ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Как мы браконьеров на Байкале ловили

Игорь ШИРОБОКОВ, сотрудник газеты «Советская молодежь» 1970–1980 гг.   
27 Февраля 2021 г.
Изменить размер шрифта

Командировки случаются разные. Долгие, короткие, экзотические, рутинные, удачные, пустые и так далее. Мне в моей долгой журналистской работе доводилось и голодать по трое суток, и топать десятки километров по тайге, и замерзать в тундре, и чистить картошку над Землей Санникова, и даже проникать нелегально на военно-морскую базу, долгие часы проводить в камере смертников с осужденными на расстрел, править оленьей упряжкой в жестокую пургу, стоять за штурвалом в ночной шторм...

Молодежкинцы конца 70-х (стоят слева направо): Анатолий Дудник, Виктор Лизунов, Михаил Климов, Алексей Комаров, Александр Семенов, Александр Щеголев (редактор), Геннадий Сапронов, Любовь Сухаревская, Игорь Широбоков, Ольга Галкина (за ней спряталась Лилия Ладик), Валентина Никифорова, Дина Маргарт, ОлегЖелтовский, Владимир Андреев; сидят: Амир Хамзин, Николай Евтюхов

Молодежкинцы конца 70-х (стоят слева направо): Анатолий Дудник, Виктор Лизунов, Михаил Климов, Алексей Комаров, Александр Семенов, Александр Щеголев (редактор), Геннадий Сапронов, Любовь Сухаревская, Игорь Широбоков, Ольга Галкина (за ней спряталась Лилия Ладик), Валентина Никифорова, Дина Маргарт, Олег Желтовский, Владимир Андреев; сидят: Амир Хамзин, Николай Евтюхов

Впрочем, таких безделушек у каждого журналиста в карманах воспоминаний – целый ворох. А вот самой тяжёлой во всех смыслах у меня была первая командировка от «Советской молодежи». Замечу: первая в качестве штатного сотрудника газеты (студентом немало помотался по строительным отрядам, готовя специальные выпуски ССО).

Итак, конец марта – начало апреля 1971 года. Защита диплома ещё впереди, в мае, но меня уже взяли на работу в «Молодежку» на должность учётчика писем. Зарплата 85 рэ, плюс гонорар рублей тридцать, плюс сороковник стипешки – я тогда ощущал себя богачом...

Редактор газеты Василий Филиппович Жаркой даёт задание: «Слетай-ка с рыбинспекцией на Байкал, на Малое Море. Сейчас самый разгар подлёдного лова, так что браконьер не дремлет и всё такое прочее. Срок пять дней. Заодно омуля привезёшь».

И вот на двух газиках, ближайших предках нынешних УАЗов, мы выбираемся из города. По ходу я веду занудные расспросы: что, да как, да почему? Однако инициативу у меня перехватывают.

– А ты знаешь, корреспондент, как эта гора называется?

– Знаю. Весёлая. Мне дед рассказывал, что раньше, когда банды по тракту орудовали, мужики из деревень тут переводили дух: город видно, почти добрались невредимыми...

– Ага, ты ещё царя Гороха вспомни! Весёлая она потому и Весёлая, что на душе весело. Грымзы домашние тут мужика не достанут, прости-прощай, сударыня моя... Тормози, бурханить будем.

Достаёт бутылку «Солнцедара» – одну, другую, третью, четвёртую... Я твёрдо отказываюсь: мол, днём не пью, портвейн не люблю и вообще при исполнении нахожусь... Принципиальным трезвятником себя не считаю, но продукт больно уж того... Говорили, будто Алжир расплачивался с нами за поставки оружия дешёвым сухим вином и гнал его к нам прямо в нефтяных цистернах, а у нас, учитывая вкусы советских граждан, в него добавляли сахар и градус. Пойло напоминало коктейль из машинного масла, касторки и технического спирта.

