из тех воспоминаний. Душа улыбаетсяОльга ЛАЩУК, дочь Ростислава, доцент факультета журналистики МГУДетские воспоминания о папе отрывочные – хорошо помню, как он сажал меня на свою ступню, я держалась, обхватив его коленку, и папа не спеша покачивал ногой, при этом что-то читая. Если он хотел пожурить меня за какие-то провинности, то называл «троцкисткой» – так я вовлекалась в мир отечественной истории. Вообще благодаря родителям, их кругу общения и, главное, чтения, мы с братом получали явно не школьное образование. Очень любила ездить с папой на дачу в поселок Култук на Байкале. Именно там папа находил вдохновение, там писались его лучшие стихотворения. Но я ни разу не видела, как он это делал. Его творческий процесс был незаметным, может, он писал ночью, когда мы спали. До сих пор жалею, что не записала папины рассказы о его семье; тогда казалось, что я все запомню. Дедом папы был Михаил Васильевич Филиппов – дворянин, смотритель народных училищ Акмолинской губернии – должность, на которую назначал только император. В семье была фотография, на которой Михаил Васильевич в кругу таких же назначенных, а на переднем плане император Николай II. Конечно, эту фотографию сожгли, когда начались репрессии. Бабушка папы – дочь богатого сибирского купца, брат дедушки – архиепископ. В великолепной библиотеке были редчайшие дореволюционные издания, которые папа, конечно, все прочитал. Думаю, поэтому у него на происходящее был такой широкий взгляд. Разное было в жизни у папы, разная была и жизнь папы, но что бы я ни вспомнила о нем, последствие одно – душа улыбается. «Мы любили своего главного»Лина ИОФФЕ, заслуженный работник культуры РФКак гром среди ясного неба грянула весть: Слава Филиппов едет к нам главным редактором издательства. Сказать, что мы обрадовались – ничего не сказать. Казалось, он намертво привязан к забайкальскому воздуху, краскам, друзьям, городу. И вдруг решительная перемена в судьбе. Жил он первое время поочередно в квартирах друзей, пока не получил собственную, и тогда только вызвал семью – жену Веру, дочь и сына. Слава стал Ростиславом Владимировичем. Мы сразу ощутили: пришел главный редактор. Умён, образован, творческая личность. По утрам он покупал в «Союзпечати», к нашему восхищению, не какую-нибудь газету, а Moscow News на английском языке и читал ее за своим редакторским столом. К нему можно было прийти с трудной рукописью за советом, это было надежное мужское плечо. При этом он умел оставаться легким, демократичным «своим парнем», острословом и насмешником. В издательстве поселилась гитара, мы ее специально купили для него. Она висела на стене и ждала своего часа. Невозможно было понять, каким образом умел он сентиментальную песенку Вертинского «Мадам, уже падают листья» превратить в сжимающий сердце романс. Из каких неведомых глубин он извлекал что-то цыганско-русское раздольное. Еще он любил Окуджаву «Не опуска-а-йте ладони, маэстро…». Гитара, страдающая под его тонкими пальцами, делала его похожим на белого офицера среди нас, притихших красногвардейцев… На день его рождения мы все пришли к нему в кабинет с табличкой «Главный редактор», подарив ему красивого деревянного оленя. Все-таки мы любили своего главного. Так случилось, были назначены перевыборы в писательскую организацию, и Филиппова выбрали ответственным секретарем. Дальнейший путь его был предопределен. К этому времени распалась его семья. Грянули 90-е, писательская организация разделилась на ваших и наших, отношения потеряли былую искренность. Потом и Слава покинул пост писательского наставника, возглавив Союз журналистов. Стало ясно, что он вряд ли достигнет душевного равновесия. Стихи написались позднее. Вот я, Господи, прости меня, я грешен!
На слезах отчаяния замешен.
Трудный хлеб мой при конце пути.
Трудный хлеб мой… Господи, прости! Клубок болезней, скрутивший его, был чудовищен. Он боролся, восставал с постели и снова падал. Ко мне обратились с просьбой отредактировать рукопись Ростислава Филиппова с необыкновенным, на первый взгляд, названием – «Красная сотня». Читая стихи, я пережила одно из самых своих жизненных потрясений. Плакала в трубку, говоря ему об этом. Во всей глубине и полноте открылся высочайший уровень его духовного мира, это было удивительное слово мастера, долго молчавшего. Перед этим словом навсегда отступали, сходили на нет непонимание и отчужденность, порой возникавшие в прошлом. Была только тихая нежность к бледному, исхудавшему, но все тому же самому неповторимому Славе Филиппову. Душа компанииВалентин РАСПУТИН, писатель, лауреат ГоспремииВ сентябре 1989 года в Иркутск неожиданно прилетела моя японская переводчица Харука Ясуока, к тому времени прекрасно овладевшая русским языком. День на исходе, а что делать завтра? Позвонил Володе Ивашковскому, корреспонденту одной из московских газет: «Японка желает накормить нас так своими кушаньями, чтобы мы по гроб жизни помнили. Но сначала надо отвезти нашу гостью на Байкал куда подальше». «Сейчас позвоню Славе Филиппову, – недолго размышляя, ответил он. – У него в Листвянке друг-товарищ живет и гоняет катер». Через полчаса позвонил Слава: «Катер уже драют, чтобы смотрелся как новенький». Утро еще не разогрелось, когда мы с машины пересели на катер и убедились, что омуль ночного улова едет с нами в Большое Голоустное. Всю дорогу Слава развлекал гостью байкальскими историями. Причалили близко к обеду – на берегу никого. Слава с Володей принялись разводить