"Судьбы людские" (Архив 2009 года, часть 1)

Без веры, без царя - за Отечество

Ольга Калаянова

Видит бог, не хотела ворошить страницы прожитой жизни Андрея Григорьевича Райспера после того, как нежданно-негаданно получил он отпуск с войны на целых полтора месяца. День тот он отчётливо запомнил - 30 октября 1918г.

Воспоминания забайкальца, призванного в самом начале Первой мировой войны на фронт, были опубликованы 30.04.2009г. в восемнадцатом номере газеты в публикации "За бога, царя и Отечество".

Откровенно поведал нам солдат о жизни окопной, горькой, голодной, как говориться, от "звонка до звонка" - с 1914 по 1918 год.

Пришла, наконец, пора вернуться домой. Скорее б винтовку с плеч сбросить и вещевой мешок! Пропотевшую гимнастёрку сдернуть - и с глаз долой! Проснуться от крика петушиного - не от воя бомб сверху, не от разрывов артиллерийских снарядов рядом - сбоку, сзади, спереди. Отдохнуть, в себя прийти. Глянуть на степь родную, глазом скользнуть по синим даурским ургуйкам (подснежникам) и развесёлому разноцветью маков. Испить воды холодной (до ломоты зубной) из родников иль речек горных. Окунуться в дни мирные с душевными разговорами с дорогими и милыми сердцу родными. И говорить - не переговорить о том, что отболело и наболело.

Но не получилось, не состоялось все, как думалось. Из огня да в полымя попал Андрей Райспер. Да не один такой он был.

Кровавая Первая мировая война с её ужасами переросла сразу же в кровавую гражданскую. Начался период ещё более страшный, более жестокий для каждого отдельного человека и для всей России в целом.

Солдаты, четыре года отсидевшие в окопах, потерявшие здоровье, увечные, расходились, разъезжались с кровавых военных "делянок", чтобы вновь поднять руки не на иноземного врага, чужого и ненавистного, а друг на друга - на братьев родных, на отцов, дедов. Борьба начиналась классовая, гражданская. Сколько людей было расстреляно, замучено? Сколько их было?! Точно не установлено до сих пор, потому что невозможно это. Пожары, грабежи, убийства! И красные, и белые словно соревновались, кто прольет больше крови, кто превзойдет в жестокости.

Историки допускают, что в общей сложности гражданская война унесла почти 12 миллионов жизней. И красные в этой войне в жестокости превзошли белых.

Кого спросить-то? - По людски ли было проливать кровь сынов и дочерей земли своей, своего народа, своей деревни или станицы?!

* * *

С фронта в казачий край возвращался забайкалец - в Даурию, в город Сретенск. Но не был он коренным, кондовым казаком. Род Райсперов шел от сосланных в девятнадцатом веке поляков. Когда отец Андрея женился на забайкальской казачке, тогда только и приняли они казацкое сословие. Время шло. Поколение Райсперов приумножалось, укоренялось и к новой Родине прикипело всем сердцем. Своим стало.

Андрей возвращался домой со всем своим солдатским скарбом. А много ли имущества у солдата, коли он воевал, а не грабил?- вещмешок, документы, справка медицинская на два ранения (на третье не успел получить освидетельствование), золотой георгиевский крест II степени и телеграмма, извещавшая о преждевременной кончине жены.

Путь далек был, хотя Транссибирская железная дорога и привела бы прямо к дому, к родному городу, но похоронить свою любимую жену, конечно, был он не в силах. Не успевал - Сибирь далека была.

-Два вызова в штаб я получил: - Вспоминает Андрей Григорьевич. - Первый по поводу вручения ордена, по второму предписали явиться со всеми вещами.

Полковник Кутайсов любезно поинтересовался откуда я родом, когда в моих родных краях морозы наступают. И страшно удивился, что уже в ноябре холода достигают минус 25-30 градусов. Подумал, подумал и вдруг неожиданно спросил: - Не желаю ли я получить отпуск? - А я уже знал, что отпуска по воинским частям отменили...

Помедлил Кутайсов и вдруг телеграмму вручил... Читаю и глаза своим не верю: - "Приезжай. Агния умерла..." И сердце сжало подковой ледяной. - Что ж ты наделала, жена моя милая? Не дождалась! - С головой накрыла меня обида горькая на судьбу несправедливую, незаслуженную. Не смог справиться с тоской до самого Сретенска. Душа стонала.

...Выдали теплое обмундирование, паек, деньги на дорогу казначей отсчитал, предписание на руки получил и приказ - немедленно следовать на ближайшую станцию.

Я не помню, как называлась эта станция. Только до сих пор картинка страшная перед глазами - не пробиться в вагоны, в каждом люду набито, как в бочках сельдей. Пришлось локтями и ногами поработать. Еле-еле протиснулся в вагон, наслушавшись матюгов и отборной ругани.

А в вагоне новость горячо обсуждается: -Временное правительство свергли!

Худо-бедно, но ночь проехали, хоть ни вздохнуть, ни выдохнуть. На крышах, на буферах тоже все занято - притулиться негде.

На всех станциях отряды красногвардейцев. Все орут и призывают к ним присоединяться. Убеждают, клянутся, что Ленин единственный, кто свободу и землю даст всем нуждающимся - сколько кто пожелает! И потому, мол, всем безземельным надо кровь за него проливать, коя еще осталась.

Железнодорожники молодцы! Все понимали про текущий момент. Солдат злых, оголодавших надо было доставить до мест их проживания. Потому и гнали состав мимо станций, не останавливаясь, где платформы оккупировали отряды красных.

Но чуть поезд замедлял ход, еще и не останавливался, и колеса еще скрежетали, а уши уже рвал яростный крик, мат. Снова и снова вагоны атаковали солдатские толпы. Нешуточные битвы разыгрывались озверевшими от безнадеги людьми. Прибыли в Киев. Слышим бой идет где-то в районе Крещатика. Насмерть бьются юнкера и красногвардейцы. Взрывы, пулеметные очереди, грохот. Задерживаться не стали...

