"Я это видел". Глава 2. Мои университеты: «Нам сверху видно все...»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мои университеты: «Нам сверху видно все...»

В институте у нас было три практики: ознакомительная, эксплуатационная, ремонтная. Ознакомительная - понятно, общее знакомство. Эксплуатационная - сидишь, караулишь эту турбину или котел, на приборы смотришь, там целый день ничего не меняется, неинтересно. Записываешь показания в журнал - и все. Ремонтная - более живая, там что-то делаешь своими руками. На этой практике нам даже зарплату платили.

Учился я хорошо, на распределении предложили выбор - эксплуатация, проектирование или монтаж. Эксплуатация считалась самым престижным делом, но я туда не хотел. Знания высокие, но работа монотонная. Пришел на смену, смотри на приборы, наблюдай... Проектирование - более творческое, интересное дело. Я попросил проектирование или монтаж. В комиссии были монтажники, как услышали, так меня и схватили. Им нужны были подготовленные люди. Предложили Свердловск, Иркутск, Хабаровск. Я выбрал, что поближе, - Свердловск, трест «Уралэнергомонтаж».

Приехал со своим рюкзачком в Свердловск, оттуда меня направили в Челябинск, на строительство Южно-Уральской ГРЭС, там пускали очередные   агрегаты.   Поставили   мастером   на   монтаж турбины.  В ней есть вакуумная система и электропривод - так называемый низ турбины. На этот низ меня и поставили. Я хорошо изучил это дело в институте, на практике, трудностей оно не представляло. Но я все время натыкался на какие-то препятствия: то одного нет, то другого, тут не так делают, там не так. Все эти беспорядки возмущали меня. К тому же хотелось как-то выразить,  обозначить себя.  Те,   кто вырос в бедности - а это унизительно, - стремятся сразу подняться,  показать свое присутствие. Я вышел на работу 1 августа, а в конце сентября уже поругался с начальником управления: Я пришел к нему, выложил все, что думаю,  сказал, что мои знания неправильно используют. Он ответил, что я в этом деле ни черта не разбираюсь и суюсь, куда не надо. Я сказал, что   разбираюсь,   в   институте   был   отличником, и знаю, что к чему. В общем, начали тихо, потом, слово  за  слово,   перешли  на  крик.   Вся  контора сбежалась:  какой-то мастер,  пацан,   с самим начальником управления ругается! Мне было двадцать два, ему - за сорок, да еще начальник. Мне это все нипочем, взвинтился до предела, заявляю: ноги моей больше здесь не будет, еду докладывать министру!..

И поехал. Сел на поезд - и в Москву. К министру, конечно, не пустили. Переправляли из кабинета в кабинет,  толкался-толкался, попал к зам. начальника главка. Он меня внимательно выслушал, потом говорит: «Если сейчас же не вернетесь на работу, лишим диплома». Тогда это было вполне реально. Остался бы я с волчьим билетом... Я понял, что дело пахнет керосином. Но отступать все-таки просто так нельзя. Ввязался - держись. Я спросил: «А то, что я сказал, будет иметь последствия?» Он ответил: «Обязательно».

Последствия, точно, были. Для меня. Как для дела - не знаю.

В общем, поехал я назад, как побитый щенок. Начальник, конечно, в душе позлорадствовал, но говорить ничего не стал. Только перевел меня из мастеров в техники. Чего, как мне потом сказали, не имел права делать. Я был молодой специалист, и наказать он меня не мог. Мог - не мог, откуда я знал? Приказали - и все. Заслал он меня на другую стройку - Троицкой ГРЭС. К черту на кулички - на границу с Казахстаном.

Я получил по башке, но меня это не прибило. Понял только: нельзя так - в лобовую атаку. Надо действовать осмотрительней.

На Троицкой ГРЭС все только начиналось. Голая степь - чабан в казахском треухе овец гоняет. У нас - монтажный участок: начальник, прораб, мастер и я, техник. Спрашиваю: «А есть здесь библиотека?» Начальник смеется: «Какая тебе здесь библиотека?..»

Думаю: всю квалификацию потеряю. Упал духом, но впрягся.

