На белом свете, недавно…

Главы Биографического повествования

• Об авторе: Альберту Семёновичу Гурулёву 85 лет. Он родился 28 сентября 1934 г. в Приморском крае. Детство прошло в Черемхово. Окончил историко-филологический факультет Иркутского государственного университета. Работал в газетах «Советская молодёжь», «Знамя коммунизма». Первые рассказы А.С. Гурулёва опубликованы в середине 1960­х в журналах «Байкал», «Ангара», «Уральский следопыт». В 1968 г. вышел в свет его роман «Росстань», который был удостоен премии Иосифа Уткина. Автор повестей «Чанинга», «Пожар в Перекатном», «Дом на своей земле», «Осенний светлый день», «Крик ворона» и других. Член Союза писателей с 1969 г., лауреат премии губернатора Иркутской области – за книгу «Русское устье» (2011 г).

О картошке

Главной спасительницей от «глада и мора» во время войны, да и в столь же несытые первые послевоенные годы, была, конечно, картошка. Без неё, родимой, никуда, не выжить бы. Это как без воздуха. И потому уже весной сорок второго, едва пережив угрюмую зиму – её особенную, морозную лютость, гибельные вести с фронта, – поселковый люд, освоивший горький опыт великой скудости, ударился раскапывать ближние и дальние целинные неудобья.

Взялись за лопаты и мы с мамой, стараясь увеличить уже имеющийся у нас участок. Работа, как говорится, на пределе сил, на износ. Хотя изнашиваться-то особо и было нечему. Через несколько минут такой работы, даже моя маленькая лопата, переделанная из сапёрной, наливалась свинцовой тяжестью. Но как бы то ни было, а участок в несколько соток мы подняли, картошку посадили. И это была радость.

Так что радость жизни из каких-то утайливых мест, где она всегда прячется, пробивалась и в те наши дни. Помнится в ту весну голубое небо, тёплое солнце и звонкая, трепещущая счастьем песня жаворонка в высоте. Я слышал эту песню впервые.

Осенью мы накопали картошки неожиданно много, вполне достаточно, чтобы одолеть приближающуюся зиму. Особо мелкую перетёрли на крахмал, а остальную, мешков двенадцать, а то и больше, засыпали в кладовку под лестницей.

Картошка и осенью досталась нам непросто. Выкопать её по теплу не успели – мама работала уже в две смены, – а тут выпал ранний снег. Я до сих пор ладошками помню снеговую грязь, холодные, в мокрой облипке клубни, волглые и загрубевшие до брезентовости мешки.

Пишу эти строки без всякой жалобы на судьбу. Только излагаю факты, что было, но быльём не поросло. Да в то время, как помнится, нам не нужна была чья-то жалость. Скорее всего жёсткости требовало время и сама жизнь. И желание выжить. Хотя вряд ли это осознавалось.

Летом второго года войны мы пере­ехали в кирпичный дом, где было паровое отопление – великое благо. Крошечная котельная согревала три дома. А в начале декабря в котельной что-то сломалось. Пока её ремонтировали, народ как-то перебился около своих кухонных печей, а наша картошка, засыпанная под лестницу первого этажа, превратилась в камень. Не надо иметь слишком богатое воображение, чтобы понять, что всё это для нас значило.

Что было в тогдашнем народе, так это умение противостоять всяким бедам-напастям. Кто-то надоумил маму, как можно обойтись с замёрзшей картошкой. Сама она вряд ли бы об этом догадалась. Это был опыт тех, кто уже хорошо хлебнул лиха. Из замёрзших клубней надо стряпать лепёшки, а так как самим всё не съесть – излишки продавать на базаре, а на вырученные деньги хоть что-то покупать из еды.

