- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
ЖИЗНЬ НА ПЕНСИЮ
ПОДРОБНОСТИ
ДЛЯ ДУШИ
НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
ПАРТНЕРСТВО
"Гэсэр". Ветвь девятая. Поражение трёх шарагольских ханов. Часть 2 |
| 18 Октября 2012 г. |
Воительница Алма-Мэргэн принимает облик Гэсэра
Услыхали эти слова
Сильнорукие тридцать и два,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Им готовиться надо к отпору,
Но они были пьяны в ту пору,
По два, по три в обнимку сидели,
Ослабев от пиров и безделья,
Одурев от вина и похмелья.
Услыхав, что вражьи полки
По зеленому скачут простору, -
Разом, разуму вопреки,
Понеслись на песчаную гору
Без рассудка и без порядка,
Без доспехов и снаряженья.
Началась кровавая схватка.
Распахнулись ворота сраженья.
На горе, где песчаные склоны
Обливал жидкий жир зловонный,
Разрастался холм из костей,
Возвышался из мяса курган.
Кровь текла - за ручьем ручей,
Низко стлался черный туман,
Пыль взметнулась в разные стороны.
Прилетевшие с юга вороны
На ночь мясо уносят далёко.
Войско трех владык Шарайдай,
Разбежавшееся широко,
Утопает в красной крови,
Задыхается в гуще потока,
И плывут к голове голова.
А Гэсэровы тридцать и два,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей
От вина, что лилось в изобилии,
Стали страшной томиться жаждой -
Каждый крови напился в бессилии,
И упал в бессилии каждый.
В это время войско трех ханов,
Вновь на ратном поле воспрянув -
Муравейники муравьев, -
Окружило со всех краев
И дома и дворцы Гэсэра.
Горе вам, храбрецы Гэсэра!
Но Гэсэра третья жена,
Что была для битв рождена, -
Принимает Алма-Мэргэн
Облик мужа, облик Гэсэра,
Не желает сдаваться в плен,
Во врагов направляет стрелы.
Видит вражий стан оробелый:
Где взвилась за стрелой стрела,
Там в траве дорога прошла,
Где стрела за стрелой взлетела, -
Там земля навек опустела!
Три владыки, лишенные чести,
Завопили будто от боли:
"О Гэсэре мы слышали вести:
"Он на дальнем охотится поле..."
Обманули нас вестники, что ли,
Иль Гэсэр возвратился домой?
Что случилось? Нам непонятно!"
Войско ханов дорогой степной
Повернуло в смятенье обратно,
Порешило покончить с войной.
Лишь узнал об этом угрюмый,
Криводушный Хара-Зутан -
Вспыхнул, злобою обуян,
Всполошились черные думы,
Сел на синего скакуна,
Поскакал вдогонку владыкам -
К трем врагам, чья совесть черна,
И нагнал их с воплем и криком, -
Этим трем проехать мешая.
У Бухэ-Саган-Маньялая
Дыбом встала тогда седина.
Заскрипели белые зубы:
"Твой обман мы увидели грубый,
Воздадим за это сполна!
Ты сказал, что Гэсэр на охоте,
Посреди далеких раздолий...
Он вернулся негаданно, что ли?
Все вы так, предатели, врете!
Ты решил погубить нашу рать,
Потому и замыслил соврать!"
Рассердился стрелок буйноокий,
Раздувая упругие щеки,
За подмышку схватил Зутана,
Сердце-легкие хочет выдавить.
Кто бы стал Зутану завидовать?
Закричал он истошным криком,
Перед воином грозноликим
Низко ползая в душной пыли:
"Почему вы назад ушли?
Промах вы совершили ныне!
Здесь Гэсэра нет и в помине,
Приняла его облик жена.
Иль Алма-Мэргэн вам страшна?
Вас обманывают обманом,
Одурманивают дурманом!
Если дикая кобылица
Вдруг отстанет от табуна,
Опечалится, убоится,
Растеряет стрелы жена
И с мужской расстанется славою,
Снова станет женщиной слабого!"
Злобных три шарагольских хана,
Вновь поверив словам Зутана,
Чья душа черна и низка,
Вновь на бой повели войска,
С трех сторон повернув обратно.
Эта рать - грозна, необъятна -
Ставку славной Алма-Мэргэн
Окружила вновь троекратно.
Вновь, рожденная сильной и статной,
Облик мужа Алма-Мэргэн
Приняла для работы ратной.
Где взвивалась ее стрела,
Там дорога в траве прошла,
Где стрела за стрелой летела,
Там земля навек опустела.
Так, воюя упорно и смело,
Разметала войско врага, -
Будто сена летят вороха,
Будто стебли дрожат камыша,
Пригибаясь и робко шурша!
Но кончаются стрелы в колчане
У бесстрашной Алма-Мэргэн.
Иль настало время страданий,
Время быть захваченной в плен?
Нет, была у женщины сила -
Тридцать чар, двадцать три волшебства.
Их по пальцам пустила сперва,
А потом по ладони пустила -
И дворец раздвинула с тыла,
Скрылась, быстрая, из дворца
И направилась в глубь океана
В дом царя морского Лусана,
Чтоб найти приют у отца.
