"История Сибири". Книга первая с 1585 по 1742 год. Период 1 с 1585 до 1662 года

Период 1

с 1585 до 1662 года = 76 лет

ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

до 1631 г.

Глава I

Обстоятельства Сибири

1. Возобладание Сибирью. 2. Племена туземные. 3. Верования и черты из жизни. 4. Покорители. 5. ПЛАН завладения по линиям. 6. Оправдание первоначального плана. 7. Внешние враги. 8. Сибирь в смутное время.

1. Наследство, какое нам досталось от Ермака, есть мраморная пирамида да память благочестивого очувствования и воздержания, двух нравственных пауз, в которые, при наступивших предприятиях сомнительной развязки, не раз он одумывался и жил с дружинами по-христиански. Да! благоговейность и чистота суть преимущества вождей, свыше благословляемых, начиная с Навина вдохновенного до Суворова непостигнутого, вечные символы душевной доблести, какой иначе нельзя бы ни понять, ни изъяснить, при взглядах на удивительные дела Ермака Тимофеевича. Эти два иероглифа духа его, как две царские кольчуги, можно бы символически вытесать в качестве барельефов на гранитном подножии тобольской пирамиды.

Мраморная пирамида. Памятнику Ермакову, пирамидальному и четырегранному, собственное имя – обелиск. На сем обелиске высечены надписи со стороны 3.– Покорителю Сибири, Ермаку, с Ю. 1581, с С. 1584, с В. – Воздвигнут в 1839. Подножие из гранита вышиною в 1,5 ар., весу в нем до 5292 пуд. Вышина обелиска в 7 саж., весу в мраморе 6431 пуд., не считая забутки внутри обелиска. В заключение нельзя не сказать, что обелиск в постановке явился на глаза не так высок, как мечталось. Этот памятник для памяти, а не для фантазии.

Если неоспоримо, что от завоеваний необыкновенного казака ничего нам не осталось, даже и мнимой перекопии {Письма из Сибири, 1828 печат. В них доказана небывальщина Ермаковой перекопии и ничтожность Сибирской летописи, 1821 г. изд. Г. И. Спасским. Энц. Словарь в VIII томе еще продолжает уверять, что Иртыш будто бы ушел из Вагайской Луки в Миллерову перекопь.}, то возобладание Сибирью, возобладание не шаткое, конечно, было творением царским. Оно началось с 1585 г., когда первый русский городок явился на Оби, против последнего устья Иртыша, и, по слову воеводы Мансурова, привел пушечным выстрелом в трепет скопища вогулов и остяков (1) {"Ссылки на грамоты и указы" в конце периода (В. З.).}. Вот где опнулась русская держава над Сибирью и встревоженные остяки вызвались в 1586г. чрез старшину Лугуя вносить царю двугодовой ясак (по 14 сороков соболей) на Выми, в том расчете, что после дани незачем русским являться на Обь: но остятская политика дала промах. Русская держава вскоре перенеслась в Тюмень, потом в Тобольск, из которого она распространялась смело и который в 1590 году сделался главным местом Сибири. В 1594 году правительство освободило кетского из остяков старшину Алачева с братом, за оказанное усердие, от платежа ясаку с 11 душ, дабы чрез них удобнее распространять и власть и дань ясачную. В 1596 году велено в сибирских городах принимать торговых бухарцев с возможным приятством и с привозимых товаров не брать пошлин, которые поступали уже в казну с покупателей подданных. В ноябре 1597 г. издан закон, что бежавшие, за шесть и более лет люди, чьи бы они ни были, остаются в своих убежищах. Этот закон придуман не для Сибири, но он, по уважению 6летней давности, стал доброю закваскою Зауральской земледельческой населенности. С тех пор свободное новоселье русских в Сибири как бы благословлено законом, и отлучившиеся из отчин, из деревень, начали приселяться за Уралом, ктридцати семьям, которые по грамоте 3 мая 1590 года из Сольвычегодска посланы в Сибирь с лошадьми, коровами, овцами и земледельческими орудиями {Акты Археограф. Экспедиции, том I.}; стали приселяться и к другим

2. Какими же туземцами была населена Сибирь в то время, как русские спознал и ее до берегов Енисея? Теми же племенами, какие и ныне видим, в меньшем только числе поколений, которые, во время русского завладения или вымерли, или уклонились на юг: к последней категории относятся ногаи, киргизы и калмыки. Таким образом, племена западной или первоначальной Сибири состояли из остяков-финнов, как древнейших насельников, из вогуловугров, потом из самоедов, позднее водворившихся, и наконец из татар турецкого происхождения. Вогулы называли себя манзи, остяки – хандихо, самоеды – хазови, а до совершеннолетия ниючи; они же от остяков прозваны урьягами, с чем сходствует и книжное название урянхаев. Что касается до татар, то они называют себя мусульманами, если не идолопоклонники, или слывут от мест, как то: барабинцы, абинцы, качинцы, кизилы или чулымцы, саянцы. К ним же причисляются, хотя и несправедливо, выродившиеся теленгуты, или телеуты, по корню калмыки, по цвету похожи на татар. Вся четверичная населенность с подразделениями, как и Восточная Сибирь с Камчаткою, была не иное что, как намыв обломков, выброшенных из Средней Азии, когда она пенилась переворотами племен, а пенилась многократно, во времена хуннов, киданей, нючжей, татаней и чингисханцев. Все они, по нынешнему обобщению, принадлежат к семейству финнов {Так говорю я в духе времени, но наизусть не верю, чтобы по всей северной полосе от восточного океана по Китайскую стену и Алаунскую возвышенность, до Лопии, все были финны. Ни черепословие, ни физиология, ни лингвистика не доказывают сходства.}.

Такая хаотическая смесь, если почтить татар исключением, смесь дикарей, существовавших звероловством и рыболовством, болтавших разными наречиями, следственно и принадлежавших разным странам и племенам, коих отчизны и места ими забыты, дикарей, скитавшихся за добычами по угрюмым ухожам, любивших, однако ж, ратную повестку сзыва, чувствительных к радости мщения, но неустойчивых, имевших какую-то связь с поколениями смежными, но вовсе не знакомых с понятиями порядка общежительного – эта сволочь человечества, скажите, не сама ли себя осудила на все последствия твердой встречи. Просвистала подле ушей Закаменных пуля из большой пищали, и Сибирь северная стала для России самородным зверинцем, кладовою мягкой рухляди.

3. Вот туземцы, которые пресмыкались от Урала до Енисея, по трем продольным плоскостям, из которых одна тундро-промерзлая, другая лесисто-болотная и третья хлебородная, заселенная татарами, пахарями в одной крайности. Вот сограждане, поневоле примирившиеся с русским новосельем, потому что не бывало у них в руках огнестрельного оружия {О настоящих успехах инородцев можно здесь заметить, что самоеды ныне из ружья бьют птиц на лету без промаха; что, продолжая питаться по-прежнему сырыми животными и лакомиться рыбьим жиром, употребляют уже взварь из муки и печеный хлеб, для которого у русских обдорцев заведены огромные печи; что от любострастной болезни начали там спасаться взваром из сальсапарели; что, употребляя табак трояким образом, самоеды курят его с приложением моху, а остяки нюхают его с пережженною березовою губою; что дети вогулов и остяков крещеных, хотя и сызредка, учатся грамоте в Тобольске или Березове.}, кроме лука и стрелы, страшной для зайца и тетерева. Они также не были знакомы с письменами, кроме татар, достигнувших письменности чрез чтение корана, в новый довод, что письмена букварные или гиероглифические идут рядом с религиею, начертываемою на камне, дереве, папире и пергаменте. Татары-мусульмане могли хвалиться догматом поклонения Единому Богу, в древности ведомому в одной Иудее, догматом великим и глубоким, но, к сожалению, у них запятнанным чрез присловие пророка-самозванца, мужа плоти и крови, и чрез утешение чувственности в мире и вечности.

Вогулы, разнящиеся от прочих и наречием, и особливостию истуканов, поклонялись, до призвания в христианство, изображению копья, в камне утвержденного, близ Пелыма, и далее по Тавде и Конде человекообразным кумирам, наряженным в облачения. Благоговение к копью намекает что-то важное, но теперь поздно отгадывать, когда вогулы превратились в христиан.

У остяков-нехристиан был и есть род кереметей, в которых отправляют странные молебствия и продолжают богомолье плясками и музыкою. У них есть стародавний праздник, доныне отправляемый, при котором в честь одного из главных идолов через три года топят в Оби, при начале губы (в Яровских юртах), оленей по сороку. Осенью с первого новолуния они по ночам празднуют и заунывными песнями как бы возглашают об оптимизме бывалой родины. Божатся водою, землею и волком, как предметами страшными, а медвежья кожа употребляется на подстилку присяги или клятвы. Сия орда, любящая пляску и песню, чувствительна к смерти самых близких сродников, но с женским полом ведет расчет уничижительный. Остячка-родильница, отделяемая в особую юрту, для возврата к мужу очищается чрез окурку; всякая вещь, хотя бы то была веревочка, если случится через нее перешагнуть остячке, окуривается струею или пахучим веществом. Условия упомянутые не имеют места у самоедов {Напротив, по словам штурмана Иванова, самоеды печорские показывают к женщинам все пренебрежение, какое замечено между остяками. Надобно это предоставить дальнейшему испытанию, чтобы поверить разнообразность одного племени. Четырехкратное пут. Литке.}; но есть принадлежности, общие обеим ордам, так, например: детям их не дается имен, кроме шуточных, прежде поступления в повинность ясачного тягла, и тогда взрослым нарекаются действительные имена, заимствуемые из семейства предков. Женский пол ни в девстве, ни в замужестве не заслуживает имен. Не менее странно и то, что у сына самоеда не доспросишься об имени отца, если посторонний не вызовется сказать. Есть, без сомнения, в народном духе основания к такой сокровенности.

Самоеды, соплеменники манчелов, юраков, камашинцев, сойготов и карагасов, уклонившиеся на тундры Студеного моря {Так называется Ледовитое море в сибирских летописях и в новгородских грамотах на Вотскую пятину.}, начиная с Хатанги до Мезени, куда не может досягать ни образованность, ни порча человеческого общежития, но куда досягает оспа и вино, самоеды доныне сохраняют честность и правдивость. Они не имеют праздников и не чувствуют удовольствий от пляски, хотя с них бы надлежало начинаться этой гимнастике, толь приличной полярному климату. Одна склонность, общая самоеду и остяку, может помирить их с европейским самолюбием, и эта склонность – фантазия, они страстно любят свои сказки. Наука могла бы воспользоваться неожиданными изъяснениями, но кому подслушивать Шахеразаду их без ученого языковедения? Может быть, тогда узнали бы большую важность в лице шамана или шаманки, арктического Валаама и арктической Сивиллы.

Самоеды признают Бога небесного, именуя его Нум (Numen) и веруют в духов. Сверх того они возят с собою идолов, из дерева тесанных, поклоняются в разъездах и камню, и дереву, и чему вздумается, обмазывая чествуемый предмет звериною кровью. Не достает у самоеда только благоговения к светилам небесным, чтобы помыслить обличать их в неумышленном всебожии. Точно так! Самоед не поклоняется ни Солнцу, ни Луне и не обращает внимания на великолепное зрелище северного сияния; но не в этом он виноват, виноват, что чувство благое и набожное, каким нагрето сердце, расточает он пред вещами недостойными, подобно дитяти, искренно приветствующему своих кукол. Есть сильная причина уповать, что тот же перст, который трогает внутреннюю струну, дико, но всеместно воющую горе, настроит ее во свое время для гармонии истинной, духовной.

Все сии верования, русскими виденные от Урала до Енисея и какие они увидят далее по северо-восточному материку, пока не придвинутся к кумирням шагямонианского закона, покрываются служением шаманства как общим процессом суеверия. Шаманство происходит от легкомыслия знать свое будущее и от самообольщения предсказателей, чрез мнимое их вопрошение духов, преклоняющихся открывать удачу или неудачу житейскую. При всей грубости, оно облагораживается происхождением от астрологии и родством с семитическим волхвованием, покушавшимся подражать вдохновениям пророков, человеков Божиих. Принадлежности, без которых шаман или шаманка не могут производить свой фокус-покус, требуют жреческого облачения, ночной поры, бубна, кружения, ускоряемого около раскладенного огнища, припева верных, вскружения головы или исступления, падения и самообагрения поддельного своею кровью по примеру лжепророков Бааловых {Третья книга Царств. XVIII, 28.}, вот чего требуют и вместе свидетельствуют о примеси древних языческих религий. Казак того времени смотрел на сцену шаманскую как на диво, промышленник – как на демонское игрище, а глаз верных, разумеется, – как на дело религиозное. В одном ли этом разительное разногласие, когда обыкновенно в точке зрения между божественным и демонским, между чудесным и естественным, помещается ум человеческий? Но разительнее всего неизгладимое свидетельство, что умилостивление неведомого Бога написано у всех на сердце.

4. Услышав теперь имя казака и промышленника, пора в благодарности признаться, что покорением племен зауральских Россия одолжена дружинам казаков {Под именем казаков в сем сочинении разумеются вообще все служилые того времени: дети боярские, стрельцы, подлинные казаки, литовцы, поляки, немцы, на войне взятые и посылавшиеся на службу в Сибирь. Это сокращение оправдывается тем, что все особые названия служилых после слились в имени казачьем.}, старшинами предводимых по распоряжениям голов и воевод да вольнице промышленников, по большей части из Устюжского края на лыжах или нартах за Камень явившихся, с пищалью и луком за плечом. Последние (почти всегда) впереди обглядывали аул, число жителей, богатство уловов звериных; и, если не считали себя равносильными, соединялись с первыми, чтобы провозгласить найденных инородцев подданными московского государя и обложить их данью ясака, для царского величества. Это было законно, потому что дань есть послепотопная законность всего мира.

По следам сих покорителей, метавшихся направо и налево по рекам и речкам в лодках, а по льду и тундре на собачьих и ли оленьих нартах, и под стать на лыжах, по следам их воеводы, снабженные наказами, вновь назначали зимовья, остроги, после города {Грамоты в Сибирь насылались из Приказа Посольского при сыне Грозного, не успевшего при себе ничего установить для правления Сибирью, потом, с 1596 г., из чети дьяка Вахрамея (Варфоломея) Иванова, правившего Сибирью под диктантом боярина Б. Ф. Годунова; потом, с 1599 г., из Приказа Казанского Дворца, тогда заведыванного двумя дьяками, и наконец с 1637 г. – из Приказа Сибирского, в котором всегда заседал кто-нибудь из важных лиц. Если правда, что при сыне Грозного Сибирь считалась степным отъезжим полем, то больше правды в том, что укрепление этой страны за Россией принадлежит царю Борису.}, не иначе, как с царских разрешений, выходивших по образцу грамот, дабы с теми вместе испросить прибавку военных команд и огнестрельных снарядов, для ближайшего взимания ясака с прилежащих улусов, равно и для удержания земель и самих жителей в подданстве к государю.

Заметим вообще, что предприятия завладения не всегда шли от севера к югу, а иногда от середины к северу и опять от севера к югу, в виде огромной латинской буквы W, прорезываемой продольными линиями. Надобно заметить и то, что год заложении какого-нибудь укрепления есть время покорения окрестных улусов. Даром лес не падал под топорами казачьими. Некоторые из укреплений разорялись от неприятелей и потом возобновлялись, некоторые же от перемены обстоятельств уничтожались или изменялись в деревушки, так что имена старинных мест впоследствии часто не соответствуют историческому значению или превышением или ниспадением.

5. Дабы беспристрастно оценить правительственный план завладения, проведем в своем уме IV линии укреплений, повременно тянувшиеся вдоль Сибири и под конец склонившиеся к северо-востоку по Лене, а отсюда впоперек к югу, как бы в подпору линий недочеркнутых: потому что они, по ту сторону Енисея и Кана, долго колебались без водружения.

I. На Главной линии заложены {*}: Верхотурье (1598 г.), Туринск (1601), Тюмень (1586), Тобольск (1587), остроги вверх по Иртышу: Каурдацкий, Тебендинский, Ишимский ниже устья Ишима, и все три – 1630; опять города и остроги: Тара (1594), Томск (1604), Мелесский около 1620го на Чулыме, Ачинск (1642), Красноярск в Тулкиной землице (1628). Окончательный проспект сей Главной линии до Байкала обозначится с точками заселения и времени во 2-м отделении периода. Мы называем эту кривулю главною не по действительному проезду той поры, но по срединному положению и по будущей просеке сообщений, потому что водяной путь по северной параллели предпочитался долго правительством и купечество м, несмотря на неудобства климата и широты.

{* Несмотря на числовую пестроту, признано за лучшее означить города и остроги в порядке топографической последовательности, с отметкою года стройки, дабы одним взглядом видеть поспешность или медленность исполнительности управительной. В пополнение того здесь вкратце показывается, с какими иноплеменниками имели дело города и остроги 4 линий.

Верхотурье – с вогулами, жившими по pp. Ляле, Лозьве, в предгорьях Урала, а на правой стороне с теми же родами и татарами по pp. Тагилу, Туре и Верхней Нейве. После были на время приписаны Сылва и Чусовая.

Туринск – с вогулами и татарами вверх до устья Тагила.

Тюмень – с татарами туралинскими, так прозванными по ограждению юрт от соседних наглостей. Главные неприятели Тюмени: ногаи, киргизы, кучумовцы и калмыки.

Тобольск – с вогулами по Тавде, к северу с остяками, с окрестными татарами и бухарцами прежнего водворения.

Три острога вверх Иртыша – с татарами, частью с барабинскими.

Тара – с татарами, киргизами, кучумовцами и калмыками.

Томск – с татарами, жив. около вершин Томило Нарыма, с чатскими, жив. по Оми, потом по Оби, с телеутами, киргизами и калмыками.

Острог Мелесский, 57®17' ш. по Мессершмидту – с татарами чулымскими и кизыльскими, с виду похожими на якутов, киргизы и сюда вбегали для грабежа.

Ачинск – построен на Июсе собственно для преграждения киргизских вторжений. По разорении снова построен при той же реке, на другом месте, где ныне.

Красноярск – с татарами кестенскими, жив. по левую сторону Енисея, аринами, котовцами, тубинцами, камашинцами между Каном и Енисеем. Они то подданные, то неприятели, заодно с киргизами и бурятами.

Лозьва – с вогулами предгорий, после отшедшими к Верхотурью и Пелыму.

Пелым – с вогулами по Сосьве, частью Тавде, с Кондою Малою и Большою.

Березов – с остяками до Обдорска, частью с самоедами и вогулами по Сосьве.

Сургут и Нарым – с остяками обскими. Нарыму добровольно поддался татарский род, именуемый Еушта.

Кетск – с остяками по Кети, озерам и речкам окрестным. До постройки Енисейска и Красноярска воевал с аринами и тунгусами, а с Мангазеею затеял спор о так называемых енисейских остяках, говорящих особливым наречием.

Маковский – для охранения судов, оставляемых в вершине Кети. После была тут поверка таможенная при погрузке товаров китайских – нет ли недосмотренных.

Вельский – для поддержания сообщений и земского порядка.

Енисейск – частью с остяками от Кети до Енисея, тунгусами, чапогирами, тасеевский род долго не поддавался.

Мангазея – с самоедами юрацкими, не исключая пясидских; впоследствии юрацкие самоеды, удалясь к левому берегу Енисея, разместились по тундре между лиманами Енисейским и Тазовским.

Зимовья туруханские и инбацкие – с самоедами и тунгусами, долго не поддававшимися острогу Кетск ом у.

Остроги Южной линии – служили для ограждения от набегов со степей Миасской, Исетской и Абатской, которая разумелась преддверием степи Барабинской.

Кузнецк – имел дело со многими родами разных племен, жив[шими] до Абакана, пока Красноярск не вошел в свои права, и с теми же неприятелями, которые были и у Томска, т.е. стелеутами, киргизами, калмыками, а подчас также с кистимцами, тулыбартами, бирюссами, койбалами, бельтирами и прочими саянцами.}

II. На северной параллели застроены города и остроги: Лозьва ненадолго, до появления Верхотурья, Пелым (1592), Березов и Сургут (1593), Нарым и Кетск (1595), Маковский (1618), а Вельский после Енисейска, застроенного в 1619.

III. Третья линия, из всех древнейшая, прокрадываясь севером с берегов Выми, Мезени и пр. при указании затесей на лиственницах или при руководстве живых урочищ и в разные времена года, убегая от себя самой то на воды, то на тундры, или в разлоги гор, представляла дорогу промышленничью. Было время, что пустозерцы, ходившие водяным путем до городка Рогового, устроенного вверху р. Усы, зимою проезжали к самоедам, которые, нуждаясь в ножах, топорах, копьях и прочих заповедных товарах {Прочие заповедные товары были ружья, свинец, порох и панцири. Едва ли они могли быть привозимы мелочными торгашами?}, служили им оленями и прикрывали тайнопровозителей.

Было также время, что от Архангельска и других приморских мест плавали в губу Карскую, из нее в Мутную, а отсюда перетаскивались на реч[ку] Зеленую, падающую в Обскую губу. Эти и подобные пути, писанные то на воде, то на мхах, правительство силилось запретить и затоптать, начиная с царя Бориса. Горо док Обдорский и ост[рог] Мангазейский (последний в 1600 г.) созданы были именно для пресечения беспошлинной и заповедной мены между поморскими торгашами и самоедами, и царь Борис предписывал (2) мангазейским воеводам разведать между торговцами, где лежит их дорога, летняя и зимняя, где по ней становья и городки, дабы годные из них обратить в государевы городки. В самом деле, некоторые проезды узнаны, выставлены на них от городка Обдорского две заставы, Картасская и Собская, а в 1603 г. разрешен переезд чрез тамошний Камень, так как бы удостоверялось, что нет обходных путей.

В 1620 г. правительство, разведав о потаенных проходах торгашьих, решительно запретило переезд чрез Камень, и не иначе как в ворота Верхотурской таможни. Подобным образом в 1631 г. решено пресечь полуводяную тропу от Оби к Енисею, тянувшуюся по реч[кам] Тыму и Сыму. Потаенный провоз спрятался было в ш. 64® в протоках Ваха и Елогуя, где опять приперли его дозорные заставы. Если посудить по сим примерам, сколь трудно вывесть из ума хитрую любостяжательность и привесть ее в послушание государственной полезности, то не лучше ли вместо застав, тут и там являвшихся, также незаветных и также продажных, не лучше ли бы не пугать торговли безместными требованиями? Тогда пошла бы она в таможенные ворота, стала бы качаться на весах и хвалиться штемпелем. Это урок не историка, а истории, к сожалению безвременный, потому что царствовавший тогда тариф был с двумя руками, внешнею и внутреннею.

К сей линии, от Обдорска чрез Мангазею проходившей, надобно относить зимовья: Туруханское и инбацкие, учрежденные около 1609 г. Далее за Енисеем эта линия пойдет по Нижней Тунгуске на Вилюй.

IV. Вот и Южная линия, в двояком намерении брошенная, дабы приурочить от степей плодоносные и вместе приятные места, и оградить притом цепь Главной линии от набегов неприятельских. На ней поставлены остроги: Катайский (1658 г.), Исетский при оз. Лебяжьем (1650), Ялуторовский на Тоболе (1639), Тарханский при устье Туры (1631), Атбашский при Вагае (1633),

Кондобский вверху р. Кондомы для объясачения бирюсинцев, Кузнецкий при устье Кондомы (1618г.), среди абинцев, знавших плавку руд. На том и кончалась эта линия. Во все продолжение первого периода линия больше по имени, чем по делу, потому что ведена без опоры на собственных ея концах, в далеких отвесах от городов, и связывалась не единовременно, беспечно, не так, как первые линии. К сей же линии, часто прорываемой, но почти всегда неприступной в своих замках, хотя и деревянных, надобно отнести два острога, Сосновский и Верхотомский, в 1657 г. явившиеся на плодоносных почвах, для перерезки вторжений и для связи с своим городом.

6. Показав перечень завладения Сибирью, сперва быстрого, потом медленного, и признав сие завладение творением царским, мы, сыны Сибири, должны в лице Бориса Феодоровича Годунова чтить искусного хозяина, разумно и деятельно принявшегося за дело нашей родины, несмотря на худую славу, какую он наследовал за изуродование архангельской промышленности при царственном зяте, чрез непомерное угождение вольностям английского торга {Грамота от 29 марта 1588 г. об исключении англичан из таможенных сборов в Архангельске. Акты Арх. Экспед., том I.}. Устроитель Сибири, сперва в качестве ближнего сановника, потом в сане государя, дабы безвозвратно связать Сибирь с Россиею, развил в течение 20 лет, от подошвы Урала к Енисею, непрерывную прогрессию сил, ряд замков и городов, взаимно себе помогавших, как ряд редутов, надвое разрезавших племена подозрительной верности. К се в ер у очутились отделенными вогулы, остяки, частью татары, самоеды, тунгусы – племена, в идее подданства движимые, как их стрелы, и также виляющие после минуты направления. Параллельная Северная линия, разъединив в свою очередь однороднее и надзирая за их расположениями, совершенно с севера обезопасила главную просеку водворений. С картою в руке не лучше можно бы распорядиться. Укрепления в Обдорске и на Тазе, заставы на западном берегу Оби со стороны Обдорска, и другие заставы к Енисею, по правилу подражания позднее брошенные, представляют в Борисе государя, умеющего раскидывать сеть таможенную; в самом деле, если уже решено, что между Сибирью и Россией все привозы и вывозы подлежат в Верхотурье пошлине, то нет и побочных дорог, кроме указной. Можно бы в духе пререкания унижать план устройства подставною мыслью, что естественное направление рек само руководило назначением водворений – можно бы; но не в том ли и выражается ум государственный, чтобы уметь пользоваться раскинутыми силами природы, пользоваться берегами как основаниями населенности, реками как дорогами страны неизведанной? Потом, если в первых десятилетиях не было, по-видимому, думано о начине укреплений, к верховьям рек, с юга в Сибирь вливающихся; не очевидна ли и тут осмотрительность управления в первой половине периода? Конечно, хан Кучум, дважды разбитый двумя тарскими воеводами кн. Елецкими, после послания к ним с красноречивым оглавлением исчез с 1597 г. с глаз Сибири, не сождав царской приветной грамоты; но его ли одного надлежало остерегаться со степи?