В общежитии - тоже весело. Так вроде ничего-четверо в комнате. Еще один молодой специалист, двое шоферов. Приходят вечером грязные, чумазые - на постель. Белье поменяли, белую скатерть постелили, шофер пришел, хлоп руки на эту скатерть - она черная. Я говорю: «Ты зачем так делаешь?» А он: «Знаешь что, чистюля? Я так делал и делать буду. Не нравится - уматывай отсюда».

Так я постигал азы взаимоотношений с людьми.

Монтировали мы мост через речку Уй, бетонные заводы, склады - все, что из металла. Начальник участка мотается то в горком, то в райком, то еще куда, его целый день не видно, прораб - пенсионного возраста, мастер - женщина, ей все до фонаря. Молодой тащит - ну и пусть тащит. Прораб подсказывает, а я делаю. Ничего особенно не знал, мосты не учили монтировать, но командую. Бригадиры, правда, умные, квалифицированные ребята, помогали. Мост этот был очень важен для города - на нем вечно секретарь горкома сидел. Мост клепаный, такими оправками надо клепать. Они все время летят. Бригадир говорит: надо на них буртики сделать, не будут лететь. Я - секретарю горкома. Он - на местный завод, тут же сделали. Надо было спешить, успеть до ледохода. Пойдет лед, сшибет этот недоклепаный мост к черту.

Секретарь горкома на мосту короткие летучки проводил, никакого начальства не было, я оказался самым главным. Вошел, так сказать, в руководящую элиту. Все распоряжения - через меня, скоро я уже больше начальника знал, сам распоряжался. Как скажу - так и сделают. Год прошел, я все техником, и тут организуют в Троицке вместо участка монтажное управление. Приехал начальник, с ним - двое начальников цехов (на монтаже цеховое деление). Начальник котельного зовет к себе работать. Я ему говорю: я вообще-то специализировался на турбинах, котлов никогда не монтировал, не знаю этого дела. Он говорит: зачем тебе турбины? Там главный - шеф-инженер, что его левая нога захочет, то и делают. А у меня будешь прорабом, сам себе хозяин. Я подумал и согласился.

Через три месяца начальник этот ушел в эксплуатацию, предлагают мне стать начальником цеха. Вы что, говорю, я же по-настоящему только начинаю, какой я начальник? Ну, ладно, говорят, будешь и. о., пока мы настоящего начальника не найдем.

Я пришел к ребятам, инженерам-котельщикам, говорю: теперь я и. о., буду вами командовать, а вы должны меня слушаться. Только я в этих котлах не очень понимаю. Ребята нормальные, тоже молодые специалисты, мы и взялись, дело пошло. Я исползал эти котлы вдоль и поперек, знал уже, что где стоит и как монтируется. Не очень интересно стало. Нашли настоящего начальника, и я решил уйти в эксплуатацию, на ремонт - там попробовать.

Неделю пробыл - вижу, что-то не то. Во-первых, казарменная дисциплина. Утром пришел - доложись, днем пошел на обед - доложись, вечером -опять доложись. На монтаже я привык к самостоятельности, мне это не нравилось. Потом - мало дела, оно еле движется. Пока не приду - сидят. Стоять над душой, погонять - тоже не весело. На монтаже не надо стоять, там сдельщина, а тут -оклад, спешить некуда. Сижу себе целый день, инструкции по эксплуатации изучаю - от «А» до «Я». О неисправностях или поломках говорят в конце, когда надо сдавать смену. И начинается. Кислорода нет, электродов нет, ацетилена нет. Главный инженер станции - большая фигура - нервничает, а остальным - хоть бы что. Если я не стащу у монтажников баллон с кислородом, так ничего и не будет, встанем надолго.

Мне это надоело. Говорю: все, возвращаюсь на монтаж. Я больше ошибаться, бегать не хочу. Монтажники - давай к нам! Главный инженер треста был в Троицке, говорит: возьмем тебя в челябинское монтажное управление, согласен? Я говорю, дайте месяц, еще подумаю. Чтобы опять не пробовать, не метаться.

