«Я страшнее сражения не видел» |
Татьяна САЗОНОВА |
30 Мая 2020 г. |
Ветеран Великой Отечественной войны Галиаскаров Набиулла Галиуллович награжден орденом Великой Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За строительство Байкало-Амурской магистрали». Фронтовик – один из героев живописного триптиха иркутского художника Геннадия Кузьмина «Сибиряки – защитники Отечества». 18-летний солдат Набиулла Галиаскаров. Ветеран Великой Отечественной войны Н. Г. Галиаскаров В игровой передаче по телевидению как-то задали вопрос, что такое лобогрейка и самосброс. Зритель думал-думал, гадал-гадал и, видно, откликнувшись на корень «грейка», решил, что так в старину называли печь. Набиуллу Галиулловича эти старинные слова вернули на девять десятков лет назад, в далекое деревенское детство. Он родился в 1923 году, в многодетной семье, в селе Звериноголовское Челябинской губернии, а потому работы на земле знал с детства, по его словам, с восьми лет. «Лобогрейка – это жатка, но без устройства для сбрасывания сжатого хлеба», – рассказывает мне Галиаскаров при нашей встрече. – А самосброс – это такая машина для жатвы, у которой три крыла. Я работал на ней. Вот так они кружатся-кружатся. Как грабли…» Слушала его воспоминания, изумлялась: какая большая жизнь может быть отпущена одному человеку, не просто длинная, а именно б о л ь ш а я. Можно сказать, летописно прошел ветеран дорогами русской истории. Прямыми, не окольными, были и галиаскаровские дороги войны: бои, ранения, изнурительная работа. «Запевай!»– Набиулла Галиуллович, в каком году попали на фронт, в какие части? – Я должен был окончить девять классов в 42 году, в мае месяце. А меня в апреле забрали. Хотели в училище военное отдать. Но я пока добирался до Кургана, а из Кургана до Челябинска, в военкомате сказали: «Вы опоздали. Езжайте домой, мы вас вызовем, когда следующий будет формироваться набор курсантов в училище». Но я этого набора не дождался. В аккурат первого апреля 42 года меня призвали в армию. – Больше никто не воевал из вашей семьи? – У нас на фронте воевали три человека: сестра, старше меня, в связи. И брат 1925 года рождения. Он был командиром самоходного артиллерийского орудия. Сестра дошла до Будапешта. Брат в Германии закончил войну, а я в Польше. Дошел до реки Висла. Все вернулись живыми. – Итак, призвали вас в 42-м? – В 42-м. В 13 запасной стрелковый полк, в Чебаркуль Челябинской области. Может, слышали Чебаркуль? Это такой известный военный лагерь. Так можно назвать. Там прошел обучение. Боевая, строевая подготовка. Нас учили наряду пехотинцев: стрелять, ложиться… – Трудно вам эта подготовка давалась? Или все-таки деревенские – крепкие были ребята? – Конечно, трудно. Кормили ужасно. Хлеб распределяли фактическим делением, 250 граммов в день. Разрезали на кусочки, где больше выходило, там лишнее отрезали. Когда я приехал туда, мать мне напекла каких-то, ну, пряников что ли. Приехал, лег спать. Утром встал, у меня в мешке семь разрезов. И ни одного печенья. – Кто забрал? – Да кто? Свои же ребята, там, в казарме. – Все голодные? – Все голодные. Это была главная тяжесть в обучении. Вот идешь на плац или на стрельбище, дают команду: «Запевай!» Какие-то маршевые песни. Под маршевую песню легче шагается. А все голодные, еле ноги тащат, какое там «запевай»? Если не запоешь – «Ложись!» Была грязь. Вот прямо заставляли ложиться. Так у нас проходило обучение до июня месяца. «Всю войну на фронте с ППШ»– Пехотинцем и прошли войну? – В июне месяце приехал представитель из Свердловска и отобрал человек пять-семь, ну, более или менее грамотных. Нас привезли в Свердловск. В Свердловске формировалась танковая 106-я бригада. Там с нас обмотки и ботинки сняли, дали сапоги, кормили там уже прилично. Меня начали привлекать для проведения политинформаций и вскоре присвоили звание замполитрука: у меня ведь девять классов образования имелось. Я там проводил политинформацию среди личного состава, газеты читал. Форма политрука была прекрасная: на обоих рукавах звездочка, на петлицах четыре треугольника – такая красивая форма. – Слушали вас? Получалось у вас проводить политинформацию? – Ой, очень плохо поначалу. Ну, что там – 18 лет было. Радио, ничего нет. Газеты читал, сообщения информбюро. А потом хорошо стало получаться. Вскоре на одном из оборонных заводов Свердловска мы получили зенитные