Не сумели с женщиной справиться
Три бахвала, три злобных хана,
И, покинув низины Хатана,
Вверх решили они отправиться,
Чтоб Урмай-Гохон захватить,
Чтобы им досталась красавица -
Та, которой мир озарен!
Но ждала их Урмай-Гохон
На пороге, расписанном златом,
С обнаженным мечом-булатом.
Вот булата раздался звон,
Вот послышался хруст костей,
Посмотрите: Урмай-Гохон
Так встречает незваных гостей,
Обладая сноровкой и хваткой:
Если враг на порог ступит пяткой,
Голова его сразу скатится,
Если ступит враг на порог,
Головой за это поплатится...
Трех властителей войско редело.
И Эрхэ, сын Саган-Гэрэла,
Засучив за локоть сперва
Два широких своих рукава,
За блестящий заткнув кушак
Два подола, шелком расшитых,
По телам, по крови убитых
К ней направил с бесстрашием шаг.
Но Гэсэра жена вторая
Меч держала, красой сверкая,
Домом-родиной дорожа,
И как только Эрхэ-тайжа
Попытался просунуть ногу -
Рассекла она его шею,
Только пятку приблизил к порогу -
Головой поплатился своею!
Вражью рать эта смерть потрясла.
Оглянулись ханы, подавленны,
А кругом лежат без числа
Их соратники, обезглавленны.
Для сражения силы не стало,
Нет решимости воевать.
Опозорились три бахвала
И свою поредевшую рать
Повернули, унылые, вспять.
Голова Саргала возносится на небо
Вслед за войском, скакавшим с уныньем,
Поспешил на коне своем синем
Криводушный Хара-Зутан.
Он увидел, что ханы в тревоге,
И тогда поперек дороги
Пред вождем - Бирузой-нойоном -
Он со словом предстал и поклоном:
"Неразумные, где же ваш разум?
Не дождавшись победы обещанной,
Почему повернули вы разом,
Побежденные слабой женщиной?
Если дикая кобылица
Вдруг отстанет от табуна, -
Сразу женщина убоится,
Растеряется, смущена...
Разве так ведется война?
Вы поймите: вам хитрость нужна.
Если скопом в сражение хлынете,
Понесете вы тяжкий урон.
Если войско обдуманно двинете,
Если с двух пойдете сторон -
Победите Урмай-Гохон".
Властелины Желтой долины
С одобреньем услышали то,
Что сказал им язык змеиный,
И повел их предатель презренный
По дороге своей измены.
Так исполнилось наконец
То, что он посулил им раньше:
Он привел их в родной дворец,
Он привел их к прекрасной ханше.
Окружили Урмай-Гохон,
Окружили, взяли в полон.
Все три хана повеселели:
Наконец-то достигли цели,
Завершили победой борьбу!
А красавицу подхватили,
Взяли под руки, посадили
На серебряную арбу,
Запряженную иноходцами,
И враги, совершив разбой,
Возглавляемые полководцами,
Повернули к себе домой.
В это время затрепетала
У Хара-Зутана душа.
Вскрикнул он, тяжело дыша, -
Он боялся брата Саргала
И Гэсэровых богатырей.
Он воззвал: "Три могучих хана.
Помогите мне поскорей -
Вы уходите слишком рано!
Взяли то, что хотели взять,
Повернули дружины вспять,
Видно, вам, глупцам, невдомек:
День победы еще далек.
Слишком рано ликуете вы,
И напрасно рать успокоена:
Не мертвы еще, не мертвы
Тридцать три Гэсэровых воина!
Иль не знаете вы, что, доколе
Будет жить Саргал на земле,
Не подвластны на ратном поле
Тридцать три мечу и стреле:
Если вечером будут убиты
Храбрецы, что славой покрыты,
Оживут они утром опять,
Чтобы с хитрым врагом воевать
В камышах у озера белого
Ныне прячется старый Саргал.
Вы отправьте воителя смелого,
Чтобы, крадучись, отыскал
И сразил его наповал!"
Так изменник упрашивал ханов
Ядом зависти напоен.
На него с пониманьем глянув,
Приказал Бируза-нойон:
"Эй, Бухэ-Саган-Маньялай,
Ты немедля приказ выполняй!
В камышах у озера белого
Ты Саргала, дядю Гэсэра,
От годов и трудов поседелого,
Обезглавь проворной стрелой,
Привяжи к коню его голову,
Как велит обычай седой,
Привязав, привези с собой,
Отруби две руки до плеча,
Преврати две руки в два бича!"
Изготовил воитель свой лук
И пробрался в те камыши,
Где Саргал от позора и мук
Притаился в озерной тиши.
Сиял он голову старца с плеча
И, лишив его крепких рук,
Две руки превратил в два бича,
И с добычею боевой -
С той отрубленной головой -
Он вернулся, предстал пред главой
Непотребной, разбойной рати.
Словно солнышко на закате,
Покидающее небосклон,
Зарыдала Урмай-Гохон,
Обратилась к свирепым ханам:
"Криводушным Хара-Зутаном
Вам я выдана на позор.
Нет мне радости с этих пор.
Край родной покидаю ныне,
Чтоб в неволе жить на чужбине,
В ненавистной мне стороне,
Но, прошу, подарите мне,
Полонянке вашей, рабыне,
Эту голову дяди Саргала!"