Через месяц был в Челябинске. Сначала прорабом, через полгода назначили главным инженером управления. Мы на всех челябинских ТЭЦ работали. Начальником был Шмуйлович Калман Самойлович - Он экономикой занимался, в технологию не лез. Толковый, только шуметь любил, покричать. А я очень не любил, когда на меня кричали. Налетел он, я говорю: «Не надо на меня орать, я вас совершенно не боюсь. Я и так сделаю, что надо».

В Челябинске мне дали первое серьезное дело - газификацию электростанций. Газопровод Бухара - Урал уже подходил к городу, и встретить его надо было вовремя. Почему обком на меня положился - не знаю. Даже сказали: «Если начальник будет тебе мешать, скажи - мы его поправим». Но я с начальником ссориться не хотел, просто делал так, как считал нужным.

С газификацией мы справились успешно. Считалось даже - блестяще. И меня перебросили в Магнитогорск, на монтаж восьмой домны. Стройка эта была под контролем ЦК КПСС, день и ночь там заседал партийный штаб, и в основном били наш трест «Уралэнергомонтаж». Это была уже стройка не нашего министерства, не Минэнерго, тут мы были чужие.

Меня и бросили на прорыв. Дали под начало уже не одно, а два монтажных управления - целый комплекс. В управлениях были свои начальники, а я - над ними. Тут меня в первый раз по-настоящему снимали с должности.

Дело разворачивалось так. Я уже тогда усвоил себе принципы, которые обеспечивали интенсивную работу. Этим принципам я и следовал потом. Первое - надо обеспечить людям фронт работ (сторона технологическая). Второе - надо платить по-настоящему. И не просто по нарядам, а за урок, задание. По нарядам - это уравниловка, стимула нет. Выйдет по нарядам много - срежут, выйдет мало - дотянут до тарифной ставки. Это знали определенно. Для бездельников, иждивенцев - выгодно, для хороших рабочих - нет. И третий принцип - социальные условия. Жилье, столовая, детский сад и так далее. Эти социальные условия преследовали меня всю жизнь. На всех стройках с этим было плохо. Считалось так: стройка - дело временное, скоро закончится, незачем городить, деньги тратить. А «временное» продолжалось пять-семь, а то и десять лет. Как в Братске или на Усть-Илиме. Позже я расскажу об одной истории, связанной с социальными условиями, где мне пришлось сразиться с зам. министра. И где я тоже висел на волоске...

Но вернемся в Магнитогорск. Оборудования нет. Невозможно добыть - кругом такая бюрократия, что не пробьешься. Вызываю ребят, говорю: вот вам деньги, езжайте в управление комплектации, договаривайтесь... Через несколько дней они мне состав с этим оборудованием пригоняют. Обменялись с соседями из «Спецмонтажа»: мы им объем работ записываем, они нам - монтажные заготовки и свой инструмент, который куда лучше нашего. Дальше. Смотрю - сварщики наши заваривают восемь стыков в смену. И за это очень хорошую зарплату получают. А я знаю, что можно заварить сорок. Бьюсь-бьюсь - ни в какую, ничего не получается. Звоню в трест, говорю: пришлите мне четырех сварщиков. И по фамилиям называю. Самых квалифицированных и здоровых. Они приехали. Я говорю: ребята, вот какое дело. Я вам буду платить за восемь стыков столько, сколько они получают. Но вы будете варить сорок стыков в смену. Только имейте в виду - вас могут побить. Я потому самых здоровых и выбрал - с ними и двадцать человек не справятся.

Они как начали пахать - за неделю все заварили. И те остались без работы.

Начальникам управлений,  над которыми меня поставили, все это не нравилось. Они были намного старше меня (одному - шестьдесят, другому - лет сорок пять), а я на них еще покрикивал, чтобы шевелились. Неправильно, конечно, молодой был, горячился. Потом это у меня прошло.

Они еще требовали, чтобы я своего приятеля уволил, пьяницу. Три дня пьет, неделю работает. Но голова - золотая. Не голова, а Дом Советов. Всё помнит, все знает. Мне, если что найти, сверить, полдня надо копаться в чертежах, искать. А он -сразу скажет, где. Они хотят его уволить. Я говорю: вы что, с ума посходили? Я без него, как без рук. Пропадем же. Ну, не пропали бы, конечно, но медленней бы все пошло.