7. Взгляните на юговосток, по опушке тогдашней Сибири, и исчислите неприятелей! Там обитали:

а) По сю и по ту сторону Уя, обсеянного, так сказать, архипелагом озер, роды ногаев {Ногайская орда, не вся подчиненная одному князю, у которого в лучшее время было под рукою до 300000 м. подданных, стала упадать с 1556 г. и переселяться к Дону и Крыму, потому что по взятии Казани и Астрахани пресеклись ей способы к грабежам. Унижением сей орды Россия обязана уму царя Иоанна, хорошо знавшего: divide et impera. Он, привязав к себе милостями ногайского владетеля, не оставлял жаловать и других мирз, ему не послушных. В XVII веке оставалось вверху Яика немного отдельных мирз, с которыми башкиры уже вели себя наравне.}, господствовавших над башкирами восточно и западноуральскими, которые, с уклонением господ за Волгу и Дон, стали развивать отдельное бытие, но бытие освобождающихся рабов знаменуется озорничеством и разбоем.

б) Племена киргизов {О. Иакинф различает кэргизов от киргизов, т.е. монгольских от самоуправляющихся; но разность зависимости чту за основание для различения племени? Знаю, что у бурят забайкальских киргизские кладбища называются могилами кэргетов, но, пока другой Абульгази не докажет, что у кэргетов и киргизов были два родоначальника, монгольский и туркестанский, дотоль не для чего изменять имя орды. Кстати, заявляю, что и в Сибири есть клочок бурутов, живущих в степи Кырме, недалеко от Манзурки в Иркутском уезде.}, в древности кочевавших и за Байкалом, а в последние два столетия скитавшихся от Абакана до Яика и при случае готовых завиваться около наших водворений, как степные пески около кустарных прутьев.

в) Татары-магометане, не разлучившиеся грезить о восстановлении опустелого Искера, по обольщениям кого-нибудь из Кучумовой родословной.

г) Далее по наклонам, простирающимся от Большого Алтая почти до вершин Ишима, калмыки (усунь, древние иссидоны), по изгнании монголов из Китая составлявшие союз ойрадов, потом исчезнувшие в безвестности и в первые годы XVII столетия приведенные в брожение самовластием чоросского поколения тайши Харахулы до того, что при народном ропоте, превратившемся в раздор, иные поколения пошли прочь, и начали в 1606 г. роды их выбрасываться даже на сопредельные степи Сибири. Две страны, Сибирь и Чжунгария, движимые одним началом единодержавия, представляли два противные явления; одна из малодушия дробится и разметывается, другая в мужестве разметывается и все подбирает в царскую десницу. Обе стерегутся столкновения. Соседка северная почти через полтора века увидит, как новое ойратство падет и расшибется в скалах Алтая и Богду; тем не менее полтора почти века надлежало Сибири стоять на страже, и не без досад.

д) Ателенгуты? То присягают России, то отпадают как бы в свою улику, что в них борются две жизненные стихии.

е) Далее к юговостоку, между систем Алтая и Саянадо вершин Енисея, урянхаи (сойиоты), отделившиеся в состав владения алтынхана {О. Иакинф в Истор. об. ойр. уверяет, что урянхайский владетель был подданным чжунгарского (чоросского) тайши; но со слов Фишера можно заключать противное. Посмотрим, что скажет акад. Шмидт.}, у оз. Убсы кочевавшего, и двоемысленно являющегося в сценах Сибири то подданным, то независимым, но постоянно вероломным, постоянно корыстолюбивым.

При толикой толще недоброхотов кавказского и монгольского облика, разнящихся с нами происхождением, языком, мнениями, верованием и всеми образами жизни хищнопастушеской, благоразумно ли было бы выказывать свои намерения к распространению южной границы? Вот для чего управление сначала усыпляло соседей то от правлением своих посланцев с гостинцами, то ласковым приемом их переговорщиков, честя приезжих угощениями и взаимными проводами до кочевья их родоначальников. Поведение расчетливое, чтобы не раздражать тех, с кем нельзя искренно сдружиться, стоило бы неизменного подражания и в следующее время.

8. В столь щекотливом состоянии Сибири, весьма обширно обхваченной малою горстью русских, легко чувствовать, каким сомнительным помышлениям предавались градоначальники ея в смуту и потом в междуцарствие. Перевороты царственные носились над главами, как неожиданные тучи над горами Уральскими; новые лица, как кровавые столпы северного сияния, выступали, двигались, блистали холодным светом и сменялись. Очарователь Отрепьев в июне 1605 г. повелевает сибирским воеводам привесть всех жителей к присяге на подданство ему, как природному государю; в декабре лицемер приказывает пелымским начальникам вырыть тело скончавшегося в заточении боярина В. Н. Романова и отпустить в Москву. В мае 1606 г. инокиня цариц а Марфа, в подтверждение правительственной грамоты, возвещает сибирским воеводам, что Гришка Отрепьев не сын ея, что он, как самозванец, вор и богоотступник убит, а избран на царство Василий Иванович Шуйский. В декабре 1606 г. новый царь уже извещает верхотурских воевод о приходе под Москву возмутителей-казаков. В июле 1610г. послана и в сибирские города окружная грамота о сложении царем с себя короны и о вручении правления кн. Мстиславскому с другими боярами. В декабре 1610г. временное правление извещает Сибирь об избрании на царство Владислава, сына Сигизмундова. О град православных, венец славы, веселие всей земли, что сделалось с тобою? В июне 1611 г. воеводы, освобождавшие Москву, посылают в Сибирь окружную грамоту о вероломстве поляков и требуют утверждать всех жителей в борьбе против врагов отечества. В 1612 г. тобольские воеводы читают послание (от 10 июня) военачальника кн. Пожарского, готового двинуться с ополчением к Москве в такой силе, что в Великом Новгороде, занятом шведами, без нарушения православной веры и без разорения жителей, помышляют об избрании шведского королевича, и потому русский Камилл просит у всех сибирских воевод совета в толь великом деле.

Заглянем же, что в эту годину делалось в Сибири. Горестные вести о плачевных событиях, переносясь чрез Урал, без утайки разглашались вогулами, остяками и татарами, радовавшимися беде русской и уже не помнившими о примерной милости, какую царь Борис даровал им льготою от ясака на весь 1600 год. Еще в 1607 г. пелымские вогулы, условившись с остяками сургутскими и самоедами, замышляли разорить Березов, но благовременною казнью зачинщиков несчастье было упреждено.

В 1609 г. вогулы, остяки и татары, в надежде на помощь калмыков, мечтали разрушить Тюмень и в распространении этого умысла участвовала новокрещеная жена кетского князьца Алачева, так что стрела с вырезкой злых духов, как обычная повестка к восстанию, пересылалась из юрт в юрты, пока не попалась в руки березовских казаков. Гиероглиф остятский изменил тайне злоумышленников, и был свидетелем смертного приговора, совершившегося над главными из них. Такой же участи подверглись преступные весельчаки из пелымских вогулов, подмеченные на тамошней варнице в нескромной радости. В 1612 г. вогулы, затвердив, что в России нет царя, еще раз покушались сжечь Пелым, но воевода при малолюдстве казаков умел управиться с глупцами. Легко понять, что и южные соседи, ногаи, башкирцы, кучумовцы и калмыки, знали о помрачении Москвы, светозарной для них даже в ея хвосте, но от чего-то не могли произвесть ничего важного, кроме стычек, из которых казаки всегда выходили с честью. Такова звезда Сибири, что, несмотря на остановку военных подкреплений, снарядов и провианта из Сольвычегодска, Вятки и Перми, с 10 января 1609 г. тщетно поджидаемых до 1613г., несмотря на болтливость беглых простолюдинов, как газеты, распространявших уныние, несмотря, что из Приказа редко насылались кой-какие разрешения с прописанием имен, при царском титле повелительных, держав а Русская в Сибири не помрачалась. Отдадим справедливость правителям сибирским, которые, не поддаваясь ни слухам времени, ни внутренним или внешним покушениям, единодушно пребывали верными долгу, скипетру и отечеству, не терпели крамольных толков {Посольству 1618 г., отправленному к персидскому шаху, наказано в случае речи о Сибири отвечать, что во время смуты никто там не соблазнился, а все прилежало к Москве. Древн. Вивл., Участь.}, не выводили также покоренных иноплеменников из терпения, хотя и не все были чисты на руку.

Только в отдаленной глуши, какова Сибирь тогдашняя, только среди думы и раздумья, каких не могли в себе преодолеть главные тобольские воеводы кн. Катырев Ростовский и Нащокин, можно оценить всю торжественность окружного послания кн. Трубецкого и Пожарского, в последних числах декабря 1612 г. писанного и полученного сперва в Верхотурье, об очищении Москвы от врагов отечества. Верхотурский воевода Годунов пишет, что там с полными слез глазами воздали хвалу Богу, и пели молебствия во всех храмах, со звоном, по три дня. Наконец запись Московского земского совета, в феврале 1613 г. разосланная во все города, об избрании на царство Михаила Федоровича, разлила радость по Сибири. И как не радоваться о восстановлении природного престола?

ГЛАВА II

УЧРЕЖДЕНИЯ

1. учреждения низшие. 2. Ясак. 3. Гоньба ямская. 4. Десятинная пашня. 5. Слободы. 6. Распорядок Сулешева о пашне.

1. К счастью, предшествовали смутной 8-летней године учреждения, без которых Сибирь в беспомощное время должна бы выпить горькую чашу. Учреждения, сверху помянутых, были следующие:

а) В 1606 и 1607 гг. устроен в Соликамске ям из 70 ямщиков, с парою лошадей у каждого, с тем чтобы возить воевод и дворян в Сибирь зимою с кладью по 15 п[удов], летом по 4 п[уда], а где сидят сами – одной епанчой и с насущным хлебом; сибирских же казаков, посылаемых в погоню за беглыми, возить за поверстные прогоны. Мосты к Верхотурью мостить от земли пермской.

б) В октябре 1609 г. разрешено, для понижения хлебных цен в Сибири, возить туда из-за Урала хлеб на вольную продажу, с тем чтоб воеводы не отбирали у продавцов хлеб на имя государево {Акты Арх. Экспед., том II.}. Само собою разумеется, что ограничения, в грамотах помещенные, гласят о притеснениях ямщикам и продавцам.

в) Около 1597 г. в умягчение ропота со стороны вогулов дозволено им продавать ножи, топоры и другие железные вещи неопасные. При неблагодарности, какую они оказывали, не осталось им по крайней мере утешения жаловаться на недоброхотство русского правительства.

г) После скотского падежа, в первые годы нового столетия в Тюменском округе и городе случившегося, крестьяне тамошние наделены от казны купленным рогатым скотом, и позволено черемисам и татарам скотоводцам безданно прогонять скот на продажу в Тюмень и Туринск. Начались ярмарки.

д) В 1607 г. даны канцелярские печати Тобольску, Верхотурью и Березову для наложения слепков на товары, пошлиною очищенные (а в 1625 г. даны новые печати всем сибирским городам).

е) По неудачным опытам, какие предпринимались для выварки соли по Пелымскому округу на трех варницах, одна за другою следовавших, о чем с 1600 г. настоятельно пеклось Тобольское воеводство, возложено на Тару довольствовать Сибирь солью из прилежащих соляных озер. В 1610г. встретилось затруднение от калмыков, овладевших теми озерами, но сильным казачьим отрядом трех городов восстановлено прежнее право на добычу соли, а через другую вооруженную посылку Западная Сибирь ознакомилась в 1613 г. с богатою ямышевскою солью. Всеми сими распоряжениями правительство разматывало на новоселье русском нити своей власти, хозяйственности, законности; и мы намерены попространнее упомянуть о прочих учреждениях, больше обеспечивавших твердость власти общим порядком.

2. Сия дань взималась соболями, лисицами, бобрами, песцами белыми и голубыми, куницами, горностаями, рысью, белкою и зайцами лучшего, разумеется, разбора. Ясак был троякий: а) податный по 10 соболей с женатого и вполы с холостого по установлению Бориса, как будто и женщины звероловствуют, б) десятинный, т.е. десятый зверь всякой породы, в) поминочный, или поклонный, которого количество определялось доброю волею и усердием приносителя к особе царской и к наследнику престола. Правило, чтобы платить ясачный от 10 до 20 соболей, сначала при покорении новых волостей объявлялось, но редко исполнялось. Так, например, пелымские вогулы в 1598 г. внесли ясака 68 сороков, но в 1609 просили сбавить ясак до 7 соболей, как установлено по Тобольскому уезду. Прошение уважено не без условия, но в 1609 г. получено с них менее и против уступки. У правительства не было неумолимой строгости. Затем, во уважение старости, болезни или увечья, давалась свобода от ясака и еще требовалось, чтобы ясачные сами привозили дань свою в город или острог. Но в продолжение времени вошло в обычай у воевод посылать казаков за сборами. Правда, царь Борис запретил (3) сборщикам брать для себя поминки из обещаний рассрочки и возить с собою товары для подмены рухляди высокоценной на плохую, какую они достают за свои лоскуты; но впоследствии вкралось столько подлогов и ухищрений, что ни наказы государей, ни обещания милостивые, ни угрозы гневные не довольны были к прекращению рассчитанного грабежа. У воевод, разумеется не всех, рука руку мыла.

В 1623 и 1624 гг. воеводствовал в Тобольске боярин кн. Сулешев черкасского происхождения {Берг, издатель Царствования Михаила, неосновательно подозревает Сулешева в измене на сторону Владислава, по внезапному отъезду его из-под Смоленска в Москву. Боярин спешил донести об уловке неприятеля царю, который не перестал отличать его пред прочими, и притом кн. Сулешев не был под Смоленском в числе военачальников.}, в два последовавшие царствования с похвалою упоминаемый. Он, как предано памяти в П. С. Законов, сделал для Сибири положение о сборе ясака и о десятинной пашне: мы тотчас увидим распорядок его о пашне, но в чем состояло положение об ясаке, нам не случилось встретить того нигде. Думать надобно, что, по уменьшении уловов звериных, он представил уменьшительное росписание ясака, и притом с расчислением на деньги. При покорениях по Енисею и далее количество ясака ограничивалось добровольным приносом и некоторою надбавкою при вымогательстве.

3. Переезды в Сибирь и обратно были бесчисленны, не говоря о должностных пересылках с Москвою. Одни воеводы, чрез три года приезжая и отъезжая семейственно, иногда и барски, с большим поездом и трехгодичными запасами, хотя бы запасы и не превышали установленной впоследствии меры, должны бы вконец разорить прилегающих к дороге инородцев, если б те же реки, при которых основаны города и остроги, не способствовали летом к сплаву транспортов, начиная с Верхотурья до Тары, к северу до Березова и Мангазеи, к востоку до Нарыма и Маковского. При всем том требовались люди в нарочитом числе, когда суда тянулись против воды.

Насчет сухопутного переезда, сверх помянутого по Соликамскому яму, в июне 1607 г. огражденного от самовольства проезжих чинов и казаков, мы читаем историческое свидетельство в жалобе 30 лялинских вогулов, дошедшей до Бориса в следующих подробностях: у них было в течение 1598 г. 320 лошадей, на которых возили ясачную казну, воевод и всяких служилых людей в один конец до Соликамска, а в другой – до Тюмени или Пелыма; в течение года лишились 123 лошадей, узд и седел. Государь, в грамоте на Верхотурье, повторяя челобитную, предписывает (4) воеводе уменьшить ясак с вогулов-челобитчиков, впредь ограждать их от обид, от насильного завладения лошадьми и вообще беречь их, дабы не вздумали разбежаться. Этим не кончилось дело: с 1600 г. началось действительное переселение ямщиков с семьями в Верхотурье, на Тагил, в Пелым, Туринск, Тюмень и Тобольск, хотя и не в том порядке, в каком – мы пишем; впоследствии же число их умножилось прибылыми охотниками, понаслышке о приволье в землях и промыслах. В других местах, где было уже довольно посадских, велено записывать в ямщики из них с денежною подмогою от города.

В правление царя Михаила в 1637 г. заселены на Нижнем Иртыше два яма: Демьянский и Самаровский ямщиками из-за Урала {В Геогр. Слов. Щекатова показаны переселенцы из Сольвычегодска, Чердыни и Соликамска; но в этом случае вероятнее сказание устюжского летописца, говорящего, что в 1637 г. отправлено в Тобольск 500 семей и 150 девок, для женитьбы казаков, из Вологды, Тотьмы, Устюга и Сольвычегодска.}. Нельзя в жителях сих поселений не приметить и ныне духа русского, духа деятельности, старинной набожности и старинной чинности в платье. Я проезжал там лет за десять. В одном из следующих периодов доведется возвратиться к сей статье; а теперь скажем, что во многих по Сибири местах заметны нравственные и физические отделы людей, чему и нельзя не быть в стране, слишком разноместной и разнообразно заселенной, без общего народного образования, которое одно может приводить свежие поколения в лучший образ. Но кто бы пожелал изменения в тр удолюбии и набожности двух помянутых селений?

4. Царь Борис, осведомясь, что пашнею занимаются татары только около Тюмени и в Табаре по Тавде, в 1599 г. назначил Тагильские юрты на пашню с тем, чтобы вместо ясака взимать с них хлебом для казенных житниц, а между тем ускорил отправление крестьян с Камы, начиная с Лаишева, и распределил всех их под продовольствие команд городских и острожных. В 1609 г. (от 6 августа грамота) велено отправить в Пелымский уезд, в Табары на пашню 50–100 охочих крестьян с мирскою подмогою и с обещанием годовой льготы при водворении; но и в 1613 г. Пелымское воеводство не имело своих хлебопашцев. Из наказов царских не видно определения обязанностей в рассуждении казенной пашни, вероятно потому, что сия повинность, происшедшая от половничества, как обычная в России, должна и в Сибири быть исправляема по принятым обыкновениям; только то известно, что татарам табаринским и тюменским, еще в 1596 г. облегченным, она не полюбилась. Первые по вторичному прошению освобождены и перечислены в ясак, из последних же несколько бежало в степь Исетскую. Рим во свое время, по одинаковому с Россией побуждению, учил покоряемых народов своему земледелию и не терпел отговорок или отбывательств. Но за Уралом не Италия.

В наказах последующего времени видна та же неопределительность десятинной пашни, которую надбавлять на крестьян предоставлялось рассмотрению воевод. Одно установление, небывалое в Сибири, впрочем основанное на естественной ответственности всякого промысла общему благу {Оно законным языком после выражено. Гл. XIX, 3. Уложения.}, было следующее: со всех обывателей, с подьячих, торговых людей, не исключая священников и диаконов, занимающихся для себя пашнею, брать 4-й сноп из хлеба доброго, 5-й из среднего, 6-й из худого, заставляя самих хозяев обмолачивать снопы. Установление сие, более века остававшееся в силе, не отменялось и земскими распоряжениями известного боярина кн. Сулешева. Прежде нежели коснемся распорядка его о десятинной пашне, посмотрим наперед, как и где заселялась крестьянами Сибирь.

5. Посмотрим не по преемству времени, а по порядку и падению рек, держась Верхотурья, как оглавления, с предварительным пояснением, что слободы заселялись или непосредственным попечением воевод, или услугою поверенных, слободчиками прозванных, чрез вызов в обоих случаях казенных крестьян из северных уездов нынешних губерний: Вологодской, Архангельской, Вятской и Пермской. Переселенцам обещаемы были льготы в подати или пособия хлебом и деньгами. Такой порядок завелся в 1613 г.; однако ж не следует думать, чтобы прежде того не было добровольных переселений, как уже замечено при 6летней давности

1597 года. Притом с 1602 по 1607 г. опять крестьяне, получив законную свободу бродяжничать, властно переходили в Сибирь, и порядочные селились близ новых городов. Эта переселяемость уже не прерывалась, по обстоятельствам смуты, и потому по допущению самого правительства, смотревшего на то равнодушно не только до 1687 г., но и до первой народной переписи. Но дело у нас идет о дозволенном заведении слобод.

Завелись слободы.

По Сосьве – Гаринская (1623 г.), по Тавде – Табаринская для пашни, особая от иноверческой (1618), Еланская и Тавдинская – около 1620 г.

При перевале за Урал – селение Павдинское с таможенным постом в 1598 г. как преддверие Верхотурья. По Туре – подгорная Верхотурская не позже 1623 г. {Руководитель Миллер относит основание этой слободы к половине XVII века; но как Сулешев упоминает о ней в своем распорядке, надлежало ей существовать прежде.}, Меркушинская (1620), Епачинская (1604), Благовещенская (1639), Туринская (1645).

На Тагиле, при разделении дороги Верхотурской на Туринск или Нейву – Тагильская и Мугальская (1613 г.).

По Нейве – Краснопольская (1645), Мурзинская (1639), после прославившаяся кристаллами, дер. Алапаиха тогда же, Невьянская (1619) и выше ея Невьянский монастырь с селением, прежде (1621) бывшим. Последние два водворения, как родина моих родителей и прадедов, из Устюжской четверти переведенных по воле патриарха Иова, достовернее для меня, чем северный Туле Птолемеев земного шара. В первый раз, и это было в 1778 г., увидел я Нижненевьянский деревянный острог со стрельницами, и как я тогда удивлялся этим твердыням, могшим превратиться в пепел от искры! После, как уже язык мой познакомился с Горациевым словом: nil admirari, я смеялся над простотою неприятелей Сибири, до Ницы вторгавшихся, что они в полтора века не надумались, как пепелить деревянные наши твердыни.

По Режу – Арамашевская(1631), Ключевская, или Зырянский Ключ, после.

По Нице – Михалева, Рудная, где в 1631 г. началась плавка железной руды. По тогдашнему неуменью и по трудному добыванью руды из болотного урочища плавка была маловажная, но ради первой находки толь необходимого металла дело считалось весьма важным в глазах тобольского управления. Далее по Нице явились Ницынская (1622 г.), Киргинская (1633), Чубарова (1624), Верхницынская (1627), Бабровская среди прелестного ландшафта, Красная (одногодка с Чубаровою, после переименованная в ост. Краснослободский) и УстьНицынская (1645 г.).

По Ирбити – Белослюдская среди открытых видов (1644), Зайковская, Жмакова, Усть-Ирбитская (1645 г.). Это не та Ирбитская, которая после полюбилась торговле и которая, засев в 1635 г. на самом устье при Нице, справедливее могла бы называться именем самозванки. Усть-Ирбитской не было уже при Миллере.

По Пышме – Пышминская, Беляковская (около 1646) и некоторые починки.

По Исети – Далматов монастырь (1644 {Об основании Далматова монастыря в П. С. Законов, No 15786.}) и Рафаилов монастырь (1645) на живописном месте, за пять лет до Исетского острога, с которым он мог чрез колокольню перекликаться знаками, в случае набегов.

Надобно взглянуть на пространство, между Турою и Исетью заключающееся, на эту живую трапецию с плодородною почвою, с текучими водами, с красивыми берегами, с веселыми местоположениями, которые сменяются увалами или наклоненными равнинами; надобно видеть, чтобы понять, сколь много было побуждений для водворений, которые сперва, как говорится, клик кликали, а после доброю волею с запада сбегались и приселялись тихомолком. Это пространство, само собою после насаждавшееся людьми, было рассадником для распространения русской населенности за Енисеем.

6. Теперь выносим на суд учреждение боярина и воеводы Сулешева, с тем предварением, что оно было последствием правительственной заботливости, какая началась с 1621 г. насчет камеральных в Сибири сведений о земледелии частном и казенном, о количестве земель, о заселении пустырей, о торгах и промыслах, о доходах, о поименном числе жителей (5). Кстати заметить мимоходом, что 1621 год достопамятен для Сибири по воззрению как хозяйственному, так и нравственному. Последнее скоро увидим, но вот учреждение Сулешева: верхотурский подгородный крестьянин, обрабатывающий на государя 1 десятину в поле, и вдву потому ж, пользуется для себя землею вполовину; тамошний же крестьянин, обрабатывающий для казны по 2 д[есятины] в каждом из трех полей, имеет для себя по 15 д[есятин] в каждом поле. В тагильских селах за 2 д[есятины] казенных имеет для себя по 12 1/2 д[есятины]. В ПелымеДуринске, Тюмени и Тобольске за 2 1/4 д[есятины] казенных в каждом поле пользуются для себя уже по 10 д[есятин] в трех полях; а 1 1/8 каз[енных] д[есятины] получают для себя по 5 д[есятин] в каждом поле. Вот распорядок кн. Сулешева!