орудия, и началась практическая подготовка. Кстати, подготовка замечательная была. Но в конце июля 1942 года получили приказ о передислокации зенитных батарей. Меня, как имеющего звание политрука, оставили в составе бригады и зачислили в роту управления. В роту управления входил разведывательный взвод, саперный взвод, взвод связи и взвод обеспечения командования бригадой. В составе роты управления мне неоднократно приходилось с катушкой телефонного провода и автоматом на спине устанавливать связь, строить переправы для прохода танков и принимать непосредственное участие в боевых операциях. У меня был автомат ППШ. Всю жизнь на фронте я с этим автоматом. Два месяца я проходил обучение в разведывательном взводе. – А обучение на разведчика в чем заключалось? – Ну, выводили нас в лес, учили ориентироваться на местности и прочее. Обучение короткое – два месяца. В конце лета 1942 года бригаду отправили в Подмосковье. Нас разместили, как мне помнится, в деревне Костерево. Здесь бригада была оснащена танками Т-34 и другой техникой. И там мы доформировались. В Костереве нашим командиром бригады назначили подполковника Юрченко, Героя Советского Союза. Комиссар бригады Дагилис. Чтобы отличать танки своей части от других, на башне каждого крупными буквами белой краской были написаны первые буквы фамилий командира и комиссара бригады. В августе 1942 года погрузили нас на эшелоны и отправили в резерв Западного фронта. «Спасла воронка от бомбы»– На станции Бутурлиновка Воронежской области на нас напала вражеская авиация и разбомбила. В 41–42 году немецкая авиация в небе господствовала. Немецкие самолеты, так называемые Фокке-Вульф, висели над головой и все время гудели, просто на нервы действовали ужасно… И вот нас бомбили. Часть наших танков вышла из строя, часть личного состава потеряли. На станции в то время стояли еще несколько эшелонов с боеприпасами и снаряжением, направлялись на фронт. Немецкие самолеты один за другим пикировали и сбрасывали бомбы. Взрывались немецкие бомбы, боеприпасы, части разрушенных вагонов взлетали в воздух. Все кругом горело. Я спасся тем, что выскочил из вагона, увидел воронку от разрывной бомбы, туда кинулся. И вот я там получил контузию головы, правда, небольшую, но в медсанчасть дней десять ходил. После этого нас направили на Воронежский фронт. Командовал фронтом генерал армии Ватутин Николай Федорович, который потом был убит. (Украинские националисты его застрелили.) И вот мы стали участвовать в боевых операциях. «Три танкиста, три веселых друга»– Самый памятный бой? – Самый запоминающийся и самый тяжелый у нас был бой за освобождение Россоши Воронежской области. Танковый бой был. Он длился полтора суток, и за эти полутора суток почти все наши танки были уничтожены. Ну, и немецкие тоже. Выбили мы их оттуда – из города. – Страшное, пишут, было сражение в Россоши? – Я страшнее не видел. Поется в песне «Три танкиста, три веселых друга». А в Т-34 – четыре танкиста: механик-водитель, стрелок-радист, командир танка на башне и заряжающий. Наступлению наших войск предшествовала артподготовка. После этого танки пошли в бой. Полосы препятствий, рвы, канавы, под шквальным огнем все преодолевали, продвигались вперед. Вскоре вступили в непосредственное столкновение с немецкими танками «Тигр» и «Фердинанд». Когда снаряд прямым попаданием пробивает броню, танк горит. Горели и наши танки, и немецкие. Экипаж горит. И так страшно всё это видеть, потому что такие фигуры скорченные, маленькие, обугленные… Вообще танкисты часто горели. Оставшиеся в живых выскакивали из подожженных танков. На некоторых из них горела одежда. Пытались потушить огонь, катались по земле. Мотопехотинцы, разведчики, саперы, связисты, в том числе и я, вступили в рукопашный бой. Город почти полностью был разрушен. На поле боя остались десятки подбитых и подожженных танков, сотни убитых и раненых солдат и офицеров. Потери немцев в технике и личном составе были еще больше, чем у нас. Много вражеских солдат и офицеров оказались в плену. Город был освобожден ценой больших потерь. Командир бригады, полковник Иван Епифанович Алексеев, непосредственно руководивший сражением, погиб… Его танк в ходе боя был подбит и подожжен. Он сгорел в танке. За освобождение Россоши, за героизм и мужество ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Насколько мне