Первое письмо они написали на меня в трест. Главный инженер треста со мной поговорил, я ему все объяснил, он это письмо порвал. Прямо при мне. Тогда они отправили «телегу» в горком. Идет заседание штаба, лупят меня со всех сторон. И за то, что кричу, требую много, и за то, что оплата не соответствует социалистическим принципам, и за то, что своего приятеля-пьяницу держу. Все - правда. Меня спрашивают, я подтверждаю - да, так. Секретарь горкома слушал это целый час, потом говорит: «Ну, все ясно, Ножикова снимаем. Кого ставим?»

Тихо стало. Потом один начальник встает: не надо. Пусть остается. Второй: пусть остается. Третий... Не очень уж они меня ценили, просто понимали, что им не справиться. А не справятся, не вытянут - положат партийные билеты. Тогда это - как гражданская смерть... В общем, за меня спрятались.

Секретарь горкома поумнее - не все при власти дураки были, -говорит: «Ну, тогда, Юрий Абрамович, действуйте в том же духе. Успеха вам!»

Мне было двадцать семь лет. На этом заседании я, конечно, чувствовал себя не очень хорошо. Но не боялся, что снимут. И потом не боялся. Много лет спустя я нашел у Исая Калашникова в романе «Жестокий век» такие слова: «Боишься - не делай. Делаешь - не бойся». Я это запомнил. Тогда уже не расстреливали, не сажали. Ну, переведут в прорабы - что тут страшного? Самое страшное - не сделать, что обещал, обман, бесчестье...

Меня воспитали не только мать с бабушкой. На меня очень влияла, я уже говорил, и монтажная среда. Монтажники - народ с достоинством, себе цену знают. И прямой. Режут правду-матку в глаза. Чего им бояться - с их квалификацией работа всегда найдется. И от тебя тоже требуют прямой речи, не терпят, как говорят на стройке, «политеса»,   лукавства,   закладывания.   Обманул,   обкрутил - все, пропал. Слушаются не потому, что ты начальник, а из уважения, когда видят, что прав, больше   знаешь,   не   подведешь,   не   подставишь. А так, будешь с высоты распоряжаться - махнут рукой да еще скажут: «Пошел ты...»

Если совершил ошибку - признавайся, ничего страшного не будет, поймут. Потом, на курсах повышения квалификации в Москве, выступал один руководитель, уже пожилой. Говорит: начальник никогда не должен отменять свое распоряжение, даже ошибочное, это подорвет его авторитет. Я тогда ничего не возразил. Но подумал: что за глупость! Отменить неправильное решение - на это нужно больше силы и мужества, чем настоять на нем. Люди-то не идиоты, понимают. Другое дело - когда у тебя много ошибок, одна на другую подряд лезут, подряд отменяешь...

Монтажники - особая среда. Заработки у них всегда были высокие, но накопительством не страдали. Увидят, что этим занялся, в обед не колбасу с маслом, а один хлеб принес, - засмеют: «Ты чего, Вася, так хило, в матрац деньги зашиваешь?» А если увидят, что у тебя просто нет, - поделятся. Сутками сидим на монтаже, финиш, сдача, я, конечно, вместе с ними, такой же чумазый, в фуфайке, хотя и начальник. Им жены обед приносят, они кричат: «Абрамыч, иди к нам, щей горячих похлебаем...»

И потом, когда я стал уже управляющим трестом, все так же было. На площадке переодевался в фуфайку. Помощник - в белой рубашке, в костюмчике, с портфелем - больше управляющий, чем я. А я - в ватнике. Чтобы куда угодно залезть, все самому увидеть, знать, чтобы, как говорится, лапшу на уши не вешали. А то скажут -еще на месяц работы, а глянешь - там на пару дней...

Вообще - не надо корчить из себя принца датского, перстом указывать - это сделай, то. Я встречал многих действительно высоких людей. Так вот действительно высокие люди ведут себя очень просто. Им не надо ничего из себя изображать - известно, кто они, чего стоят. А другого, бывает, назначат начальником цеха - уже пуп земли...