Так она к трем ханам взывала.
Младший хан сказал: "Отдадим!"
Средний хан сказал: "Не хотим!"
Старший хан прохрипел слова:
"Превратилась та голова
В жалкий вьюк, в беспомощный вьюк.
От нее нам какая беда?
Убежит от нас? Но куда?"
И красавице, что сверкала,
Словно утренняя заря,
Дали голову дяди Саргала,
Многомудрого богатыря.
По тропинке сошла крутой
Та, что славилась красотой,
С этой мертвою головою
И омыла ее живою
Девятиродниковой водой,
А потом умастила жиром
Неприступных скал девяти
И сказала ей: "Полети
К той, что правит заоблачным миром,
К нашей бабке Манзан-Гурмэ,
Опустись на ее на колени!"
И ее закинула ввысь.
Устремилась к небесной сени
Голова, что была седой,
Голова, целебной водой
Девяти родников освященная,
Жиром скал девяти умащенная, -
Хороша и светла, как разум,
Поднялась она к облакам.
Обратились три хана с приказом
К самым метким своим стрелкам,
Чтобы стрелы в нее метнули,
Чтоб на землю ее вернули.
За стрелой засвистела стрела,
Ни одна догнать не могла:
Голова Саргала седая,
Метких стрел быстрее взлетая,
Облаков пробила покров
И оставила за собою
Поднебесных тринадцать миров,
Голубой покатилась тропою
К мудрой бабке Манзан-Гурмэ,
К той, что радость дарует и милость, -
На колени ее опустилась.
Гэсэр возвращает жизнь богатырям, превращенным в каменные изваяния
В небе Западном восседая
С чашей разума и добра,
Сотворенной из серебра,
Удивилась бабка седая,
Как на эту голову глянула:
Что за горе на землю нагрянуло?
Стукнув левой рукой по коленям,
Бабка вскрикнула с изумленьем,
Властной правой своей рукой
Материнскую книгу раскрыла
И прочла строку за строкой
Многослезного повествованья -
От вершины до основанья,
И открыла ей книга святая:
"На просторах могучего края,
Где река Мунхэ, закипая,
По долине Морэн течет,
Где раскинулась величаво
Ранних жаворонков держава,
У песчаных горных высот,
Где клубится горячая сера, -
Тридцать три храбреца Гэсэра,
Человеческие сыны,
В изваянья превращены,
В изваянья из каменной плоти!
А Гэсэр - далеко на охоте,
И, открыв ворота войны
И пойдя дорогой обмана,
Злобных три шарагольских хана
Захватили Урмай-Гохон,
Что подобна заре беззакатной,
И умчались дорогой обратной".
Многомудрая бабка к Гэсэру
Трех послала его сестер -
На земной опустила простор.
Облик приняли соловьиный
Три сестры, волшебством владея.
Озирая хребты и долины,
Там, где десять лесов Хухэя,
Над деревьями пролетая,
Там, где двадцать холмов Алтая,
Повстречали брата Гэсэра,
И поведали брату рассказ -
От вершины до самых корней:
"Тридцать три твоих друга сейчас
Стали грудой безгласных камней.
Там, где серный поток зловонный
Обливает песчаные склоны,
Триста знатных твоих вождей
И три тысячи ратных людей
В изваянья превращены.
Властелины Желтой страны
Распахнули ворота войны.
Окружили Урмай-Гохон,
Озаряющую небосклон,
Окружили и взяли в плен.
Одолели Алма-Мэргэн,
Что врагов уложила немало,
И она к отцу убежала.
А Бухэ-Саган-Маньялай
Обезглавил дядю Саргала:
Эту голову в жалкий вьюк
Превратил его черный лук...
Брат Гэсэр! А другой твой дядя,
Криводушный Хара-Зутан,
Как слуга на врагов твоих глядя,
Выбрал подлость, измену, обман.
Вражьей силе помог он ратной,
И стране твоей благодатной
Много зла враги принесли,
Чтоб ее уничтожить навеки.
На просторах твоей земли
Красной кровью наполнили реки,
Возвели холмы из костей,
Твой народ, несчастных людей
Всей державы многострадальной,
Заразили болезнью повальной,
А твои стада-табуны
Ныне язвой-чумой больны".
Опечалив брата известьем,
Три его непорочных сестры
Удалились к верхним созвездьям.
Встал Гэсэр на вершине горы,
Глянул вправо - заплакал в голос,
Глянул влево - душа раскололась.
И когда из правого ока
Уронил богатырь слезу -
Та слеза разлилась широко,
И Байкал засинел внизу.
А слеза из левого ока
Стала нашей рекой драгоценной -
Нам сверкающей издалёка,
Полноводной, широкой Леной.
И Гэсэр, в тяжелой броне,
На Бэльгэне - гнедом коне,
Крепкокостный и крепкотелый,
Поскакал в родные пределы.
Широко разлился Байкал,
Высоки вершины Алтая, -
Он спешил, как стрела взлетая,
И на родину прискакал.
Тихо-тихо грустной тропою
Он приблизился к водопою.
Опечалился он, увидев
Край родной, врагами раздавленный,
Опечалился он, увидев
Свой народ, бедой окровавленный.