Трудно ныне постигнуть причины разнообразия в пропорциях, определенных, вероятно, особливыми нуждами местности, а не расчетами разностей почвы; понятно, однако ж, коренное основание учреждения, т. е. кто хотел увеличивать доход казенный, тот вправе увеличивать и собственный, как награду за усердие к казне. Награда уменьшилась от Верхотурья к Тобольску в порядке чисел: 3, 2 2/5, 2, из чего можно бы заключить, что земли к Тобольску представляли большие ценности, иначе – больше населенности, но заключение сие, само по себе сомнительное, опровергается сравнением земли пелымской, вовсе не пахотной, с тобольскою и тюменскою, и тем еще, что русская населенность, как известно, началась числительнейшею оседлостью между Турою и Исетью, минуя возвышенность Урала. Равномерно трудно отдать себе отчет, для чего обработка одной казенной десятины в Верхотурье штрафуется уменьшением права на землю, а в Тобольске и в других городах идет в порядке своей пропорции. Останавливаясь на огромности участков земли, какие назначались за услугу казенной пашни, можно сделать себе вопрос: была ли возможность пользоваться толь обширным хозяйством? Сим самым, надобно думать, и высказывается безгласное переселение беглых из России людей, и свидетельством тому служит примолвка, в царских грамотах иногда употреблявшаяся, чтобы воеводы, вновь определяемые, означали число прибылых душ.

Далее читаем в П. С. Законов, что тот же распорядитель установил детям боярским и другим служилым, пашнею для себя занимающимся, производить хлебное жалованье не сполна, а с зачетом собственной пашни, принимая уже в рассмотрение разность земель, где оне находятся: в Тюмени ли, в Тобольске, Таре или Томске. К сему прибавочному учреждению, которое лучше обдумано против первого положения о десятинной пашне, впоследствии сделано другое применение, как увидим во втором периоде.

ГЛАВА III

УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШИЕ

1. Учреждения высшие. 2. Наказы. 3. Вечные письмена Христианства. 4. Сближения с урянхаями и торготами. 5. Связь и правление Сибири.

1. Из распорядка сулешевского уже видно, что, через рассчитанное хлебопашество" он установлен для обеспечения Сибири служебной в продовольствии. Здесь кстати пояснить, что сибирские города делились у правительства на хлебные и бесхлебные; что к бесхлебным сперва причислялись: Березов, Мангазея, Сур гут, Томск, Тара и временно Пелым, куда для хлебного жалованья на 1609 год (по грамоте от 13 января) велено было вышепомянутым западным городам отпустить 9750 четвертей ржаной муки, круп и толокна; что в бытность Сулешева Пелым, Тара и Томск уже поступили в число хлебных мест; что для прочих северных городов и во втором периоде, когда Сибирь уже вошла в сил у земледельческую, сбор денежный в счет хлебных запасов не переставал продолжаться с западных городов от Устюга до Соликамска, в меньшем, конечно, количестве, по усилению местного хлебопашества, ободренного мерами Сулешева; что равномерно и денежное жалованье служилым шло с тех же городов, во мзду богатых сибирских отпусков мягкой рухляди; что этот порядок продовольствия хлебного и денежного продолжался, кажется, до первого трактата с Китаем, т.е. до 1689 года, пока с помощью Нерчинского торга и других совокупных доходов начали покрываться расходы Сибирских штатов.

До сих пор мы видели учреждения земские, но не видели основных учреждений управления, вероуправления христианского, ни суда, ни расправы. Государевы наказы, воеводам даванные, вечные истины вероучения и Соборное Уложение, на смен у Судебника устарелого, вот письмена, которые надлежит считать в том времени основными законами Сибири, с тем замечанием, что наказы, до учреждения в 1621 г. архиепископской кафедры, были единственными начертаниями тогдашнего благоустройства во всех отношениях. В сих зерцалах, отливающих к потомству подлинный туск жизни сибирской, мы увидим, как все там шло по букве наказов.

2. Извлекая из П. С. Законов один наказ 7119 лета (6), как тип наказов, какие следовали до самого почти открытия Сибирской губернии, мы надеемся сим памятником оживить идею минувшей Сибири. В нем изображены права и обязанности властей.

I. По управлению приказному

II. " военному

III. " казенному

IV. " земскому

По управлению приказному предписывалось

а) По приезде на место взять у предшественников все государевы грамоты.

б) Доносить о пограничных движениях орд и разведывать, нет ли в них намерений против сибирских водворений.

в) Чинить расправу по правде, без лицеприятия.

По управлению военному

г) Взять ключи города и крепости (острога), осмотреть укрепления острожные, городские и поправить их.

д) Поверить порох (зелье), свинец, снаряды пушечные, ядра, ружья и сабли – по книгам.

е) Пересмотреть налицо и по книгам детей боярских, литовцев, атаманов, казаков, стрельцов и всех служилых, в числе которых состояли немцы и татары.

и) Объявить всем служащим, что великий государь пожаловал их на нынешний год хлебным и денежным жалованьем.

к) Держать город или острог с осмотрительностью от неприятеля, высылая на приличные места конных стражей.

По управлению казенному

л) Поверить денежную казну по книгам.

м) Освидетельствовать мягкую рухлядь во всех статьях и поверить количество связок всякого зверя по книгам.

н) Казну мягкой рухляди сбирать с ясачных без оплошности; не присвоивать себе шкур высокой цены и не давать сборщикам пользоваться от сборов, высылая навстречу им верных людей ко времени возвращения из волостей.

о) Не заменять жалованья дачею рухляди, а всю сполна отсылать в Москву,

п) Из каждой волости, по приезде воевод, повестить ясачных по два человека лучших, принимать их воеводам не иначе как одетым в цветное платье, притом в окружении служащих, прилично также одетых и вооруженных; объявить им в Приказной Избе жалованное царское слово, уверить их, что великий государь прислал новых воевод для охраны их покоя и животов от притеснения и корыстолюбия. Почему и посоветовать им сказать с откровенностью, не было ли им от сильных людей обид, тесноты, прижимок. Наконец, повелевалось на казенный счет угостить приглашенных ясачных, накормить и напоить гораздо (или) как мочно.

р) Освидетельствовать хлебные запасы в казенных житницах по книгам.

с) Умножить хлебные запасы для казны, раскладывая десятинную пашню на семьи с надбавкою и взыскивая повинность сноповую (пособную).

По управлению земскому, или полицейскому

т) Пересмотреть налицо и по книгам пашенных крестьян и обывателей.

у) Позволять торговать только в гостином дворе для умножения анбарного сбора, воспрещая всякую мену в домах или деревнях заграничным приезжим (бухарцам), служилым людям, подвергая нарушителей строгому наказанию и остерегая себя и своих родственников от такого поползновения. Крепко смотреть, чтобы чернобурых лисиц и дорогих соболей никто и никому не смел продавать, усвоивая их одной казне.

ф) Крепко смотреть, чтоб никто и нигде не варил пив, медов и не содеял вина под опасением заказнения посуды и денежного взыскания с производителей и питухов.

х) Взыскание удвоять и утроять в две последующие поимки, с прибавкою тюремного заключения и телесного наказания в третий раз.

ц) Для свадьбы, именин, крестин и поминков позволять подавать челобитные о праве сварить меду или пива и по ним удовлетворять с установленным взятьем за четверть пива и пуд меду.

ч) Самим воеводам ничем не корыствоваться из ясака или хлеба, ничего возбраняемого не закупать для себя ни в городе, ни в уезде чрез родственников, служащих или посторонних угодников под опасением опалы.

Кто не почувствует, сколько было ума, совета и мудрости в Царской думе? Кто опять не поболезнует о мнении, в каком тут представляются правители Сибири? Кто не видит стеснения для промышленности и житейских потребностей? Кто из живых сынов Сибири не поздравит себя с запоздалым рождением на свет, а не в том веке, когда сибирячки били соболей коромыслами? Слава Богу, что далеко откатился от нас этот век! Судя по воспрещениям наказов, надлежало или жить в лишении обыкновенных житейских отрад, или выкупать необходимые отрады у воевод {Нарочные следователи присылались из Москвы для исследования правления главных тобольских воевод: боярина кн. И. С. Куракина, боярина М. М. Годунова, стольника кн. Ф. А. Телятевского. Это происходило между 1619 и 1633 годами.}. Но утешимся!

3. Утешимся и поспешим к новым храмам Вечной Премудрости, к храмам, без пышности срубленным за гребнями скал: Растесной, Конжековской, Павдинской и других таких же гор, на горы вздвинутых, покрытых на севере снегами до половины июня, а на юго-западе зеленью. В храмах сосновых или кедровых, явившихся по берегам рек, сыны России, странствовавшие между идольских мольбищ и мечетей, начали возносить славословие Богу Триединому; в них души, утружденные переходами житейскими и, быть может, томлениями совести, начали отдыхать духовно, как в древности сыны Израиля телесно отдыхали при источниках Элима, осенявшихся финиковыми пальмами.

Еще царь Борис разумел эту жажду душ православных и соорудил церкви в городах и острогах, построенных во дни его царствования {В правление царя Бориса построены церкви: в Тобольске 1601 и 1602 годов Вознесенская, Троицкая и Никольская, все три на горе; в Тюмени (в 1600 и 1601) – Рождественская и Борисоглебская; в Туринске(1604) – Покровская; в Верхотурье того же года – Николаевский монастырь; в Березове(1603) – Воскресенская, равномерно и в Мангазее. Конечно, в те же годы строились церкви в Пелыме и Таре, но нет в виду прямого известия. Всего удивительнее, что в юртах князьца Алачева, в 1599 г. обратившегося в христианство, построена церковь около 1602 г. – там, где ныне Кондинский монастырь.}. Он украшал алтари иконостасами, царскими вратами, утварями и посылал церковные книги, свечи {Борис также назначил священнослужителям жалованье денежное и хлебное. Следственно, оброчная сноповая повинность взыскивалась с белого духовенства, возделывающего землю, как с земледельцев, а не как с духовных.}; и все это шло из самой Москвы, и все это, как родное, радостно напоминало про святую Русь русским, так далеко зашедшим за Камень. Конечно, сердце и чувства нагревались, умягчались, но довольно ли того для паствы, так отдаленной и так рассеянной? Смутное время прояснилось, народное разорение умягчилось, сближалась пора благоустройству; и патриарх, отец юного царя, помышлял, что в Сибири недостает жезла архипастырского, недостает светильника для великой страны и властей ея, безотчетно господствовавших. К удивлению, первые семена ложной жизни, направление к праздному провождению времени, игра в кости (зернь) и в карты, вспохватливость к обманам, сперва невинным, были заброшены в Сибирь литвою, служившею в рядах с казаками, не замедлившими тому же научиться, как видно из грамоты царя Бориса в Мангазею (7). Чем больше проходило времени, тем далее распространялось это худо, усиливаемое извинениями места и дня полярного. Чувственное житье магометан и идолопоклонников, не осуждаемое ни верованиями, ни их нравами, бессемейность казаков, одиночками отправлявшихся в страну нехристианскую, военная и удалая их жизнь, одурелость промышленников, давно с роднёю расставшихся, падкость к прибыткам, выдуманная безгрешность обирать и обсчитывать некресть, наконец, новая покатость к смелостям после государственного потрясения, там и сям заявившая себя, и веселая беззаботность, пенившаяся из кружечных дворов, в 1617 г. в Сибири открытых, представляла при безгласности приходского духовенства картин у жизни языческой. Казаки, увлекшись обычаем многоженства, вздумали иметь жен не однех, то чрез обольщения из России привозимых, то понимаемых в улусах и особо содержимых по городам и на отъезжих постах; но тех и других, иногда венчанных по воеводским приказам, они закладывали и мало заботились о выкупе их и участи детей. Благочестивый Михаил, лишь только отдохнул от внешних государственных дел, поспешил в 1621 г., по мысли родителя-патриарха, пресечь в Сибири поток безнравия, толь ненавистного церкви и престолу, назначение в Тобольске кафедры архиепископской, могущей стыдить пороки сильных и назидать слабых, примерами увлеченных. Киприан, первый архиепископ Сибирский, получил в 1622 г. обличительную грамоту, в которой описаны нравы русской Сибири гораздо явственнее против нашего очерка (8), получил с тем, чтобы прочитать ее с пояснениями в тобольских и прочих церквах епархии, при собрании воевод и жителей; разумеется, что голос, поддерживаемый тверд остью уважаемого монарха и родителя-патриарха, воздействовал над необузданностью, над легкомыслием, и церковь Сибирская впоследствии уверилась, что в душах сынов ея не погас лен курящийся. Таким образом, воззвав паству к правилам веры, Киприан возгласил вечную память казакам-победителям, положившим живот свой при первом покорении Сибири, и тем привлек к алтарю Вечного Агнца сердца храброго сословия. Не нашего пера зов, чтобы исчислять увещания, настояния, добрые учреждения по духовенству и подвиги сего архипастыря, в служении Богу-Слову и в сооружении храмов подъятые; мы только исторически заметим, что проповедь Евангелия в Сибири, как и Летопись Сибири, начались вместе с иерархией, по доброй связи дела божественного с человеческим. Киприан, отобрав изустные известия от остальных сослуживцев Ермака, положил начало столбцу историческому.

4. Между тем Томск, не унывая от вероломств, какие испытывал со стороны поддавшихся разноплеменников, уже в 1616 году простер свои виды за хребты к юго-востоку и послал пригласить Урянхайского владетеля в подданство московского царя. Вера и успокоенная Москва усугубляют смелость Сибири. Русские протоптали сквозь хищных улусов дорогу к куреню урянхайскому, а урянхайские посланцы препровождались к Москве на готовом иждивении, но в 1620 г. Алтынхан, как корыстолюбивый лицемер, покинут русскими с негодованием.

В то время южная пустыня озер заиртышских, прерываемых группами гор или холмов, в параллели от 50® до 55® была вовсе не знакома Западной Сибири. Торготские тайши, как несогласные на первенство чжунгарского диктатора Хаара-Хулы, оставив отечественные кочевья, пошли к северо-западу искать независимых кочевьев. Из помянутой параллели, где меньше могло быть столкновений с ордами киргизскими, калмыки, не столько внимательные к намерениям старшего тайши Урлука, сколько к добычам, начали с 1621 года выступать на степи: Миасскую, Исетскую, Ишимскую, а на Барабинской их же братья бесчинствовали уже с 1607 г. Передовые толпы, разведав о сибирских городах и острогах, при одном случае послали своих выборных в Тюмень с предложением мирного соседства, в то время как Приказ, соскучив расходами угощений и подарков, бесполезно расточавшихся на приемы маловажных азиатцев, запретил тратить казну на подобные лакомства (от 30 октября 1623 г.); и поэтому присланные калмыки были приняты в Тюмени с пренебрежением. С сих пор умножились набеги калмыков, вспомоществуемых еще кучумовцами и ногаями. Через девять лет (в 1632 г.) Приказ разрешил обослаться с тайшами, предложить им мирное соседство, с неприкосновенностью сибирской границы, также свободу взаимной мены, в противном же случае, как впоследствии прибавлено, отражать силу силою. На сей конец действительно были отправлены к значащим тайшам гонцы с условиями и подарками. Урлук и другие, будучи довольны частью переговоров и подарков, согласились на предложение тем с большим удовольствием, что и не желали ссориться с храбрым соседом, и замышляли откочевать за Яик; но от тайшей, оставшихся по уходе главных, и не меньше от других, кочевавших к озеру Чанам, наглости продолжались по границе с прежним неуважением. Сибирь на протяженной границе не знала и не ведала главы грабителей, потому что Хаара-Хула имел отдаленную от Сибири войну с киргизами, войну, в которой, по общей ненависти, потухали внутренние распри ойрадов. Провидению угодно было прикрыть русское насаждение, которое было и юно и зелено, соседнею ссорою и потом войною, как благотворным облаком. Не очевидно ли, что оно помогало рассадке христианства, хотя и внешнего, на первых порах?

5. Воздадим же благодарение Богу, что огонь Православия к 1629 г. засветился впотьмах кочевой страны от подошвы Урала до Енисея, что Русский дух и Русская жизнь зажглись по всем сторонам Тобольска от Верхотурья до Тюмени, от Тары до Томска, от Мангазеи до Кузнецка и от Красноярска до Енисейска. Города, остроги и зимовья явились по большим и вливающимся в них рекам, падающим к северу. Конда, Сылва, Обь, Таз, Пясина, Хатанга с низовьем Енисея, Кан, Чулым и Томь – осмотрены больше или меньше, и орды везде положены в ясак, силою увещания или оружия, раз навсегда: ибо ясак, однажды взятый, влек за собой вечную обязанность подданства, сколько крат не изменили бы объясаченные. И за это правило Сибирь не щадила своей крови и устояла в правиле.

Заселение Сибири равномерно совершалось и в христианском разуме чрез сооружение часовен, церквей, монастырей и соборных храмов. Общее правило тогдашних русских: где зимовье ясачное, там и крест или впоследствии часовня; где водворение крепостное: там церковь и пушка, ибо среди значительных отрядов, по благословению тобольских первосвященников, обыкновенно путешествовал священнослужитель со святынею. А где город, там правление воеводское, снаряд огнестрельный и монастырь, кроме церкви

За всем тем обыкновенный путь сообщений от Тобольска к водворениям на Енисее лежал по Иртышу, Оби и Кети пустынной, но в летнее время обсаженной черною смородиной, чрез остроги, означенные в прежних перечнях линий. Барабинская степь {По словам о. Иакинфа, Бараба еще до Р. X. отдана была хуннами китайскому полководцу в ленное владение. Желательно бы прочитать не копию с пожалования, а описание урочищ и примет, чтобы согласиться, что королевство Динлин точно Бараба. Бараба нами названа от Барамы – одной татарской волости.}, от Тары до Чаусска разлегшаяся промеж туземных татар, признавших над собою власть российскую, не представляла, однако ж, постоянно верного проезда к Томску, исключая казачьих дружин, по причине частых впадений со стороны калмыкских тайшей и сообщников киргизов или родовичей Кучумовых. Первые считали барабинцев своими подданными, вероятно, по праву старого ойрадского союза, давно рушившегося; и выскоблить память этого права, основанного на богатстве оленей, лосей и других ценных зверей, какими тогда изобиловала Бараба, стоило Сибири многих битв, переговоров с калмыками и опять битв.

Томск и Кузнецк, богатые рыбною ловлею и окружаемые плодородными окрестностями, ожидали крестьянской оседлости, которая местами и началась под непосредственною защитою мест укрепленных. Красноярск, по распоряжению Тобольского воеводства выстроенный расторопным дворянином Дубенским, красуясь среди живописных видов, завел вскоре по р. Кану зимовье, жатвы, сенокосы, а около себя заимки и, кажется, не предвидел предстоявших бедствий, когда в 1631 г. торжествовал над киргизским родоначальником Иженеем. В случае нужд служебных сей город пересылался с Томском, по примеру Тобольска, чрез казачьи дружины, которые брали про вожатых у спопутных инородцев. Что касается до Енисейска, он, стоя в тылу от затейливых и переметывающихся племен, разбрасывал зимовья по Тунгускам и становья на задах к Томску, сверх остр. Вольского, Мелесского и Рыбенского, в запас для передусделанного (1628 г.) на Верхней Тунгуске.

В сем напряжении дел и умов воеводства: Мангазейское, Енисейское и Красноярское, соответствуя порывам своих команд, заглядывали порознь за преграды рек к востоку, получали ясак, с кого и сколько можно было, и слушали нелепые вести о заенисейских племенах и о больших у них колоколах {Не прилетают ли на р. Тунгуску дрозды-звонари? Тогда бы звон и трезвон надлежало приписать живым колоколам.}. Приказ, как одобрявший полезные замыслы, усмотрел необходимость в 1629 г. объявить Томск вторым областным городом или, как тогда писалось, велел Томску сидеть своим столом, приписав к его ведомству Нарым, Кетск с воеводским правлением, Енисейск, Красноярск и Кузнецк с зависящими от них острогами и зимовьями. Поэтому в разряде Тобольска остались города: Верхотурье, Пелым, Туринск, Тюмень, Тара, Сургут, Березов и Мангазея, с малыми острогами и зимовьями.

Здесь место изъяснить, что воеводство областное (Тобольское или Томское) состояло из 2 воевод, одного главного и товарища, из 2, иногда 3 дьяков, еще из 2 или 3 письменных голов. В звании последних бывали и стольники. Средние воеводства, как то: Верхотурское, Тарское, Мангазейское, Енисейское и т.п., вверялись по большей части 2 воеводам, из Москвы присылаемым, при письменном голове и дьяке, вместо которого бывал с приписью подьячий. Малые воеводства, куда назначение воеводы зависело от областного, состояли из одного лица и подьячего с приписью или без приписи. О Томском воеводстве как областном надобно прибавить, что штат его всегда был малочисленнее против тобольского. Впрочем, несмотря на степени и преимущества воеводств одного пред другим, не было установлено зависимости органической, в чем виною Приказ, как непосредственно списывавшийся порознь с воеводствами и еще требовавший, чтобы каждое воеводство, середнее и малое, отправляло ясачную казну в Москву, прямо от себя. По недоверчивости не было в Сибири совокупности, не было управления; разъятые части принадлежали к целому отдаленному, к Приказу, не мыслившему об единстве частей и заботившемуся об одном итоге ясака.

Сей 1629 год печальный не столько для Тобольска, сколько для сибирской истории, у которой пожаром тогда похищены все свитки сибирских воевод со всеми бумагами канцелярии, этот год по крайней мере достопамятен тем, что по распоряжению московского патриарха Филарета, в благодарение Всевышнему, даровавшему наследника престола, царевича Алексия, и в ознаменование народной радости, Сибирь во все воскресные дни пела весь год молебствия с колокольным звоном. Целый год пели, звонили, молились истинно по-русски и вымолили у Вечной Премудрости Законодателя. Молитва за Богом не пропадет; пусть и история помнит пословицу русскую, как истину незабвенную, вечную.

Между тем служилые русские, полные упования и духа, переходят Енисей, великую реку, так прозванную в царских грамотах, но мы остановимся на четверть часа, дабы оглянуться на следствия прожитого времени и былого управления.

Глава IV

СЛЕДСТВИЯ

1. Внутренние притеснения. 2. Пограничные тревоги.

1. Местные правители, особливо в отдаленном краю, если измеряют только силу власти, им вверенной, и утешаются впечатлением страха, легко выступают из мер справедливости и при малом неудовольствии предаются жестокостям, притеснениям, пока не будут смягчены пожертвованиями притесняемых. Корыстолюбие есть спелый плод неправды, подобно как озлобление, скрытное или вспыхнувшее, бывает мздою корыстолюбия. Прожитое время Сибири не скудно примерами. В 1606 и следующем году остяки совокупно с соседями намеревались разрушить Березов; в 1608 г. затевались так называемые бунты – Нарымский и Кетский. В 1616 г. сургутские остяки убили 30 казаков, и все эти преступные дерзости, оглашенные именем возмущений {У Миллера и Фишера.}, что другое означали, как не болезненные припадки отчаяния, как не такие ж сцены, какие П. С. Законов передано о Тарском бунте, в грамоте 7116 лета? Тут государь (7) поставляет на вид новоопределенным в Тару воеводам, что ясачные барабинцы, не стерпя вымогательств и насильств, предместниками их кн. Шаховским и Кайсаровым, равно и низшими подчиненными деланных, вместо первого намерения выжечь Тару с деревнями, лучше решились откочевать. Почему приказывается преемникам воевод исследовать поступки предшественников, а бежавших татар обнадежить прощением и льготами. Люди служивые, судя по словам летописей того времени, именуют описываемое беспокойство бунтом, а угнетенных бунтовщиками; но, когда Верховный Правитель прикрывает возмутившихся милостивым воззрением, кого должна судить история? Тех ли, которые, полагаясь на высокое покровительство, в царских грамотах всегда завещанное подданным, и которые, взнося в казну уреченную дань, не могли только насытить мамону исполнителей, и каких исполнителей! Не уважавших ни верования, ни обычаев племени платящего и никогда не подававших ему ни совета, ни наставления в житейском быту?

История не одобряет резкого поведения барабинцев, потому что российские государи всегда являлись благосердными к воплям инородцев, но не может за словом царским и обвинять их. Могло быть даже, что от сведения притесняемых бедняков с намерением скрывали отраду правды монаршей.

2. Чему надобно приписывать разорения, опустошения и истребления, южными соседями нанесенные Сибири впервой половине периода? Без сомнения, разным причинам, и мы наперед исчислим из Фишера бедствия по годам, чтобы тем основательнее дознаться до самых причин.

В 1606 г. киргизский родоначальник Намча послал жену к томским воеводам просить о принятии его в подданство, но воеводы насильно сняли с нея соболью шубу, в которой она явилась; кто ж виноват, что родовичи озлобленного мужа пристали к нашим недругам? В том же году калмыки, как прежде замечено, делали разорения в Тарском округе, оглашая барабинцев своими подданными, среди которых и кочевать расположились. В 1610 г. ногаи напали на Тюменский округ в окрестности Исети. В 1622 г. киргизы разорили Томский округ. В 1624 г. кузны, сговоренные телеутами, отложась от нас, отказались платить ясак, а телеуты, разорив все встретившееся, подступали к Томску. В 1628 г. калмыки из числа торготов, кочевавшие между Тоболом и Миассом, отомщая за пренебрежение, уже нам известное, разорили всякую оседлость до Пышмы. В том же году киргизы с аринцами делают нападение на Красноярск. В 1630 г. Аблай, внук Кучумов с телеутским родоначальником Абаком, зорит Томский округ. В 1632 г. тот же Аблай делает поиски по Тюменскому округу и, через 3 года прорвавшись до Ницы, выбрасывает пламя в две слободы – Чубарову и Верхницынскую; плен был воздаянием его злодейств. В 1634 г. толпа калмыков опустошила Тюменский округ, а другая толпа, вместе со внуками Кучумовыми, упражнялась в грабеже по округу Тарcкому.