Помню, был у нас начальник главка. Очень квалифицированный и умный человек. Одна слабость - антураж - любил. Чтобы, если прилетает, машину к самолету подкатили, в лучшую гостиницу отвезли и так далее. Но мы прощали ему эту слабость - толковый и понимающий руководитель, наши интересы защищал. Ради этих интересов держал главным инженером треста Пономарева -родного брата секретаря ЦК, соратника и наследника самого Суслова¹. Этот наш Пономарев сидел в должности до самой смерти - все помогал «решать дела»...

Монтажная   среда,    условия   стройки   сдерживали, ограничивали потребности. Никто не копил гору  барахла.   Закончили  работу  в  одном  месте, погрузили все в вагоны, в контейнеры   - поехали дальше. Жена моя ни золота не любила, ни хрусталя, ни мебели особенной, ни ковров. (Ковры еще пылесосить надо, лучше уж линолеум...) Все - самое необходимое и простое. Я ей говорю:  «Гости же могут прийти». А она: «Ничего, на этой посуде поедят». Правду сказать - она и гостей не очень любила... Но любила рубить прямо в глаза то, что думает. Этим и меня доводила...

В молодости я очень хотел приобрести «Волгу». Тогда это люкс-машина была. Деньги у меня были, зарабатывал, но ведь ее в те времена просто так не купишь, только - по распределению, по талону. Приходит на управление один талон. Я, конечно, как начальник, мог его взять. Но что скажут, как я потом буду людям в глаза смотреть - они же годами эту машину ждут. Потом, я был уже начальником «Братскгэсстроя», они десятками приходили, можно было взять, никто бы ничего не сказал, да уже не хотелось. Незачем форсить, не мальчик, меня уже и так знали...

С возрастом думаешь: зачем это тебе нужно? Кому что докажешь? Что ты лучше? Как это будет выглядеть? А это будет выглядеть плохо...

Я не чурался учиться у монтажников, спрашивать, если чего не знаю, - особенно у бригадиров, опытных, грамотных мужиков. Они, например, кроме всяческих премудростей, научили меня на высоте ходить, по конструкциям. Тут самое главное - держать равновесие и не смотреть вниз. А держать равновесие можно хорошо научиться на земле - по тем же рельсам ходить. На рельсах тоже равновесие надо держать. Я так и делал, тренировался.

Монтажники, конечно, далеко не были святыми. И пили, и хулиганили, и лихачили сверх меры, из-за этого, случалось, срывались с высоты... А высота приличная - десять-пятнадцать, а то и сто метров, целый небоскреб. Один год страшный был - десять человек погибло. Лихачили, да и технику безопасности не очень жаловали. Положат узенькую досочку, без всякого, конечно, ограждения, и ходят по ней до первой беды. Разборки эти - хуже нет. Кого-то непременно наказать надо - такой порядок. Если даже погибший виноват. На  него  же  не  покажешь  -  его   нет,   за  все   заплатил...

Они и пить меня пытались научить. Какой, говорят, монтажник, если пить не умеешь. Вот тебе стакан, давай хватани махом, заешь супчиком -и все. Я и хватанул. Глаза на лоб, внутри горит -не могу. Долетел до туалета - выполоскало. Организм не принимал и не принимает алкоголя. Потом в Минэнерго знали - есть один, который не пьет, не приставали.

...В Магнитогорске мы завершили все, как надо, и меня перевели на Средне-Уральскую ГРЭС начальником монтажного управления (я был главным инженером). Средне-Уральская ГРЭС - это под Свердловском. Большая стройка, мы там монтировали новые агрегаты, в 300 мегаватт. Людей, как обычно, не хватает. Горком собирает с заводов, присылает нам. А что толку? Отдают, конечно, худших, кто же лучших отдаст. Люди временные, два месяца проболтаются, ничего не знают, ничему не научатся, да и незачем учить, чужие -и назад. Вижу - так ничего не будет. Что делать? Надо набирать своих, постоянных. Пусть тоже пока не умеют, но их хоть научить можно, останутся. Как привлечь? Только хорошей зарплатой, условиями хорошими. Говорю кадровикам, начальникам цехов: вешайте объявления, идите на вокзалы, ищите людей. Ну, на вокзалы они, конечно, не ходили, но кадровики за тех, кого принимали, получали премии - заинтересованы были. Узнали про зарплату - народ ко мне отовсюду и направился.   Не   худшие, конечно, лучшие - зарплата-то высокая. Директора, от которых люди пошли, на меня жаловаться. На партийном активе кричат: «Ножиков народ деньгами сманивает!» Секретарь горкома им говорит: «А вы платите так же, как Ножиков, кто вам мешает?»