Становилось добычей тлена
Все, что прежде цвело кругом...
Взял он в спутники Сэнгэлэна
И с отцом помчался вдвоем
На свою песчаную гору.
Что ж предстало тоскливому взору?
Там, где буйная, словно пламень,
Вырывалась кипящая сера,
Превратились в безгласный камень
Тридцать три храбреца Гэсэра,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей,
Каменея в своем бессилье,
Изваяниями застыли.
Дрогнул сердцем Гэсэр могучий,
Опечален печалью жгучей.
Глянул вправо - заплакал в голос,
Глянул влево - душа раскололась.
Чтоб вдохнуть в них пламя деяния,
Вольный дух отцов-матерей,
Обнимать он стал изваяния
Неподвижных богатырей.
На раздавленной, ядом отравленной,
На земле своей молодой
Он упал, богатырь прославленный,
Окровавленный горем-бедой.
Охватил Сэнгэлэна испуг.
Он в тоске оглянулся вокруг.
Как помочь несчастному сыну?
Как развеять его кручину
И кручины этой причину?
Он, владея чарами смолоду,
Светло-синюю выдернул бороду
И в огне освятил ее, сжег, -
Так воителю-сыну помог.
Сердцем светел, обличьем строг,
Встал Гэсэр, озаренный сознанием,
Тридцати и трем изваяниям
Счастье жизни вернул он вновь,
Вновь забилась в их жилах кровь.
Оживил чародейной силой
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей, -
Стала жизнь желанной и милой,
И на мир он взглянул веселей.
И оживших богатырей
Обласкал он, довольный снова
Многотрудной своей судьбой.
Их Гэсэр повел за собой,
И достиг он дома родного,
Где, в сиянии полной луны,
Отогнав на время печали,
Две прекрасные ханши-жены
На пороге его встречали.
Гэсэр наказывает Хара-Зутана
Вновь ожившие богатыри
Поскакали - тридцать и три, -
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей,
Чтобы правой подвергнуть мести,
За измену и за бесчестье,
Криводушного Хара-Зутана.
И предатель, полный обмана,
Понял, выведал: быть беде!
Но, спасенья не видя нигде,
Убоявшись прежних собратьев,
Ловкость-хитрость в страхе утратив,
Прибежал к Гэсэру с мольбой:
"Виноват я, Гэсэр, пред тобой,
Но я старец слабый и хилый,
Ты укрой меня, пожалей,
Защити мою кожу и жилы
От возмездья богатырей!"
Минул день. После жаркой погони
Прискакали к Гэсэру воины.
Притомились быстрые кони,
А бойцы неудачей расстроены.
Говорят они, с гневом глядя:
"Где, ответствуй, твой подлый дядя?
Где сокрылся изменника след?
Нет вблизи, в отдалении нет,
Ни в лесу, ни в селении нет,
Нет его у озер-прудов.
Не жалели мы сил и трудов,
Не поймали на этот раз.
Уж не ты ли изменника спас?
Если этот предатель старый,
С кем связали вас племя и род,
У тебя укрытье найдет
От возмездья, от правой кары,
То запомни, Гэсэр, наперед,
Что готовиться надо к бою:
Будем стрелами биться с тобою!"
И Гэсэр тридцати и трем,
Воевавшим с отвагой и славою,
Протянул свою руку правую,
И увидели смельчаки,
Что в мизинце правой руки
Притаился Хара-Зутан.
Был он темен, как тень, как туман,
Был он черен, как ночь, и невесел.
Губы свесил и нос повесил,
Он в мизинце правой руки
Плакал-каялся, полон тоски,
Бегал-кланялся, в страхе немея.
И Гэсэровы богатыри
Удалились, прокляв злодея,
Но отрезать палец не смея:
Не исполнилась правая месть...
Длится время, разносится весть,
Что скончался Хара-Зутан,
Чьи дела - навет и обман.
"Он мне дядя, - подумал Гэсэр, -
В путь последний его провожу,
Где положено - положу:
Я свой долг нарушать не стану".
Прискакал он к Хара-Зутану
II вошел, никем не встречаем.
Поднимался пахучий пар
Над недопитым крепким чаем,
А над трубкою недокуренной
Поднимался душистый дым...
И, свой глаз не закрыв прищуренный
И не видя глазом другим,
С правой вывернутой ногою,
С левой вытянутой рукою,
Бездыханный, лежал у стены
Криводушный Хара-Зутан.
Поглядишь с любой стороны -
Из одной состоит кривизны!
Но, в его проникая обман,
Так промолвил Абай-Гэсэр,
На безгласного старца глядя:
"Некрасиво умер мой дядя!
Если глаз один не закрыт,
Значит, надо ждать вероломства,
Надо ждать беды для потомства.
Но потомству я помогу,
Этот глаз я золой закрою!"
Он направился к очагу,
Возвратился назад с золою,
Но в испуге Хара-Зутан
Черный глаз прикрывает разом
И моргает закрытым глазом.
Продолжает Абай-Гэсэр:
"Если с вытянутой рукою,
Если с вывернутой ногою
Возлежит мертвец у стены,
То навеки внуки-потомки
Будут светлого дня лишены.
Он отцу моему был братом,
Но я должен подрезать булатом
Сухожилья руки и ноги,
Чтоб не радовались враги".