За Уралом картина та же. Иногда по нескольку суток стояли на каких-то перегонах. Тогда я метался с одного поезда на другой, на крышах мостился, на буферах. Так добрался до Сибири. Повезло - в Иркутске сел на пассажирский скорый. Крутился в тамбуре и вдруг полковник совсем незнакомый меня пригласил в свое купе вагона II класса. Полковник был болен, а ехать ему еще до Благовещенска. До Читы я снабжал его кипятком и продукты где мог покупал. В Чите я без вещмешка выскочил за кипятком и чтобы какой-нибудь снеди на дорогу дальнейшую хорошему человеку раздобыть. А на вокзале что творилось! Со всех прибывающих солдат революционеры снимали погоны. Оказывается, в их войсках приказ был такой, чтобы отличить белых от красных. Срывали погоны нагло, ничего не объясняя. У меня сорвали вместе с пуговицами, как говорится, с корнем. Полковник увидел меня в таком виде и все понял.

Простился я с ним и доброго пути пожелал. А каким он оказался этот путь, сказать трудно. Доехал ли? Насмотрелся я за всю дорогу, как красноармейцы частенько рейды по вагонам устраивали и офицеров, бывало, прямо на ходу из вагонов выбрасывали.

...Около двадцати трех суток добирался я до Читы. За эти четыре года, что воевал, многое в городе изменилось. Обстановка такая же, как и во всей России, - хаос, неразбериха, грабежи, убийства. И власть не поймешь какая. К какой прислониться? Где она справедливая и надежная и подходящая для простого человека?

Услышал, что Сретенск весь занят отрядами атамана Семенова, в Борзе их штаб расквартировался, а здесь, в Чите, на запасных железнодорожных путях броневик стоит. Что за чудо? Спросил у прохожего, а он объяснил: - Приводят сюда неблагонадежных, порют, пытают и к расстрелу подводят...

Ну, думаю, ноги надо быстро уносить из Читы. Скорее в Сретенск. Дом почти рядом. Рукой дотянуться. Ходу прибавил. Ну вот и хата родная, ворота, двор. Ноги ватными стали, как стены-то встретят пустые? Где дочка? Ей уж пятый годок пошел, а я еще ее и не видел.

Да потемнело вдруг в глазах. Остановился, как истукан какой. Жарко стало - ни вздохнуть, ни выдохнуть... С крыльца, накинув на плечи полушалок, бежит по снегу босая, простоволосая, моя Агния. На шею кинулась, обнимает. Слезами всего залила, а я пень - пнем стою. Ниче понять не могу. В дом меня затащила. Ревмя ревет...

Разом заколготели отец с матерью. И обсказали все с подробностями:

-Умирала Агния. Тяжело занедужила, занемогла. Священника уже вызвали. - Думали, вот-вот страдалица ночесь отойдет. Обряжать, видно, пора пришла. Телеграмму тебе спроворили. А к утру хворь отступила. Матушка, видать, травами ее выходила: -Я, милок, - говорит; не только травами ее лечила. У Бога помощи просила. Всяк день и не единожды молитву возносила:- "Огради, Господи, силою честного и животворящего Твоего Креста и сохрани рабу божью Агнию от всякой болезни..." Отступила хворь смертная. Выкарабкалась Агния, поправляться стала...

...Разговоры начались. Как жить-то дальше? Да никто совета толкового не мог дать. Мужиков молодых почти не осталось, а те, что постарше меня, вернулись с войны инвалидами. А домов пустых вокруг тьма. Хаты осиротелые стоят. Ветер в них гуляет. Воронья развелось! Вдов и детей не счесть!

Сбросил я свою солдатскую аммуницию, простирнула ее жена да и снова на себя навздевал. От довоенных "нарядов" за четыре года почти ничего не сохранилось доброго. И купить ничего не купишь. В лавках, кои остались, полки голые. Разной мелочовкой в них китайцы приторговывают, в основном контрабандой занимаются. И с деньгами неразбериха - каждый день меняются (как и власть) - один день керенки, другой - царские монеты.

Начали казаки с фронта возвращаться. Все в полном вооружении - при параде - при шашках, маузерах. Одни к Семенову шли, другие - к партизанам. А доносчиков и предателей развелось в эту пору тьма - тьмущая! Спрос, видать, на них оказался. Только намекнут властям на неблагонадежность кого-либо, тут же и отправят горемыку на станцию Мациевскую. Здесь над людьми изгалялись и изувечивали, а то и захвостнуть (убить) могли.

А мне возвращатся в полк пора приспела, отпуск к концу подходил. На запад пропусков уже не было и пришлось обращаться в военную комендатуру - в Читу ехать. А там разговор был один, короткий. Всех прибывших военных безоговорочно зачисляли в красногвардейские части. У кого есть ранения, предъявляли справки. По трем ранениям уже комиссовали. У меня не было документов на третье ранение, поэтому пришлось обследоваться. Ну и, как говориться, подчистую меня комиссовали - установили третье ранение. Освободился я от воинской службы, и в полк уже вполне законно мог не возвращаться.

В Чите встретил однополчанина. Он мне и рассказал, что полки нашей 21 Заамурской дивизии обманным путем направили в Петроград защищать временное правительство. Многие там головы сложили - в окопах австрияки не достали, а там свои, русские, на тот свет отправили. За эти отпускные полтора месяца насмотрелся я на жизнь "мирную" в родном краю. И мысли невольно думались: - Отчего жизнь такая выпала народу. За что люди-то гибнут и здесь? На фронте бились за веру, за царя и Отечество! А сейчас за что? Царь отрекся от престола, нету его. Красногвардейцы церкви жгут, священников расстреливают. Значит, бои смертные идут не за веру? Отечество, стал быть, защищаем? Но от кого? Не понять!.. И лютость в сердцах у людей угнездилася. И старики горюют: - Что деется, чем дале тем хуже. Матушка моя шепотом еле слышным цельный день вторит: - Прости, Господи, людям грехи вольные и невольные. Даруй им царствие небесное...

Сумятица, неразбериха! Казаки одни у белых, другие у красных братнину кровь проливают. И обида у них друг на друга и недоуменение. А лавами какими казацкими идут с закостенелыми от злобы лицами. Лютуют, спуска ни та, ни другая сторона не дают. Изувечивают! Вырубают шашками целые отряды. Как подкошенные и белые, и красные падают. И вновь пополняются.