Секретарь был за меня - я с него обузу снял, не надо мне людей присылать. Раньше я его об этом просил, теперь не прошу, а он меня спросить может - за результаты, за пуск ГРЭС.

Парткомы и ЦК на такие нарушения, которые я допускал, спокойно смотрели. Целевое задание было бы выполнено, а как - это ладно. У меня всегда перерасход зарплаты был. По тресту средняя - 140 процентов тарифа, а у меня еще выше -170 - 180. Однажды был в тресте, пригласила меня начальник отдела труда и заработной платы Болшева, мудрая такая женщина. И говорит: «Юрий Абрамович, пока у вас все хорошо идет, вас не трогают, ничего не замечают, по головке гладят. Но, не дай Бог, споткнетесь - навалятся, съедят. Имейте это в виду».

Я понял, что она права. Надо как-то прикрывать себя, иначе, правда, не снести головы. Как прикрываться, чем? Властью. А высшая власть - партия. И, когда мне приходилось что-то делать не по правилам, я шел в горком-обком, а потом, когда оказался повыше, то и в ЦК. И говорил, что для выполнения задания мне необходимо делать так-то и так-то. Обычно не возражали (письменного разрешения я, естественно, и не требовал), я и действовал. Я все делал в открытую, ничего не скрывал, в  свой  карман не  тащил.   И,   в  случае  ревизии-комиссии, мог все выложить на стол. Да, не по правилам, не по закону, но согласовано с партией...

Слава Богу, никаких «накатов» на меня не было и прибегать к этому маневру не пришлось. Но под крышей партии можно было чувствовать себя увереннее...

...На Средне-Уральской ГРЭС мы испробовали и бригадный подряд, совсем новое тогда дело. Это была не моя идея. Ее привез Дмитрий Иванович Ачкасов, начальник главка. Он приехал вроде бы посмотреть, что и как у нас. Я очень не любил, когда вмешивались в мои дела. Планерку ему не отдал, сам веду, как обычно, он сидит. Посидел, послушал, посмотрел, говорит: «Я вижу, у тебя все в порядке. Есть одно слабое звено, я им и займусь».

А до этого он говорил мне о бригадном подряде. Я ему сказал, что, наверное, это дело у нас не получится. Со многими надо договариваться - и с заказчиком, и генподрядчиком, руководством стройки, да и неизвестно, согласятся ли наши люди... Он, человек спокойный, взвешенный, не стал со мной спорить, пошел по цехам. Приходит и говорит: «А я с твоими людьми договорился, они согласны...»

Согласны - так согласны, ладно. Идея и мне самому нравилась, но я боялся, что не справлюсь. Идею-то он бросил, а выполнять-то мне. Не хотелось ударить лицом в грязь.

Решили - попробуем пока в одном цехе, турбинном. Подготовили документы, Ачкасов вызвал меня в главк, кое-что подправил. И закрутилось.

Суть такая. Наряды, по которым мы всегда работали, отменяются. Составляется договор - на всю работу, от начала до конца. В нем - срок и сумма, оплата. Сделаете раньше - раньше получите. Сделаете позже - получите позже. А помесячно аванс. Пять, десять, пятнадцать процентов от всей суммы - как выпишете.

Просто и ясно. Хотя, как оказалось, при наших порядках не все просто и ясно...

Начали. Результаты были ошеломляющими. Все бригады вдруг стали работать по десять часов. Я их не просил - сами. Пахали - я такого не видел. Потом пришли: дайте нам "мастеров. Мастера - на окладе, у них интереса нет, положенное отбыли - ушли. А без мастеров бригаде нельзя, по ходу нужны инженерные решения. Что делать? Пришлось мастерам, чтобы с бригадами оставались, премии выписывать.

Честно говоря, я боялся, что переберут деньги. Возьмут авансом всю сумму, а работу до конца не сделают. Что тогда? Снова наряды выписывать? Да, говорят в профсоюзе, будете выписывать, опять платить. Так по закону положено. Те деньги уже ушли. Ничего себе, думаю, уха!