костер, а мы с Харукой отправились в небольшую пустошку, где водились рыжики. Минут за 20 мы заполнили до отказа свои посудинки. Слава, уже принявший первую долю, был в счастливом расположении духа. Из котелка Харуки вынул самый привлекательный рыжик и захрумкал. «Разве это не опасно?» – осторожно спросила она. «Милая, – отвечал он, – какая опасность?» За обедом попробовали японский продукт, похвалили. Но лучше пошла дикая пища – омуль и рыжики. На катере принялись за песни, пели в основном Слава и Володя. Харука была в восторге. Разговор сам собой перешел на японскую литературу. Для меня было новостью, сколько много имен Филиппов знает – и не по имени только, а по книгам. Харука гладила свой лоб, чтобы расшевелить его, и вспоминала новые имена. Слава добавил: «А еще у писателя Кобо Абэ роман «Женщина в песках». Чмокнув Харуку в щечку, Слава с воодушевлением заявил, что теперь можно перейти и на японскую пищу. С той поры в каждом письме у Харуки была просьба передать приветы господину Славе. Такие люди нужны всегдаБорис ГОВОРИН, экс-губернатор Иркутской областиОн был государственником по своим взглядам и убеждениям. Не вдохнул опьяняющий воздух вседозволенности, который тогда вынес на поверхность мало профессиональных людей, поставивших целью разрушить все советское, для них однозначно все плохое. В моей памяти Ростислав остается очень энергичным человеком – как авторитетный лидер в писательской и журналистской среде. Чрезвычайно ответственным был, мудрым. Не без слабостей, как и абсолютно все мы, но в контактах, он всегда занимал позицию конструктивную. 90-е годы как раз и показали подлинное лицо многих. Имидж человека при экстремальных ситуациях может рассыпаться в прах. Ростислав оставался самим собой, отличался продуманностью высказываний, любил задавать каверзные вопросы, но ответы выслушивал внимательно и сосредоточенно. Он стремился наладить, создать, стимулировать благоприятную атмосферу. Группа писателей – Ростислав Филиппов, Валентин Распутин, Марк Сергеев и владыка Вадим – пришли ко мне с предложением организовать праздник – Дни русской духовности и культуры «Сияние России». Тяжелейшее время, риск быть обвиненным в русофильстве. Неоднозначную оценку могло вызвать и создание православной женской гимназии. Но мы были убеждены в правильности этих решений. И жизнь это подтвердила. Ростислав личной выгоды никогда не высматривал, для себя он ни разу ничего не попросил. Широкая душа, настоящий сибиряк, комфортный в общении своей открытостью. Когда мы решили из его отделения забрать часть средств на нужды литераторов вновь созданного Союза во главе с Анатолием Кобенковым, Ростислав принял это как должное: «Подход ко всем единый, там тоже талантливые люди». Не помню ни единого расхождения с ним, хотя он мог и жестко говорить. Такие люди нужны всегда. Светлый был человекАнатолий СТРЕЛЬЦОВ, директор Иркутского драмтеатра им. Н. П. Охлопкова, заслуженный работник культуры РФСветлый был человек. Уверен, это скажет каждый о Филиппове, кто даже не в дружбе, а просто в знакомстве с ним был. Сейчас у многих наблюдаю тягу позиционировать себя великими. Этот соблазн, видимо, от их должности или регалий, а по сути своей они мелки и незначительны. У нас со Славой сложилось одинаковое на этот счет впечатление, что мы с краешку, в сторонке, а вся королевская рать, не очень умная, не очень грамотная, не шибко совестливая, едет в золоченых каретах, никого вокруг не замечая. Мы с Филипповым какое-то время жили в одном доме, часто и о многом говорили. Ростислав был напрочь лишен чинопочитания, он уважал человека, а не его местоположение на социальной лестнице. Он был нормальный русский мужик, в котором намешано много чего, но нет подлости, нет двойного дна. Было все, что свойственно настоящему русскому – доброта, порядочность, отзывчивость и какая-то незащищенность, несмотря на масштаб его личности. Но защитить другого или доброе дело, то это всегда – пожалуйста. Когда в прессе началась травля охлопкинского театра, Филиппов занял объективную позицию. Он не огульно заступался, а разбирал, анализировал, что хорошо, а что плохо. В пору существования театра Дрожжина был серьезный перекос, и Филиппов много сделал, чтобы театр сохранился и занял свою нишу. Он был удивительно цельным в многогранности своих занятий и увлечений. Когда случилась беда с ним, не только я один остро и ясно понял, что такое Ростислав Филиппов для Иркутска. P. S. Уход Филиппова – невосполнимая потеря. Осиротели поэты, литераторы, актеры, журналисты. Когда мы с ним поднимали со дна Дом журналистов, ни один из высокопоставленных коллег, наделенных правами и финансами, палец о палец не ударил, чтобы помочь. Наблюдали со стороны, что у нас получится. А ведь получилось! И сотни рядовых журналистов со всей области обрели свой Дом. Вот тут в него зачастили и главные редакторы, объявившие о своей причастности. Я кипятился, а Филиппов с высоты своих двух метров снисходительно на все это посматривал.
Возвращаюсь к высказываниям владыки Вадима, он тонко и глубоко чувствовал суть Филиппова: «Его улыбка никогда не была дежурной. И многие мои знакомые, когда не стало Ростислава, сказали: да, Иркутск потерял большого поэта. Но он еще был и гражданином в высоком понимании этого слова. 15 лет минуло со дня ухода, идут годы, меняется время, но не меняется та ценность, которую Ростислав представлял для общества. Таким его Бог одарил обаянием, такой привлекательностью».
|
|
|