Все исчисленные бедствия протекали из того: а) что Приказ Казанского Дворца не обращал должного внимания на безопасность по границе; б) что он же, не давая полномочия или перевеса воеводству Тобольскому в общей связи сибирского управления, разрушал сею недомышленностью единство всего целого; в) что поэтому смежные воеводы не принимали совокупных мер против вторжений, а были и такие, которые избегали требовать пособий, дабы не быть в необходимости делиться добычами, у неприятеля отнимаемыми; г) что Приказ, сперва запретив принимать посланцев и потом в 1633 г. возвратясь к прежнему гостеприимству, обнаружил только бессилие наших водворений, не обезоружив неприятелей, которые уже хотели переведываться силою, после отказа в уважении соседства; д) что воеводы, раздробляя малочисленные команды на новые предприятия вперед да вперед, для удовлетворения алчности, оставляли при себе так мало ратников, что некого было выслать в поле, не обнажив стрельниц крепостных. Рассчитывая неприязненные вторжения и собственные вины, мы передаем на волю читателя вопрос: кого следует больше обвинять за бедствовавшую границу, самих ли себя или неприятелей?

К счастью новонасаждаемой Сибири, курени главных властелинов красовались при младенчестве ея, как и во время Дизабула, на юге Алтая и Саяна, в благоприятнейшем климате: след[овательно], мы имели неприятелей на своих руках, или толпы, отторгшиеся от цельных толщей, или клочки, вторгавшиеся от имени последних.

ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ

до 1662 г.

ГЛАВА V

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СИБИРИ

1. Дела за Енисеем, с предварительным взглядом за границу. 2. Начало Илимска. 3.Начало Якутска. 4. Отдельное Якутское воеводство. 5. Деятельность двух томских воеводств.

1. В то время как мысли и силы двух областей Сибири собирались к востоку, горы Алтая и Саяна как бы понизились; от главных куреней словно дымом наносило на Сибирь, и областные воеводы смотрели за хребты не без внимания. Хан урянхайский, томимый алчностью, в 1632 г. сам подает Томску конец дружелюбного снура, который в 1620 г., по собственной его вине, порвался и никогда хорошенько не сплетался. За вызовом Алтынхана опять начались лады и уверения, переговоры и пересылки, подарки царские и дани, ханом присылаемые, так ничтожной цены, что, если бы свести счеты, далеко не стоили бы издержек, употреблявшихся на одни проезды посланцев мнимого вассала. Сношения с ним описаны у Фишера так подробно, что нет более нужды тратить даже страницу на бесплодный рассказ о поступках владетеля, вовсе не исторического.

Какоето замечательное лицо мелькает там, за Алтаем; и в то же время, как бы по сочувствию ревности или по современном у воспоминанию чингисханского века, дом маньчжурский пошел большими шагами к престолу Китая. Лицо замечательное есть тайша Батор, сын Хара Хулы, участвовавший в правлении, как видно из Фишера, прежде отцовской смерти. В 1635 г. Батор, принудив мечом или убеждением большую часть ойрадских тайшей признать себя за единодержавца, вместе с тем принял и титло контайши {Хонь-тайдзи, по письму Иакинфову, а по выговору покойного Игумнова – Хунь-Тайджи, но я следую употреблению государственных бумаг. Отчего бы Батору не называться ханом, если бы, по уверению Иакинфа, отец его действительно пользовался этим титлом? Стало, что неправда уверение ориенталиста. У него все родоначальники ойрадские пожалованы в ханы до тарготского урлука. Но правительство наше в приведенном им самим договоре 1655 г. и последовавшем в Сибирь указе видит одних тайшей. Еще о. Иакинф в Ист. об. ойр. поминает о престолах в каждой юрте нового тайши всех 4 поколений в полуторавековой их безвестности, подобно как у Фишера повсеместно повторяются принцы Кучумова поколения. Такая безрасчетность в словах, имеющих высокое и определенное значение, возмущает вкус читателя.}.

Сначала Чжунгар самовластный представляется дружелюбным к Сибири, потому что он по доброй воле возвратил Таре прежде захваченных барабинцев с тысячью лошадей, обещавшись не только впредь возвращать беглецов, но и помогать Сибири в войнах, с невозбранным притом дозволением брать ей соль из оз. Ямышева, как и пользовались ею тобольские и тарские команды с 1613 г., не всегда, однако ж, бесспорно. Воеводство Тобольское, узнав через Тару о миролюбном вызове контайши, отправило посланцев на р. Или уверить его во взаимной готовности помогать ему против неприятелей, включая в договор и то, чтоб он своих подданных вывел из пределов Сибири и возбранил тайшам делать вторжения и обиды. На все согласился глава ойрадов, присовокупив, что за услуги ожидает лучших подарков и, как после оказалось, панциря непроницаемого, постельных собачек, индейских кур, свиней и боровов, верно для хутора, иной бы подумал, напротив, для прожектируемого города, по словам самого кон-тай-ши. Но потому ли, что Батор кончил войну с ханом Туркестана (города, в древности созданного пресловутым в Персии Джемшидом) и возмечтал о своей непоколебимости или, по надеждам предвзятым на бывшем в 1640 г. съезде в его Урге монгольских властителей {О. Иакинф, пользуясь съездом монгольских властителей, выводит, что поколения ойрадские в первых годах XVII века разошлись к Хухонору и к вершинам сибирских рек, будто по умышленному плану оцепления Средней Азии. Но сличая стр. 27ю с 67й Ист. об. ойр., легко убедиться, что предумышленный план есть фантазия, худо соображенная с премиссами своего сочинения. Еще-таки при съезде можно бы поскользнуться на подобную догадку, но можно ли доказать и ее историческими последствиями? Сомневаюсь.}, для прослушания степного уложения, им составленного, снисхождения Московского Двора побудили контайшу не к признательности, а к неожиданной дерзости и к нарушению прежних условий в рассуждении прав на Барабу, хотя можно предполагать, что при съезде монгольском было главным предметом не присвоение предпочтения чжунгарскому главе, а совещание об успехах и последствиях маньчжурской предприимчивости.

Но возвратимся из Урги илийской к шествию Сибири.

Итак, русские, имея шаг на Верхней Тунгуске, повторим теперь, с твердостью переходят великую реку около 1636 г. {Конечно, переходили за Енисей и ранее сего года, особливо партии мангазейские, но все сии попытки оставались без последствий до 1631 г.}, памятуя из воеводских наказов два слова: ясак и месторождение руды золотой или серебряной. Переходят и открывают для себя новый мир – трех сильных и многочисленных племен: бурят неопрятных, тунгусов крепких, якутов проворных и всех как победителей климата, какой кому из них достался, довольными и веселыми: слышат у них про новых богов, про духов благих и злобных, видят новые суеверия, новые обряды со старыми бубнами шаманства; видят три большие реки, вливающиеся в великую, видят светлые воды, грозные пороги {О порогах можно читать в Восточной Сибири г.Семивского и в Енисейской губернии Степанова.} по двум крайним Тунгускам, на Нижнем Енисее и Кане; видят сплошные кряжи гор, другую почву, другие прозябения, свежесть атмосферы высшего как бы слоя, прохладность ночей летних в широтах меньших против старой Сибири; они видели и другие свидетельства, что когда-то кора земная там шевелилась. В параллели Красноярска долго, очень долго русские не могли подвинуться к востоку при многих усилиях; и вот почему Главная линия укреплений переломилась к северу и упала на Лену.

2. Важный пост, какой успели опознать (1631 г.) за Енисеем, есть становье Илимское, как опора между Енисейском и цепью следовавших предприятий. По р[екам] Илиму и Куту енисейский отряд выплыл на устье последнего. Усть-Кут показался точкою, закрытою по тесноте горизонта, да и Лена тут не оправдывала наслышки о своей великости, тем не менее с приобретением сего места, обращенного в пристань и укрепление, открылся обоесторонний ход к югу и востоку на тысячи верст.

3. К полдню явился (1632 г.) острог Тутурский и в том же году Якутский, впоследствии перенесенный на необозримую песчанистую равнину, где Лена уже является второю великою рекою, – острог, важный по срединному положению промеж всех северовосточных племен. Жиганцы тотчас и без сопротивления вступили в платеж ясака. С сих пор по всей водяной полосе живо загорелась жизнь казачья и промышленническая. Как ни велико было это протяжение, особливо с распутиями впадающих рек, но не тут стояли пределы предприимчивости, которая двигалась двумя порывами: пользою казенною и собственною.

Проведите черту от Тутурска до устья Уды на Ламе {В сибирских летописях так называлось Охотское море, хотя и небезызвестно, что тунгусское речение лама есть общее имя морей.} и уверьтесь, что вся безмерная покат ость, опрокидывающаяся в Ледовитое море между Тауем и Колымою, с противной же стороны между Анабарою, была бы в течение десяти лет, т. е. с 1632 г., разграблена командами и артелями, посменно приходившими из Мангазеи, Енисейска и Томска, если бы племена поддавшиеся не обладали многочисленными стадами и если бы дикие семейства дорогих зверей могли иметь инстинкт уклониться от жадности пришлецов. Команды городов, как воюющих государств, дрались между собою за право сбирать ясак, будто бы не для того же государя; якуты воспользовались расстройством своих притеснителей и с 1634 г. не по один год старались сгладить с своей равнины Якутск; но умеренностью управлявшего острогом казака Галкина удержалось на стенах знамя русское. История должна бы это время наименовать масленицею казачьею, если бы вместе с тем не уважала нарочитых услуг в распространении державы.

В самом деле, около 1639 г. учреждены ясачные зимовья: на Усть-Адцане, Усть-Мае, Амге, Усть-Улье и Усть-Уде, также на Усть-Тауе. В то же время с 1636 по 1642г. отважным Бузоюдесятником, с винтовкою в руке, положены в ясак бродячие звероловы по Оленску, Нижней Лене, Яне, Индигирке и устроены засеки, где следовало, для ясачного сбора.

4. Приказ Сибирский получал для двора огромные тюки дорогой рухляди, не мог, однако ж, не слышать о казачьих самовольствах в обширном краю и в сем уважении испросил (1638 г.) введения нового порядка. Начальства тобольское и томское, действовавшие чрез Ангару и Вилюй посредством своих смежных воеводств, поставлены в естественные границы; полномочие за Анабарою и Ангарою, до исхода последней из Байкала, вверено независимому от старой Сибири Якутскому воеводству с известным подтверждением о ясаке и поиске руды серебряной или золотой. Впоследствии, для содействия овладения между Ангарой и Леной, открыто в 1649 г. Илимское воеводство, простиравшееся от Чечуйского зимовья до вершины Лены, с зависимостью от Якутска. Первые якутские воеводы прибыли на место не ранее 1641 г.

Избегая, сколько возможно, чресполосности в рассматривании завладений наших, предварительно представим, как действовало томское областное начальство на пространстве земли, простирающейся от Енисея до Ангары. Мы чуть было не забыли сказать, что в 1633 г. послано с Тагила и Нейвы в областной город Томск 80 семей пашенных {Акт. Арх. Эксп., том 101, 1637, февр. 2.}.

5. После того как в 1641 г. московским дворянином Тугачевским, набравшим в городах Тобольской области достаточный отряд, решительно разбиты красноярские неприятели, киргизские родоначальники Ижей и Ижиней, которые господствовали по окрестностям Красноярска, после того сей город отдохнул от долговременных утомлений и угроз разгромления. Он не замедлил распространяться во все стороны, снова утверждая в ясачной повинности аринов, камашинцев, упрямых тубинцев, и опять киргизов, все мятущихся. На западе достойным преемником Тугачевского сооружен среди кизилов ос. Ачинский, как уже замечено в перечне Главной линии. К югу в верх Енисея отнесен далее ос. Караульный, на востоке же главным делом было устроение в 1645 г. острога Канского на безопаснейшем против прежнего месте (где ныне город) для подручного управления ясачными, рассеянными по узлам тамошних рек и речек. Но, чтобы наложить ясак на карагасов, по ЧуньУде кочевавших, и чтобы остепенить в подданстве бурят, заложен в 1652 г. ос. Удинский, откуда и открывался путь сообщения с Ангарою, по которой Енисейск в свою очередь шел шаг за шагом с укреплениями.

Енисейск, который умел и завоевывать и хозяйствовать, заметив ошибку Мангазейского воеводства, затеявшего в 1637 г. Дубчевскую слободу для хлебопашества в широте 61®, где может размахиваться коса, а не серп, завел около 1650 г. к югу по Енисею пашенную Надпорожную слободу и любовался жатвами. К известным делам, какие произведены на Лене Енисейским воеводством, прибавить следует, что оно же (1631 г.) завело на Ангаре ос. Братский и несколько раз исподволь передвигало его как деревянную юрту к нижней протоке Оки, дабы вдруг соседством крепостцы не испугать туземных бурят. К счастью Средней Сибири, в 1641 г. енисейцами открыты соленые ключи на речке Манзе (Усолке), впадающей в р. Тасеевку. По опытам выварки, рассол нашелся так достаточным, что можно одною десятиною, казне принадлежавшею, содержать гарнизон города.

В 1654 г. воеводство завело на прелестной равнине, близ Ангары раскинувшейся, ос. Балаганский для обложения бурят, на левой стороне кочевавших. У них енисейский кузнец, нарочно присланный, научился плавить чугун из руд и с сим необходимым искусством тогда же ознак омил свой город, который после по части железного мастерства превзошел своих наставников, равно и так называемых енисейских остяков, завилюйских якутов и бельтиров, первобытных цеховых кузнечного дела. Воеводство, дабы породнить искусства общежития, взаимно препроводило к ос. Балаганскому 60 крестьянских семей, которые, по причине песчани стого кряж а, вероятн о, недолго тут остав ались и переселились либо к Шеверам, либо на берега р. Зимы. Быт русский малопомалу подавался в верх холодной Ангары; но что сказать, когда читаем, и не в первый раз читаем, что енисейцы с красноярцами, сюда проникнувшими от Нижнеудинска, встретились, и команда с командою, хотя обе одной области, вступили в сражение за принадлежность бурят? Не ясно ли, что казак разумел ясачных собственностью того или другого острога? И от этого превратного разумения произошло столько негодований, столько потерь и побегов во владение Саян-Наяна, на Тункинские степи!

В 1652 г. при устье Иркута возведено енисейскими казаками ясачное зимовье, и в 1661 г. оно возведено на степень острога. Вот и наречение Иркутска, до выслуги лучшего имени! Если теперь оглянуться и посмотреть на огромный треугольник, залегший своими углами в Иркутске, Енисейске и Красноярске, чему следует приписывать, при малом числе казаков, одоление бурят, опиравшихся с юга на значащем ханстве, с востока на Бурятской степи и на ольхонской собратии, бурят, которых убеждали, побеждали, опять оскорбляли, и опять усмиряли? Чему, повторим, надобно приписывать преодоление орды многочисленной и не расположенной к новому порядку? Частью счастливому у бурят недостатку наследственных владельцев, частью отсутствию общего союза, частью глупости шаманства, обольщавшего своими предсказаниями, и вместе некрепко соединявшего здешний отдел племени с другим ламского закона, и не меньше того – благоразумию тогдашнего енисейского воеводы А. Ф. Пашкова, управлявшего с 1652 до 1656 г. и потом до 1662 г. в звании нерчинского начальника, заведывавшего забайкальскими острогами, со включением и Иркутского, который под его распоряжением и был устроен сыном боярским Полабовым {В Кратком описании воевод Пашков и сын его написаны воеводами в Иркутске с 1656 до 1661 г., т.е. в одно и то же время, как они воеводствовали в Нерчинске. Пок. Семивский ошибся, приписав устроение ос. Иркутского воеводе Ржевскому.}.

Во время Пашкова начала утихать борьба в части помянутого треугольника, между стихиями разнородной жизни: зверолово-пастырской, казачьей, промышленнической и земледельческой.

ГЛАВА VI

ПРЕДПРИЯТИЯ ЯКУТСКОГО ВОЕВОДСТВА

1. Предприятия Якутского воеводства. 2. Поиск Перфильева. 3. Усмирение бурят верхоленских 4. Проход Пояркова на Амур. 5. Степанов вместо Хабарова. 6. Дела по Забайкалью. 7. Суждение о Хабарове. 8. Предприятие на Колыме. 9. О Дежневе.

1. Теперь, относительно к продольным линиям завладения, мы выходим на поперечные; пойдем же сперва в верх между Леной и Витимом, потом между Ангарой и Леной, начиная с Олекминского острога, в 1635 г. заведенного, потом близ взморья Ламы и так далее, пока увидим отплытие судов из устья Колымы к Чукотии.

2. Поиск атамана Перфильева в 1640 г. по Витиму, которым он доходил до оз. Баунта (где после был острог, а ныне сходбище ясачных), не послужил к распространению власти в той нагорной возвышенности, а только доставил изустные тунгусские показания о стойбищах монгольских при оз. Еравне, да некоторые слухи о даурских родоначальниках, и в том числе о Лавкае, который на Амуре славился хлебопашеством, скотоводством, рудниками, также торгом с Маньчжурией. Здесь можно заметить, что не Перфильеву Сибирь одолжена открытием витимской слюды; потому что она за шесть лет (с 1634 г.) уже разрабатывалась промышленниками; равномерно не чрез него узнано об еравинских сердоликах и темно-зеленом баунтовском базальте. Вообще, казаки не были внимательны к сокровищам ископаемых, хотя и поручалось им разведывать о признаках руд, не лучше того и к подробностям управления племен, покоренных или соседних. По соображению, однако ж, казачьих преданий, выказывается некоторая вероятность, что в племенах верхнеамурских и забайкальских господствовала наследственная власть родоначальников, но до какой степени эти родоначальники подчинялись сильнейшим ханам, осталось дело в неизвестности.

3. Около того времени по тесным раскатам берегов ленских установлялись роздыхи или зимовья, именно: против устьев Витима, на Чечуе, у Киренги, луке Орлинской, на устье Илги, и, не повторяя об Усть-Куте и Тутурске, в 1641 г. вырос ос. Верхоленский, острог, через шесть лет перенесенный на господствующий Крутояр к устью Куленги и, можно сказать, к устью бурятских родов, которые верст на двести к Иркутску кочевали со стадами по злачным долинам, разделяющимся лесистыми холмами. Верхоленску, как обязанному распространять власть русскую, предстояли и подвиги и опасности с самого основания. В 1648 г. по заговору многочисленных бурят, отстаивающих мнимую святыню известного Шаманского Камня, острог действительно приближался к разгромлению, если бы якутский воевода, в Илимске зимовавший, не прислал на помощь 200 промышленников. Долговременные, однако ж, беспокойства, которые наскучили самим бурятам, решили их наконец покориться требованиям русской власти, и вскоре по приятным долинам, стадами и юртами усеянным, восстановились к 1656 г. спокойствие и мена.

4. Кто бы подумал, что замысел проникнуть за Амур будет затеян и осуществлен чрез Якутск, против извилистых стремительных рек, представляющих еще преграды Станового хребта. Тем не менее, первые якутские воеводы по рассмотрении местных сведений (1642 г.) отправили письменного голову Пояркова во 130 чел. с полуфунтовую пушкою вверх по Алдану. После красивых долин, какие Поярков видел по берегам реки и другой Май, со стойбищами бодрых якутов и с многочисленными их табунами и стадами, он выплыл на Учур, потом зимою перешел за хребет на Зею, и весною передовой отряд его гостеприимно принят туземцами в городке Пельничегди на устье Селмнди. Отряд, не довольствуясь хлебом-солью, жаждал завладеть укреплением дучеров, и за неудачную отважность расплатился изгнанием и отказом в продовольствии, какое сперва радушно было предложено. Тогда Поярков, отложив разведывание о месторождении руд, принужденным нашелся проплыть мимо озлобленных дучеров и зимовать на устье Амура у гиляков, с которых собрал ясака 12 сороков соболей да 16 мехов собольих. В 1645 г. он плыл обратно Ламою до устья Ульи, где было заведено в 1639г. ясачное зимовье. По трехлетней с лишком отлучке Поярков возвратился и заронил на Амуре невыгодную молву о духе русских.

В государственной жизни есть помыслы, которые, независимо от неудач, иногда возобновляются не в свое время. Надобно намерениям, если раз не посчастливилось им, полежать под спудом, дабы и сами они вызрели, и возбужденные противодействия ослабли. Но нашелся человек, который, расставшись с посадом Устюжским, промышлял то хлебопашеством на Енисее, потом на устье Киренги, то вываркою соли в Усть-Куте; этот человек, не вмещавшийся как бы в своем состоянии, вызывается в 1647г. якутскому воеводе покорить прилегающий к Амуру край собственным иждивением с вольницею промышленников. Что могло быть обольстительнее такого вызова? Воевода, не обдумав ни средств предприятий, ни обстоятельств новообзаводимого края, ни последствий огласки о походе, могшей тотчас перелететь на Амур чрез тунгусов, объявил свое согласие Хабарову, который и накликал себе вольницу, до сотни промышленников-завоевателей, поднявшись по pp. Олекме и Тугиру, находит в 1648 г. пустоту на Амуре, брошенные жилища и самые городки, в которых можно бы защищаться против сволочи. Хабаров в досаде, плывучи от городка до городка, случайно попадает на разговор с пресловутым Лавкаем, который на ласку отвечает: "Знаю вас, казаков, вы пришли не для торга, а для грабежа, для умерщвления нас, для пленения наших жен и детей", – и тотчас с окружающими скачет прочь. Слова даурского родоначальника жестки, но, к сожалению, оправданы поведением Хабарова.

Хабаров нашел в пяти городках значительные запасы хлеба и, пленясь плодородием земли, изобилием в реке белуг (ас. huso) и разной рыбы, лесными ухожями дорогих зверей, поспешно возвращается в Якутск для привлечения всего внимания к новому краю. Набирает еще до 117 охотников, получает от воеводы 21 казака с 3 пушками, и, выслушав наказ не лить крови без крайности и не раздражать жестокими поступками, он зимует (1651 г.) уже в Албазине. Весною доплывает по Амуру до трех укреплений, соединенных насыпями, требует сдачи, но ему отвечают стрелами. Хабаров переговаривается с упрямым недругом ядрами, овладевает укреплениями, в которых найдено убитых более 600, спрятанных женщин и детей до 350, и равное последнему количество лошадей и рогатого скота.

В июне того же года победители, спускаясь по Амуру, узнают, что по Зее, недалеко от устья, есть новая крепость, тремя родоначальниками занимаемая. Наши берут ее врасплох, и веселившиеся старейшины предлагаю т себя в заложники с уговором ежегодного ясака с тысячи душ. Тут Хабаров, усыпленный взаимною доверенностью, вдруг видит себя обманутым простодушными дучерами, которые все по условию скрылись, кроме немногих подручных. Он свирепствует над осталыми бедняками, вопреки наказу, и тем не менее теряет плод победы.

На зиму флотилия Хабарова спускается к наткам, рыбою питающимся, среди которых также зимовал Поярков, и тут возводится острог для безопасного пребывания. Тысяча туземцев вздумали осадить острог, но одной вылазки было довольно, чтобы заставить всех разбежаться и принудить ко взносу ясака. В марте 1652 г., рано поутру, нечаянно под стенами острога раздались пушечные выстрелы, и это были приветствия 2тысячного маньчжурского отряда. День проходит в перестрелке, и победа следовала опять за вылазкой; на месте остались 676 трупов, две чугунные пушки, ружья, знамена и 830 лошадей.

Хабаров, видя необходимость воротиться на сообщение с Якутском и быть ближе к хлебным запасам, в апреле поднимается по Амуру и при попутном ветре, под пар усами пробегает устье Шингала, где 6000 маньчжуров стояли в засаде на судах. Выше он встречается с казаком Чечигиным, из Якутска посланным на подмогу со 144 чел. Доходят вместе до Зеи и тут по раздорам партий, алчущих добычи и самовольства, расходятся. Чечигин идет на низ, а Хабаров с 212 чел. решился укрепиться в Комарском городке, так как предусматривал преследование маньчжуров; благовременно же послал партию в Якутск с ясачною казною и донесением о счастливых успехах российского оружия.

Между тем как слава о неисчерпаемом богатстве и благоденствии на Амуре разнеслась по Лене от Олекмы до Верхоленска, жители уже оседлые, очаровываясь слухами, словно помутились в мыслях. Скопляющиеся шайки их, вместе с промышленниками и даже с беглыми казаками, разоряют свои жилища, грабят казенный провиант, порох, свинец и казну, чтобы было с чем перебраться на Амур, несмотря на Олекминскую заставу, которой дано приказание не пропускать на Амур без видов. Среди сей суматохи, продолжающейся больше двух лет, спешил к Хабарову из Москвы дворянин Зиновьев {Зиновьев отправлен собственно для заготовления дороги к походу 3тысячного корпуса, которому предполагалось идти на Амур под начальством окольничего, но, к счастью войска и Сибири, поход не состоялся. С чего же Зиновьев велел заготовлять провиант для 5 или 6 тысяч войска? Неосновательность его видна и в следующем: 1-е – везенные им снаряды, как бы ненужные, зарыв в землю в ос. Тугирском и дважды тут зимуя, не позаботился о доставке на Амур; 2-е – послал казака Чечигина в Китай с голыми руками, как будто московскому дворянину неизвестно достоинство китайского хана. Желая избавить его от последней укоризны, я бы думал, что Чечигин послан к правителю Маньчжурии. Жаль насильственной смерти храброго, но какую роль мог бы он представлять пред лицом даже правителя? Конечно, Сибирь завоевана не генералами, но договоры не обошлись без дипломатов.} с 320 золотыми медалями (копейками) для храбрых его сподвижников и главнейшее – с наказными статьями, с военными снарядами и земледельческими орудиями.