...Побил Семенов красные отряды, рассеял их, а они пошли партизанить, ушли в нагорья, леса. Часть осталась у красных, другая, натерпевшись от лихоимства новых властей, стала с ней бороться. К партизанам ушло много старообрядцев. Семейские ненавидели все, что касалось державности (а за державу бились казачьи сотни Семенова), а к красным прибивались недавние рабочие и крестьяне.

В Сретенске прожили весь 1918г. Аресты не прекращались. Всех подчистую мобилизовали в семеновские части. Дошла очередь и до медицинского персонала. Я ликвидировал свои фельдшерские документы. Не было никакого желания идти снова воевать. Хотелось делом заняться мирным, а не саблей махать. Зачем, думаю, отец меня грамоте выучил? Я ведь окончил школу приходскую из четырех отделений в 1899 году. Потом отправили меня в Оловскую волость продолжить учебу в двухклассном училище. Окончил его в 1906 году. Поступил в г. Нерчинске в магазин купцов Шибанова и Железницких торговым учеником. Оклад мне дали 10 рублей и на всем хозяйском содержании. Через месяц уже положили 20 рублей. Занимался я получением на железной дороге поступающих товаров. Через восемь месяцев платили уже 30 рублей. Потом к подрядчику Миркину на постройку Амурской железной дороги устроился. И сейчас горько было сознавать, что мир как перевернулся. Ни строители, ни заготовители не нужны. Спрос был только на лихих рубак, метких стрелков и на осведомителей.

* * *

Лихой! При карабине и нагане вернулся с фронта мой средний брат Тимофей. Он стал ярым красноармейцем. И почти подвиг геройский во имя новой власти совершил - пригнал из Смоленска с тридцатью такими же забайкальцами три вагона оружия и продовольствия для красноярских красногвардейцев.

А младший брат Дионис, которому едва восемнадцать исполнилось, ушел к атаману Семенову. Молодой, отчаянный, и стрелял метко, и саблей орудовал лихо.

Когда Семенов направил часть своих отрядов в Западную Сибирь, в Мариинск, против партизанских отрядов Щетинкина, то наш Дионис ушел с ними. Отряды были сформированы из одного молодняка необстрелянного. Как к месту назначения прибыли, отсиживаться им не дали и сразу же в бой кинули. Местные партизаны были хорошо осведомлены о прибытии белых и начеку уже были. Окружили отряд семеновский и вынудили всех сдаться. Про этот случай Дионис подробно все рассказал спустя несколько лет, так мы со смеху прыскали.

-Вооружили нас до зубов - у каждого ружье, наган, гранаты. Офицеры - орлы! При выправке, при погонах. Как команды лихие зачнут нам отдавать - не задичаешь.

Выдвинулись, значит, дале в здешние леса Мариинские, но вдруг чутьем поняли, что-то не то деется. Окружили нас, обложили вкруговую. Пули со всех сторон огревать начали.

Здешни партизаны мужики разны по возрасту, бородаты. Все с берданками, дробовиками, хитрованы большие. Наделали деревянных пулеметов, трещалок и начали ими хряпать. Бить-то они не бьют, не изувечат, а шуму, треску от них со всех сторон и конца и края нет. Кабыть стреляют... Наши командиры разболакаться еле поспевали, погоны с себя срывали. Паника началась и в одночасье всех нас в плен партизаны поспели взять.

Щетинкин выстроил отряд и объявил: - Пужать не буду. В строй не допушшу, хочь и нужда есть. Пока спроважу вас к мужикам, на поля. Здесь и зачнете доказывать свою преданность.

А урожай в тот год должон быть хорошим. Молотьба уж шла. Всю осень и зиму мы робили на заимках крестьянских. Анбары зерном засыпали и все, что надо было, обиходили, а как весна пришла, Щетинкин перепихнул нас в свои части...

(С этими частями после Волочаевских боев Дионис воевал на восточном фронте против белогвардейцев и японцев).

* * *

Власть и белых, и красных по хуторам и станицам долгой не была. Жители не поспевали потчевать то тех, то этих. Молодухи кипятили ведерные самовары, в больших чугунных кастрюлях варили мясо, щи (забивали свою скотину, иногда последнюю), целые турсуки калачей выставляли. Ни один раз приходилось в целях безопасности нашей семье уезжать из Сретенска, когда семеновцы занимали город. Ведь все поселенцы знали, что братья мои родные - Тимофей и Дионис, а потом и двоюродный, семнадцатилетний Афанасий Сычов, и друзья его - Баранов Павел, Истомин Филипп, Карелик Семен - все ушли к красноармейцам.

В это время отряды партизан (1920г.) заняли все окрестные села - Аркино, Чикичей, Адом, Курлыч и все деревни вблизи лесистых мест, около большого села Наринзор, где все население было казачье.

Мы обосновались в Наринзоре. Недалеко, буквально в нескольких километрах, в станице Посельской, находился отряд контрразведки. Тимофей, мой средний брат, верховодил этим отрядом. И уломал меня наладить связь с партизанами и добывать им сведения о нахождении семеновских частей...

Слух в это время прошел, что в Иркутске расстреляли адмирала Колчака. Для Семенова это был большой удар. Сломило его отвагу это известие, слабеть напор боевой стал. В апреле отряды белых подошли к Чите, незадолго до этого подоспели каппелевцы. Сам генерал Каппель, говорят, то ли утонул в какой-то сибирской реке, то ли простудился смертельно, но гроб с телом его солдаты донесли до Читы.

Каппелевцы влились в семеновские отряды, укрепили армию белых и заняли села вблизи железной дороги. На станции Кокуй штаб обосновали.

И опять началось! С Кокуя делали набеги на ближайшие села. И лавами друг на друга опять шли. Сотни семеновские - лихие рубаки! Управлялись с красноармейцами быстро. Только шашки сверкали. Но не успеют отойти, как вдруг выныривают из степи конники в папахах с красными лентами на груди. Опять лава! Так и шли брат на брата. Некоторые местные жители с радостью встречали белых колокольным звоном, жертвовали лошадей, овец и нашептывали - кто в партизаны ушел, кто к красным. Калачами потчевали. Тут же у "неблагонадежных" брали лошадей, фураж, продукты.