Но как только Абай-Гэсэр
Вынул меч, причиняющий муку, -
Лжемертвец, хитрец, лицемер
Сразу выпрямил ногу и руку!
Тут воскликнул Гэсэр: "Наконец
Так, как должно, лежит мертвец!
В путь последний его провожу,
Где положено - положу!"
Соболями-бобрами укрыли
Опочившего хитреца.
Путь один у него - к могиле!
Синецветного жеребца
Запрягли в арбу погребальную
И пустились в тайгу чужедальнюю.
Вырвал с корнем Гэсэр деревья,
Их собрал посреди корчевья,
Возле трупа Хара-Зутана,
И поджег с четырех сторон.
Тут вскочил покойник нежданно,
Крикнул: "Больно мне от огня,
Помогите, спасите меня!"
Но схватил обманщика злого
И сказал Гэсэр свое слово:
"Если подлый воскреснет снова,
То не ждать отчизне добра", -
И низверг его в пламя костра.
Стал гореть, исполненный злобы,
Криводушный Хара-Зутан
Посреди таежной чащобы.
С криком: "Жжет! Спасите меня!" -
Снова вырвался он из огня,
Но Гэсэр схватил его снова
И сказал: "Пусть запомнит каждый,
Что беда для всего живого -
Враг людей, воскресающий дважды!
И в. огонь его бросил опять.
Стал злодей гореть и кричать:
"Я навеки отныне твой данник,
Делать зло я не буду впредь.
Пожалей ты меня, племянник,
Я не в силах больше терпеть!"
Справедливый Абай-Гэсэр
Так ответил Хара-Зутану:
"Если клятву-слово даешь,
Что отверг ты подлость и ложь,
То казнить я тебя не стану".
И лжеца с душою преступной
Отпустил Гэсэр, говорят.
А деревья и ныне горят
Посреди тайги неприступной.
Гэсэр решает освободить из плена Урмай-Гохон
Возвратился Гэсэр домой.
Он уселся за стол золотой.
Насладился вкусной едой.
Насладился влагой хмельной.
У него лицо раскраснелось.
Стал он думу думать о том,
Что такое робость и смелость,
И о том, что бесславно и славно,
Что случилось давно и недавно.
"Разве сын, что становится мужем,
Должен зло утверждать оружьем?
Разве стать рабыней должна
Та, что женщиной рождена?"
Так подумав, решил он мгновенно,
Что пора ему вырвать из плена
Дорогую Урмай-Гохон,
И, решеньем своим возбужден,
Богатырь запел вдохновенно:
"Желтый лук, мой военный лук,
Верный друг, драгоценный друг,
Ты по-прежнему крепок и туг!
Золотая моя стрела,
Ты, как прежде, быстра и смела!
Грозный меч, оружье мое,
Ты на все закален времена,
Чародей - твое лезвие,
На твоем обушке - письмена!"
Вся душа этой песней полна.
На гнедого сел скакуна
И отправился на восток
Удалой, отважный седок.
Поскакал по хребтам и отрогам,
По объезженным ханским дорогам,
Поскакал по дороге окольной,
Где народ проезжал подневольный,
Поскакал по теснинам безвестным,
Поскакал по вершинам древесным.
Так достиг он чужой страны.
Посредине простора степного
У подножья красной сосны
Спрыгнул всадник с коня гнедого.
Чародейных двенадцать сил
Он по пальцам своим пустил,
Двадцать три волшебства - по ладони.
Удивились бы люди и кони:
В жеребеночка-лончака
Превратил своего гнедого,
А себя самого - в старичка,
Слабосильного, еле живого.
Жеребенка того старичок
Оседлал седлом деревянным,
Подложил кой-какой потничок
И поехал путем чужестранным,
И хотя бесконечна река,
А земля - широка, велика,
Прибыл к трем шарагольским ханам.
Эти ханы, полны свирепости,
Все закрыли дороги-пути,
Все луга превратили в крепости,
Чтоб и червь не сумел проползти.
Колдовство призвав на подмогу,
Две огромных воздвигли горы,
Чтоб они преградили дорогу.
Из утесов и острых скал
Вырывался губительный пламень,
И зубами, сердясь, скрежетал
Каждый выступ и каждый камень.
Две горы на посту своем
Наблюдали за всеми вдвоем
На земных и небесных дорогах
И проглатывали живьем
Всех двукрылых и четвероногих.
К двум горам подъехал Гэсэр.
Над горами клубился туман.
Превратил седой старичок
Жеребеночка в кремешок
И упрятал его в карман.
У подножья саранки росли.
Он их выкопал из земли
И проткнул ими горные жилы.
Колдовские ослабли силы,
И проход меж горами возник.
И прошел по проходу старик,
Опираясь на посох кривой,
И оставил он за собой
Две горы - две волшебных преграды.
Вот почуял дыханье прохлады
И прилег старик на траве
У ключей-родников на полянке.
В это время семьдесят две
Шарагольских ханов служанки
Через старца перешагнули,
Родниковой воды зачерпнули.
Но сказала семьдесят третья:
"Не могу на это смотреть я!
Вы нарушить обычай дерзнули,
Через старца перешагнули,
Погляжу я, вы слишком горды!"
