«Сад моей памяти»: Булат Окуджава

Эта книга известного иркутского фотохудожника Александра Князева ещё не издана, но уже привлекла к себе любопытство многих. «Сад моей памяти» автор не просто написал, а сложил из фотографий и скупых воспоминаний. Получился цикл фотоэссе, где, кроме иркутян, вы встретитесь со многими интересными людьми... Читайте и смотрите!

Вдруг посреди шестидесятых, когда страна, засевая себя кукурузой и закрывая уцелевшие церкви, распевала марши коммунистических бригад, возник этот голос, голос одинокого скомороха, голос непривычного имени: Окуджава... С первых магнитофонных лент в сто сорок какой-то затёртой копии этот голос наколдовывал миф, сказку, причуду: то о Лёньке Королёве, то про синий троллейбус или как «из окон курочкой запахло жареной...».

Оказалось, что все мы так ждали этот голос, что поначалу растерялись его приходу.
Народ, не ведая себя, уже устал подымать целину и бороться за мир, но его снова методично допрашивали: «Хотят ли русские войны?!» Тут и праздник Победы упразднили, а народ не шелохнулся... Пустой тишиной расцветал май, фронтовики молча наполняли стаканы, и в минуту молчания пришёл узнаваемый голос и пропел несказанную боль...

Вы слышите – грохочут сапоги,
И птицы ошалелые летят,
И женщины глядят из-под руки,
В затылки наши бритые глядят.
От этой песни умолкли оркестры, – только одинокий человеческий голос, затерянный в убийственном времени, способен был спеть с памятью в унисон.
Последние строки песни были жёсткими, как землетрясение:
А мы рукой на прошлое вранье,
А мы с надеждой в завтрашний рассвет...
А по полям жиреет вороньё,
А по пятам война грохочет вслед!

Эти строки, это землетрясение, обрушивались на поколение новой бедой. Неужто – думалось тогда – война продолжает неотступно ползти и за нашими детьми, а нам её влачить на своих плечах, как родовую печать...

Тем временем праздник Победы вернули в 1965 году. И по всей стране в каждом городе взгромоздились на пьедесталы танки, а во всех газетах подле танков играли дети... Те же танки стояли и крутили башнями на улицах Праги.

А вороньё, чёрное и настоящее, жирело над Кремлём, – двести лет власть не могла их ничем вытравить. Ежеутренне они слетались к ресторанным объедкам во дворике гостиницы «Россия», – однажды я всю неделю просыпался от их истошных криков.

Скорее всего, они орали про Прагу, Афган, Сумгаит, Чечню... Всё было в том крике вместе с нашим хищным патриотизмом.

Но по той же самой стране уже мчался синий троллейбус, и граждане тихонько подпевали волшебные строки Орфея.

Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу
В последний, случайный.
Сколько душ прозрело, утешилось, возросло!
Ах, Булат Шалвович...

Он приехал в Иркутск в светлый праздник начала лета. Стояли Пушкинские дни, город тогда ежегодно волею Марка Сергеева праздновал День Рождения Поэта, в городе звучали стихи, они слагались в букет, который каждый участник праздника нёс своему Пушкину.

В доме Трубецких зажгли свечи. Пламя трепетало в размере стиха, что читал Булат Шалвович из ещё неопубликованного. Сегодня не удалось отыскать его в изданных книгах. Я нашёл его в своей памяти.

Не представляю Пушкина без падающего снега,
Бронзового Пушкина, что в плащ укрыт.
Когда снежинки белые посыпятся с неба
Мне кажется, бронза тихо звенит.

Звени-звени бронза,– вот так и согреемся,
Падайте снежинки на плечи ему.
У тех всё утехи, у этих – всё зрелища,
А Александра Сергеевича уж ждут в том дому!

И когда на славу устав надеяться,
Мы к благополучию ползём нелегко,
Там гулять готовятся господа гвардейцы
И к столу скликает «Вдова Клико»...

И напропалую перед всем светом,
Как перед любовью всегда правы,
......................ведь дело не в этом, –
Со своим веком можно ль на «вы»?!

По Страстной площади плещут страсти,
Трамвайные жаворонки – смех и грех!
Да не суетитесь вы, – не в этом счастье...
Александр Сергеевич помнит про всех!

Александр Князев

• Расскажите об этом своим друзьям!