Постепенно партизаны силы набрали и и плотно Наринзор окружили. Каппелевцы, видя такую обстановку, забеспокоились и заключили временное перемирие с партизанами. Нужно было это перемирие, как отдушина, а сами стали спешно готовиться к эвакуации, но продолжали грабить население. Пообчистили всех жителей Кокуя и все награбленное понабивали в вагоны.

Отец мой заболел тифом. А вся семья ютилась в одной квартире. Я лечил отца сам, мое фельдшерское образование тут сгодилось. Не забыл еще медицинскую науку. К тому же обстоятельство это (болезнь отца) сыграло мне на руку. Поехал в Кокуй, якобы, помощи врачебной для тифозного больного просить.

В Кокуе увидал все, что надо было знать партизанам: - Готовятся бежать каппелевцы. На железнодорожной станции суета, беготня. Беспрепятственно взламываются коммерческие грузовые склады с предназначенными для отправки по Амуру товарами. Много было на складах чая, вот его целыми ящиками увозили любители поживиться за чужой счет в деревни и продавали, набивая свои карманы деньгами.

"Вертушки" конструктора Миля

Олег Суханов, пенсионер, член Союза журналистов России

Вертолёт Ми-4. История создания

В конце 40-х гг. в ОКБ М. Л. Миля приступают к проектированию многоместных вертолетов различных схем. В их силовых установках первоначально планировалось использовать вертолетный вариант самолетного двигателя АШ-62 мощностью 1000 л. с. Рассматривались проекты двухвинтовых аппаратов "модной" в то время продольной схемы с одним или двумя моторами. Однако вскоре стало ясно, что за кажущимися преимуществами продольной схемы таится множество серьезных проблем, и в 1949 г. М. Л. Миль принимает решение проектировать многоместный одновинтовой вертолет с одним двигателем АШ-62. Но, к сожалению, попытка главного конструктора ОКБ-478 А. Г. Ивченко переделать этот двигатель в вертолетный вариант не удалась, и М. Л. Милю пришлось ориентировать разработки на значительно более мощный мотор АШ-82 конструктора А. Д. Швецова.

Идея создания вертолёта большой грузоподъемности тогда не нашла должной поддержки у заказчика. Положение изменилось в начале 50-х гг. , когда во время войны в Корее американцы стали успешно использовать вертолёты в боевых действиях. Это заставило руководителей партии и правительства всерьез задуматься о перспективах развития винтокрылых летательных аппаратов. В конце сентября 1951 г. под председательством И. В. Сталина в Кремле состоялось совещание, посвященное ликвидации отставания нашей страны в области вертолётостроения, на котором получил одобрение разработанный в ОКБ М. Л. Миля проект двенадцатиместного вертолета В-12 (или ВД-12 - вертолёт десантный на 12 человек). По постановлению Совета Министров СССР от 5. 10. 51 г. десантно-транспортный вертолёт должен был перевозить в фюзеляже 12 десантников, легкую полевую пушку калибра 57 или 67 мм либо армейский автомобиль ГАЗ-67Б или ГАЗ-69. Общая масса перевозимого груза должна была составлять 1200 кг в нормальном варианте и 1600 кг в перегрузочном.

На создание машины отводился только один год. Конструкторы ОКБ работали по 14-16 часов в сутки, ночевали на заводе. Для нового вертолёта, превосходившего Ми-1 по взлетной массе в три раза, была выбрана двухэтажная компоновка, аналогичная компоновке американского аппарата Сикорский S-55. Мощный четырнадцатицилиндровый (двойная звезда) авиационный двигатель АШ-82В (вертолётный) с осевым вентилятором и муфтой включения находился в носу фюзеляжа. Взлетная мощность двигателя была 1700 л. с. , номинальная - 1530 л. с. За двигателем, в районе центра тяжести вертолёта, располагалась вместительная грузовая кабина размером 4, 5х1, 6х1, 76 м с откидными сиденьями десантников, швартовочными приспособлениями, трапом для загрузки техники. Заканчивалась кабина большим люком. Это было новым решением в практике мирового вертолётостроения. Для перевозки крупногабаритных грузов и крановых работ винтокрылый аппарат впоследствии был оснащён системой внешней подвески грузоподъемностью до 1300 кг. Сверху над грузовой кабиной находилась кабина пилотов. Сиденья летчиков располагались рядом. Их кабина имела большую площадь остекления. За кабиной были расположены отсеки главного редуктора и топливного бака. При необходимости увеличения дальности полёта дополнительный бензобак мог устанавливаться в грузовой кабине.

В 1959-1960 гг. для Ми-4 были изготовлены, испытаны и запущены в серийное производство лопасти с прессованным одноконтурным дюралевым лонжероном и хвостовым отсеком трехслойной конструкции с металлическим сотовым заполнителем. Их ресурс удалось увеличить до 2000-2500 ч. Повышению надежности способствовала также установка на лопастях пневматических сигнализаторов трещин. Отработанная на Ми-4 конструкция лопастей на многие годы стала типовой для вертолетов "Ми" и сделала их одними из самых надежных в мире.

Доводка Ми-4 многому научила инженеров ОКБ и помогла им в дальнейшем успешно решать сложнейшие научные проблемы, возникавшие при создании следующих машин. "Ми-4 был интересной машиной", - с удовлетворением вспоминали потом ученые милевской школы.

Иркутск по праву может считать себя родиной отечественного вертолётостроения. После выдающегося создателя боевых машин Николая Ильича Камова он подарил России конструктора "вертушек" Миля. Нынче в ноябре ему столетие.

22 ноября 1909 года в доме железнодорожного служащего на улице Зверевой возле Крестовоздвиженской церкви родился мальчик. Его окрестили Мишей. Мили входили в элиту города и пользовались авторитетом у иркутян. Музыка, театр, живопись являлись неотъемлемой частью их жизни. Отец семейства профессионально обращался с акварелью и брал на этюды детей, а когда Миша научился держать карандаш - отвёл в мастерскую художника Копылова. Миша любил рисовать, и ему прочили будущее живописца, но в школе у него открылось второе дарование, когда он стал заниматься в авиамодельном кружке. Преподаватель заметил, что мальчик с усердием и старательно делает модели. Кружковцы запускали их с Петрушинской горы, и однажды Миша победил в соревнованиях и поехал с удачной моделью в Новосибирск, где тоже выиграл. Так и родилась мечта строить самолеты.