известно, благодарные жители Россоши в городском парке поставили ему памятник… Но вот в танковых частях что тяжело было? Ну, в бою… в бою ладно. Бой закончился, отстой. Здесь надо танки закапывать – ямы под них копать. Девять метров длиной, четыре метра глубиной, пологий склон, чтобы танк мог войти. Штаб- землянку строить. Командиру бригады землянку строить. Начальнику штаба землянку строить. Одним словом, до седьмого пота трудились. Такая вот была работа. – Фронтовики-писатели недаром говорили, что война – это работа… – Я себя считаю тружеником фронта, да, тружеником фронта... «Вот, старшина, вам 25 человек новобранцев»– Куда дальше повели вас фронтовые дороги? Какие события держит ваша память? – А это уже Харьковская область. Вот, значит, командира бригады нет, приехал командир корпуса, полковник Корнилов, выстроил нас всех, кто остался из 106 танковой бригады. Здесь в аккурат шла колонна мобилизованных, которые отсиживались дома. Политруков потом по приказу Жукова переименовали на воинские звания. Мне присвоили звание старшины. А войну я закончил в сержантских должностях. Я вот в погонах старшины стою. Командир корпуса подзывает меня: «Старшина, подойдите, пожалуйста». Я подошел. « Вот, старшина, там 25 человек новобранцев. Вот вам машина, давайте в бой». Мы поехали. Я не знал по фамилии никого. Ни списков не было, ничего. Дал 25 человек – и все. Причем народ был такой, что приходилось порой автоматом сзади подгонять. Новобранцы особого желания идти в атаку не проявляли, некоторые при удобном случае прятались и дезертировали. Я шел уже не впереди как командир, а сзади, и автоматом подгонял в бой. Мы участвовали в освобождении пригорода Харькова. Мерефа – такой пригород есть в Харькове. И в бою с немцами кого-то из наших убили, кто-то разбежался, смотрю, я остался один в лесу. Выхожу на опушку леса, по шоссе едут бронемашины, мотоциклы, немцы, едут, едут, едут. Что делать? Думаю, притворюсь мертвым, а там дальше что будет, то будет. Вот так пролежал среди мертвых. Стемнело. Нахожу, что кроме меня еще оставались в живых человек пять-шесть, в том числе один капитан, один старший лейтенант, сильно раненный в ногу. Но капитан сразу взял на себя командование. У него был компас, карта. На меня: «Вы, старшина, пожалуйста, сходите вот в эту хату, может, какую-то пищу выпросите». Мы вошли в одну хату. Увидела нас хозяйка: «Ай-я-я-яй, уходите скорее, уходите, здесь немцы, вас расстреляют. У меня ничего нет, ничего не могу вам дать…» Мы ушли. И так мы выбирались из окружения, я не помню, пять или шесть дней. Днем сидели в лесу, а ночью двигались. Конец февраля, мы вышли в начале марта, 3 марта, по-моему. Снег. Днем он тает. Пищи никакой. Ну, правда, снег, вода была. Перед тем как выйти, за день, у нас небольшая перестрелка была с немцами. Я получил в левую ногу ранение. Небольшое, легкое такое ранение. Пакет был, перевязали. Старшему лейтенанту сделали из деревьев вроде носилок. И его выносили, все-таки вынесли. – Не бросили? – Не бросили. Он говорил: «Вы, ребята, не мучайтесь, застрелите меня». Или вроде того что-то. Мы этого не сделали. И вот на пятый или на шестой день вышли. Все голодные, изможденные, обмороженные руки, ноги. Встречает нас заградотряд. Всех проверили, разули, у кого там рана. И всех рассортировали, кого куда. Лечился я в эвакогоспиталях, сначала во фронтовом, а затем, начиная с марта и до конца июня 1943 года, в Тамбовском эвакогоспитале. В этом госпитале я лечился три месяца и двадцать дней. Тамбов был такой захолустный город. Мы лечились в Доме отдыха, там госпиталь был. Замечательно было. Кормили неплохо. Обморожения всех моих конечностей оказались весьма серьезными. Особенно сильно была обморожена раненая левая нога. Мне большой палец левой ноги ампутировали. Остальные пальцы удалось сохранить. Первое время передвигался на костылях, а затем с тросточкой. В госпитале лечились тяжелораненые бойцы. Некоторые были без рук или без ног. Страшно было все это видеть. Бои «местного значения»– После госпиталя снова фронт? – После излечения меня направили в 14-й отдельный танковый полк Первого Украинского фронта. И назначили тоже в роту управления. Там такая же структура была. Бригада. Полк находился во втором эшелоне фронта. Было несколько случаев нападения на полк украинских националистов-бендеровцев. Все их атаки были отбиты. Здесь