НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Мелодии военных лет

03 Мая 2012 г.

alt

 

Я не могу спокойно слушать песни военных лет, щемит сердце, навёртываются слёзы, передо мной встают картины моего детства и юности, суровые годы войны. Я вспоминаю своих друзей, многих из которых уже нет в живых, некоторые эпизоды того времени, которые никогда не забудутся.

Жили мы в самом центре г. Иркутска, на 5-ой Красноармейской улице, № 6 (теперь Б. Хмельницкого). На месте нашего двора сейчас находится Дом ветеранов. Наш двор был третий от улицы Большой (теперь К. Маркса). Но город был совсем другим. Вдоль всей нашей улицы тянулись деревянные дома, во дворах были ворота, которые закрывались, а во двор вела калитка, рядом скамейка, где любили сидеть «дворовые». Улица была не асфальтирована, тротуары деревянные, иногда с выбитыми досками. Часто проходили по улице обозы. Когда идёшь вымытый из Ивановской бани, прячешься от пыли в чужой двор. Утром по улице проходил пастух с плетью, и с нашего двора две коровы тоже вливались в стадо.

Таким был центр, и только на Большой улице была булыжная мостовая, стояли красивые каменные дома, а на углу извозчики ждали пассажиров. Состоятельные люди нанимали пролётки и ехали по своим делам.

Во дворе люди жили дружно. Мы, дети, играли в войну, изображали Анку-пулемётчицу, Чапая, Дарико. Был такой грузинский фильм под названием «Дарико». Дарико с пистолетом, наведённым на изменника, говорила:

«Грабёж и измену Дарико не прощает». Мы были настроены патриотично.

Эти детали мирного детства, когда взрослые во дворе к чужим детям относятся так же, как к своим, пролетают у меня перед глазами.

А потом чётко вижу день 22 июня 1941 года.

Почти весь двор собрался на большом крыльце двухэтажного дома. Взрослые были в тревоге: они понимали, что несёт война. До нас это не доходило. Мы мечтали о подвигах. Мне 18 июня исполнилось 14 лет. Я жалела, что ещё маленькая. А моя старшая сестра Тамара (ей было 16 лет) и две её подружки пошли в военкомат. Взяли только одну, ей было 18 лет, и то в армию на Восток. После 22 июня кончилось беззаботное детство, началась другая жизнь. И что характерно: никто, ни один человек не сомневался, что мы победим. Шло отступление, сдавали города, приходили похоронки, а уверенность в победе была ещё крепче. И не потому, что кругом висели плакаты: «Родина-мать зовёт!», «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!», а просто уверенность жила в сердце. Становилось всё труднее, жили впроголодь. Папа ушёл на фронт. Мама была мобилизована, как многие домохозяйки, на лесозавод. Сестра моя, красавица Тамара (я, гадкий утёнок, гордилась, что у меня такая красивая сестра), оставила учёбу и пошла работать в стеклодувку, где делали ампулы для фронта. Я бывала у неё на работе. Стеклодувный цех находился на улице Свердлова. Это было длинное одноэтажное деревянное здание в глубине двора. Ампулы делали вручную. Девушки сидели вокруг длинного стола, около каждой стояла горелка, они скручивали концы раскалённого стекла. Было темно, дымно.

Самой главной ценностью были хлебные карточки. Я получала 400 грамм хлеба, сестра и мама, как рабочие, по 800 грамм. За хлебом ходила я. Его взвешивали на весах, и, если был очень маленький довесок, я его дорогой сосала, как конфетку, а если был побольше, несла в общий котёл. Мама с работы приносила кашу – второе, а первое, баланду, съедала сама в обед. Сестра приносила два пирожка. Всё, что было у нас в доме, а потом и в кладовке, мы обменивали на хлеб. Зарплата была 800–900 рублей, а булка хлеба на базаре стоила 200 рублей. Но ничего, на голодную жизнь не обращали внимания. Молодость брала своё. Мы стремились помогать фронту, понимали, что под пулями людям труднее приходится.

Летом школьников отправляли в колхозы на три месяца. Работали на прополке и уборке овощей и на уборке хлеба. Особенно тяжело было на уборке хлеба. Носили тяжёлые мешки с зерном, лопатили горы хлеба в амбарах. Работа была тяжёлой для 14–15-летних подростков, но мы стремились помогать фронту. Зимой, после уроков, если учились в первую смену, и до уроков, если во вторую смену, работали на Швейной фабрике. Там шили телогрейки для фронтовиков, а мы подметали, складывали лоскутки в мешки и относили для переработки.

Вспоминается ещё один момент. Мама мне сшила из папиных брюк «фигарушку» (фигаро), так называли жакетик с коротким рукавом-фонариком. Мне уже было 15 лет. Я вертелась перед зеркалом, которое висело на стене, но мне хотелось посмотреть, как я выгляжу снизу. Я сняла зеркало и поставила на стул. Но, видимо, повернулась и задела его. Оно упало, я едва его подхватила, оно не разбилось, но трещина была большая.

«Если разобьётся зеркало – плохая примета». Только я подумала об этом, раздался стук в дверь. Пришла почтальон с письмом-треугольником, подписанным не папиной рукой. Конечно, я замерла и боялась читать. Быстро раскрыла конверт: писала медсестра, что папа ранен в правую руку, писать не может. Отлегло немного. Папа воевал на Центральном фронте, в 1942 году был тяжело ранен под Ржевом, награждён орденом Славы З-ей степени. Я читала стихи А. Твардовского «Я убит подо Ржевом». Там все геройски сражались.