Он закончил учёбу во 2-й иркутской трудовой советской школе с кооперативным уклоном, а семья жила в доме на углу 3-й Красноармейской 39/17 в квартире № 2. После школы Миша поехал учиться в Томский технологический институт, который в своё время закончил Николай Камов, уже работавший в Москве на заводе Юнкерса. Миль поступил на инженерно - строительный факультет, но это было далеко от авиации. Через год он бросил институт и вернулся в Иркутск, стал узнавать, где можно получить авиационное образование. Поехать в Москву боялся: МАИ отпугивал величием столицы, а Миша был застенчив и скромен. Узнав, что есть такой факультет в Новочеркасском технологическом, поехал туда, но позднее, "взлетная полоса" всё равно привела в Москву.

Михаил Миль в отделе особых конструкций Центрального аэрогидродинамического института появился летом 1930 года. Руководитель Александр Изачсон долго разглядывал юношу, а потом спросил: "Вы представляете геликоптеры и автожиры?" "Да - ответил Михаил, - новейший Камова и Скржинского КАСКР-1". "Отлично, - сказал Изачсон, - вот и пойдёте в эту группу".

Михаил встретился с людьми, о которых только слышал, о фантастах - летать как хочу, взлетать, где попало. Он увидел Камова, но они не знали, что земляки. Камов знакомил новичка с группой: Скрижинский, Черемухин, Кузнецов, Братухин.

--А Вы что можете? - неожиданно спросил Камов.

Михаил взял со столы лист ватмана, карандаш и мгновенно набросал портреты присутствующих. Все узнали себя, и Скрижинский присвистнул: "Да у него дар!"

- Где научился? - Камов разглядывал свой портрет.

- В Иркутске, в мастерской Копылова.

- Земляк! - обнял Камов Миля.

Они работали вместе, но соперниками не стали: у каждого определилось своё направление. Камов даже посоветовал Михаилу больше общаться со Скрижинским: "У него свой взгляд на автожиры, он понимает - в них только начало". В 1937 году они создали автожир - истребитель А-12. Их аппарат на высоте пять тысяч метров развил скорость 260 километров в час, через десятки лет так смогут летать только "вертушки" Миля.

За годы работы в ЦАГИ Миль стал теоретиком винтокрылов. Переводы его статей печатали в Германии и Англии, но творчество прервала война. С отрядом своих автожиров Миль попал на передовую под Ельню: разбрасывали листовки, корректировали огонь артиллерии - лучшего применения не нашлось: автожиры несли большие потери. Миля с фронта отозвали на один из авакуированных в Сибирь авиазаводов. Он вновь занялся проектированием.

В сорок пятом Михаил Леонтьевич защитил докторскую диссертацию на тему устойчивости и управляемости вертолетов и возглавил КБ. Вертолетостроение вступало в новый период - развитие тормозила вибрация и быстрая усталость металла. Это ограничивало практическое применение винтокрылых машин. Трудности прогрессировали при длительных полетах. Вибрации несли тряску настолько сильную, словно вертолёт перемещался по булыжной мостовой. Возбудитель находился в несущем винте, изменения величины подъемной силы передавались через втулку винта на весь корпус, и вертолет трясло. Казалось, избавлений нет.

Немногим удалось справиться с грозной опасностью. Первым стал Миль. Вертолет Ми-1 по скорости и высоте немного опередил иностранные конвертопланы. В 1951 году на воздушном параде в Тушино москвичи наблюдали полёты армейских машин Ми-1. В конце 1952 года в производстве появились новые десантно-транспортные вертолеты Ми-4, вдвое превосходящие по многим показателям знаменитые S-55 Игоря Сикорского.

Война в Корее 1950-53 гг подхлестнула вертолётостроителей. Машины Сикорского в Инчоне впервые с кораблей высадили за минуты батальон морской пехоты. Но через год Ми-4, оснащенный новейшим навигационным оборудованием, не имел себе равных. Летчик Р. И. Капряэлян установил на нём рекорд высоты, скорости и грузоподъёмности. Входили в кабину автомобиль ГАЗ-69, "Победа" или артиллерийское оборудование. Вертолеты Сикорского загрузочных устройств не имели.

Мировое достижение: перелет из Москвы на Северный полюс. Расстояние свыше 7 тысяч километров. Лётчики Мельников и Бабенко стали Героями Советского Союза. Пилот Колошенко на Ми-4 перелетел весь дрейф и вернулся на материк, преодолев расстояние в 740 километров над открытым океаном.

Ми-4 оказался незаменимым в зонах бедствий, во время наводнений им спасено 10 тысяч человек. Миль сказал тогда: "Ради этого стоило жить и трудиться".

Милевские машины учил летать самый известный испытатель Герой Советского Союза Юрий Гарнаев. Космонавт Юрий Береговой вспомнил о совместной работе: "Я слушал беседы Гарнаева с инженерами после испытаний и учился у него диагностике полёта и машины".

Гарнаев летал на турбулёте (летательный аппарат похожий на табуретку). Смеясь, в шутку называл себя Бабой Ягой, а как-то сказал: "Ни крыла, и винта, ни мотора, ни черта". Турбулёт демонстрировали в Тушино на параде. Казалось, летчик летел на огненной струе. Гарнаев хорошо рисовал, что и сдружило его с Милем. Он выполнил на Ми-4 единственный смертельный номер - покинул машину с отказавшим двигателем. Обычно падающий вертолёт настигал парашютиста и рубил его лопастями винта. Но был задуман отстрел лопастей и спасение получилось.

Миль доверил Юрию самую большую машину из своего семейства - турбореактивный вертолёт с двумя двигателями Ми-6. После испытаний "шестерку" готовились показать в Ле Бурже.