Встретясь с Хабаровым на устье Зеи: а) объявляет, чтобы он готовился в Москву для точных донесений об Амуре; б) казаку Степанову передает команду с приказом посылать ясачную казну прямо в Москву; в) наказывает выстроить три крепости на уу. Уркана, Зеи и третью, средоточную, на месте Албазина; г) распространить хлебопашество, достаточное для продовольствия 5 или 6 тысяч войска; д) при себе отправляет казака Чечигина (провожатыми убитого) в пределы Китая {Чечигин, вероятно, подарил бы подобным путешествием, какое от имени казака Петлина напечатано в Сиб. вестнике, 1818г. Положим, что это не сказка, а быль, но что за польза в такой были?}. Касательно военных снарядов и пахотных орудий Степанову известно, где они зарыты в Тугирском остроге, в 1653 г. выстроенном для проезда Зиновьева. Только и пользы от присылки Зиновьева, что явилось пристанище на Тугире, по странному согласию в широте и во времени постройки другого ос. Тугурского, чрез 18® долготы заложенного казаком Нагибою, искавшим и не нашедшим Хабарова.

5. Вот в каких обстоятельствах Хабаров расстается с Амуром, по которому пустил полымя, и счастлив, что не зажигателю довел ось тушить пожар. М ужественный преемник, приняв приказания и зная, что без крестьян нельзя завести хлебопашества, как и без хлеба строить крепости, принужден в ту же осень искать продовольствие экзекуциею на р. Шингале и зимовать у дучеров. В 1654г., поднимаясь вверх, был окружен маньчжусоединенною флотилией, которую разогнав, тянулся все вверх за недостатком провианта и военных снарядов и на пути присоединяет к себе дружину казаков, из ос. Нерчинского ушедших от голода, а вслед за ними подоспел с остальными и сам начальник – сын боярский сотник Бекетов. Этот служака, бывший строитель многих острогов, не поколебался записаться в рядовые. Какой пример! В чем же пример? В службе, в характере, в духе, и, если хотите, в самоотвержении.

По долговременном плавании Степанов решился зимовать в городке Комарском, опять тунгусами разоренном. Он укрепил его, и не напрасно: ибо весною 1655 г. маньчжусоединенное войско с 15 орудиями три недели осаждало городок, и после удачной вылазки русских, которых всего-навсе было около 500 ч., отступило в чаянии, что если не мужеством, то голодом будут русские отогнаны от Амура, потому что уже последовало от Чуньджия (тогдашнего богдохана) повеление вывести всех жителей с рек, падающих в Амур.

Степанов домогается пороху и свинца {Воспользовался ли он порохом и свинцом зиновьевским? Фишер уверяет, что теми снарядами воспользовалась толпа промышленников. Но как могла она вырыть и утащить их из острога, где без сомнения был караул? Ведь это не перстни и не кольца. Не верю Фишеру и спрашиваю, чем Степанов три недели отстреливался в Комарском городке, когда у него уже во время плавания оказался недостаток в военных запасах. Я полагаю, что зиновьевские запасы были подвезены зимою в городок, а молва о похищении их артелью промышленников была пустая сказка.} в Якутске, но остается без удовлетворения и отповеди.

Вот что значит прямая посылка ясака в столицу, а может быть правда и то, что при общей ленской сумятице доставка снарядов по бесхлебной Олекме и не лучшему Тугиру сделалась затруднительною. Как бы то ни было, Степанове 1656 г., не скрывая отчаяния, отправляет ясачную казну с 50 казаками и приказывает им уже не возвращаться; с ними вместе отправился Бекетов в Енисейск и Пущин, строитель Аргунского зимовья, обас ясаком, но последний со 120 сороками соболей, взятых с дучеров и гиляков.

В 1658 г., разъезжая по Амуру для обеспечения своей команды продовольствием, Степанов сошелся с 47 судами неприятельскими, которые были вооружены пушками и мелким оружием. Он тут погиб в числе 270 храбрых, 180 подлецов отвалили в пылу боя, остальные трусы сдались. Кого винить при таком падении дел? Храбрость Степанова, как и его предшественника, неоспорима, достохвальна; но одна храбрость, часто покрывающаяся лавром в быструю минуту крайности, никогда не торжествует в делах протяжных, сложных.

Между тем Сибирский Приказ, слишком отдаленный, чтобы знать или предвидеть горькое окончание дел на Амуре, лет за семь предполагал там учредить отдельное воеводство и послать туда трехтысячный корпус, но, вероятно, передумал, сообразив трудности перехода и неминуемое разорение, какому подверглась бы мало людная страна, на чрезвычайном протяжении без хлебных запасов, без дорог, без казарм для роздыхов. В конце 1654 г. Приказ обрадовался основательному соображению, до него дошедшему от известного нам енисейского воеводы Пашкова. Сей благо разумный правитель по своему начальству над забайкальскими острогами, а не по ложной славе, зная в прямом виде ненадежное состояние дел на Амуре и из ревности к государю и государству, представил правительству зрелую мысль, чтобы сперва учредить одно главное место у Шилки и из сей твердыни уже действовать со временем на покорение Амура. Предположение Пашкова не могло быть не одобрено. Велено набрать в старой Сибири для него 300 ч., снабдить его из Тобольска военными снарядами, послать из Илимска провиант в ос. Тугирский и подчинить ему все команды амурские. Но дело делается не так скоро, как сказка сказывается, особливо при своекорыстии воевод, не видевших в новом порядке личных выгод, и при нерадении подчиненных Якутского воеводства, приученных в последнее время выкупать вины подарками или палками. Но прежде переберем вкратце дела забайкальские.

6. Мы видели, что западная сторона Ангары принадлежала Енисейскому воеводству, след., и западным точкам Забайкалья, по черту Верхней Ангары, надлежало считаться в уезде Енисейском {Грамота туринскому воеводе (1673, в октябре) о крепком содержании изменников. Из нее видно, что Селенгинский острог состоит в уезде Енисейском.}.

Можно ли ожидать лучших оснований в распределении земель в такое время, когда Приказ не имел и не нуждался иметь карту края? Эта дальность со временем послужит Енисейску к возвышению его на степень области.

Начнем тем, что русские не прежде 1643 г. спознались с Байкалом. Малой дружине казаков, из Якутска отряженной, удалось врасплох втереться на ос. Ольхон, взять ясак, но заводить зимовье не посмели. Енисейский атаман, три года с командою шатавшийся без пользы по берегам Байкала, в 1647 г. успел построить за озером ос. Верхнеангарский, из которого, по ложной наслышке о серебряной руде, послал несколько человек на оз. Еравну, потом на Селенгу, где родоначальник Турухай, дружелюбно подарив им серебряные чашечки и несколько золота, приказал препроводить их к своему начальнику с уверением, что искомые металлы родятся в Китае. Следовавший затем начальник казачьего отряда Похабов виделся с Турухаем у Селенги и убедил сего сговорчивого табунана дать ему средство побывать в Урге Цеценхана {Сеценхан, по выговору акад. Шмидта.}, для ближайшего разведания о месторождении руд. Хан также дружелюбно принял гостя, подтвердив уверение о сказанном месторождении руд, и сверх того доверил свою внимательность к боярскому сыну Похабову тем, что по его предложению не отказался с ним отправить (1648 г.) своих посланников в Москву, откуда и возвратились они через два года, в сопровождении тобольского боярского сына Заболоцкого, убитого монголами там, где Посольский монастырь.

Похабова заменил Галкин, начальник казачьей команды. Он построил в 1648 г. ос. Баргузинский, снабдил провиантом и гарнизоном Верхнеангарск и послал партию на Витим для объясачения тунгусов. Наложил также ясак на кочевавших около оз. Еравны и (1650 г.) посылал казаков за Яблонный хребет для разведываний {Расторопности Галкина, наверное, огорчившего еравинских инородцев строгим взысканием ясака, надобно приписывать насильственную смерть Заболоцкого. Монголы стали видеть в русских опасных завоевателей.}.

Ос. Баунтовский построен (1652 г.), так сказать, в оглавлении Витима при преемнике Галкина.

В это время воеводствовал в Енисейске незабвенный Пашков, которому, именем истории, мы засвидетельствовали вечную память. Пашков, отобрав от бывалых казаков возможные сведения о забайкальских местностях, реках, озерах, сообщениях и расстояниях, признал за полезное состроить ос. Иргенский в связи с Баргузинским, и другой Нерчинский (о чем представлял и после Приказу, как уже известно) для обхвата тунгусов и хоринских бурят {Яблонный хребет под именем monies churinarii упоминается у Птолемея. Не принадлежали ли хоринцы к дворцовым волостям чингисханской столицы: Хорин или Харахорум?}; а для исполнения сих поручений отрядил известн ого служаку Бекетова, с которым не неприятно увидеться нам и во второй раз.

Бекетов, предпослав часть команды чрез Баргузинск на оз. Ирген для заготовления судов, на которых бы осмотреть течение рек, сам зимовал в Прорве. Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою – юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной, уверились в изобилии рыбной ловли, побывали у родоначальника Хултуцина, который ласково принял их и с откровенностью рассказал им о Хилке. Тут казаки видели ламу, молельню, служение и курение идолам серебряным и позолоченным, отправляемое по шагямонианскому обряду {Вот довод, что учение Шагямония, из Монголии изгнанное, с изгнанием в 1368 г. Хубилаева поколения из Китая, опять возвратилось даже на берега Байкала не в XVIII веке, как покойный Игумнов писал в Сиб. вестн., 1819 г.}.

Соображая казачьи вести о добродушии, честности и благорасположении двух забайкальских родоначальников, Турухая и Култуцина, невольно любуешься чертами патриархальной их беззаботливости, хотя они жили под какоюто властью ханов.

Доводом пастырской жизни, какую тогда провожали за Байкалом, служит свободный и безопасный проезд Бекетова в 1653 г. по Селенге и Хилку. Плывя по реке последней, он был обрадован встречным судном предпосланной команды, которая сверхясака вручила ему чертеж Иргеня, Хилка, Ингоды, Шилки и других рек. Не в первый раз летописи сибирские сказывают, что тогдашние казаки смыслили чертить съемки гидрографические и топографические. Но признайтесь, не весело ли жить с Бекетовым за Байкалом?

Бекетов возвел ос. Иргенский, снова положил тунгусов в ясак, послал в Енисейск 19 сороков и в 1654 г. переехал в новый острог, командою наскоро выстроенный за Шилкою, против устья Нерчи, без сопротивления тунгусов, принесших еще и ясак. Но с сих пор настают для служаки дни черные. Гантимур, тунгусский родоначальник, с Науна перекочевавший за Нерчу от маньчжурского ограничения патриархальной его свободы, и теперь предвидя не лучшее соседство с другими повелительными пришельцами, откочевал на прежнюю родину и тем самым побудил соплеменных тунгусов к злобе против русского водворения. Острог осаждается, посеянный хлеб вытоптан, голодовка недалека, часть казаков уходит на Амур, куда и Бекетов, как уже читали, отступает с остальною частью, но в каком нерадостном положении открылись им дела расславленного Амура, мы также читали.

Почтенный Пашков вследствие своего предположения, которое велено исполнить ему самому, двинулся из Енисейска Верхнею Тунгуской в 1656 г. чрез Байкал Селенгою и Хилком на Иргенский острог, и, приведя его в лучшее оборонительное состояние, продолжал путь в 1658 г. на устье Нерчи, где и положил твердое основание Нерчинску, а не за Шилкою, как было при Бекетове. По заложении острога он обратил внимание на Амур и с казачьим отрядом послал предписание к Степанову о вверенном ему начальстве с требованием, чтобы тот поспешил с сотнею казаков в Нерчинск для положения дел на мере; но казаки возвратились ограбленными от мародеров, которые бежали с последнего на водах боя, притом с вестью о погибели Степанова и об отказе тех грабителей служить в команде воеводы. Беда родит беду. Привезенный с собою провиант выходил, илимский же расхищен в пути голодными шайками, с Амура рассеявшимися, о хлебопашестве некогда было думать, военных запасов вовсе не послано из Тобольска, и между тем бунт тунгусский у Ингоды. Воевода спешит в ос. Иргенский, посылает для усмирения бунтовщиков сына с отрядом, присоединив к нему несколько казаков, на службу явившихся, которые, лишь перебрались за Ингоду, обокрали товарищей, начальника и исчезли. Это было в 1661 г., когда ехал на смену почтенного Пашкова другой воевода. Сколько требовалось твердости, чтобы не пасть духом среди непрерывных противностей! Он дождался на Иргене преемника, которого, верно, встретил с просиявающею на лице улыбкою, а поехал в 1662 г. в Москву, конечно, с глубоким горем, что не был полезен, как предполагал. Но ты ли виноват, верный слуга государя и государства? За твое имя стоит история.

7. Желательно бы тотчас обратиться к предприятиям Якутского воеводства на северо-востоке, дабы прикрыть другою краскою позорище похорон, брошенных и неоплаканных на Амуре. Но вот сам Хабаров, уже сын боярский и управитель Усть-Кутской волости, надпоминает о себе появлением на Тугире в 1660 г. для указания места отряду Пашкова, где были зарыты Зиновьевым военные снаряды, давным-давно исчезнувшие. Хабарову совестно приблизиться к Амуру и взглянуть на берега, по которым тогда валялись трупы русских, погибших то от голода, то от неприятеля. Этот необыкновенный посадский, необдуманными обещаниями увлекший легкомысленного воеводу, по сие время не усчитан в уронах, в бедствиях, какие он нанес краю, всей Сибири и даже государству. Только что начал восточный край гнездиться в заселении и домоводстве, пришелец уводит с Лены на Амур в два приема до 250 чел. и, отняв столько рук, подрывает промышленность вместе с деревенским обзаводством. Отряды казаков, на вспоможение туда посланных, уменьшают силу сибирских острогов, в непрерывной борьбе и не всегда успешно ограждающих свои окрестности; а во что оценить побеги жителей и казаков, разграбивших свои и чужие селения, казенный провиант, порох, свинец? Во что оценить ниспровержение собственности, благочиния и даже святыни образов, серебром обложенных, где не было ничего неприкосновенного, ничего святого? Если предположить, по меньшей мере, что 1500 чел. в течение десяти лет ушли на Амур и там изгибли, каких сил и какого поколения лишился край пустынный? Заменит ли ясак Хабарова одну пагубу, какую служба потерпела от голодовки, от бесчинств неподчиненности, от пренебрежения к властям и от подобных самовольств, не так скоро исправляемых в отдаленности? Во что поставить озлобление и отчуждение миролюбивых племен, по Амуру особняком живших и против воли вынужденных прибегнуть к покровительству маньчжуров? Не сами ли мы сделали соседей врагами себе в таком числе, в каком умножили подданных Китая? Если правительство ласкалось приобретением Амура, то видим ли какой-либо план в безместных шатаниях Хабарова по водам? На зиму укрепляют место, весною бросают его на разорение прибрежных жителей; где же опора, где пребывание власти? Если и Степанов расточал силу и время на подвиги грабительства, то все надобно винить Хабарова, который в пользу свою имел и всеобщий пополох по Амуру и благоприятное время, для утверждения главного места в любом из оставленных городков. Не только в 10, но и в 5 лет можно бы обезопасить себя и дружбою соседей, и хлебопашеством, и военным ограждением. Но, к несчастью, при всеобщей неурядице, господствовал один дух ясака и грабежа.

8. Обратимся теперь на северо-восток к зимовьям холодным, как и светила их.

После зимовья Тауйского, прежде помянутого, основан в 1647 г. острог на р. Охте, за 6 верст выше устья, для сбора подати с ламутов. Он оставался в ничтожности, пока не началось плавание на Камчатку. В том же году открыт на речке Кемпенде, в Вилюй впадающей, чудный фонтан соли, водометно бьющей в виде тонкой пыли. В 20 верстах оттуда найдена гора разноцветной соли, называемой сокольею.

В 1644 г. Колыма была перерезана тремя крепкими зимовьями, потому что тут бывали сходбища для обмена звериных шкур на мелочи надобные. По ней, начиная с верховьев, жило тогда многочисленное племя, которое, распространяясь по всей площади, заключающейся в развилине Станового хребта от Яны за Колыму, разноименно называло себя по родам, а у нас везде слыло юкагирами; оно вело в ойну до лимана Анадырского с коряками и чукчами, из которых последние не меньше воинственны, хотя на досуге и расписывают себя пунктирными разводами. И дикий щеголяет, и дикий воюет от безделья! Суетность и злоба, стало, не русскими занесены на Анадырь.

Якутское начальство, верное ясаку, как магнитная стрела полюсу, продолжает рассылать для разведки, нет ли еще где человеческих гнезд необъясаченных? Анадырь и Чукотия были в предмете, тем более что промышленники не раз к последней подходили на судах и менялись на зверя, на моржовый зуб. Щепы летели по берегам Колымы, и суда заготовлялись с году на год более. Приказчик одного купца, колмогорец Алексеев, берет казака Семена Дежнева в виде казенного досмотрщика и 20 июня 1648 г. из дельты Колымы снимаются с деревянных якорей семь кочей и плывут под ровдужными парусами на восток к р. Анадырю, который по тогдашней наслышке падал в Студеное море. На каждой коче сидело казаков и промышленников до 30. Четыре кочи погибают, а оставшиеся на прочих Алексеев и Дежнев с частью своих товарищей 20 сентября дерутся с чукчами на берегу, как между тем бурею разносит их суда, и одно из них выброшено к югу будто бы за Анадырем к Олюторской губе. Койкак удалые, в числе 25, через 10 недель доходят до Анадыря и частью погибают от холода и голода. На другой год поднимаются по Анадырю и при устье Майна строят зимовье, впоследствии сделавшееся острогом. Года 4 не знали ничего об Алексееве и Дежневе, из коих первый от ран умер в руках неприятеля, не знали о них, пока другие казаки, сухопутно из Колымы отправленные на Анадырь, не натакались на скитальцев.

9. Кстати здесь пересмотреть отписки Дежнева, в Якутском архиве валявшиеся и (1736 г.) Миллером поднятые напоказ как доказательства, что Дежнев, его выведенец, обогнул в своем плавании Чукотский Нос и доплыл морем до Анадыря. Из доказательств его:

1) "Что, по словам Дежнева, Чукотский Нос протянулся в море между С. и В. и поворачивает кругом до Анадыря". То же мог бы Дежнев сказать и о Западном Чаунском мысе, приняв р. Чаун за Анадырь, по тогдашнему мнению.

2) "Что для различения между русской и чукотской стороны пала в море речка, при которой сделана башня из китовых костей". Речка, сказано, и притом с русской стороны; не очевидно ли, что сражение с чукчами было близ речки, текущей между Колымы и Чауна? Миллер ли или Дежнев назвал башнею кучу костей, только это не башня, а жертва религиозная.

3) "Что против Чукотского Носа два острова, на которых живут чукчи с прорезными губами и со вставными моржовыми косточками". Здесь место вопросу: против которого Чукотского Носа, потому что со времен Миллера до атласа капитана Литки, показывались на картах два Чукотских Носа, или мыса, Северо-Восточный и Южный? Против Восточного или около него вовсе не два острова; да притом, что шаг по проливу, является разница в видении мысов, представляющихся глазу островами отдельными, опричь действительных. Против Южного Чукотского мыса о. св. Лаврентия мог бы показаться Дежневу вдвойне, и могли тогда промышлять на острове американцы с прорезными губами; но все это у Дежнева подделка поздняя, дабы отдалить место стычки и удивить мерою водоходства. Между тем, по всем вероятностям, стычка происходила или при Чаунской губе, где группа островов могла показаться раздвоенною на взгляд перспективный, или при мысе Шелагском, которому также идут сбивчивые черты дежневского описания, и также есть два острова, подле Кекурного мыса. От того или другого места сражения Дежнев с товарищами мог в 10 недель добраться до залива Креста, и через 4 года скитальчества то к взморью Анадырскому, то к губе Пенжиной немудрено было ему в отписках и рассказах бахвалить с дерзостью.

Тут сказано по старым описаниям, что при Чаунской губе группа островов могла показаться Дежневу раздвоенною; а на самом деле в этой губе точно два острова, по уверению г. Врангеля, след., стычка и конец плавания могли быть около мыса Шелагского или Кекурного. При том и другом мысе в заливах по паре островов, а у Дежнева такая пара есть характеристика Носа Чукотского.

4) "Что судно Дежнева, долго носившееся по морю, брошено было к полдню и, – по догадке Миллера, – к Олюторской губе". Можно ли так далеко видеть и так наугад говорить, когда лучше бы запросто понимать, что судно или затер то во льдах, или исчезло из глаз за островом, за мысом. Да и до того ли было при стычке, чтоб наблюдать за судном?

5) "Что на р. Камчатке, как после узнано, жили русские, вероятно, спасшиеся от крушения Дежнева судна". Могли быть из их числа, но чем увериться, что они туда зашли не иначе, как по морском обходе Чукотского Носа? Могли также быть занесены русские и с западного берега Ламы к устью Большой реки или Тигиля.

Вот все доказательства, по которым Миллер отдает первое открытие арктического пролива человеку {Колмогорец Алексеев, а не Дежнев, которого с казаками надобно считать пассажирами, был начальником судов, плыл 90 дней, и проплыл было Чукот. Носа 28® – 1324 вер., датам до губы вер. 400, с береговыми извилинами всего 2000, след., по 22 в. на день. Дело легкое на бумаге, но примите в расчет все неудобства судов, широты мест, жестоких ветров, маловедения морского, и вы должны будете назначить бой гораздо ближе Чук. Носа. Притом, когда 3 дня ходу от Носа до Анадыря, с чего Дежнев после боя шатается 10 недель, чтобы добраться до реки? Вся повесть его не отличается от сказок, какими казаки XVII века не уступают старым испанским морякам, включая сюда и сказку Стадухина о большой земле между Яны и Индигирки. Впрочем, если бы обход Ч. Носа был истинен, честь принадлежала бы не седоку, а хозяину, правившему судном.}, по его же речам, не промолвившему слова ни о проходе до Носа, ни о наплывных льдах, ни о туманах, ни о жестоких осенних ветрах Ю. и С. З. в проливе, могших ежедневно преграждать плавание и не на хилых судах, – человек у, не засвидетельствованному ничем и никем из товарищей и противоречащему себе, когда полагал он Чукотский Нос от Анадыря то в 3 днях ходу сухопутного и водяного, то опять в далеком расстоянии.

Мы не отвергаем возможности пройти водяную черту, не пройденную, однакож, ни Лаптевым, ни Шалауровым, ни Биллингсом, ни Врангелем; но не видим ничего убедительного, чтобы, без самообличения в народном самолюбии, осмелиться считать казака в Америко-Азийском проливе предтечею мореходца, которому морская история там завещала неоспоримое бессмертие имени.

Глава VII

ЗАКОНЫ

1. Соборное Уложение. 2. Продолжение законодательства для Сибири. 3. Оглядки на зады Сибири.

1. Среди завоеваний и утрат, среди бедствий и успехов протекло больше, чем полвека, как держава России укореняется в Сибири и, укореняясь, расширяется. Много пало храбрых, редкий в Сибири город или острог основался не на кости русской; много пало и иноплеменников неприязненных. Прошла мимо истории колония смелых, до первого самозванца в Сибирь явившихся; исчезли с лица степей, по тому же закону кратковременности, старейшины хищных орд, вторгавшиеся в нашу неопытную, прозрачную границу. Поколения их стихли, поколения внутренних крамольников свыклись с порядком непобедимым, а между тем приливы русских продолжались по назначению и по воле. При юродах и острогах чередились предместья, в полях, где текут воды, росли деревни. И русские, и племена подвластные начинали считать себя принадлежащими к одной великой семье. Кстати, как бы для скрепы сего союза и для счастия всей страны, славный преемник царя Михаила, сын и законодатель, обнародовал (10) в 1650 г. в Сибири и на великой реке Лене Соборное Уложение для поступления по нему в суде и расправе. В этом творении мудрости и опытности русских веков изложены священные обязанности к Богу в вере, к царю в преданности, также изложены права и обязанности всех состояний в общежитии. Какое благодеяние, какое счастье увидеть вдали от Москвы каждому русскому себя, свою семью, свой труд, свою собственность под защитою законов в жизни и по смерти! В стране, зарождающейся из многочисленных зародышей, хотя зародыши сии и не были еще мыслящи, не радостно ли предусматривать сложение будущей съединенной жизни, жизни небывалой.

Подобные предощущения, без сомнения, принадлежали душам, уверенным, что все, исходившее за именем и печатью царя, должно считаться святым, непререкаемым. Может быть, самовидец той эпохи сетовал, что книга законов, назначенная для народного благоденствия, быв прислана по одному экземпляру на воеводство, могла оставаться под спудом воеводы и его письмоводца; но обозревателю истории, знающему влияние письмоводцев и позднее, не всегда прилично быть чутким к подсказу стародавних наслышек, а довольно с него не быть глухим к преданиям неоспоримым. Он считает своим долгом заметить из Уложения особенные статьи, насчет Сибири поставленные.

На воевод, приказных и служилых людей, в Сибири находящихся (гл. X, 14), давать суд не прежде, как по окончании службы их в Сибири и по возврате в Москву. Кроме воевод, приказных и служилых, дозволяется (XXI, 117) всякому покупать в Сибири и вывозить в Россию татар взрослых и малолетних. За проезжие грамоты (XVIII, 47) не брать печатных пошлин с сибирских служилых, с посадских и пашенных крестьян, потому что места дальние, да и приезжают в Москву временно. Если истец или ответчик будет (XX, 109) ссылаться в своей правде на сибирские города, то не посылать за справками, а решить дело по открывшимся обстоятельствам.