– Э-э, так, корреспондент, не пойдёт! – Меня взяли в решительный оборот. – Если новичок всухую на Байкал попадёт – жди беды. Под лёд провалимся, машина сломается или браконьеры подстрелят. Нам такая обуза не нужна. А потом, редактор нам рекомендовал тебя как не обкатанного ещё, но подающего надежды. Или мужики среди корреспондентов не водятся?

В мои двадцать два года устоять против такого натиска не было никакой возможности.

– Стоп-стоп! Ты кружку-то не ставь, тебе штрафная полагается. Первая колом, вторая соколом...

«Бурханить» положено было на каждой горке, холме, у всякой приметной кочки. В голове шумит, в животе бурлит… Но молодость и моё чувство профессиональной ответственности сломить было не так-то просто. Несмотря на все их старания, я оставался в вертикальном положении, не спотыкался и выговаривал все буквы – к явному разочарованию команды.

За Баяндаем в стороне от дороги стояли две новенькие военные машины, в таких размещались передвижные штабы и походные радиостанции. Вместо номеров – таблички с надписью «Испытания». Кажется, чудо-техника только сошла с конвейера. Подруливаем прямо к ним.

Встречают нас два майора, вид у них обескураженный.

– Вот, договаривались вас ждать около Еланцов, а торчим здесь...

Майоры долго и подробно вспоминают мать и всех святых апостолов. Два солдатика-шофёра лежат в тенёчке без признаков жизни. Оказывается, у защитников отечества, которые по заранее разработанному плану следовали впереди нас боевым авангардом… (Размах операции привёл меня в трепет: следом за штабными машинами логично было ожидать колонну ракетных установок. Вот это защита Байкала!) Так вот, у авангарда случилось нешуточное ЧП. После Баяндая майоры вдруг вспомнили, что забыли стратегическое сырьё, то бишь соль. А на Байкале без соли – это бензин на ветер, ежу понятно. Сели майоры в одну из машин и погнали в баяндаевский магазин, а солдатиков оставили сторожить оставшуюся технику. А те кумекали в солдатской жизни, по второму году служили, и потому быстренько распечатали пятидесятилитровую флягу со спиртом.

Дегустировали из ковшика, без затей. Когда начальство вернулось, подчинённые лежали синие и пытались не дышать. К нашему приезду дыхание стало прослушиваться: у майоров появилась реальная надежда, что личный состав до утра окончательно оживёт, поэтому матерились они даже как-то весело, с облегчением и оптимизмом. По случаю благополучного выхода из ЧП все дружно выпили, майоры вспрыгнули за баранки и погнали вперёд. Мы – за ними. Но куда там штатским гоняться за военными! Утопив наши раздолбанные «газоны» в пылевой завесе, военная техника скрылась из виду.

В поле зрения она оказалась уже за Еланцами – стояла прямо поперёк дороги. В штабе на колёсах уже готова была уха (почему-то из частика в томате) и эмалированные кружки. Действовали по-военному быстро, чётко, отлаженно. Кружка разбавленного спирта, кружка воды на запивку, миска ухи. Я по-гусарски опорожняю кружку с разведённым спиртом, быстро, чтобы не задохнуться, подхватываю кружку с водой... Ох, Господи, запить мне дали чистым спиртом!.. Я перестал существовать: я стал огненным взрывом. У меня не было дыхания, зрения, обоняния – только огонь и разрывающая боль. Сейчас после такого я бы умер на месте. Но тогда каким-то чудом отдышался, самостоятельно спустился из высокой будки на землю и нашёл глазами очертания «газика». Помню, как взялся за дверцу... Больше ничего не помню. Очнулся неожиданно. Бревенчатый дом, дощатый стол. Сосед справа старательно вправляет мои пальцы в ручку эмалированной кружки. Налитой до краёв...

Что было утром, да и весь последующий день? Кровавый туман в глазах, тошнота, голова, разлетающаяся на тысячу осколков.

На лёд выехали только следующим днём, да и то после обеда, когда основной клёв прошел и с поличным можно было поймать только самого ленивого браконьера. Так, вспугнули какую-то мелочь, вот и весь результат.