Во Францию вертолёт летел своим ходом. Ми-6 проявил себя не только в показательных полётах, но и в деле. В дни, когда проходил авиасалон, на юге Франции в горной местности бушевали лесные пожары. Фирмы многих стран предлагали свои услуги. Гарнаев решил продемонстрировать мощь нашей машины, её возможности. Одна за другой сходили с дистанции машины ведущих стран, сдали вертолёты Сикорского, а Ми-6 носил на подвеске воду в цистернах в самые задымлённые районы.

На Ми-6 выросли ставки, наших представителей буквально атаковали предложениями. Но в одном из полётов связь с экипажем прервалась. Так погиб Юрий Гарнаев, ставший национальным героем Франции, а Ми-6 лучшим вертолётом в мире.

В 1970 году Миля не стало, он умер от инфаркта. По просьбе его дочери Татьяны Михайловны Миль - Щипановой главного конструктора похоронили подальше от суеты, на сельском погосте под Москвой. На доме в Арбатском переулке укрепили мемориальную доску, на территории КБ установили памятник, но главной памятью о Миле была работа Московского вертолётного завода его имени, который к концу ХХ столетия пустил в серийное производство боевой вертолёт нового поколения Ми-28Н-- неуловимый и с огромной живучестью для экипажа, о чём всегда думал главный конструктор.

Вишневый сад очарованной души

Ольга Калаянова

История началась в небольшом городишке, названном Казанью. Именно здесь родилась и выросла Лема. Историю своих предков родители ее знали от отцов и дедов и дочке частенько рассказывали. Любознательная девчушка слушала эти рассказы с замиранием сердца - сказки не нужны были!

***

Домишко Зайния Зарипова притулился на крутом, почти отвесном, берегу речки Казанки. Проемы нескольких окон настороженно смотрели на бесконечный сварливый поток, будто ждали каких-то чудес и неожиданностей, хотя уж не знамо сколь веков "пробивалась" Казанка до главной реки - Волги, до левого ее берега. Здесь речушка, впадая, полностью терялась в мощных водах, растворялась, отдавая свою лепту, весь свой водный "багаж" полноводству и величавости могучей реки. Несколько веков назад после распада Золотой Орды осели здесь богатые татарские феодалы. Жилье понастроили, а городище назвали Казанью. Из бывших кочевых знатные получились скотоводы и ремесленники. Шкуры выделывали мастерски, благо сырья было предостаточно. Тучным отарам счета не было! Руки, привыкшие к мечам и лукам, отлично стали железо ковать, чеканить кубки, блюда, ювелирные поделки.

Никто и предположить не смел, что бывшие кочевники со временем и сады фруктовые станут разводить. А когда русский царь Иван IV Васильевич властью своей подмял Казанское ханство под себя, то стало оно составной частью Руси. А около Старой Казани, не более чем в пятидесяти километрах, спустя еще несколько веков, появится Новая Казань с кремлем, возведенным русскими зодчими Постником и Ширяем и вознесутся в небо знаменитые башни - Спасская и Сюмбеки, соборы Петра и Павла. Но уж никто и в снах не мог увидеть, что в двадцатом веке придет на землю казанских татар Октябрьская революция, а в мае двадцатого года после прихода новой власти Казань станет столицей Татарской АССР. Кровавая революция свершилась по всей России и утвердила народную власть. Так в декретах было написано, но эти декреты не утвердили вековые традиции коренного народа: чем он жил, что сохранил от предков - отцов и дедов своих. Власть новая обезличила и татарина, и башкира, и русского. Всех причесала под одну гребенку, да еще грозила за неповиновение страшными наказаниями, ссылками, разореньем, гибелью. Но и в эти "смутные" времена жизнь продолжалась. Молодые женились, любили, детей рожали. Вот и Зайний Зарипов, отец Лемы, надумал жениться. Приглянулась ему Айгуль, и имя ее Айгуль - лунный цветок-- как две капли воды подходило ей, улыбчивой, нежной, загадочной.

Привел Зайний свою молодую жену в отцовский домишко. Задолго до свадебного тоя каждую стенку мазанки укрепил новыми саманными кирпичами и двор в порядок привел. На мэндэры (соломенные матрасы) кошму из бараньей шерсти накинул для удобства гостей и половики самотканые на пол настелил.

Нельзя было назвать свадебным пышным тоем скромное угощенье, предложенное немногочисленным гостям - самым близким родственникам жениха и невесты. На этот той не могла собраться вся родня. Условия не позволили. Времена были не те, когда для шурпы и плова баранов не считая свежевали, когда кумыс, как редкий камень кахалонг белел в больших кожаных кувшинах. Только в давние времена волшебной музыкой курая и кубыза услаждали слух почетных гостей, а под гармонь выводили татарки свои старинные мелодии голосами переливчатыми, как ручьи звонкими и озорными.

Шел 1925 год. Не до "великих" торжеств было. Страшные времена! Но маленький свадебный той удался. Правда, не было скачек на лихих скакунах, зато медный самовар, выдраенный золой, сиял, как солнце. С трудом, правда, но достали мучки. Пышных перямичей с толченой картошкой напекли, и на бэлиши с капустой хватило. В жестяных чашках каймак застывал...В белом простеньком платье Айгуль лебедью плыла - танец невесты исполняла. В черную косу вплела монисты, и звон их тихий завораживал. Тонкую шею молодой украшала искусно сплетенная из конского волоса цепочка - шнурок. Вот и все украшения!

Чтобы семью пока немногочисленную содержать, Зайний работал, не покладая рук. Айгуль на сносях была, вот-вот родит. И в 1927 году Лемочка родилась. По обычаю татарскому надо было резать одного барана. А где брать? Времена голодные! Да и старинные татарские обряды искоренили подчистую, забыть велели. Вдруг кто узнает, уличит в предательстве "единственно правильных революционных завоеваний"...Почти все соседи и знакомые строго следили за этим - от мала до велика. Того и гляди - донесут. И загремишь в Сибирь! Но Зайний помнил все давние тихие беседы с отцом: " Сынок, в хадисе (священное изречение) сказано, чтоб сатана не навредил ребенку, на седьмой день после рождения дочери надо резать одного барана." Но как ни старался Зайний, не смог барана достать. Айгуль по своей женской линии обряд сумела исполнить. Браслетик от сглазу сплела на ручку из черно-белых бисеринок, а по хорошему ушки надо было проколоть и серьги вдеть серебряные иль золотые. Да не было таких "знатных" украшений, а если б и были, то не осмелились бы одеть - в глаза бросилось бы это своеволие и богатство.