Не было вестей от дяди. Это был молодой паренёк, уже в июле 1941 он ушёл на фронт. Он успел только прислать маме справку на льготы, которые полагались семье фронтовика и позднее одно письмо из Туапсе. Федя писал: «Здесь на деревьях растут фрукты (он это видел впервые), а с неба летят другие фрукты!» Так и не вернулся мой дядя с войны. В книге «Память» записано, что Горбунов Варфоломей Леонидович без вести пропал. Недавно я читала, что г. Туапсе бомбили много суток беспрерывно.

Папа вернулся после излечения через несколько месяцев. Но рана на предплечье периодически нарывала и открывалась. Выходили косточки-осколки. Ампутировать руку он не дал.

Вскоре в Иркутск стали поступать раненые. Здание школы № 1З было оборудовано под госпиталь, школа переехала в небольшое здание на этой же улице. А мы, старшеклассники, стали дежурить в госпитале, ухаживать за ранеными, а потом выступать с концертами. Ведь мы ещё успевали посещать кружки во Дворце пионеров, где отличные педагоги занимались с нами, готовили концертные номера. Я занималась в кружке «Затейники», где нас учили танцевать, петь, а моя подружка, красавица Геля Плеханова – в драматическом кружке.

Время было тяжёлое, а вспоминаются и весёлые моменты, как выступали на сцене Дворца пионеров, в госпитале, обслуживали городскую ёлку, получали грамоты, одобрение. Со школьной скамьи я стала заядлым театралом. В то время в Иркутск были эвакуированы лучшие театры: Киевский оперный, Московский театр сатиры. Восхищались Хенкиным, Любезновым. В Иркутск ещё до войны, в 1940году приехал на гастроли Горьковский театр оперетты, Он так полюбился иркутянам, что власти иркутские ходатайствовали, чтобы театр остался. Труппа осталась. Мы стали посещать этот театр уже во время войны. Мы любили его. Билеты в театр были недорогими по сравнению с продуктами, ходили часто, по многу раз на один и тот же спектакль. Театр ставил настоящие классические оперетты: И. Кальмана, Ж. Оффенбаха, Ф. Легара. Любимым композитором был Имре Кальман. Все арии и дуэты из «Сильвы», «Баядеры», «Марицы» мы знали наизусть. Ещё очень любили оперетту Г. Стотгарт и Р. Фримль «Роз-Мари».

Публика в те годы была особенная, много эвакуированных, в театр ходили как в храм искусств, в сменной обуви. Война уже подходила к концу, наши войска уже освобождали города. Иногда спектакль прерывался, на сцену выходил кто-нибудь из администрации и сообщал об освобождённом городе. Особенно ликовала публика, когда освободили Киев.

И теперь, когда я слушаю арии из оперетт, мне вспоминается наша Музкомедия, мои подружки: Аня Былей (самая близкая подруга), её сестра Геня (их отец погиб на войне), Геля Плеханова, моя сестра Тамара. Я думаю: «Неужели всё это было?» Вспоминаю любимых актёров: А. Воробьёву, Г. Гросс, Н. Загурского, М. Шнейдермана, И. Морозова, Г. Муринского, П. Литхен, М. Морозову и других. Театр уводил нас в мирную жизнь. Но война напоминала о себе. Вспоминается наше возвращение ночью после спектакля. Была светомаскировка в Иркутске: опасались войны с Востока. Окна в домах завешены, фонари не горели, тьма. Близился конец войны. Вскоре пришлось расстаться с некоторыми подружками. Геля Плеханова уехала в Минск, куда перевели её маму, офицера МВД, а Геня Былей уехала учиться в консерваторию, она окончила школу в 1944 году. То, что у неё хороший голос, обнаружилось случайно. Старшеклассники учились вечером, часто отключался свет. Ожидая, когда его дадут, девочки пели (для мальчиков и девочек школы были отдельные).

Классный руководитель услышала Генин голос и поняла, что ей надо учиться петь. Тамара Алексеевна сама её повела в музыкальную школу, которую Геня и окончила одновременно с общеобразовательной школой, а потом и консерваторию. Генриета Былей стала примадонной Пермского оперного театра.

Самой счастливой картиной в памяти встаёт 9 мая1945 года.

Объявлен конец войны! К нам с Тамарой прибежали Аня и Геня Былей. Мы вышли на улицу. Незнакомые люди жали друг другу руки, целовались, смеялись, плясали и пели. А когда вернулись с улицы, увидели, что в нашем дворе накрыли столы, принесли кто что мог, праздновали победу. Были и слёзы, и радость. В этот день было объявлено по радио, что во все театры и кинотеатры вход бесплатный. Мы, конечно, побежали в свою любимую Музкомедию. в мае закончилась война, а в июне я окончила школу, поступила в Университет. Началась послевоенная жизнь. Но мне предстояла ещё радостная встреча с подружкой моих юных лет. В то время я жила во Львове. После окончания Университета меня направили преподавателем во

Львовскую школу начсостава МВД. Во Львов приехал Минский русский драматический театр. У нас с курсантами был выход в этот театр. И вдруг я вижу на сцене Гелю в главной роли. Думаю, может, похожа. Беру программу и читаю: Энгелина Плеханова. Я написала записку, если она помнит Иркутск и Нину Горбунову, то пусть ответит. Ответа долго ждать не пришлось! Была радостная встреча, и всё время гастролей театра мы были неразлучны, как когда-то в колхозе. Вспоминали наше детство и юность, жизнь во время войны, как мы в колхозе спали под одним одеялом, ели из одной тарелки, делились всем, что удавалось достать. Прошлое не забывается: и тяготы военных лет, и радости, и надежды.

  • Расскажите об этом своим друзьям!