Из всего видно: а) что Уложение, за отсутствием высшего в Сибири судилища, где бы рассматривалось поведение должностных лиц, не разумело их навсегда бессудными, но кто из обиженных туземцев захотел бы отыскивать удовольствие в столице отдаленной? Стало, неправды многие выходили правыми, от категорий места и времени; б) трудно вообразить причину, для чего Уложение, уступая право покупать азиатцев всякому, возбраняет его лицам должностным; в) исключение, для беспошлинного проезда дозволенное сибирякам без различия состояния, показывало благорасположение правительства к дальним подданным; г) из последней статьи, чтобы не откладывать решений в долгий ящик за справками с Сибирью, выказывается опытность судебная. Ибо по чрезвычайному расстоянию, бездорожицею увеличиваемому, Сибирь представлялась страною отдаленною, но не колониею, потому что ни Уложение, ни правительство не выражало подобной мысли. Скорее, судя по исключительному царскому праву на мягкую рухлядь, можно бы помыслить, что Сибирь в уме правительства считалась государевою отчиною. Если р. Лена, чрез 15 лет приобретения, уже назначается Уложением (XIX, 13) в страну исправительного переселения для посадских и тяглых людей, которые закладывали себя высшим сословиям для отбывательства от податей и служеб, причина сему та, что правительство недоумевало иначе заселить русским племенем край суровый, заселить не для хлебопашества, а для приюта и тепла. Теплая там изба в морозы, захватывающие дух, есть рай, особенно на полатях {Не раз мне доводилось подниматься в этот рай, и я таял в сладком забвении тамошней медвежьей температуры.}.

2. Мы дали шаг Уложению, как вечному первообразу законодательства пред кратковременными распоряжениями, которые теперь и помещаются.

В сентябре (1633 г.) потребовано (11) под Смоленск из ближних городов Западной Сибири по человеку со 150 чет[вертин] земли, а из дальних – по 20 р. за человека, не исключая в обоих случаях ни воевод, ни приказных, ни стрельцов, ни казаков, ни татар. Это первый и последний в Сибири набор с земли.

В марте 1646 г. при сибирских соляных озерах и городских продажах учрежден надсмотр за денежным сбором с пуда соли по 15 к. без надбавки, введенной в России, и вскоре отмененной Сибири. Надсмотр вверен купцам гостиной сотни Еремееву и Третьякову с товарищи.

В феврале 1648 г. велено продавать от казны табак, которого завезено из Москвы в Сибирь до 130 пудов по 10 к. золотник тертого, а сырого – по 8 к. {Монета, известная в Судебнике и законах XVII века под именем деньги, слыла в народе копейкою, устоявшею и под казенным чеканом. Поэтому деньга принята здесь за копейку.} с строжайшим воспрещением частной продажи, привоза или посева в Сибири, вырученные же деньги употреблять на закупку соболей.

Поэтому казна выручила бы за 130 п[удов] 45 000 р., сумму изрядную, если бы в декабре того же года не последовало повеление о сожжении остального табаку повсеместно, как и в Мангазее, с запрещением привозить и разводить это растение. Должно думать, что причина быстрой перемены в законе основывалась на усмотренной невозможности пресечь корчемство при казенной продаже, с попущением же корчемства, без сомнения, сибирские ясачные звероловы прокурили бы знатную часть высокой рухляди.

В 1653 г. получена духовным начальством Сибири Корчмая [Кормчая] (Номоканон), переложенная и напечатанная при патриархе Иосифе, но разосланная при его преемнике Никоне. Это кормило к утверждению государственных законов руководствовало церковь и пастырей ея правилами, почерпнутыми из учения св. апостолов, соборов и св. отцов, с прибавками из греческого градоправления. Глава о степенях родства была необходима для церкви и не менее для гражданского судопроизводства.

До 1653 г. имя Сибири было символом богатства и пышности, местом предприимчивости и счастья; но с этой поры, для уменьшения как бы очарования, велено (12) воров и разбойников, присужденных к отсечению перста левой руки, отсылать в Сибирь. Можно бы подумать, что Сибирь, в понятиях щекотливого характера, потемнеет и останется темницею злодеев; но, как правительство, не смешивая достоинства страны с унижением частным, не переставало отправлять туда правителей из родов знаменитых, особенно в Тобольск, Сибирь осталась в уме право мыслящих людей такою ж, какою казалась сперва. В самом деле, чести и бесчестию, добродетели и пороку есть где разместиться.

В 1654 г. состоялось (13) учреждение об уничтожении по всему государству сборов, пошлин и откупов на землях владельческих и духовных для освобождения промыслов и торгов с тем, однакож, чтобы при постах и перевозах установить сбор казенный во всех местах, без различия собственности. Грамота сия могла иметь некоторые последствия для Сибири в одном понижении с товаров провозной цены, а не во внутренней отмене сборов по имениям владельческим, как небывалым. Правда, наклевывались деревеньки на землях жалованных и примерных у Софийского дома и монастырей, но нет исторических свидетельств, чтобы в них взимались проезжие сборы.

В 1657 г. дана верхотурскому воеводе грамота с предостережением (14) от морового поветрия. Карантинные наставления того времени, как любопытные, помещены в скобке грамоты.

В апреле 1657 г. велено взимать в Сибири подати и пошлины одною серебряною монетою, с позволением казакам и жителям расплачиваться между собо ю сею монетою, особливо мелкою, медную ж, ходячую в России, исключить из обращения сибирского. Тут заметно довольно важное установление одной серебряной монеты для Сибири. Если, с одной стороны, выражается тем изобилие в серебре и испытанная удобность вывозить казну серебром в Москву, то, с другой, не было ли намерения чрез металлическое свидетельство показать соседям Азии богатство и могущество России?

Вот и другое еще обстоятельство по торговле. Бухарцы, давно знакомые с Москвою еще до появления прикащика Дженкинсона в сей столице (1558), привозили в Томск, Тару, Тобольск и Тюмень ревень в числе прочих товаров. Но в ноябре 1657 г. последовало запрещение на торг в Сибири ревенем черенковым и копытчатым с повелением не пропускать сего растения ни в Россию, ни к Архангельску и возвращать его с хозяевами за границу потому-де, что в России нет похода на ревень. Согласны, что русским не было знакомо употребление сего растения, но когда греки и другие иноземцы приезжали в Астрахань для закупки ревеня, как видно из того же узаконения, прилично бы заметить государственную погрешность в напрасном заграждении случая к транзиту в двух пограничных исходах, если бы благо транзита могло быть понимаемо политикою того времени. История ревенная, здесь начавшаяся, теперь пойдет безотлучно с судьбою Сибири при бесчисленных изменениях, и разве одна гомеопатия изгонит сие насильственное лекарство, как сперва оно было изгнано упомянутым указом.

С 1657 до 1662 г., когда в этот промежуток строились и перестраивались, терпели и отражали нападения по Южной Сибири, начальства сей страны не получали от престола особых установлений. Ибо во все это время с 1654 г. внимание монарха, хотевшего поправить трактаты своего родителя и поместить в титуле Литву, и даже Польшу, было отвлечено на борьбу то с Польшей, то со Швецией, то с Малороссией, столь же шаткою в подданстве, сколь легкомысленною в выборе своих гетманов. Воспользуемся же досугом, дабы сообразить следствия завладения и управления Сибирью, а наперед изъяснимся о предложенных законах в отдельном смысле к Сибири. Это правда, что с падением Судебника Сибирь перестала знать судей с боярским и наместническим судом, и истец не обязывался платить двойственных процентов с рубля одних, со времени царя Бориса присвоенных казне вполне, сколько следовало по Судебнику судьям и их канцеляриям, а других, взамен того предоставленных на произвол судей и дьяков; правда, что судному грабежу, как Татищев характеризует его, миновала пора с появлением Уложения; но Уложение без блюстительной власти успело ли переломить долговременные навыки, когда оно, сделав легкую острастку воеводам, покинуло дальнюю страну в их руках. Конечно, не дошло до нас положительных известий, как тогда судили и судились; но ошибемся ли, когда вообразим себе, что по иску, справедливому или затейному, воевода сам допрашивал ответчика в кандалах, забирал всех, чье имя будет промолвлено на суде, и садил их в тюрьму, сам по крестном целовании сказывал приговор и сам исполнял его, или по воле его был исполняем. Сибирь была в руках воевод.

3. При сближении с следствиями, происшедшими от Управления и нового быта, нельзя не оглянуться на зады Сибири, которая с тех пор, как мы ушли из нея далеко на восток, продолжала нередко терпеть по границе тревоги и даже разорения, несмотря на укрепления, строившиеся по линии Южной.

Мы видели, что в 1641 г. Красноярск успокоился, подкрепляясь притом Ачинским острогом, на некоторое время смятым и опять возникшим. Не лучше того происходило и на западе, с переменным счастьем. В 1640 г. Давлет-Кирей, кучумовец, ограбив и разорив деревни около Тарханского острога, не смог только повредить самому острогу. Столь близкая к Тобольску дерзость была огорчительна тем более, что этот город с окружными деревнями в 1636 г. понес от великого наводнения несметные убытки в строениях, запасах, скоте и во всей почти собственности.

В 1641 г. калмыки торготского поколения, в числе 700, бились с казаками, принужденными спасаться в том же укреплении. В 1646 г. по большему движению, какое замечено у калмыков, кочевавших по Ишиму и Тоболу, тобольское начальство, не полагаясь на защиту Южной линии, как ослабленной в числе ратников, часто удаляемых за Енисей, опасалось осады для самого Тобольска {Сборник при этом случае передает из Осадного списка любопытное расписание оборонительного приготовления с показанием сил человеческих и воинских. а) Быкасовскую башню от осыпи Иртыша до Воскресенских ворот на 250 саж. ведать сынбоярскому Черницыну и атаману Антонову. У них в команде 180 казаков пеших. На башне пушка по длине 9четвертна я, по выбра сываемому металлу 2 1/4 фунтовая; при ней 10 пуль железных, 221/₂ [ф унт а] пороху пушечного да на затравку ручного 1/2 ф. Пушкарь Сидоров, для поворота 2 крестьянина пашенных, у боевых окон 4 казака пеших. Всех 189. б) Наугольную башню до казачьих ворот на 200 с. ведать сынбоярскому Бовыкину и атаману мурзе Выходцеву. У них 30 стрельцов, 50 казаков пеших, 81 посадских. На башне пушка медная 1 1/4 фунтовая, при ней 10 пуль железных, пороху 20 1/2 ф. Пушкарь Тенеярыков, для поворота I крест, пашенный, у боевых окон 4 казака пеших. Всех 169. в) Казачьи ворота до ворот Пермских на 125 с. ведать сынбоярскому Кибарову и атаману Сыркову. У них 30 посадских, 89 крестьян. На башне пушка полуторная 4-фунтовая, при ней 10 пуль железных, 40 ф. пороху да на затравку фунт. Пушкарь Ильин, для поворота 3 крест., у боевых окон 4 казака пеших. Всех 119. г) Пермские ворота до Базарных ведать сынбоярскому Аршинскому и атаману Выходцеву. При них 20 архиерейских служителей, 14 церковных, 78 казачьих детей, 44 служивых тобольских, живших в городе и в очередь свою нанимавших за себя. При воротах медная пушка 2фунтовая, 10 п[уль] жел[езных], пороху 20 1/2, ф. Пушкарь Ширков, для поворота 1 крест., у боевых окон верхних и нижних 8 казач. детей. Всех 168. д) В Базарных воротах до городской стены на 20с. 5 казач. детей. Пушка 2-фунт., при ней 10 пуль, пороху 20 1/2 ф. Пушкарь и для поворота крестьянин, у боевых окон 4 чел., 2 воротника из казач. детей. Всех 13. е) У нагорных надолб, что у Воскресенских ворот, быть 2 детям боярским с 30 каз. пеших и во всех ворогах городских по 8 стрельцов. ж) Государевы анбары под горою ведать атаману с 35 тюменских казаков. У подгорных надолб быть литовскому ротмистру и головам конных казаков с литвою, конными казаками и татарами служилыми. з) Под горою у Знаменского монастыря быть атаману с 30 тюменских казаков годовальщиков. Всех, кроме отряда при анбарах и стражи городских ворот, было 721 чел. Да отставных, о коих сведение взято отсюда же в статью о населенности, жило в Тобольске 911. Кроме 5 помянутых пушек, оставалось в запасе 4 медных и при них 560 пуль железных. Пороху ручного 759 п. 30 ф., пушечного 690 п. 28 ф., свинцу 907 п. 21 ф.}, но пополох миновал без всякой беды, в 1651 г. разорен и выжжен кучумовцами монастырь Долматов.

В том же году застроенная на Утке от Верхотурского воеводства слобода вскоре разорена сылвинскими татарами. В следующем году телеутские родоначальники Маджики Кока, сын известного Абака, прежде подданные московского царя, делают набеги на Кузнецкий округ. Они продолжают то же ремесло и в 1656 г., ачерездва года, теснимые ополчениями контайши, снова прибегают в подданство России, так что значительная часть телеутов, увидев коловратность своих вождей, переселяются нав сегда в округи Кузнецкий и Томский. В 1659 г. Абугай, кучумовец, вспомоществуемый калмыцкими родоначальниками, расхитил на Барабе деревню Татарскую и успел ускользнуть от посланного отряда. В 1660 г. калмыки, подданные контайши, опять грабили Барабу, на которой кровь человеческая не переставала литься, как будто на римской позорищной арене. При сем случае произошли два достопамятные обстоятельства, одно безрассудное, другое благоустройственное. Тарские воеводы, известясь о помянутом набеге, послали гонца на Москву в Сибирский Приказ, который ничего другого не мог сделать, как велеть соединить команды смежных городов тоболь ского разряда, но время, разумеется, ушло. Тогда Тобольское воеводство, как областное, признав своею обязанностью представить о вреде, какой может происходить и впредь от самовластия городов, успело испросить в 1661 г. постановление, чтобы без ведома тобольского начальства подведомные воеводства не имели права ни вступать в поход, ни принимать посланников, обыкновенно приезжавших с караванами. Из того вышел оборот, что и караванам надлежало приходить в Тобольск, в предосуждение прежнего торга Тары и Тюмени и в неожиданную выгоду Тобольска.

ГЛАВА VIII

СЛЕДСТВИЯ ПО ОБОИМ ОТДЕЛЕНИЯМ

1. Состояние границы. 2. Знакомства заграничные. 3.Оспа. 4. Торговля древняя. 5. Первоначальносибирская. 6. Инородческая. 7. Пути сообщений. 8. Язык. 9. Населенность. 10. Сходство туземных племен.

1. При конце первого отделения изъяснив причины пограничных тревог, теперь пополним то изъяснение двумя остальными, т.е. медленным, бессвязным устройством Южной линии, как можно увериться одним взглядом на перечень ея острогов, и нескладностью сибирской границы, начиная с Камы.

Довольно сказать о Южной линии, что она росла на земле медленнее, чем линия Вобановых твердынь на Рейне, по беспечности и разномыслию воевод, по малочисленности воинских людей и не менее – по частой смене первых, чрез каждое трехлетие. Какое усердие могли они посвящать стране, когда только ознакомятся с нуждами и средствами местными, как и должны сдавать дело благоустройства, словно дежурство, в новые руки?

Относительно нескладной границы надобно начать с того, что в первом периоде не было даже Восточно-Закамской черты {О Закамской линии некоторые заключали, что она заведена еще в царствование Феодора Ивановича для защиты от крымцев и шла чрез Заинек, Новошешминск, Билярск, а за Волгою – чрез Тагай. Не имея надобности замечать несовместность крымских натисков на Каму, скажем, что поименованная линия разумелась до 1662 г. простою границею, хотя некоторые из местечек и существовали по дорогам от Лаптева и Елабуги к Уфе. Линия Тагайская, или Симбирская, под смотрением боярина Хитрова с 1648 до 1654 г. строившаяся для безопасности от калмыков, не принадлежит к Закамской.}, кроме одной Уфы, выброшенной в степь Башкирии.

Не было Красноуфимска, ни Ачитского укрепления, кроме Кунгурас поскотиною, в 1624 г. построенного выходцами из Чердыни в надежде на верность башкирцев, тогда еще не изменявших. Поэтому пограничная черта России, проходящая по Каме, переломясь под углом при устье Чусовой, падала на восток к Уралу, где, опять уклонясь к хребту Павдинскому, шла оттуда на юг по поскотинам и полям округа Верхотурского, с запада и юга открытого; далее по Исети шла она чрез ос. Катайский, любуясь двумя монастырями и связываясь четырьмя укреплениями до ос. Усть-Ишимского; отсюда вверх по Иртышу до ос. Усть-Омского {Об ос. Усть-Омском и двух других, не наименованных, уверяет посланник Байков. См. Путем, его в Китай, напеч. Др. Вивлиоф.} и оттуда, возвратись по той же реке, вперед к востоку падала чрез татарские деревни Тарского округа, непрестанно тревожимого, пока не сблизилась с зимовьем Чаусским. От Чаусска она выбрасывалась до Кузнецка и оттуда бежала на Чулым и Красноярск. Таким образом, мы видим границу от Камы до Енисея, кривляющуюся без всяких предначертаний к ея обороне, мы видим близ себя мятущихся варваров во всех ея направлениях: и по сторонам Урала, и по самому Уралу, и в степи Исетской, Ишимской и Барабинской даже до ос. Канского. К счастью нашему, по неискусству орд в водоходстве, и неприязненных и покоренных, мы были безопасны со стороны рек, с юга вливающихся в Сибирь.

2. Заграничные знакомства Сибири необходимы в долге разведываний о силе соседей, но в отношении к последствиям довольно маловажны. Они обращались главнейше к контайше, частью к Алтынхану, однажды к Цеценхану и раз к маньчжу-китайскому хану.

Тайша Батор, сын Харахолая, чрез посланцев бил челом в Москве царю, чтобы жить ему под высокою рукою царя и служить ему ратными людьми. Государь, похвалив преданность и готовность к службе, позволил улусникам его приезжать в сибирские города для торга лошадьми, скотом, товарами и обещал приказать воеводам жить в дружбе с калмыками. Грамота от 14 апреля 1618 г., писанная за приписью-дьячьею, как к подданному, отдана посланцам. Подобная грамота вручена от 25 мая 1620 г. посланцам тайши Харахолая, домогавшегося о принятии его под Российскую державу, причем пожалован Харахолай тканью золотною с пуговицами и серебряным кубком под золотом. Замечательно, что в обеих грамотах отец и сын именуются просто тайшами и что при позволении торга улусникам их не сказано: без пошлин. С сих пор надлежало бы начаться пересылкам между воеводами и ойрадами, но по разладице, между калмыками продолжавшейся, пересылки становятся гласными между Тобольским воеводством и Чжунгарией по делам пограничным, не ранее как со времени управления контайши Батора из чоросского племени. Посланец наш подавал стоящему без шапки контайше лист, данный из царствующего града Тобольска такого-то года, числа, месяца; лист по титуле начинался: и тебе б NN контайше принять жалованье В. Г. Его Царского Величества {Из сей формулы видно, что контайша, по примеру ногайского князя, получал царские милости. Сибирские воеводы не называли ни Галдаки, ни его преемников ханами.}, бить челом на государской милости, служить верно, во всем прямить и пр. Потом посланец читал чрез переводчика наказные статьи именем государя, при произнесении которого контайша, вставая с места, стоял без шапки, как и во время спроса его о здоровье Московского Величества. Один дельный договор, какой был добыт в 1636 г. у контайши помянутым воеводством, состоял в непрепятствовании брать сибирским командам соль из Ямышевского озера, с прочими статьями внешней безопасности, но калмыки контайшинские не вовсе унялись от бесчинств. В 1649 г. послан был в степь стрелецкий капитан Кляпиков протестовать о нарушении договора, но полного удовлетворения не последовало, по пристрастному и превратному суждению. Контайша Батор раза два списывался с самим государем, в тоне сверстническом, посылал подарки степные и просил отдарков больше странных и затейливых, чем убыточных. Двор Московский едва ли отвечал контайше, потому что в Собрании Государственных грамот того нет, а приказывал воеводству удовлетворять его. Посылка серебряной посуды, принимаемая за факт, должна быть препровождена при листе воеводе. В 1648 г., по шаткому поведению контайши против Сибири, посланцы его не пропускались из Тобольска в Москву.

Алтынхан как сосед и соперник контайши начал с 1632 г. искать покровительства России и через два года присягал на верность подданства московскому царю, не сам своим лицом, а чрез своего племянника и двух шуряков-табунанов. Двору довольно было этой торжественности, чтобы считать хана данником; но хитрый данник смекал в своей присяге, как искусный банкир в своем векселе, один выгодный перевод. Посылая ясак, он всегда желал несоразмерных отдарков, и такому же барышничеству следовали его близкие. Сверх того, он не прежде отпускал посланцев наших, как успеет обобрать их дочиста. Если б этот грабитель не расстался в 1657 г. с душой жадной, вероломной и прямо степной, сын его Лоджан (Лацзан), пробиравшийся с многочисленным ополчением и с вестью о смерти отца возвратившийся домой, наделал бы Томску много хлопот.

Цеценхан, как выше сказано, раз отправлял своих посланников в Москву, где, вероятно, предложены были выгоды взаимного торга и требования свободного проезда в Китай, чрез его владения.

Двор российский, получив чрез все сии каналы достаточные сведения о Китае, решился наконец измерять расположение сей державы, тем более что по завязавшимся на Амуре делам Россия сближалась с отчизною хана маньчжу-китайского. Царь Алексий, полный удовольствия, какое чувствовал от воссоединения Малороссии с ея отечеством, и оживляемый надеждами военного счастья, велел в том достопамятном 1654 г. отправить в Китай посланником дворянина с грамотою царскою {Грамота сия напеч. у Берха в Царствовании А. М., 2й том, 172я стр. В грамоте государь, изобразив славу и величие государей, своих предков, просит боглохана сказать свой полный титул, изъявляя желание быть с ним в крепкой дружбе и пересылке, а о делах торговых и амурских ничего не помянуто, потому ли, что это поручалось изустному переговору посланника, или что не считали Амура принадлежностью Китая, или надеялись успехами русского оружия заставить правительство пекинское вызваться на изъяснение. Нельзя также не заметить, что в грамоте не выставлено имя посланника, названного только дворянином, из чего можно заключить, что избрание сего лица предоставлено Тобольскому воеводству, которое и назначило тобольского сына боярского Ф. И. Байкова.

В сибирской истории часто встречаются дети боярские (тобольские, енисейские и т.п.), также и архиерейские. Дворяне ли они или нет? Это обязывает взглянуть на старину и обратить взгляд на последствия недавние.

В 1550 г. в числе тысячи охранителей, в 60 и 70 вер. около Москвы размещенных, полагались и дети боярские 3 статей. Не говоря о первых двух статьях, в которых был и записаны дети истинно бояре кого и знатного происхождения, в списке дворянских детей 3й статьи провертываются и такие, которые написаны полуименами. Сии последние не были ли выборные городов ил и неважных городов дети боярские ? Ибо известно, что в России города имели, по примеру дворян подлинных и выборных: а) своих постоянных детей боярских, которые считались ниже дворянства городового, и б) выборных детей боярских, или зауряд, по вытребованию правительства.

Я думаю, что последние под бук. "а" и <б" перешли в Сибирь в немалом числе и на новоселье стали называться по именам городов, в которых зачислены на службу. Из произведенных в звание сына боярского, в пространстве I периода, нам известен не один Ерофей Хабаров.

В следующих затем периодах за отличие производились, то Сибирским Приказом, то воеводами, с дозволения главных воевод и потом губернаторов, в звание детей боярских нижние служилые и даже крестьяне, служившие в казачьей службе, без исключения из подушного платежа, согласно высочайшей резолюции от 16 августа 1721 г.

Дети боярские были при Тобольском Софийском доме, как при Патриаршем, при Новгородском и других архиерейских домах. Что за степень архиерейских боярских детей? Вопрос сей разрешается силою высочайшего указа, 25 августа 1719г. последовавшего; им велено взять в рекруты 200 ч. из монастырских служек и боярских детей Тобольского архиерейского дома. Вот уравнение, под которое подходят сибирские боярские дети всех начальств!} и с подарками, в приличной свите, и в сем звании отправлен из Тобольска сын боярский Банков.

Путь ему назначен через западные области Китая и для поспешествования препоручен от воеводства тайше Аблаю, за Иртышом владевшему независимым аймаком, в котором заключались и известные развалины Аблайкида {О развалинах Аблайкида писали Миллер и Паллас, но с большею отчетливостью Г. Спасский в Сиб. вести. 1818 г. Еще подлежит вопросу: не древнее ли Аблаева времени эти развалины, может быть только возобновлявшиеся в проезде Байкова? Невероятно, чтобы при раздоре Аблая с тайшами пострадало капище общего их поколения. Не современны ли они Хубилаю, когда буддизм распространялся по всей Монголии и потом был ниспровергнут в течение 200 лет?}, издали величающиеся гранитными зубцами прилежащего хребта, – тому Аблаю, который по настоятельной просьбе получил прежде в подарок Ермаковы кольчуги.

Байков, испытав много затруднений вдороге, наконец во владениях китайских потребовал себе и свите содержание и подвод и все то получил не прежде, как по разрешении. Он приехал в Пекин в марте 1656 г., т.е. через год после славного отбоя, Степановым выдержанного в Колмарском городке против многочисленного маньчжукитайского войска, о чем посланник не имел никакого слуха. Когда потребовали у него именем богдохана Чуньджи привезенных подарков и грамоту, Банков передал первые, но не грамоту, которуюде велено лично поднести богдохану. Был приглашен в коллегию церемоний для научения поклонению, но посланник отказался, оправдываясь тем, что он послан от государя к государю. Министерство, заметив после упорства Степанова другой опыт неуступчивости, отказало посланнику в чести представления, возвратив ему и подарки.

Байков выехал из Пекина в напутствии двух чиновников, но недовольно почетно, как он сам изъяснился в Журнале путешествия {Он напечатан в Др. Вивлиофике. Можно по сей части читать Миллера в Ежем. соч. Замечательно, что и в первом посланничестве, и в последнем посольстве, также неудачном, Байковы имели свои роли. При графе Головкине Банков был старшим секретарем посольства.}.