И кругом обошла девица.
"Для чего вам столько воды?" -
Вопросил старик у служанки.
Но, забыв, что старцы хитры,
Что, невидимые до поры,
Ямы есть на старой стоянке,
Та сказала: "Пойдя на войну,
Три могучих отняли хана
У Абай-Гэсэра жену,
И она томится в плену.
Порешили властители те,
Что нойон Саган-Гэрэлтэ
На жене Гэсэровой женится,
Но когда отказалась пленница,
Поместили ее в сарай,
Низкий, темный, холодный, сырой,
Кормят-поят одной лишь водой,
Притесняют ее лиходеи".
У Гэсэра тогда сильнее
Стало биться сердце в груди.
Он сказал: "Погоди, погоди!
Потому ли ее терзают,
Что она из страны чужой,
Потому ли, что не желает
Нелюбимому стать женой?
Почему вы ее не спросите?
Или воду в сарай не вносите?"
Та сказала в ответ старику:
"Нет, не вносим: по желобку
Звонко катится к ней вода".
И, услышав слово такое,
Поступил богатырь хитро:
Он кольцо свое золотое
Опустил незаметно в ведро.
Догнала подружек девица,
И, как только по желобу литься
Родниковая стала вода -
Золотое кольцо покатилось,
Покатилось и очутилось
На ладони Урмай-Гохон.
Показалось: со всех сторон
В том сарае заря засветилась!
Опечаленное лицо
Озарилось надеждой живою,
И Урмай над своей головою
Подняла золотое кольцо.
В сердце вспыхнула жаркая вера:
Здесь он, близко, людей оплот,
Золотое кольцо Гэсэра
Ей свободу и счастье вернет!
На земле шарагольских ханов
День зажегся, для мира воспрянув.
А Гэсэр трое суток подряд
Находился у водопоя:
Для грядущего смертного боя
Он выведывал, говорят,
Мощь и хитрость врагов непотребных.
Три и двадцать уловок волшебных,
Чародейных двенадцать сил
По ладони и пальцам пустил,
Превратился в мальчонку-мальца
И пошел к задворкам дворца,
Где Саган-Гэрэлтэ обитал.
Как приблизился к тем задворкам,
Мальчик плачем заплакал горьким.
Услыхав, что ревет мальчуган,
Подошел к нему хан Саган,
По щеке ударил сперва,
Чтобы выведать: мощь какова?
В храбреца превратится ль ребенок,
Как в коня-скакуна жеребенок?
Он дитя недолго испытывал,
И домой мальчонку отнес,
И растил его, и воспитывал.
Не по дням - по часам он рос:
Уж не к битве ли мальчик готовится?
Тесно в шкуре овечьей становится,
Перерос он и шкуру быка.
Ненароком его затронешь -
Сдачи даст Олзобой-Найденыш:
Так назвали озорника.
Подвиг Найденыша
Шарагольские ханы-владыки
Затевают праздник великий.
В золотой они бубен бьют -
Созывают северный люд,
Бьют в серебряный барабан -
Кличут жителей южных стран.
Мяса целую гору ставят,
Льются вина, как влага ключей.
Восемь суток веселие правят,
Длится пир девять дней и ночей.
Вот Бухэ-Саган-Маньялай,
Богатырь и стрелок умелый,
На пиру расхвастался вдруг:
"Посмотрите на этот лук!
Из него я выпустил стрелы,
И Гэсэровы богатыри -
Знаменитые тридцать и три -
Полегли у степных курганов!"
Все собравшиеся вокруг
Силачи шарагольских ханов
Этот желтый с крапинкой лук
Растянуть-изогнуть пытаются -
А не могут! Им трудно дышится,
Только волосы дыбом вздымаются,
Только скрежет зубовный слышится,
Попросил малыш Олзобой:
"Дайте лук, растянуть попробую".
Кто же знал, что он взыскан судьбой,
Что владеет он силой особою?
Стал Найденыш натягивать лук,
А народ смеется вокруг:
"Потяни посильней, сынок,
Не робей, не робей, стрелок!"
Покраснел мальчуган с натуги,
Стал растягивать лук упругий,
А кругом кричат силачи:
"Потяни и других поучи!"
Мальчик плечи свои расправил,
Мощь умножил, уменье прибавил,
Сила вспыхнула в нем удалая,
Потянул - и как дернет вдруг:
На три части рассыпался лук
Силача Саган-Маньялая!
Рассердился могучий стрелок:
"Этот лук я для битвы берег,
Чтобы местью сразить моей
Всех Гэсэровых богатырей,
Ну, а ты еще глуп и мал -
На три части мой лук сломал!"
Он ребенка схватил за предплечья
И Найденыша начал трясти.
Закричали одни: "Отпусти,
Не нанес бы мальчишке увечья!"
А другие кричат: "Нужен бой,
Бей его, не робей, Олзобой!"
В схватку ринулся мальчик сердитый,
Раскраснелся, как утром восток,
А противник, могуч и высок,
Пышет ненавистью ядовитой.
Мальчуган на. него напал,
Будто беркут слетел на добычу.
Ухватился за шею бычью,
Силача под ребра берет,
Под колени берет и за пятки,
Крутит-вертит он взад-вперед
Наглеца, побежденного в схватке.