В сердечном тепле и понимании выросла Лемочка. В памяти кладом драгоценным хранился у Зайния и Айгуль родительский завет: "Берегите своего ребенка, как драгоценную жемчужину, хвалите за хорошие поступки и чаще напоминайте об этом. И тогда дите ваше обретет счастье". Родители заложили в свое чадо дар бескорыстия и отзывчивости. Может быть, в этом и кроется загадка исламского воспитания - в сердечном и трепетном отношении к ближним своим?А Лемочка не по годам оказалась рассудительной, трудолюбивой и скромной, но и честолюбие не было ей чуждо. В школе все предметы давались легко - и точные науки, и гуманитарные. Без особых усилий поступила в знаменитый Казанский университет. И в 1951 году с дипломом преподавателя математики Лема Зайниевна пришла в среднюю школу. Начиналась новая жизнь. Наконец-то, она станет надежной опорой, помощницей для мамы! Остались они вдвоем давно - еще в тридцать седьмом Зайния Зарипова репрессировали. Ни весточки, ни строчки никогда ни от кого о нем не получали. Только гадали - чем же мог прогневить маленький человек такую могучую социалистическую державу? Страдали! Но не ожесточились. Айгуль, собирая дочь в школу и заплетая в косу непокорные, жесткие пряди, ворковала: "Жемчужинка моя, какой бы узор не соткет судьба на сердце твоем, принимай все благосклонно. Не гневайся, гони обиды. Все проходит."

Хрупкой, но не изнеженной предстала Лема перед коллективом одной из школ Казани. Росточку в ней было чуть ниже среднего, но такую впечатляющую корону из косы цвета воронового крыла ухитрялась сооружать, что подрастала сразу на несколько сантиметров. И сама над собой смеялась: "Величественно выгляжу!"Но величавость, как известно, не в росте кроется. И хрупкость, и незащищенность не стали помехами в работе. Отличный преподаватель математики из нее вышел, и такие однообразные на первый взгляд атрибуты школьной жизни, как тетради, планы, контрольные и т.д., не "засушили" ее, не сделали равнодушной, а уроки скучными.

Круг интересов молодого преподавателя оказался гораздо шире школьной программы. Какие только диспуты и конференции не проводила она! И если у доски с объявлениями толпились и преподаватели, и ученики - значит опять Зарипова предлагает что-то интересное, стоящее. Опять будет разговор, который затронет душу, заставит размышлять, думать. Во главу угла Лема всегда ставила гармоничное развитие человека.

За двадцать семь лет работы в школе трудовая книжка Лемы Зайниевны "распухла" от перечисления приказов, подтверждающих вынесение ей благодарностей, грамот, поощрений.

Время шло. В 1978 году Московским РОНО г. Казани был издан приказ: "Лема Зайниевна Галиакберова (по мужу) освобождена от работы по выслуге лет в связи с выходом на пенсию".

Поверить не могла, что все это касается ее, происходит с ней. Пенсия! Но годы дали знать о себе. Напряженная, почти тридцатилетняя школьная работа сказалась на здоровье. Это был период, когда она себя "не видела", не обращала никакого внимания на здоровье. Только школа, только дети и сейчас по выходе на пенсию "получила" множество заболеваний. Конечно, можно было смириться - вязать, прясть половички (ведь мама всему научила). И все это она умела хорошо делать. Но она почти на семь лет загрузила себя книгами. Перечитала все, что прошло за эти годы мимо, на что внимания не обращала. Получив новые знания, с трудовой книжкой пришла в городскую детскую больницу. Устроилась санитаркой приемного отделения травматологии. Вот тут и страдания увидела близко, совсем рядом с собой. Казалось, что ощущала боль каждого. И спрашивала себя: неужели нельзя этого избежать? Ну хоть как-то облегчить? Есть же какой-то выход? Перелопатила горы книг, журналов отечественных и зарубежных. Мудрое решение пришло, как озарение. Ее кипучая энергия и неотъемлемое желание творить добро стали крепкими союзниками и силой - создала в Казани центр гармонии и экологии человека. Привлекла к работе специалистов, сторонников естественного оздоровления организма человека без лекарств. И за десять лет работы в центре составила более 100 таблиц, записала множество кассет. Обобщила материалы по естественному оздоровлению из книг и работ замечательных ученых (Г.С. Шаталовой, К.П. Бутейко, Амстронга, Чугунова, Семеновой и др.). В доступной форме специалисты центра разъясняли и учили, как поднимать человеку физическую энергию, закаляться, воспитывать положительные эмоции, снимать последствия стрессов.

***

Так кто же такая Галиакберова Лема Зайниевна? Уходя на пенсию в 1979 году, была очень больной: тромбофлебит, холецистит, камни в печени и почках, экзема и т.д. Стала лечиться сама и лечила других. В одной из своих методик написала: "Хочу, чтобы все люди Земли были счастливы и здоровы. Узнала, почему нам дается карма, болезни, старость. Почему оздоровлению не помогают ни доктора, ни экстрасенсы, ни лекарства, ни травы, ни больницы? Но от них можно уйти! Всю отрицательную энергетику, болезни мы сами можем убрать, узнав причины и ликвидировать их."

***

- Люда, ну чего ты такую экзекуцию вытворяешь над собой каждое утро? Хорошо, если б солнышко было, а то ведь дождь моросит, а ты на себя воду из бочки льешь. Толк-то от этого есть?- Есть. Есть толк! Энергия в меня вливается с этой водой. Энергия! После этого я, как заводная. Могу тысячу дел переделать и не устать! Как новенькая! Прости, говорить некогда. Побегу...- У тебя что, гениальный лекарь появился, - вслед кричу.- Лекарь, не лекарь, а наставник, если можно так сказать. Умнейшая женщина. Приехала к нам из Казани Лема Галиакберова. Я как объявление прочитала с программой и методами ее оздоровления, так и решила - это то, что мне надо. Вот так я впервые в 1997 году услышала про Галиакберову (Зарипову) от соседки по даче Людмилы Тихоновны Пановой. И ее ежедневные обливания водой с ног до головы уже не удивляли. Каждому, как говорится - свое!