Миллер и другие некоторые хвалят твердое поведение Байкова, и мы бы похвалили, если бы дело шло о ничтожном личном point d'honneur; но на Байкове лежал высокий долг начать дружбу политическую с государством самодовольствующимся, ни в ком не нуждающимся и независимым географически и камерально. Как же можно согласиться бить челом? Также, как последовавшие за тем посланники вразумели эту необходимость. Пока Россия принадлежала по своим обычаям к Древнему Миру, разве не любила бить челом? Если справедливость требует, чтобы смотреть на Китай как на монументальное государство Древнего Мира, на государство, которое властью обычаев неоднократно покоряло духу своих преданий самых свирепых победителей, то для чего бы посланнику, без армии издалека прибывшему, не подчиниться закону земли, исполняемому первыми ея чинами? Изменять тысячелетние обряды принадлежит не временной группе гостей, но собственной мудрости или внешней силе. Тогда дела наши на Амуре могли принять благоприятнейший для Сибири оборот.

3. Одно из последствий русского завладения Сибирью, самое гибельное, как и неотвратимое, было внесение оспы в среду орд, которые не только по своему неведению, но и по образу житья должны были испытать всю жестокость заразы. Инородцы оставляли юрты, бросали заболевших без призора, почти без жалости, довольствуясь одною детскою хитростью, чтобы при входах юрточных ставить натянутые луки со стрелами для поражения повальной болезни, которую они воображали в виде непримиримого чудовища, или выжигали на лице ямки для показаний ему, что этот запятнанный человек уже был в переделе.

В 1610 г. оспа появилась среди остяков Нарымского ведомства, в 1631 г. она свирепствовала около Туруханска над остяками и самоедами, опустошив за год людность Нарыма, и без того расстроенного от нед авнег о пожара, потом от необычайного наводнения. В 1651 г. тому же злополучию подверглось племя якутов, и эта беда была только первым испытанием. Летописи наши молчат о степенях опустошений, но по изустным сказкам, по соображению бесприютного жилья в жестоком климате и по сравнению поздних утрат, какие замечены в Камчатке, надобно полагать, что оспа во времена своего появления пожинала не 1/10 или 1/7, 1/5, как бывало в Европе до введения искусственного прививания, но инде 1/3, инде 1/2 и даже 3/4. Все отделы племен сократились в людности, и иные даже вымерли, если не во время, здесь означенное, то в последовавшие повторения болезни. Вот изъяснение, отчего туземная населенность Сибири в поздних наших переписях выражается не в тех итогах, в каких была при завладении края.

4. Вела ли Средняя Азия когда-нибудь торг чрез страну Тоболо-Иртышскую (чрез Зап. Сибирь) с Югрою, Перемью и Лопией, т.е. с древнею Биармией? Нет сомнения, что болгары, до 1236 г. господствовавшие на устье Камы, имели связи с торговыми городами Мавераннегра и, опоясывая своею промышленностью обе населенные покати Уральского хребта, развозили ткани, свою юфть и другие изделия до Миасса и, может быть, до Исети, а на западе по Каме – до Югры, Печоры и Перемни, пока места сии с Западною Лопией не вошли в свое время в число волостей Великого Новгорода. Равномерно, по уничтожении болгарской самостоятельности, новые торговые города при чжагатайском, тимуритском и шейбанатском поколениях, в междуречье Дерьинском возрождавшиеся, могли устремляться для сбыта и закупа в степи западносибирские, ногаями, башкирами и пр. занятые; но чтобы дорога торговая лежала на запад чрез Урал, нет следов в пространстве обоих времен.

Есть, конечно, исключение, совместное в обоих временах, и это северная дорога затесей, которая у нас названа древнейшею. Очень вероятно, что поморье, между Камнем и Лопией лежащее, производило закупку и продажу на счет болгаров или новгородцев в поморье вост очн ом тою же оленною и полуводяною тропою, по какой впоследствии сообщались зыряне с Обдорией до берегов Енисея.

Берх, любитель древностей и истории, рылся около 1821 г. в близких к Чердыни городищах, как то в Искоре и т.п., находил в них, как и прежде него находили, металлические поделки чистой обработки, свидетельствующие, что там или инде живало племя, имевшее вкус к изделиям сего рода. В 1828 г. и мне показывали затейливые галантерейные вещицы, вырытые в земле старого Чердынского городища. Не смешивая древних находок с нашим вопросом о древней сибирской торговле, можно относить их ко времени незапамятному или к болгарскому, только не к новгородскому. Великий Новгород XII и XIII веков не был в своих выходах так скрытен, как Карфаген, и в каких-нибудь хартиях оставил бы известия о северных ярмарках поморских волостей, разве только по соперничеству с болгарами воспротивился их торгам и прекратил ярмарки.

Приближаясь ко времени, которое предшествовало взятию Сибири, можно с достоверностью полагать, что караваны бухарские ходили до Искера с тех пор, как учредился в нем курень владетельный; что сверх того они странствовали по степям Ишимской, Исетской и Барабинской, когда видели там кочующих татар разного наименования, выменивая чрез них мягкую рухлядь собственной их добычи, или чрез вымен же получаемую от вогулов и остяков. На переходе торговли от древней к новосибирской стояли те же бухарцы, чему свидетельством служит грамота Байсеит-мурзы, в 1597 г. напечатанная во 2-й ч. Госуд. грамот.

5. Лишь только начали русские овладевать Сибирью, как и встретились в Тюмени, Тобольске, Таре и потом вТомске с бухарцами, с давними знакомцами по Москве. Не только в это время, но и ранее четвертью века, англичане и голландцы предпринимали протереться мимо берегов Сибири в Восточную Индию. Англичанин Бурро в 1556 г. достиг до Вайгачского пролива; земляки его Пет и Жакман в 1580 г., в одно время с походом Ермаковым, дошли до устья Печоры; голландцы три раза пытались пройти Ледовитым морем, и одному из них удалось только зимовать на восточной стороне Новой Земли; англичанин Вуд в 1676 г. потерял корабль во льдах того же острова {Подробный отчет об этих плавателях, не принадлежащий к нашему намерению, можно читать в Четырехкратном пут. Литке, и мореходца и писателя отличного.}. Если бы кому-нибудь из них посчастливилось пройти вместо Индии до губы Обской или Енисейской, Сибири можно бы, по крайней мере, мечтать о торговле приморской, в место которой ныне суждено довольствоваться одною караванною и гужевою. Таким образом, торгаши бухарские безостановочно привозили шелковые, бумажные и шерстяные ткани средственной доброты, мерлушки, шкуры корсачьи, иногда даже леопардовые и тигровые, также плоды сушеные, для обмена на мягкую рухлядь. Соотчичи их, до Кучумова и после Кучумова времени поселившиеся в разных местах Сибири, занимались тем же ремеслом. Со стороны России торговые люди Устюга, Лальского посада, Архангельска и даже из Москвы приезжали с деньгами или простонародными товарами для приобретения мягкой рухляди из рук казаков, промышленников и приближенных к воеводам. Нельзя определить из добрых начал величину ни торговли, ни капитала денежного, след., и оборота полного; но то известно, что она была огромна числом, по дешевизне цен (как, напр., фунт бобровой струи продавался 40–50 коп.) и равно не безденежна по количеству серебряной монеты к концу периода, пока Россия была богата серебром, как мы видели из грамоты 1657 года.

По соображении всего выходит, что первоначальная сибирская торговля, стесняемая всемерными ограничениями, как читали в приведенном наказе, попалась в две руки: служебную и постороннепосадскую. Поэтому торговли, принадлежащей собственно переселенцам русским, не было, да и могла ли быть она честным путем? Они не принесли мастерств, кроме навыка срубить дом и заготовить упряжь, да пахотные способы: женщины их у мел и только соткать толстый хрящ и сермяжное сукно для своего обихода. Однако ж переселенцы скоро сбросили лапти по изобилию кож и по невсеместному липняку.

6. По движениям завоеваний, еще не конченных, и по необузданности завоевателей мена инородцев как-то робела, отчего и средоточия торговые, т.е. ярмарки городов и острогов, гораздо позднее улегшиеся, только наклевывались. Одна ярмарка Обдорская, известная с создания Сольвычегодска, но в настоящую пору стоящая под стражею таможенных застав, не могла уже пользоваться свободою без ограничения: ибо высокая мягкая рухлядь была заповедным товаром. Полагать надобно, что и сами инородцы, имея для своего продовольствия в водах, на водах и в лесах, где есть леса, рыбу, прилетных птиц, дичь лесную, лосей и т.п., были равнодушны к надеждам улучшить свое состояние, тем более, что их женщины имели в руках искусство выделывать кожи звериные или птичьи для парок или куклянов, одежды зимней, ловко опоясывающей и красиво вышиваемой их же руками, равно для лета легкие камлейки из кож осетровых или налимовых.

7. Сибирская дорога от Москвы к Тобольску, после водяного Ермакова пути, лежавшего по pp. Журавле, Баранче, Тагилу и Туре, дважды была изменяема. Сперва, и ненадолго, она проходила чрез Чердынь и Растесной Камень, оттуда на восточной стороне по Лозьве, Тавде и Тоболу; после, с 1597 г., переведена посредством расчисток и гатей на Соликамск, Верхотурье и Туринск. От Соликамска к России было 4 направления {1-е направление – чрез Верхотурье, Соликамск, Лальск, Устюг, Тотьму, Ярославль и Ростов.

2-е напр. – чрез Верхотурье, Соликамск, Вятку, Яранск, Санчурск, Нижний Новгород и Володимер.

3-е, летнее, – чрез Соликамск, Новоусолье, Ягошиху, Осу, Сарапул на Казань.

4-е, летнее ж, – из Нижнего и Казани Волгою, Камою до Соликамска и оттуда сухопутно на Верхотурье, хотя и установлено правительством не ранее 12 сентября 1682 года (Акт. Арх. Эксп., том IV); но надобно полагать, что этот путь давно употреблялся купечеством, Строгановыми, воеводами сибирскими, да и само правительство отправило в Тобольск железо Волгою в 1680 г., как видно будет во II периоде.}. Кроме того, была еще летняя тропа для верховой езды, пролегавшая из Туринска, после и Тюмени, чрез Катайский острог на Уфу, по западной стороне Урала с пересечкою его подле Азовской горы; и по этой тропе происходили пересылки воевод в нужных случаях, особенно в последнюю декаду периода, исключая одного раза, когда в 1594г. велено было отряду служилых, из 554 чел. состоящему, пробраться в Сибирь от Уфы степью. Отряд сей шел на построение Тары, но начальник его кн. Элецкий, как обязанный в сибирских городах набрать два таких же отряда, следовал большою дорогою.

До которых же пор большая чрез Соликамск и Верхотурье дорога продолжалась? До 1763 г., т.е. до упразднения уральских таможень, потому что непроходимые топи и болота, по обеим сторонам этой государственной дороги лежавшие, делали ее безопасною от провоза заповедных или беспошлинных товаров. В правление императрицы Анны протоптали было неуказную дорогу чрез Екатеринбург и Кунгур, но по недочетам в сборах Верхотурской таможни она строго возбранена в 1739 г. Самовольный проезд чрез Кунгур ввел в ошибку Фишера, как можно видеть на 393-й стр. его Истории.

Рассказав государственную дорогу до Тобольска, можно присовокупить, что отсюда она шла зимою и летом по Иртышу, Оби, Кети и сухопутно до Енисейска, откуда опять водою по Верхней Тунгуске до Илимска, где дорога делилась на две ветви: к северо-востоку чрез Усть-Кут по Лене до Якутска и далее, а к юго-востоку – по Ангаре, чрез Байкал на Баргузинск и ос. Иргенский до Нерчинска. Вот главные пути сообщений в периоде оканчиваемом!

8. Слово, сие чудесное дарование Божие, сие музыкальное возглашение духо-человека, обнаруживающее всю внутреннюю жизнь его, как и безмолвную, но красноречивую жизнь Неба и Земли, выражается бесчисленными изменениями в одном даже племени, если племя делится временем, местом, категорией быта и иногда климатом, – это слово называется языком. Знать господствующий говор языка – значит знать частиwу его, конечно лучшую и любопытнейшую, если отсвечивает в ней ум или сердце; но, во всяком случае, нет вечности для наречия, сколь бы ни казалось оно выработанным. Наречие новгородское есть второе дитя славянского языка, если должно признавать наречие южное за первенца. Сколь ни грубо новгородское, но по долговременному и обширному влиянию Новгорода на севере, оно, как неизменный стереотип, везде печатается в разговоре до Камчатки, до Кадьяка. Сибирский говор есть говор устюжский, подражатель новгородского. Сибирь обыскана, добыта, населена, обстроена, образована все устюжанами и их собратией, говорившею тем же наречием. Устюжане дали нам земледельцев, ямщиков, посадских, соорудили нам храмы и колокольни, завели ярмарки, установили праздники Устюжских Чудотворцев, вошли как хозяева в доверенность у инородцев, скупали у них мягкую рухлядь на табак, на корольки и топоры, а к ним привозили серебряные кресты, перстни, запонки, финифтяные табакерки и прочие щепеткие изделия своей работы. По какому-то жребию единообразия, даже казачьи команды пополнялись из таких городов, где говорили тем же наречием. Стефан Великопермский, по плоти устюжанин, низлагая с 1383 по 1397 г. идолов Угры и Печоры, пермяков и зырян, кажется, с берегов Выми благословил путь к востоку своим землякам, даже до Баранова, перенесшего устюжскую образованность на берег Америки. Как бы то ни было, нельзя, однако ж, не видеть причины, для чего московский говор, легкий и приятный, как счастливый баловень, не успел в Сибири взять поверхности. Воеводы и их товарищи, дьяки и письменные головы, хотя приезжали с семьями и домочадцами, отделялись степенями состояния от жителей, которые, если видят к себе презрение, любят лучше передразнивать надменных, чем им подражать. Много было детей боярских и стрельцов, но не москвичи урожденные.

Сибирское наречие в произношении буквы "о" свято держится отдельного букварного выговора так, как бы всегда лежало ударение на ней. Сверх того, наше наречие удержало обветшалые слова, уполномочило самодельные и переиначило ударение многих. Сибирский разговор ленив и холоден, но без легкомыслия, не текуч и малословен, как бы с числом и весом, и, к сожалению, темноват по привычке пропускать глаголы, оживляющие мысль. Перевалясь из Екатеринбурга в Тобольск, замечаешь чувствительную разницу в разговоре и оттого, что он свертывается в домашний и томится около своих муравейников. В Иркутске тем чувствительнее разница, чем далее от России. Разумеется, что эти замечания, высказываемые против старого времени или старых людей, не падают на лица образованные, ни на молодежь купеческих детей XIX века, посещающих государственные ярмарки для обмена товаров и поверьев.

Что касается до наречий инородческих, не имея данных, чтоб судить о них, мы довольствуемся бросить несколько слов о наречиях остятском и самоедском в пределах острогов Березовского, Мангазейского и Нарымского. Остяко-обдорское наречие, начиная с Урала, по какой-то твердости доныне остается неизменным в выговоре слов, напротив, остяки, выше по Оби живущие к Березову, сокращают выговор обдорский, как бы срезывая окончания слов. Остяки кызымские столько различаются в наречии, что не всякий из обдорян может их разуметь; остяки, к Нарыму прилегающие, те самые, которые прежде слыли пегою ордою, как-то шепеляют {Некоторые из путешественников в наречии сургуто-нарымском признавали камачинское.}. Самоеды обдорские, начиная также с Урала, говорят твердо и резко; но живущие за Тазовской губой произносят в нос. Поэтому видно, что изменчивость наречий определяется не всегда климатом, не всегда большим расстоянием, но разобщением, небывалостью письменности и отсутствием чтения, которое одно, независимо от пространств, примиряет причуды наречий, хотя на выговор и не вполне действует. Вообще замечают, что голосовой орган звучнее и громче у самоедов, чем у остяков.

Мы разделяем заключение первого енисейского губернатора, что язык тамошних остяков не имеет сходства с языком тех же поколений, живущих инде в Сибири {Одному купеческому сыну А. Чечерову, хорошо знающему по-остятски и недурно по-самоедски, я читал из Енисейской губернии г. Степанова числительные и другие слова обоих языков. В отделе самоедском он признал несколько знакомых слов, но все остятские показались ему невразумительными. Если правда, что Тобольская епархия заботится переложить Св. Писание на язык остятский, то не должно ли, дабы труду не остаться малоплодным, предварительно решить, которое из наречий было бы общее для целого племени?}. Еще два слова. Доктор Кибер, около 1821 г. навестивший Колыму, отзывается, что ламуты, тунгусы и юкагиры говорят с живостью о своих промыслах и что язык первых богат и сладкозвучен при изобилии букв гласных. Но при конце первого периода инородческие наречия в таком ли состояли разногласии, как слышат их нынче? Нетрудно решить, но трудно доказать. Если прежняя многочисленность, какую не замедлим мы показать в первобытных ордах, давала им больше плотности, больше взаимных отражений для обобщения разговорного и если самознание народности, к которому возводила их благородная дикость под девизом независимости, содействовало к расширению одинакового словаря; то, с другой стороны, противные приключения: болезни, смертность и выморочная малолюдность не заготовляли ли те же наречия к постепенным разладам? Может быть, музыкальный смычок решит вопрос по некоторому сходству с языком народным. Не правда ли, что смычок тем лучше поет, чем долее держится в руке художнической, и опять тем хуже становится, чем более трется усилием скрыпача? Следственно, язык, улучшается ли или дичает, все изменяется: следственно, наречия покоренных азиатцев при завладении Сибирью иначе на их губах дребезжали, а не так, как ныне.

О разногласии остятских наречий. Священник Лука Вологодский, живший в остяках, утверждает: а) что наречие обдорское есть коренное, прочие же наречия более или менее испорчены; б) что в нарымском, которое у меня названо шепеляющим, он видит одну странность, что остяки по соседству с самоедами привыкли оканчивать свои слова по-самоедски. Священник Л. Вологодский замечает, что остяк называет себя астаг и что это слово сложено из речений: ас – Обь и тага – место. Поэтому Фишеров уштяк есть пустое умничанье.

9. Чтобы при конце периода определить приблизительно населенность и русскую и туземную Сибири, надобно поставить в виду два отношения: одно – к современном у периоду населенности смежного края Средней Азии, а другое – к статистическим исчислениям российского правительства, даром что они слишком поздни для нашего намерения.

Положим, напр., число туземцев м[ужского] п[ола] в 288 000 и посмотрим, соответствует ли оно современному числу сопредельной Тартарии от Каспийского моря до Татарского залива простиравшейся. Площадь ея, по взгляду на карту, в шесть или семь раз была обширнее против площади тогдашней Сибири, кончавшейся при Тауйском меридиане и в редких точках прикасавшейся к 56® ш.; число же обитателей Большой Тартарии, по вероятностям, не превосходило 2 000 000 м[ужского] п[ола] после долговременного запустения, какому подверглась она чрез бесчеловечное избиение народов, совершившееся в годин у зверя Чингисхана. Поэтом у седьмая доля, относительно к площади и населенности в наделе Сибири принимаемая, не может казаться ни малою, ни великою. Пусть скажут, что калмыки, киргизы и т.п. часто врывались в пределы Сибири; но это происходило не от тесноты в размещении по предгорьям и долинам их, а от ордынского навыка к даровщине и к степному разгулью.

Относительно к исчислениям российского правительства мы не знаем старшего числа, кроме переписи сибирских инородцев в 1763 г., а по этой переписи выходит их м[ужского] п[ола] 132 000. Другое, следовавшее затем число, 184 448, есть счет их по 5й ревизии; третье число, 220 300, есть итог 7й ревизии {Манифест о пятой ревизии состоялся 23 июня 1794 г., а о седьмой в 1815 г.}. Следственно, по сим данным можно бы взойти к счислению инородцев первого периода, решив посредством их же важный вопрос: в коликое время и коликими процентами возрастает или убывает человечество полярное и предполярное?

Первое число возросло до 184 000 в 31 год, увеличившись в это время 39 процентами на сто, след., оно удвоилось бы чрез 78 лет, т.е. 132 000 с 1763 г. дали бы к 1841г. 264 000 инородцев-мужчин. Второе число пятой ревизии, увеличившись в 21 год 19 процентами на сто, удвоилось бы чрез 70 лет, или дало бы к 1864 г. 440 000. Не наша вина, что публично заявленные числа не ведут к пропорциональным выводам, но, принимая их за основные, отчего бы они ни разнились, мы должны заключать, что первое число переписи 1763 г., если бы поворотить его назад не в такой убывающей постепенности, в какой прибывало, а в рассроченной на другие 70 лет, неминуемо исчезло бы к 1607 году, или, говоря иначе, задолго до Ермака не было бы за Уралом ни одной души, против кого бы атаману довелось обнажить свой булат или зарядить винтовку; следственно, он сражался бы, подобно Дон Кихоту, с ветряными мельницами вымерших табаринцев и туралинцев. Выводы сего рода ab absurdo указывают путь, чтобы, минуя чисел инородческой и общенародной переписи, как пострадавших от гибельных учетов оспы, и след., по своей малочисленности неприличных к рассмотрению вопроса, согласиться признать заимоверное 288 000 туземцев, число до появления оспы сбыточное по современному сравнению с населенностью, начиная от Татарского залива до р. Урала.

Теперь должно выговорить количество русской населенности, и не без основания следует положить ее в 70 000 м. п., не заботясь на первый раз о количестве женском, как доныне, меньшем против числа мужеского, в Восточной особенно Сибири, у русских и инородцев. При настоящем неведении, как определить силу и время воспроизводимости племен, толкущихся около межи Полярного Круга (67® ш.), не излишним считается благовременно предъявить, что в рассуждении племен инородных и русского, размещающихся в полосах лесистой и пашенной, начиная с 67® ш. к югу, принимается, как и в России, удвоение воспроизводимости их в пространстве 80 лет. Таким образом, выходило бы, что против 1 русского тогда было 4 инородца. Кто ж русские, сперва пришедшие на заселение Сибири? Вот примерный перечень их по городам, острогам, зимовьям, слободам, деревням и починкам сперва к началу 1622, потом вообще к началу 1662 года.

К началу 1622 г.

а) Духовенства белого с принтами 100 семей или с детьми м[ужского| 300 350 п[ола] черного 50

б) Чиновников высших и средних с подьячими 200

в) Воинских людей или вообще Казакове новокрещеными 6500

г) Промышленников оседлых, и в том числе плотников и других мастеров, под именем посадских, в числе которых и 60 семей угличан, из Пелыма переведенных в Туринск и Тюмень 4000 Промышленников расхожих, следовавших за партиями казаков 2000

д) Служителей архиерейских, монастырских, дворовых господских и деловых людей 1000

е) Ямщиков, казною переведенных, и к ним присоединившихся из-за Урала бобылей 1000

К началу 1662 г.

а) Духовенства белого с причтами, вновь переселенного с поколением

 {* Представление сибирской населенности в числах есть дело соображений, потому что ни летопись, ни грамоты древние, доныне известные, не помогают этому делу. Все достоверные свидетельства о переселении ямщиков, крестьян и воинских людей, свидетельства, мною упомянутые в первых двух главах так малозначащи относительно чисел, что приобретение Сибири, как будто безлюдной, можно бы счесть за находку даровую. Но этому быть нельзя, и лучше признаться, что письмена археографически относительно переселений не сбережены летописями во всей полноте. Если в начале XVIII века числа дворов в Сибири восходит до 37 000, а в 1727 г. число ревизских душ до 170 000, то зрителю Исторической Сибири нельзя быть столько хладнокровным, чтобы не желать доискиваться, сколь людна был Сибирь в I и II периодах, дабы самым усилием изыскания дойти до указаний населенности и впоследствии сойтись с двумя государственными числами. Ибо эти числа суть произведение задних сумм.

В доказательство неполноты сведений остановимся на числе воинских людей (казаков). Летописи 1586 по 1601 год, исчисляя казаков и стрельцов, посланных с воеводами из Москвы, других городов, такж взятых на службу из строгановских отчин, всего-навсе до 1100 человек, после покидают счет до 1634 г., котором из Нижнего и Вологды единовременно прислано в Тару для казачьей службы 300 семей. Летописи и указы также молчат о присылке на службу сибирскую литовцев, поляков, немцев и малороссия, а между тем поговаривают о недостатке казаков и приглашении вольницы в казачье звание. Мудрено ли после этого сочинителю Енисейской губернии молвить наобум, что в Сибири не бывало казаков более 500. Но этот недостаток не значит такую малость, какую себе представил А. П. Степанов, а означает малочиленность относительную к обширности занятого пространства. Приведите себе на память грамоту 1609 во II главе мною помещенную, и припомните, что на один тот год для служивых 5 непахотных городов следовало провианта 9750 чет., следственно, служивых было 3250, да в 5 пахотных городах: в Верхотурье, Пелыме, Туринске, Тюмени и Тобольске, надобно полагать, по крайней мере, такой же экземпляр казаков, вот и 6500, когда не было ни Кузнецка, ни Енисейска, ни Красноярска, ни восточных водворений. А в эту пору мало и 10 тысяч, к числу которых надобно еще присоединять особые команды западных славян с немцами, особенно с 1655 г., и татаро-казачьи команды тобольско-томские. Если бы и действтельно не было из России нарочных присылок команд, как водилось сначала, то, наверное, с приездом каждого воеводы из Москвы приезжало по десятку воинских людей, и воеводских приездов можно насчитать до 500 в течение периода.

Вот основание, почему положено у меня казаков с отставными до 13 тысяч. Даже из Осадного списка 1646 г. видно, что в Тобольске находилось тогда отставных 911, и в том числе христиан-европейцев 650.