Как ударит оземь с размаха -
Разлетаются комья праха,
Вырываясь из глубины,
И силач погружается в землю:
Только уши одни видны!
Властелины Желтой долины,
Все вожатые войск, все дружины
Поразились мальчишечьей силе,
Закричали, заголосили:
"Будет смелым богатырем,
Учинит он Гэсэру разгром,
Будет недруг сломлен заклятый!"
Тут воители подошли,
Кто с колом, кто с широкой лопатой,
Чтобы выкопать из земли
Силача Саган-Маньялая.
А мальчишка, важно ступая,
К трем приблизился грозным ханам
И сказал: "Если вкопан воин
В прах земной в поединке бранном,
То такой богатырь достоин,
Чтобы выкопали его
Не лопатами, не колами -
Чтоб другими спасли делами".
Вот ударил о прах земной
Мальчуган тяжелой ступней,
И; злодея хранить не желая,
Разом выбросила земля
Силача Саган-Маньялая!
А Гэсэр, врага победив,
Произнес чуть слышный призыв,
Чтоб его поняла река.
Удлинилась его рука,
И призыв своего вожака
Услыхали издалека
Мощнорукие богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Тот призыв был для них приказом.
Как приказывал ясный разум,
Поскакали воины разом,
Заставляя скрыться в пыли
Небеса с облаками размытыми,
Заставляя сердце земли
Трепетать-стучать под копытами,
Оглушая звоном кольчуг
Все, что жило, росло вокруг.
Шарагольские властелины,
Повелители Желтой долины,
Сообразно рассудку и опыту,
Догадались, прислушавшись к топоту:
Это скачут с силой утроенной
Тридцать три Гэсэровых воина,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Приказали: да будет построена
Их несметная буйная рать,
И Найденышу-Олзобою
Знамя боя велели поднять -
Пусть полки поведет за собою!
Погружая в пыль небосвод,
С двух сторон на дороги нахлынув,
Злое полчище трех властелинов,
Грохоча, устремилось в поход,
А полки Найденыш ведет.
По горам-вершинам скалистым,
По лугам-низинам душистым
Разлетаются стрелы со свистом.
И тогда-то Гэсэр воинственный
Принимает свой облик истинный,
На коня садится гнедого,
И его увидели снова
Мощнорукие богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Приумножили силу свою,
Словно вихрь, на врагов нагрянув,
Перебили войско трех ханов,
Разгромили его в бою
Так, что небо вдруг потемнело,
Распростершееся без предела,
И земли зеленое тело
Неожиданно почернело.
Из костей воздвиглась гора,
И река разлилась кровавая.
Бранный гул затих до утра -
Так закончилась битва правая.
Злобных три шарагольских хана,
Потерпев пораженье нежданно,
Растерялись, испугом охвачены.
Увидав, что войска перебиты,
Призадумались, озадачены,
Смысл желая найти сокрытый,
И увидели три лиходея,
Что недаром конец таков,
Что Гэсэр оказался хитрее -
Обманул он трех простаков.
Проклиная себя и ругая,
В золотой они бьют барабан,
Бьют в серебряный барабан,
Чтобы рать собралась другая
Из полночных и южных стран.
Силача Саган-Маньялая
Впереди головным поставили.
Под водительством Бирузы,
Чтоб дрожали верхи и низы,
Эту рать на битву отправили.
Желанное время
Видишь: движутся для боев
Муравейники муравьев?
Это - грохот и гул половодья,
Это - ветер в пустыне бесплодья,
Это - в поле взвихренный снег,
Это - буйного леса набег!
Но Гэсэровы богатыри,
Остроглазы и мощноруки,
Натянули грозные луки,
Обнажили мечи-булаты
Ради правды, во имя расплаты,
Устрашая сотни полков,
Превращая в козлят волков.
День померк, за тучами скрытый.
Были все враги перебиты.
Из костей, из вражеских тел
Вырастала гора большая.
Словно беркут, вдруг налетел
На Бухэ-Саган-Маньялая,
Гневом яростным обуян,
Храбрый воин Буйдан-Улан -
Из Гэсэровых богатырей.
Оказалось, что он сильней
Силача Саган-Маньялая.
"Ты убийца! - врагу он сказал,
Бычью шею к земле прижимая. -
Обезглавлен тобою Саргал,
Досточтимый старик белоглавый.
Ты стрелу напоил отравой,
Был ты мерзок, коварен в бою,
И за зло я злом воздаю,
За несчастье расплата - несчастье!"
Так сказал он, подлость карая,
И булатным мечом на две части
Разрубил Саган-Маньялая.
В это время Абай-Гэсэр,
И его тридцать три храбреца,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей
Прискакали к воротам дворца
Шарагольских коварных владык.
Закричал Гэсэр - показалось,
Что могучий подняли крик
Десять тысяч, сто тысяч изюбров!
Был испуг мирозданья велик.
В страхе тело земли разверзалось,
И небесная твердь сотрясалась.
Разрушались горы и скалы,
В море вал восставал небывалый,
Падал с грохотом камень стоячий,
И дробился камень лежачий,
По священной Сумбэр-горе
С гулом трепет прошел первозданный!