Игорь Широбоков на путине

Игорь Широбоков на путине

Откровенно говоря, мне жаль было рыбаков. От них требовали: рыбацкий билет, лицензию, разрешение на бормашёвый лов, и выловить разрешалось не более ряти килограммов. Продрогшие «браконьеры» тараканами разбегались по торосам, бросали удочки, а их «добыча» хладнокровно изымалась – «в пользу государства».

Инспекторы встрепенулись, когда разглядели в бинокль у «запретки» силуэты двух машин. Дело в том, что на существовавших тогда «запретках» не только нельзя было ловить рыбу, но и находиться там запрещалось строжайшим образом. Летим к островку на предельной скорости. Инспекторы мои теребят пальцами кобуры на поясах. Всё ближе, ближе. Вдруг старший накрывает рукой мой фотоаппарат и роняет:

– Убери. И блокнот в карман, подальше.

– В чём дело? Почему? – удивляюсь я.

– Номера видишь? Два нуля. Обком партии. Понятно?

И мы уже не летим во весь опор, а как бы ползём на брюхе провинившимся псом к строгому хозяину. Чтобы не потревожить рыбу, не нашуметь, не помешать.

– День добренький! – ласково здоровается инспектор с мужчинами в ондатровых шапках. – Как рыбалка? Как понос?

– Понос – туда... – машет в сторону берега ондатровая шапка.

– Ну ничего, к вечеру понос изменится, – успокаивает инспектор.

Этот идиотский разговор возможен только на Байкале, только среди рыбаков-подлёдников. Понос – это течение. Если воду несёт от берега, то вместе с ней выносит всякую мелкую живность, навстречу которой устремляется рыба. Соответствующим образом надо и бормаша подсыпать – чтобы его несло по направлению к лункам.

– Эх, мелкая сошка пасётся! – презрительно роняет один из инспекторов, когда мы отъезжаем. – А вот, бывало, когда с тремя нулями, да ещё с гостями московскими...

– Да, – ударился в воспоминания другой, – недаром говорят: с двумя нулями едут – два мешка рыбы везут, с тремя нулями – три мешка. (Три нуля полагались машинам, которые возили секретарей обкома партии. – Прим. авт.) По Сеньке и шапка. А лучше всего охранять космонавтов. Я как-то пять дней с ними гужевался. Водки – море, закусон... И не выпендриваются, как обкомовские, с нашим братом и шофёрней на равных наливают. Вот лафа была!..

Я в очередной раз поражаюсь извивам сознания советского человека. На берегу без малого сто литров чистого спирта, а он мечтает о море водки!

– А от кого же их охранять-то здесь, у них своя охрана имеется?!

– Да мало ли! Нештатники какие или районные сдуру налетят. Пока разберутся, а людям беспокойство.

– Это не «запретка», – замечаю я, – а охранялка какая-то получается...

Смех долго сотрясает машину. Очень всех позабавило это слово – охранялка. На меня почти перестают коситься. Я два дня категорически не принимаю спиртного, даже от запаха мутит. Горло и бронхи обжёг основательно. Мужикам это подозрительно. У нас всякий непьющий вызывает подозрение. Майоры тоже выбились из компании, они даже не появляются из своих машин, только принимают рыбу и выдают спирт.

Похоже, всё остальное время они без устали «протирают оптические оси». Но это дело святое, такой отрыв от общества инспекторы понимают и принимают.

Когда мы вернулись на берег в инспекторский домик, там уже разливали спирт... Всё, больше я такой жизни выдержать не мог! И тем же вечером позорно бежал на первой попавшейся попутке.

Конечно, ни о каких «ударных дозах» и «запретках» написать было нельзя, и я с тошнотворным чувством выдавливал из себя положительную порожняковую заметку. А омуля я привёз. Инспекторы сунули в рюкзак увесистый свёрток. Редактор был доволен.

  • Расскажите об этом своим друзьям!