Но монтажники были толковые, ничего не перебрали. Аванс выписывали понемногу. И в октябре, когда все закончили, у самой большой бригады - турбинистов - вышла зарплата в 340 процентов тарифа. Начальник цеха прибежал с круглыми глазами: что делать? Я говорю: «Ты договор подписывал?» - «Подписывал». - «Они работу сделали?» - «Сделали». - «Значит, плати». - «Так нас же с тобой, Абрамыч, по головке не погладят...» - «Погладят не погладят, обещали людям - надо отдать. Они же верили нам, надеялись. Плати - и все».

В общем, вышло будь здоров. И мужикам хорошо, заработали, и турбину смонтировали раньше срока,   никаких   погонял   ставить   не   надо   было. Повалили к нам делегации - опыт изучать. Я говорю: ничего не надо изучать, поговорите с людьми. Поговорили. И люди ответили: «Мы знали, за что работаем». Вот в чем сила. И теперь не мы над ними стояли с палкой, работайте, а они над нами: дайте работу,   обеспечьте  оборудованием,   инструментом, прочим. Для нас, руководителей, это было,   конечно,   нелегко  -  на  стройке,   да и  не на стройке только, многого не хватало. Но этот эксперимент   показал:    если   человек   заинтересован в результатах своего труда, он всего достигнет.

Но я вижу - так дальше не пойдет. Поехал к Ачкасову, говорю: надо менять правила игры. Так - на личных отношениях, на личной договоренности - это пластинка недолгоиграющая, в любой момент заест. Надо ставить все на прочные рельсы, на законную основу. Он говорит: хорошо. Дал мне начальника планового отдела - катите в Москву, в ВЦСПС², выбивайте закон.

Мы и покатили. У меня было три главных вопроса. Первый - что делать, если все-таки переберут деньги. Второй - как быть, если человек подписал договор, а захочет уволиться? Или деньги он должен вернуть, или увольняться ему нельзя, пока договор не выполнит. А по закону он может уволиться в любой момент. И третий вопрос - как быть с ИТР, которые сидят на окладах, как их включать в договор? Ну, были еще другие неясности.

Пришли мы в ВЦСПС, выложили все это на стол, а нам говорят: вы зачем к нам пришли? Идите в Верховный Совет, там требуйте, вместе с ними законы выпускайте. А мы работаем по тем, какие есть.

Приехали! Как я буду с Верховным Советом выпускать законы? Это за пределами моих возможностей. И за пределами возможностей главка и даже министерства. Да и Верховный Совет ничего не решает,  все решается в ЦК.  А я туда не попаду.

Я понял - тупик, дальше хода нет. И отступился от этого дела. Больше таких экспериментов мы не повторяли.

Это было в 1969 году. К тому времени мою работу в Челябинсске, Магнитогорске и Свердловске в Минэнерго заметили, и в 70-м назначили управляющим трестом «Востокэнергомонтаж». Мне было тридцать пять лет. Невиданный тогда для начальника такого ранга возраст. Я был, наверное, одним из самых молодых управляющих трестом в стране.

Примечания

1.  М. А.  Суслов,  сейчас мало кто помнит,  был главным идеологом,   всемогущим   «серым   кардиналом»   при   всех   генсеках КПСС в 50 - 70-е годы.

2. Для молодых читателей: Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов, правительственный профсоюз, как тогда говорили - «школа коммунизма».

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «…Я знаю о своем невероятном совершенстве»: памяти Владимира Набокова
  
  Владимир Набоков родился в Петербурге 22 апреля (10 апреля по старому стилю) 1899 года, однако отмечал свой день рождения 23-го числа. Такая путаница произошла из-за расхождения между датами старого и нового стиля – в начале XX века разница была не 12, а 13 дней.
• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.
• Из полыньи да в пламя…
  
  120 лет назад в Иркутске обвенчались Александр Колчак и Софья Омирова.
• Лесной волшебник Виталий Бианки
  
  На произведениях Виталия Валентиновича выросло не одно поколение людей, способных чувствовать красоту мира природы, наблюдать за жизнью животных и получать от этого удовольствие.