Процесс стряпания мерзлотиков весьма несложный. Нужно принести вед­ро картошки и залить её тёплой водой. Вода, хоть и подогретая, но тут же превращается в лёд. Правда, в мокрый и не очень крепкий. Выколупнуть клубень из ледяной капсулы нетрудно. И кожура снимается под пальцами легко. И вот она, картошечка, беленькая, чистенькая. Теперь её нужно отварить с солью и растолочь. И из этой массы печь лепёшки. Лепёшки получались даже красивые, пышные, подрумяненные. Рецепт как это сделать без масла, мною напрочь забыт. Есть их было можно, но… лепёшки из картошки, перезимовавшей в поле и найденной при весенней копке земли, были много вкуснее.

Была у нас на недалёком пустыре торговая толкучка, названная в народе «Хитрым рынком». Вот туда я и нёс кастрюлю горячих лепёшек. Это была самая дешё­вая еда, и кастрюля быстро пустела. Но с тех пор для меня что-либо продать – мука. А любовь к картошке жива до сих пор. Правда, не к мороженой.

• Хотите читать нас в социальных сетях? Пожалуйста: Одноклассники, ВКонтакте. А еще есть Яндекс-Дзен.

Сказка о золотой рыбке

Вот пришлось позаимствовать, заголовок у самого Свет-Александра Сергеевича. Правда, моя рыбка никаких материальных чудес не производила, но тоже была почти из сказки, одарила подарком, достойным владычицы вод – светлой страстью к рыбалке, пронесённой через все колдобины жизни. Тем более что подарок был «вручен» в послевоенный год, когда житийных радостей ой как не хватало!

Мне было лет двенадцать, и я впервые поймал настоящую рыбку – большого серебристого ельца, вполне уважаемого в Сибири обитателя чистых вод. Это поворотное событие случилось на реке Белой, где в маленькой лесной деревушке Кекурки обосновался наш спартански обустроенный – в крестьянских амбарах, с соломенными матрацами – пионерский лагерь. Лагерь лепился к земле на высоком скалистом холме, недоступном любому половодью и потому позволившему себе приблизиться к реке вплоть. Это было удобно. Купание рядом, вода для кухни рядом, и даже, помнится, умываться мы бегали к реке. Изредка на берегу появлялись рыбаки. Чаще других приходил крепко глуховатый старик, привечавший ребятню усталой улыбкой и готовностью отвечать на вопросы. Так что теоретически, как делать рыболовные снасти, я знал.

Я сам смастерил свою удочку. Выменял у знакомых деревенских парнишек прядь из хвоста молодой кобылицы – лучший волос для лески, сплёл её, как сплетал хлыстики для бича. Нашёл для удилища в ближайшей таёжке выросшую в тесноте и тени больших деревьев сосёнку, тонкую и высокую. Привязал к леске великую ценность, единственный у меня рыболовный крючок. Дополнил сооружение выпрошенной у доброго старика картечиной и поплавком из красной коры. Удочка получилась не шибко красивой, особенно портили неуклюжие узлы на леске в местах сращения, но это была моя удочка, и сделал её я сам.

При первой же возможности я убежал к реке. Неумело насадил на крючок заранее припасённого дождевого червя, удивившись его лихой увёртливости. И приступил к рыбалке. Ловись, рыбка, большая и маленькая!

Заброс я сделал, как потом стал понимать, крайне неумело. По-глупому даже. Не в омуток, не на границу стрежня и затишья, а просто в воду. Мой червячок сиротливо лежал близ берега на мелководье, на чистом песочке, там, где никакой рыбы и не предвиделось. Но чудо случилось. Видимо, хозяин реки оценил моё рвение, проявил милосердие.

В ясный день из чистых струй реки, как из волшебной сказки, вдруг выплыл на пустынное мелководье серебристый елец и прямиком, как по струне, стриганул к моему червяку. Я не углядел, дёрнулся ли поплавок, да этого было и не нужно, но я видел, как елец деловито ухватил червячка и потащил его в глубину. Взмахнул удилищем и ощутил рукой, всей своей сутью, и запомнил на всю жизнь трепетный толчок и сопротивление пойманной рыбы.

Мой елец стремительно вылетел из воды, промелькнув над головой, упал на зелёную траву. Я думал, что в этот момент хозяин здешних вод, если ему ещё не надоело смотреть на неумеху, неодобрительно покачал головой: рыбалка требует такта и не любит топорных движений!