Шарагольские злобные ханы, -
Растерялись три хитреца,
Заметались в безумном страхе,
Зарыдали, валяясь в прахе
У ворот своего дворца:
"Мы лишились власти и силы,
Наши души, Гэсэр, пожалей,
Пожалей нашу кожу и жилы!"
Так ответил Гэсэр - мощнокрылый
Предводитель богатырей:
"Вашим жалким слезам я не внемлю.
Разоряли вы бедную землю,
Убивали безвинных людей,
С каждым днем становясь лютей,
Ваша злоба крови алкала.
Страшной казнью казнили Саргала,
Увели вы мою жену -
Вы Урмай-Гохон захватили,
Чтоб она зачахла в плену.
Столько зверств совершив и насилий,
Искупите свою вину!"
Побелели от страха три хана -
Три коварства, три зла, три обмана,
И, поняв, что конец недалек,
Облизали пыль и песок:
"Не карай нас карою строгой,
Ты нам кости и жилы оставь,
Наши алые души не трогай!"
И в пыли, у Гэсэровых ног,
Распростерлись они, как мох.
Так сказал им Гэсэр в ответ:
"Мне противны обман и навет,
Я сюда явился с победою,
Ибо зависти-зла не ведаю,
Ибо ложным путем не следую.
Навсегда запомните то,
Что я ныне вам заповедую:
Ваши стрелы, что злобой отравлены,
Пусть теперь будут в вас направлены,
Пусть падут на вас беды-страданья,
Что всегда причиняли вы людям.
Мы людским судом вас осудим -
Да не будет вам оправданья!
Но искупится ваша вина:
Поклянитесь на все времена,
Что болезни распространять
Перестанете с этого времени,
Что не будете зла причинять
Человечьему роду-племени,
Что, в сознанье своей вины,
Вы откажетесь от войны!"
Поклялись шарагольские ханы
Соблюдать до скончанья времен
Человеческой жизни закон,
Зла не делать людскому роду.
А Гэсэр возвестил свободу
Светлоликой Урмай-Гохон,
Что была подобна восходу,
Озарявшему небосклон.
Он с любимой встретился снова,
Он сказал ей хорошее слово.
Сокрушил он врагов земли,
Завершил победой борьбу.
Приказал он, чтоб запрягли
Трех коней-иноходцев в арбу,
На серебряной той арбе
Он повез во дворец к себе
Дорогую Урмай-Гохон,
Озаряющую сердца.
Вслед за ним тридцать три храбреца,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей
Поспешили с победой домой.
Поскакали чужой стороной
То дорогой лесной, то степной.
Вот последний проход-перевал.
Каждый воин возликовал,
Оказавшись на почве родной,
Оказавшись у той воды,
Что их в детские годы поила,
На земле, что свято хранила
С первых, детских лет их следы!
Удалого Абай-Гэсэра,
Тридцать трех его смельчаков,
Триста ратных его вожаков,
И три тысячи седоков,
Претерпевших горя немало,
И Урмай-Гохон, что познала
Униженье и тяжкий плен, -
Вышли встретить отец Сэнгэлэн
И Гэсэровы две жены.
В честь отважных, пришедших с войны,
В золотой они бубен бьют,
Созывают северный люд,
Бьют в серебряный барабан,
Чтоб услышали жители юга,
Чтоб они, поздравляя друг друга,
Шли к извечному морю Манзан,
Чтоб к священному водопою,
Кто лесной, кто степной тропою,
Устремились из разных стран.
У привольных речных побережий,
У прозрачной воды проточной
Угощали их пищей свежей,
Угощали пищей молочной.
Из похода вернувшись домой,
Порешил Гэсэр удалой:
Наступило желанное время!
Ни к чему походное стремя,
Ни колчанов не надо, ни стрел,
Не нужны ни мечи, ни луки!
Он с любовью на землю смотрел, -
Долго пробыл с нею в разлуке, -
И увидел покой и мир,
И устроил великий пир.
Восемь дней веселие длилось,
Девять дней земля веселилась,
Раздавались присловья и шутки.
По домам на десятые сутки
Разъезжаться начал народ.
А Гэсэр, сокрушитель невзгод,
Ниспровергший насилье и горе,
Отпустил своего коня,
Состоявшего из огня, -
Пусть пасется на вольном просторе.
Богатырь упрятал в сундук
Свой колчан, и стрелы, и лук.
Там, где вечное море Манзан,
Где бессмертья шумит океан,
Где в цветущей долине Морэн
Каждый камень благословен,
Где раскинулась величаво
Ранних жаворонков держава, -
На земле, где родился и рос,
У реки, чью испил он воду,
Богатырь, защитивший свободу,
Тот, кто счастье народу принес,
Мир и благо людскому роду, -
Стал Гэсэр, заступник добра,
Светлой жизни вкушать веселье.
Эта радостная пора
Продолжается там доселе.
От забот освобождены
Каждый род и каждое племя.
Наступило желанное время!
Так живут, не зная войны,
Там, где ярки зари переливы,
Богатырь Гэсэр Справедливый,
Три прекрасных его жены
И отважные богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей,
И народ, чья земля благодатна:
В день питается он троекратно,
Наслаждаясь, у всех на виду,
Троекратным счастьем в году!
Источник:
|