Пока не было в виду грамоты 1609 года, я выводил такое же число казаков из числа городов, острого и зимовьев и тою же ощупью находил и нахожу число духовенства и чинов управления, потому что не было острога, не говоря о городе, без священнослужителя, не было острога без начальника и подьячего, не было зимовья без полудюжины казаков. Вот данные для счисления трех состояний, а счеты прочих пополнены произвольно пришлыми. Ведь сибиряки не из земли выросли.}

Теперь следует вымерять площадь нашего завладения, протоптанную смелою ногой 70 000 русских, площадь, по которой разъезжали 288 000 туземцев на оленях, собаках, лошадях и верблюдах. Площадь завладения, делимая на три полосы (о чем будет речь при конце III периода), начиная с меридиана Верхотурского до Тауйского, без выходов на Колыму и Анадырск, имеет длины 90®, в ширине же, к северу и югу, часто переменной, стелется сперва при западном основании от 58®до 70® к Карскому заливу, потом от полуденника тюменского выпадая к югу на 1®, далее у Кузнецка на 4®, далее то суживаясь, то расширяясь к Нижнеудинску до 55® и еще выдаваясь на 2® при Баргузине и при Яблонном хребте у Тугирска, ложится восточным основанием при Тауйске, откуда до Ледовитого моря около 12®, как и на западном основании. Карта показывает, что в самой большой ширине тогдашней площади содержалось 23®. С помощью подобных приемов и с учетом кругов параллельных, площадь тогдашней Сибири выходит около 4 500 000 кв. верст {Я не переменил своего измерения, хотя и видел в Энцикл. Словаре и у г. Булгарина площадь настоящей Сибири меньшею вполовину. Кстати здесь примолвить, что гг. Семивский, Спасский и Степанов в своих сочинениях по части Сибири писали измерение поверхности сибирской, частной или общей, без приноровки к сфероидальной поверхности.}, следственно, на каждого мужчину русского и туземца доводилось бы с лишком по 12 кв. верст.

10. Пользуясь речью о населенности, надобно прибавить пропущенное замечание, что, если немногие племена из туземцев были многочисленны, все они сходствовали между собою в образе древнеазийского быта. Многочисленнейшие из них были: а) остяки, до берегов Енисея широко раскинувшиеся; б) татары, тою же рекою как бы остановленные в расселении к востоку; в) тунгусы (эвоены) между Анабарою и Омолоном, от Ледовитого моря до Шилки, не все еще уместившиеся; г) якуты (сохи), в конце XIV века оттесненные с северобайкальских степей на pp. Лену, Олекму, Вилюй и впоследствии, когда война и оспа уходила юкагиров, разделившие достояния их вместе с тунгусами; и д) буряты, междурр. Ои и Уя кочевавшие. Сочинитель Описания народов, в России обитающих, причислял еще самоедов к многочисленным племенам, так что они будто превосходили остяков своим числом. Быть может, но история не запомнит такой славы превосходства, разве в соединении самоедов наших с урянхаями заграничными.

Относительно сходства, все покоренные племена, большие и малые, кроме последователей исламизма, поклонялись двум началам добра и зла, как бы в поравнение безграмотных орд со старыми философскими сектами, изъятыми только от шаманства. Все были рыболовы, звероловы и скотоводцы млекопитающих: оленя, собаки, лошади, быка, барана и верблюда, по степеням теплоты; все вели лунное времясчисление; все питались рыбою свежею, сушеною или вяленою, мясами животных воздушных, земных и водяных, не исключая трупа китового, также растениями по широтам мест, в случае же голодовки, по инстинкту самосохранения {Кроме ягод древесных, кустарных и стеблевых служат им доныне в пищу: черемша (Allium ursinum), сарана (Lilium Martagon et L. pomponium), узик (Tormentiila erecta), пьянишник (Rododendron Chrisanthum), толокнянка (Arbutus UvaUrsi), марьин корень (Paeonia), Красноголовник (Sanguisorbaoff.), сибирская гречуха (Poligonum tataricum, Pol. bistorta и другие виды), сибирский чай (Spirea Ulmaria), rpyшанка – чай бурятский (Pirola rotundifolia) и т.п. до мучнистого кандыка (Erictonium dens canis).}, древесною корою, вывариванием кож, ремней, старых брошенных костей a la Roumfordt, и даже болюсовою землею, называемою земляная сметана.

Все в обычаях, житье и даже одежде, из кожи или ткани сшитой, сходствовали больше или меньше, не исключая и якутского племени, щегольством и своим вкусом отличающегося. Все, если многочисленны или если дышали благорастворением юга, любили пляски и пособляли самозабвению на севере мухомором, на юге – закваскою молочною; все платили за жену вено. Словом, древнеазийский северный тип не начинал еще стираться ни с лица, ни с души наших земляков.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы оканчиваем период в такое время, когда толпы мужественных, хотя и необразованных соотчичей, случайно побеждаемых, но в душе непобедимых, проникли на Амур, проплыли западный берег Ламы, коснулись взморьев Студеного моря, не в одной притом точке, всегда с неизменным безотчетным словом: ясак царю! О, это слово, жестокое в ушах иноплеменников, есть всемогущее слово духа сильного, обрекшегося на служение отечеству и престолу! Оканчиваем, говорю, в такое время, когда Сибирь явственно обрисовалась в своем исполинском пространстве, – когда орды, покоренные винтовкою, потом убавленные оспою, расположились к мирному повиновению, а соседственные, утомясь от частых попыток, или откочевали, или начали при новых поколениях признавать Сибирь соседкою вечною, – когда тайши торготские, с 1621 до 1646 г. появлениями на степях сопредельных возбуждавшие в Тобольском воеводстве негодования, вовсе перебрались за Яик и поддались России,– когда кичливый контайша, основатель владетельной династии (с 1635 по 1758 г.) чжунгар, конечно, странный по докучливости, но умеренный против

Сибири, был заменен преемником неславным, – когда и чванливый Алтынхан, монгол столь же презренный по вероломству, сколь низкий по корыстолюбию, вышед из среды живых, перестал лгать под пластом земли.

Повторять ли здесь, что четь Вахрамеевская, впоследствии разросшаяся в три области (Тобольскую, Томскую и Якутскую), испытала многие превращения, многие утраты от раздельности управительной, особенно на Амуре? Приказу Сибирскому был наилучший урок, чтобы отдать главное начальство одному из местных воеводств, как могущему ближе наблюдать и пособлять отдаленным краям Сибири, но история показывает только некоторое предпочтение, уст упленное Тобольскому воеводству {Нет бумажного акта, чтобы Тобольскому воеводству присвоялось первенство над прочими областями, но есть случаи. Не к личному ли достоинству воевод надобно это относить?} в конце I или в начале II периода. Предпочтение сие состояло в подставлении тобольских чинов на убылые воеводские места в Илимске и Нерчинске, также в обеспечении Нерчинска военными и жизненными припасами посредством Енисейского воеводства, в безвозбранном препровождении к Енисею крестьян из Верхотурского ведомства и т.п.

Повторять ли, что областные правления, занятые преимущественно сборами зоографического богатства, не обращали внимания на устройство городское и крепостное. Несмотря, что на Амуре явились пред нами укрепления или городки из битой земли и что в одном из таких Степанов, с 1/18 долею людей против неприятеля, превосходившего еще числом огнестрельных орудий в пять раз, удержался с честью, начальства продолжали сооружать остроги и общественные здания из бревен. По всей Сибири не было каменного ни казначейства, ни алтаря, кроме печей из битой глины. Остроги иногда робели от поджогов, леса горели от палов, но воеводы, жившие как бы вровень с лесом, считали пожары попущением Божиим или случаями к расчистке дремучих лесов, как и сам Сибирский Приказ еще не помышлял тогда предписывать о предупреждении лесных пожаров для соблюдения даже соболиных и других звериных ухожей. Мы пересказываем это без всякой мысли винить кого-либо в Сибири за незнание благоустройства в первой половине XVII века. Довольно и того, что воеводы даже уездные берегли свои остроги от неприятелей и по данной власти {Право живота и смерти относительно к ясачным оставалось правом сибирских воевод до 26 декабря 1695 года.} без оттяжки казнили возмутителей против державы.

Напоминать ли о том, что железную руду и ея плавку на pp. Нице, Томи, Енисее и Вилюе указали русским Сибири дикари местные? Что за волшебный покров, который расстилался в том веке по царству ископаемых? Конжековский великан, потом Павдинская сопка, мимо которых пролегали первые уральские дороги, ни величественными своими вышинами, ни медистыми кружевами, какими изукрашены в прозелень бока и гребни первого {В 1722 году выстроен Лялинский медеплавиленный завод в 48 вер. от Верхотурья на устье Каменки, впадающей в Лялю. Руда доставлялась с вершин и боков Конжековского Камня, но затруднительная перевозка руды положила конец заводу. Вместо того возник зав. Нижнеполдинский. При конце I периода было сказано в примечании, что нет бумажного акта, которым бы установлялось первенство воеводства Тобольского над всеми прочими. Напротив, нашелся этот акт в Русском, историческом Сборнике во II томе на стр. 134. Тут приведен указ, в 1599 г. данный царем Борисом Феодоровичем тобольскому воеводе окольничем у С. Ф. Сабурову, чтобы воеводы и головы всех сибирских городов не писали в Москву мимо Тобольска ни о каких делах. Каким образом это благоразумное установление утратило силу в последствии времени, трудно изъяснить – от забвения ли, которому причиною могло быть Смутное время, или от пренебрежения Сибирского Приказа к распоряжениям, вышедшим при Казанском Приказе, к числу которых относится и помянутое повеление. Как бы то ни было, мы видели, сколько вреда произошло в сибирских делах от неподчиненности воевод.}, не могли возбудить внимание проезжавших воевод от Верхотурья до Лены или Шилки.

Зимний белый саван и летний покров Конжековского Камня, испещренный цветами дикого льна, косматого перелоя (Androsace villosa), 8-листной сибирячки (Dryasoctopetala), альпийской драбы, горной ветреницы (Anemone umbellata), скрадывали сокровища от глаз проезжего. Около 50 тысяч перешло через Урал в трех пересечках, и как легко бы наслышаться или насмотреться искусству плавки и ковки железа в чусовских городках (15), но никто из них, как бы заранее отуманенных глянцами сибирских бобров и соболей, никто до появления двух Тумашевых не подумал из несметных уральских сокровищ сковать топор, отлить котел из чугуна или ямской колокольчик из меди конжековской. Металлургическое, однако ж, неведение, хотя совестно и выставлять и таить его, послужило торгашам прекрасным случаем к обогащению; они, по словам Миллера, продавали самоедам, конечно, жившим в глуши, а не обдорским, котел медный или железный не иначе как с уговором накласть в него лучших соболей и чернобурых лисиц дополна. Такой обмен котлов, по всей вероятности работанных в строгановских отчинах, мог продолжаться до открытия Невьянского завода. Другая странность та, что завоеватели, протоптав дороги по месторождениям металлов, принялись прилежно разнюхивать металлы не прежде, как по приходе в Даурию и за Байкал. Но теперь не до попреков.

В каких бы человеческих расчетах ни завладели русские страною, населенною гуще в четыре раза против пришельцев, но пришельцы пришли не в гости, а с неведомою им самим тайною покорить хозяев своей вере и истине, одушевляющей их таким мужеством, что одна рука торжествовала против четырех стрел. В каких бы правилах ни поступали второпях русские с поддавшимися племенами, не слыхавшими о праве народном, ни об уставах общественных, но племена сии, волею и неволею, снабжали их продовольствием, одеждами, гостинцами и приносили дани на имя повелителя всей северной страны; след., они были споборниками нашего водворения, нашей славы и преобладания над собою. Поэтому российские государи, в опровержение оскорбительных предубеждений времени, всегда по своей мудрости показывали, сколь они далеки от того, чтобы считать покоренные орды невольниками постоянного ясака {Довольно надпомянуть о том, что царь Феодор дозволил остякам представлять ясак на Выми через два года, что царь Борис подарил ясак за целый 1598 год всем сибирским ясачным, что последовавшие из дома Романовых государи, государи благосердные, повременно сбавляли количество взимаемого ясака.}, постигая, что Всеблагое Провидение постепенно ведет людей, племена и народы чрез цели частные, общественные и государственные к целям своего высшего порядка. Не вдруг, конечно, могло статься, чтобы Россия, предназначенная к духовному и потом умственному восхождению, осветила тьму северо-восточного материка, чтобы устроила страну заброшенную, чтобы открыла в кряжах сокровища для всемирного употребления и дала цену спрятанному веществу; но, удовлетворяя целям частного и общественного порядка, она тотчас платила дикому сыну природы, как соотчичу, за древесную смолу, за кедровую шишку, за кожу, за птичий пух, за Мамонтову кость, за моржовый зуб; дала притом законы для житейской его безопасности не только в лесу и юрте с его семьею, но и в городе; установила в родах его степени старейшинства, отдала самому ему право разбираться дома не в важных случаях; присвояла и присвояет инородцу гражданские и военные отличия за заслуги, и все это для того, чтобы смягчаемый общением, признательностью, уверенностью в покровительстве, предрасполагался он поклоняться Богу своих покровителей, Богу Триединому. Кто улыбнулся бы при этих словах, тот пускай послушает тунгуса-язычника {См. Voyage dans le Nordpar le commodore Billings, tome. 1, page. 89. С удовольствием также указывается в Семивском, No 40, из его Записок.}, принесшего в Православную Церковь богатый дар мягкой рухляди и на вопрос отвечавшего вот что: "Этим я жертвую Богу по моему обещанию за выздоровление брата крещеного, который, на одре смертном, не приняв пособий шаманских, призывал себе на помощь Николая-угодника Божия". Ответ неожиданный, ясный, поучительный! Тут нечего прибавить, кроме того, что, если бы дело обращения не совершилось, тщетно было бы завоевание края, тщетна торговля со всеми корыстями, тщетны добычи золота, серебра и драг оценн ых каменьев, добычи, проскользнувшие сквозь пальцы у Кира и Рима; тогда заразительные болезни, опустошавшие и опустошающие страну, были бы неоплатными бедствиями пред Всевышним Оком. Вот высокая цель, назначенная Сибири преимущественно и окончательно!

Не стыдно ли сибирякам-христианам минувших времен, что они попустили исламизму до половины XVIII столетия сманивать барабинских татар из заблуждения шаманского в другое? История, замечая эту оплошность косыми буквами, должна ли относить ее к ложному предуверению, что рыболову и зверолову, самоеду или тунгусу той же окраины, будто бы трудно быть христианином? Почему же? Если тот или другой способен сделаться поклонником лжи, для чего бы не способен он переделаться в поклонника истины? Разве душевный залог истины тяжелее для бродячего и кочевого, нежели для горожанина, обремененного лишними заботами, лишними увлечениями мира? Нет. Пускай те равнодушные, которые в ложном смиренномудрии извиняются превыспренностью путей Провидения, напомнят себе, по крайней мере, исторический путь человеческих обществ, что никакая сила, никакая политика не сдружает и не единит племен земных, как единоверие.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ССЫЛКИ НА ГРАМОТЫ И УКАЗЫ В I ПЕРИОДЕ

1. Грамота царя Феодора Ивановича в августе 1586 г. Во II части Собр. Госуд. грам. Главный смысл грамоты тот, что Лугую, старшине обских остяков, дозволено сдавать ясак на Выми через два года. Это продолжалось до постройки ос. Сургутского. Тут говорится о первом городке на Оби, о котором сомневался Миллер.

Прим, в I периоде, в статьях Смутного времени и продолжении законодательства заимствованы без указания многие грамоты из Собр. Госуд. грам. Читателю предоставляется читать их в этих книгах.

2. Грамота царя Бориса Феодоровича к мангазейским воеводам 1601 г. у Миллера.

3. Грамота в Пелым от 8 декабря 1600 г. у Миллера.

4. Грамота к верхотурскому воеводе от 28 апреля 1599 г. у Миллера.

5. Грамота в Сибирь к туринскому воеводе 26 февраля 1621 г. о составлении и присылке в Москву положительных камеральных сведений. Из грамоты видно, что такие же сведения ожидались и из прочих городов сибирских. В III част. Собр. Госуд. грам.

6. Наказ лета 7119/1611 г. в январе, напечат. в III томе Полного Собрания Законов. К какому бы царствованию ни относился сей наказ, я, не заботясь о верности или неверности отмеченного года, признал сию государственную бумагу соответственно своей цели и только изменил в ней редакцию, сообразно способу времени.

7. Грамота царя Б. Ф. к мангазейским воеводам 1601 г. у Миллера.

8. Грамота патриарха Филарета 11 февраля 1622 к сибирскому архиепископу Киприану, нап. в III част.

Собр. Госуд. грам. К описанным в ней беспутствам казаков служила основанием какая-то грамота за подписью дьяка Андреева, вероятно, на радостях данная Сибири при возврате атамана Кольцова из Москвы. В этой грамоте позволялось казакам, конечно одиноким, увозить из городов жен и девиц, чем и пользовались они до настоящей поры. Патриарх, приказав Киприану (о чем подтверждено и Тобольскому воеводству) выслать в Москву казачью привилегию как неуместную, поставил в виду его: а) что в Сибири не носят крестов, не хранят постных дней, живут с некрещеными женами, кумами и сестрами своих жен, при отъезде же закладывают их на срок и, не имея чем выкупить, женятся на других; и б) что духовные венчают без оглашений, постригают в иноки и инокини таких, которые, уходя из монастырей, опять живут в мире; что сами духовные потворствуют воеводам, которые краденных в России девиц продают из корысти в замужество и заставляют при себе их венчать. Вот каковы вести о начальной Сибири!

9. Грамота в Тару лета 7116/1608 г., нап. в III томе П. С. Законов. Грамота, несмотря на отметку года, там отнесена к царствованию Михаила Феодоровича почемуто, и безошибочно. Барабинский бунт и в Тобольском Сборнике описывается под 1628 г., да и воеводы тарекие, кн. Шаховский и Кайсаров, виновные в причинах бунта, выставлены в Кратком Показании под 1627 г.

10. Грамота Окружная к Илимскому воеводе о рассылке Уложения от 19 января 1650 г., напеч. в П. С. Законов. При грамоте посланы два экземпляра Уложения для отсылки одного в Якутск.

11. Грамота в Туринск о наборе со 150 чет. земли по человеку или по 20 р. за человека. B III част. Собр. Госуд. грам.

12. Указ 20 октября 1653 г. в П. С. Законов.

13. Грамота Уставная 1654 г., апреля 30, о мытах и откупах подорожных, за подписью царя Алексия, с привескою золотой печати. Она на сохранение положена под престолом в Успенском соборе и в приказе казны. Смысл грамоты, чтобы отменить все самовольные по дорогам требования владельцев и помещиков и в приличных местах учредить казенные сборы для умножения государственных доходов.

14. Грамота 22 февраля 1657 г., о предосторожностях от морового поветрия, с повелением верхотурскому воеводе поставить заставы на летних дорогах от Осы и Уфы и никого, едущего из мест опасных, не пропускать в Сибирь под смертною казнью; в случае же мора, могущего открыться по селениям Верхотурского ведомства: а) окружить те селения и пресечь с ними сообщения; б) сжигать платье и постель умирающих, а прочее платье, до которого не касались умершие, вымывать и выветривать; в) здоровых из дома зараженного переводить в другой, а дом зараженный вымораживать две недели, потом дня три протапливать дровами можжевеловыми с полынью, так, чтобы запахом их пропахло в доме; г) спустядва месяца, как перестанет поветрие, и не ранее, открывать сообщение зараженных мест с благополучными. В IV час Собр. Госуд. грам.

15. Грамота царя Иоанна IV от 30 мая I 1574/7082 г., позволяющая дому Строгановых учреждать крепости и пр. для обеспечения металлических заведений от набегов. Это та же грамота, на которую делались ссылки в Приложении в Ист. Сибири Миллера.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Легенда молодости нашей. К юбилею Александры Пахмутовой
  
  Эта маленькая светловолосая женщина давно стала символом советской эстрады. Она считалась и считается одним из самых востребованных композиторов СССР и России. По ее песням можно проследить всю историю страны, ее обычной жизни, великих строек и больших побед на военном и мирном поприще.
• …И революция – в подарок. 145 лет назад родился Лев Троцкий
  
  Он появился на свет 7 ноября 1879 года (по старому, действующему до февраля 1918 года стилю, – 26 октября) – ровно в день, когда в 1917 году победила Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее официально, на государственном уровне, именовали в советскую эпоху. И вся биография Льва Давидовича Троцкого похожа на революционный вихрь.
• Искренне и от души
  
  Татьяна Ивановна Погуляева, окончив в 1986 г. филологический факультет Иркутского государственного университета, уже почти сорок лет работает учителем русского языка и литературы, в настоящее время в МБОУ г. Иркутска СОШ № 77. В 2020 г. стала победителем (1­е место) Всероссийской олимпиады «Подари знание» по теме «Инновации в современном образовании» и Всероссийского педагогического конкурса в номинации «конкурс песни "Аты-баты, шли солдаты"» (2­е место).
• «Буду тебе петь – все на мотив звезд...»
  
  «Зеленый трамвай». Остановка вторая
• Абилимпикс, клининг и другие
  
  Ох, и гостеприимен же наш русский язык! И какого только беса он не привечает! Вот недавно во вполне официальном сообщении споткнулся на слове «абилимпикс». Сразу и не понял, что за зверь такой, что за набор в общем-то знакомых букв? Раскрыл словарь – а это в дословном переводе с английского означает «олимпиада возможностей». Ну чем не вполне адекватное название известному движению? Но захотелось какому-то грамотею «европеизироваться», и пошло гулять иностранное словечко по интернетам…
• Cтарик и белка. Рассказ.Окончание
  
  Мы тогда под Темрюком стояли. В аккурат под Новый год прислали нам с пополнением молоденького лейтенанта. Мы калачи тертые, видим – не обстрелян, не обмят, тонковат в кости, глаза шибко умные.
• Строки судьбы
  
  Редко встретишь в Байкальске, да и в Слюдянском районе, человека, прожившего здесь хотя бы одно десятилетие, чтобы он не знал её. Большинство мгновенно представят эту женщину, чья трудовая деятельность напрямую или косвенно связана с их судьбами.
• Харрис или Трамп?
  
  Казалось бы, что нам Америка. Мало ли кого и куда там избирают, у нас тут свои проблемы, по большинству житейские. Так, да не совсем. Через несколько ступенек, но исход заокеанских выборов заметно аукнется и в России. Хотя бы в отношении всего, что связано с Украиной. А это, между прочим, тот или иной объем, то или иное количество смертей, ранений, разрушений, расходов. То – или иное. Или вообще без них. Разумеется, санкционное давление и много чего еще влияет на российскую экономику и на повседневную жизнь – и сегодня, и в будущем.
• Между дьяволом и ангелом: вспомним Лаврентия Берию
  
  Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
• Старик и белка. Рассказ. Третья часть
  
  Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался острой мордой в кусты, то взлаивал на белку, взлетевшую на ближайшее дерево. Хозяйкапыталась удержать непослушную собаку, но та шаг за шагомупорно тащила ее к скамье. Старик вздрогнул, завидев вытянутую крысиную морду с красными глазами, принюхивавшуюся к штанине.
• Время комсомола: есть что вспомнить!
  
  Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
• Тыл за колючей проволокой
  
  В Магадане, имевшем в то время население 20 тысяч человек, вице-президент США и сопровождавшие его лица осмотрели порт, авторемонтный завод, школу-десятилетку, дом культуры, побывали на одном из участков прииска имени Фрунзе, побеседовали с рабочими. Один из вопросов звучал таким образом: «Целесообразно ли на территории Чукотки и Колымы иметь железную дорогу или более рационально использовать авиацию?».
• «Не ко двору и не ко времени»: к 130-летию со дня рождения Юрия Тынянова
  
  Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых столетий.
• Старик и белка. Рассказ. Продолжение
  
  Трепетное свечение угасало вместе с остывающим солнцем и вскоре растворилось в сиреневом сумраке вечера.Оставив в сердце неизъяснимое томление и грусть по чему-то несбывшемуся.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка. Каких только упреков я не выслушал от генералов. Но прежде, чем что-то сказать, они смотрели на Андрея Антоновича, а потом уже ко мне… В чем обвиняли? Офицеры не так показаны. Солдаты в фильме в конце не награждены… Короче, претензий!.. В итоге Гречко передал мне длинный убийственный список поправок. Шел я оттуда черный. Исправили? Три-четыре от силы. Изловчился как-то. Шолохов заступился. Фильм вышел. Правда, не к 30-летию Победы, а к 70-летию со дня рождения М. А. Шолохова». (Евгений Степанов «Это действительно было». Книга мемуаров.)
• Опять две России?
  
  Нет, разумеется, страна с таким названием – одна. И государство – тоже. Речь о духовно-нравственном измерении, если хотите – о разном восприятии и окружающего мира, и самих себя. По-иностранному – о ментальности.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Франция. Канны. Город кинофестивалей. В 2010 году южный город встречал российскую культуру. В 13-й раз. Два российских региона представляли свое творчество, самобытность, народные таланты: Санкт-Петербург и Хакасия.
• Герой мутного времени
  
  15 октября исполнилось 210 лет со дня рождения Михаила Лермонтова. Вот лишь некоторые из интересных фактов из жизни «поэта любви и печали».
• Тыл за колючей проволокой
  
  Роль ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и послевоенные годы.
• Старик и белка. Рассказ
  
  Сегодня мы начинам публикацию рассказа А. Семёнова «Старик и белка» времен «Молодёжки». Прототипом этого рассказа стал большой друг редакции «СМ» той поры, талантливый журналист и великолепный спортивный радиокомментатор, участник Великой Отечественной войны Лев Петрович Перминов.