Меня била дрожь. Я не мог совладать с руками и, пожалуй, впервые услышал, как стучит сердце.

Больше я никогда не испытывал такого потрясения. Нет, всё было – азарт, непомерное порой волнение во время растянувшихся на полвека байкальских подлёдных рыбалок, на щедром монгольском Хубсугуле, на речках Сахалина, на молодом Братском водохранилище. Всё было. Но без полуобморочного излишества.

Тут надо бы ещё сказать, что я, несмотря на свою радостную привязанность ко всему, что имеет отношение к рыбалке, остался в рыбацком деле дилетантом. Просто любителем. Я не постиг многих тайн и тонкостей, знаемых настоящими мастерами удочки и спиннинга. Но страсть, азарт и радость никуда не ушли, остались со мной.

В то же лето я освоил ещё один способ рыбалки, имевший немалое практическое значение, – ловлю щук-травянок на проволочные петли. Молодых щучек в те времена на реке Белой водилось во множестве. В солнечные и безветренные дни щучки выходили на мелководье, к берегам, где много травы, и утайливо замирали, сморённые теплом. Пятнистые, они чем­то напоминали сытых котят, улёгшихся на солнцепёке. Снасть для ловли задремавших травянок довольно проста: удилище и петля из сталистой тонкой проволоки, привязанная к удилищу вместо лески. Успех зависит от сноровки. Нужно как можно раньше углядеть хищницу. В своём боевом камуфляже, среди травы, в солнечных бликах, она мало заметна. Добытчик должен с индейской осторожностью, бесшумно как тень, не взбулькнув водой, подобраться как можно ближе и завести петлю на туловище рыбы. И подсечь. Но это только при удаче. Заподозрив даже малую опасность, щурёнок торпедой исчезал в глубине, оставив на поверхности воды маленький круговорот. Тут уж кто осторожнее, кто ловчее – тот победитель. Всё по закону.

И это была не игра, это была жизнь. В те несытые годы итог такой рыбалки был крайне важен. При удачной охоте – а действо это и рыбалкой-то трудно назвать – мы разжигали костёр и запекали щурят, нанизав их на прутья. Между рыбалкой и сытостью была прямая связь. И в этом была её правда.

Много-много лет спустя я оказался в Штатах и однажды убедил своих кураторов тамошней жизни отвезти меня на рыбалку. И в ближайшую субботу мы оказались на озере, прекрасно оборудованном: добротный причал, лодки с электрическими моторами, разделочные столы с водяными шлангами. Я возрадовался, увидев на этих столах крупных и красивых рыб неведомых мне названий.

– Мы удачно приехали, – сказал мой куратор. – Сегодня в озеро выпустили большую цистерну рыбы. А это делается не каждый день.

У меня обесцветился всякий интерес к рыбалке.

– Так это озеро что, искусственное? И рыбу сюда привозят?

Я потом сам себя мысленно отругал: а чем тебе устав этого монастыря не понравился? Прекрасные условия: рыба есть, удочки есть, чистота, комфорт, на берегу благоустроенный туалет. Живи не хочу.

Так-то оно так. Но… не так. Ну вот, к примеру, не обрадовался бы я и шашлычку из овечки Долли. Помните, была такая Долли? Моей вольной рыбки в том «аквариуме» не было.

А вечером я ещё и фильмец посмотрел. Про рыбалку. Сидит мужичок на катере, рыбку ловит. По-моему, ленка. Завидная рыбалка. Но поймает рыбку, вытащит у неё из пасти кованый тройник, прикинет на руке и… отпустит за борт, в родную стихию. И снова берётся за спиннинг. И снова удача.

Так и хочется крикнуть экранному удачнику: да что ж ты делаешь, вражина? Садист ты, а не рыбак. Ради какой радости рыбу уродуешь?

Я так и остался в прошлом веке со своим постулатом, что рыбалка, как и жизнь, должна быть естественной.

• Расскажите об этом своим друзьям!