Соловей, сын соловья |
30 Января 2015 г. |
Разговор с Поладом Бюль-Бюль оглы накануне его 70-летия. Голос у Полада легкий, чистый и звонкий, особенно в верхних нотах: «Ты мне сказа-а-ла, что позвонишь сего-о-дня...» Кто у нас не знает этой песни — «Позвони»? Но Полад Бюль-Бюль оглы — не только композитор и певец. Он актер, политик, доктор искусствоведения. А теперь еще и возглавляет в РФ посольство Азербайджанской Республики. «Труд» присоединяется к многочисленным поздравлениям в адрес этого талантливого человека, отмечающего 4 февраля 70-летие. — Полад Бюль-Бюлевич, услышал ли, как вы поете, ваш отец — певец, получивший от азербайджанского народа за красоту голоса прозвище Бюль-Бюль (Соловей)? — Он так и не узнал, как я по-настоящему, не по-мальчишески, пою. Отец ушел из жизни, когда я учился в 9-м классе. Мне было тогда всего 15, но я чувствовал себя взрослым. Наверное, такая самостоятельность у меня в крови. Ведь мой отец уже в 7 лет был певцом, личностью. — Родовой приговор... Гандикап или дополнительная ответственность? — В те времена фамильная принадлежность не имела большого значения. К знаменитостям ровнее относились, нежели сейчас. Стартовая площадка в музыкальном деле в СССР у всех была одинаковая. Может, я и заблуждаюсь, но, когда появились мои первые песни, дело само собой пошло. Песни ведь как любовь — нравится или нет. Насильно никого слушать себя не заставишь. — Признаюсь, под вашу песню я первый раз пригласил девушку на танец. Это были «Фиалки»... — Лучше всех «Фиалки» пел Магомаев. Муслим был старше меня на три года, но никакой разницы в возрасте никогда не чувствовалось. Мы жили с Магомаевыми через стенку: подъезды разные, а квартиры соседние. И с Мусликом все время перестукивались, даже выработали для этого целый код. Оба учились в музыкальной школе. И вот однажды Муслим как-то испуганно постучал мне: «Выйди на балкон!» Выглядываю — на Муслиме лица нет: «Кажется, у меня баритон. Голос пошел!» Я ему: «Пойдем к папе...» Мой отец сел за рояль, Муслима послушал: «Да у тебя настоящий баритон! Учиться надо...» — А вы учились? — Петь? Никогда! Я — профессиональный композитор. Мой наставник, выдающийся композитор и педагог Кара Караев сказал мне: «Можешь, конечно, петь, только не превращай это в профессию. Тебя не для того учили в консерватории. Ты — композитор, должен писать серьезные произведения...» Такая установка. За следованием ей строго следила мама, да и я верил Караеву как Богу. Людей такого масштаба не может быть много... В сталинское время, когда Жданов и его камарилья обрушились на Шостаковича, досталось и его ученикам — Джевдету Гаджиеву и Кара Караеву. В Азербайджане хватало желающих обвинить питомцев Шостаковича в «сумбуре вместо музыки». Дескать, они в Москве учились и теперь не туда тащат азербайджанскую национальную музыку. А мой папа стал одним из тех редких людей, кто их защитил. Глава республики Багиров, доверенное лицо Берии, контролировал в Азербайджане все. В 1946-м в Баку готовилась постановка оперы «Родина», написанной Гаджиевым и Караевым. Однако кто-то накрутил Багирова: «Это ученики Шостаковича, того самого:» Последовала команда оперу не играть. А тут правительственный концерт, сам Багиров в зале. Выходит на сцену мой папа и поет арию Аслана из оперы «Родина». Без объявления, на бис! Аплодисменты — музыка-то прекрасная. После концерта Багиров обращается к папе: «Слушай, что за красивую вещь ты исполнил?!» А тот ему: «А это из оперы Караева и Гаджиева «Родина». Почему-то не разрешают ее поставить...» Не каждый в то время мог такое сделать, скажу я вам... В общем, Багиров велел оперу поставить. Вскоре она получила Сталинскую премию, а Караев и Гаджиев — путевку в большую композиторскую жизнь. — Не говорите только, будто после всего этого Кара Караев не оказывал вам поддержки. — Принимая меня в консерваторию, Караев сказал: «Первый год покажет, сможешь ли ты у меня заниматься. Не обижайся, но только со временем я тебе скажу, будешь ты настоящим композитором или останешься писать одни лишь песни». Через год я сдавал экзамен. Обычно молодые композиторы играли сами, а я подготовил партии для скрипача и пианиста. Караев собрал класс и принялся раздавать оценки: «Тебе — четыре, тебе — пять:» А мне заявляет: «Коллеги хотели поставить тебе пять, а я настоял на четверке. Считаю, ты можешь работать лучше. Останешься в моем классе». — В общем, вас воспитывали на шишках? — Зато потом всю жизнь старался следовать известному принципу «делай, что должно, а там будь что будет!» И директором, и министром, и послом. Бывает, думаешь: налево пойдешь — голову потеряешь, направо... Значит, надо действовать по совести. Пригодилось это правило, особенно когда 18 лет был министром культуры Азербайджана. В частности, запретил фонограмму, пресловутую «фанеру». — Ту самую, про которую некоторые представители попсы придумали поговорку: «Мертвое дело — живая копейка»? — Ее, проклятую! Сейчас артисты меня благодарят: «Вы вернули нас к нормальной жизни». А что было? «Фанера» — это контрафакт, махинация. Но... Вот в России «фанеру» так и не смогли запретить. У меня же получилось. Потому что все хорошие залы в Азербайджане в ведении Минкультуры. Я издал ведомственный приказ о запрете на фонограммы — и все, зажато! Даже минусовку объявил вне закона. Половинчатое решение нельзя было принимать, понимаете? Был случай. Я в Турции, звонит Муслим: «Что ты напридумывал? Мне жалуется из Баку Валерий Леонтьев, у него концерт срывается». Оказывается, у Леонтьева минусовка, а наши наотрез отказываются ее ставить. Валерий грозится концерт отменить... Скандал. Позвонил, разобрались. Оказалось, Леонтьев весь концерт поет живьем, лишь в одной песне у него техническая запись — звуков природы: Ну это не так страшно. — А что такое «застрять в эстраде»? Что-то обидное для артиста? — Артист появился на эстраде, взлетел. Но популярность — девушка ветреная. Она может и быстро исчезнуть, если ей что-то не по душе. Человек же думает по инерции, что он суперстар... Многие так застревают в этой неопределенности. Меня всегда спасала профессия композитора. Музыку к фильмам пишешь, не поешь и никуда не ездишь. Моя личная фонотека не очень большая, зато попадал в шлягеры. Пел исключительно собственные песни, от других всегда отказывался. Ни о какой конкуренции с Муслимом или с другими и речи быть не могло. Магомаев это прекрасно понимал... Муслик, бывало, просил меня спеть мои азербайджанские песни в стиле национальных мугамов: «Как это у тебя такие переливы получаются?» Откуда я знаю? Открываю рот и пою. И с композиторством то же самое. Вот мне уже 70, а я не знаю, как музыка пишется. В какой-то момент она просто приходит к тебе — и все...
|
|