одновременно шло и обучение, и участие в боевых операциях. Я пытался обучиться на стрелка-радиста. Не вышло. Здесь, на орловском направлении, мы в боевых операциях участвовали. Бои были не сильно большие, местного значения, как мы говорим. Я помню, Мценск город освобождали. Не помню уже другие города. И вот в 1944 году, осенью, я заболел. И меня направили в госпиталь, во Львов. – Чем заболели-то? – У меня отравление желудка было. Я там во Львове, наверное, две недели лечился. И здесь приехал в госпиталь представитель НКВД. Набирать себе. Формировали сборно-приемные пункты для военнопленных. То есть я попал в систему Главного управления для военнопленных, интернированных НКВД. И вот мы собирали военнопленных. Собирали и отправляли в тыл. – Это где уже было? – В Польше… да… город Жешув, кажется. А потом нас вместе с военнопленными направили уже в Горький, в 117 лагерь для военнопленных. И в этом лагере я встретил День Победы. Услышали по радио. Мы располагались в районе Канавино, такой район есть в Горьком. Радость большая, все прочее. Но продолжали работать. Я работал инспектором по труду, то есть распределял военнопленных на работы, на заводы, чтобы они что-то зарабатывали. Их же надо кормить. Помню, станкозавод, завод-дизель и другие. Здесь же и оперативники работали. О тех, кто был в карательных органах, заявляли. «Слушай, ты хочешь поехать в Иркутск?»– А как же вы в Иркутске оказались? – В августе 1945 года ко мне подходит капитан, это еще в Горьком: «Слушай, ты хочешь поехать в Иркутск, там японские лагеря формируются?» Говорю: «Поеду». А мне куда? Думаю, образования нет, куда мне деваться? Мы приехали сюда. И здесь в лагере для военнопленных я проработал до 1947 года, тоже «по труду» и по снабжению. Сначала в городе: на Партизанской, где завод «Эталон», у нас был штаб. Потом меня направили в «Тальцы», в Тальцинское отделение лагеря. Там работал. Потом военнопленных стали отправлять домой. Вот закончилась моя работа в НКВД. У меня 9 классов, как я уже говорил. Образования полного нет. И решил я пойти в юридическую школу, в вечернюю. Юридическая школа была в Иркутске, на Желябова, где Кировский районный суд сейчас. За два года я окончил эту школу. Получил диплом. И меня направили в филиал Восточно-Сибирской железной дороги. Управление охранное МГБ называлось. На вокзалах в таких папахах черных милиция дежурила. Это вот наше МГБ было в то время. Меня назначили следователем. Я считаю, что неплохо работал. – Не помните, какие дела расследовали? – Ну, дела в основном такие были: каратели, полицейские, изменники Родины. Только один случай я помню. Это был азербайджанец. Он окончил немецкую военно-морскую разведывательную школу. Вот это дело, помню, у меня было. А ещё было много хищений из вагонов, да и разрушение самих вагонов… Ну, думаю, надо продолжить обучение. Я окончил юридическую школу и в 1948 году поступил в юридический институт. Н. Г. Галискаров – герой картины иркутского художника Геннадия Кузьмина «Ветераны Великой Отечественной войны» из триптиха «Сибиряки – защитники Отечества» …Набиулла Галиуллович окончил два института: юридический и институт народного хозяйства. Заочно. Работал и учился. В сорок лет поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую. «Такая вот тяга к учебе была», – говорит ветеран. После КГБ трудился в «Иргиредмете», в проектной организации «ПромСтройПроект», потом возглавил Восточно-Сибирский филиал НИИ труда Госкомтруда СССР. Опубликовал 69 научных работ по проблемам политэкономии и экономики труда. Был награжден почетным званием «Заслуженный экономист РСФСР». …Сейчас Набиулле Галиулловичу Галиаскарову 97 год. Он часто выступает с воспоминаниями перед школьниками, и эти встречи с молодёжью не заменят никакие книги и фильмы, потому что это живая встреча ребят с победителем. Вот и в день нашего разговора у ветерана тоже был намечен поход в школу. – Как хватает у вас на всё сил и энергии! О чем детям рассказываете? – О Дне защитника Отечества, о Дне Победы, ну и о боях, конечно. Недавно вот встречался с ребятами из пятого класса, потом с первоклашками. Ох, и интересная, скажу я вам, эта публика: так всем интересуются, вопросы задают… Не знаю, рассказывает ли ветеран при встречах с любознательными школьниками, что он сам в их годы уже знал все работы на земле – и посевную, и жатву, и сенокос.
|
|