И только в 2005 году из архивной документации дома-интерната имя Лемы Зайниевны опять всплыло в памяти. И люди нашлись, которые ее помнили. Но отношение к ней здесь было весьма неоднозначным. Загадкой она осталась для многих проживающих, не любопытных. Видели ее на балконе - упражнения какие-то делала, руки к восходящему солнцу воздевала, в земле копалась, книги писала. А вот за стенами интерната оказалось много ее почитателей. До сих пор ею восторгаются и помнят.

Пришли к ней на курсы по расклеенным в городе объявлениям."Кто хочет помочь себе стать здоровым, приходите, буду учить".Занятия все были бесплатными в одной из школ в Ново-Ленинском районе. Это был открытый университет, короткие курсы. И народ потянулся, стали регулярно ходить к ней на лекции - на теорию и практику. Одна из слушательниц курсов Раиса Ивановна Сапожникова вспоминает:

- Какая это была обаятельная, улыбчивая женщина. Никто не верил, что ей шел уже восьмой десяток. А фигура! Любая молодая могла позавидовать! Она ведь спокойно, без напряжения могла сделать такие упражнения, как "мостик", "березку", "плуг", "луг". Без всякого сожаления могла заменить обед стаканом талой воды или горстью орешков. А сколько кулинарных рецептов нам подарила! Ну, как остаться равнодушной к салатам с завораживающими названиями - "Аромат весны", "Путь к себе"? А завтрак вкуснейший - "С добрым утром, мир!"

Какая-то заразительная радость жизни от нее исходила. И впечатление было такое, что она совершенно счастливый человек. И это состояние радости царило во все время занятий - она будто перекачивала его сидящим перед ней людям. Словно сад, в душе ее цвел.И мы, слушатели, поверили в себя, в свою энергию. Уяснили, как надо жить в обществе, друг с другом. Простую истину уразумели: "Надо быть таким, как солнышко". Главное - не быть агрессивными, научиться уважать любую жизнь, отказаться от "захвата чужих территорий".

Часто Лема Зайниевна повторяла: - с Господом свяжите себя и скажите ему: "Господи, я могу немного, но услышь мою молитву и позволь мне работать на благо твоего Царства, твоей справедливости". Вот так преподаватель математики, пенсионерка со стажем - Лема Зайниевна стала "садовником". Семена доброты щедро сеяла, взращивала.

Помните, как у Макаренко: "Трудно не любоваться садом, но еще труднее не работать в таком саду. Будьте добры, займитесь этим делом: вскапывайте, поливайте, снимайте гусеницу, обрезайте сухие ветки. Садовник не творит природу, он вносит в нее коррективы. Воспитание себя такой же корректив..." И Лема творила добро. Это было ее сутью.***

Трогательный документ до сих пор хранится в архиве Ново-Ленинского дома-интерната - заявление от Лемы Зайниевны Галиакберовой, датированное 1998 годом. Позволю себе процитировать небольшой отрывок:

"Я приехала из Казани в прекрасный город Иркутск с величайшей и прекрасной миссией - помочь оздоровлению престарелых и инвалидов... А участок вокруг этого дома сделать цветущим садом..."

Бесспорно, след добрый после себя она здесь оставила. Сама творила сказку. Зачем? Кто подвиг ее к этому? Да просто душе ее очарованной так хотелось. Никто ведь и не просил, и не вынуждал.

Откуда Лема приносила саженцы никто не знает, но точно - покупала на свои скудные пенсионные. Рыхлила землю на участке, выделенном администрацией (директором дома-интерната в то время был Михаил Михайлович Науменко), копала глубокие лунки для каждого молодого кустика, щедро водой поливала (ведрами носила). А потом выхаживала, удобряла, приствольные круги рыхлила. На доброту и хороший уход отозвались вишенки. И через несколько годков зацвели, давать плоды стали. И до сих пор плодоносят! Темно-багряные кисло-сладкие ягоды, тесно прижимаясь друг к другу, клонят долу гибкие ветви. Рубиновые, почти черные бусины - предмет пиратских набегов окрестных мальчишек удальцов-молодцов. Бабули интернатовские тоже не гнушаются собирать урожаи. До спелости лелеют ягоды, не рвут. Чудесное варенье варят или перетирают плоды с сахаром. Ничем не хуже сладкое волшебство, чем джемы из южных вишен. И вишневый сад - сказочный островок на территории Ново-Ленинского интерната - существует не в моем воображении.

***

Весной бело-розовые бутоны, отцветая, засыпают аллеи и тропинки, "источая лунный, мягкий, чуть слышный аромат, и тихая радость опускается в душу". Боже, как трогательно и нежно сказал Антон Павлович Чехов! Как скорбели его герои за гибель каждого вишневого деревца, высаженного еще крепостными в поместье Раневской!

Вишневый сад Лемы тоже едва не погиб. Весь! Слава Богу, остались небольшие островки, отдельные куртинки. За одиннадцать лет с момента высадки хилые саженцы вымахали, "раздобрели" - в ширь, и высь поднялись, закустились. И не боясь наших жестоких зимних холодов и суровых весен, когда температура воздуха опускается от нуля до - 3 и ниже, цветение буйно продолжается. Конечно, это не южная владимирская вишня, а войлочная, более приспособленная к нашему климату и нашим условиям. Но красота ведь не в сорте, не в "породе" дерева!

Под топором Ермолая Лопахина (герой пьесы Чехова "Вишневый сад"), продавшего сад под дачные участки, бестрепетно умирало волшебство уже устоявшегося, казалось на века, созданного мира. От вишневого сада Лемы остались тоже "рожки да ножки". Бездушная, варварская цивилизация двадцатого века и сюда приложила равнодушную руку. Не проработанные тщательно бездумные планы градостроителей сыграли роковую роль. Трубы канализационные прокладывали к соседней стройке жилого массива серо-блочных пятиэтажек.

В саду ухал не топор, а чудовищный экскаватор - динозавр острыми клыками рыл траншею. Вишни стонали! Падали живые, густо засыпая восковыми бутонами свежевспоротую глинистую землю. Чудовищное зрелище! Цивилизованная страна?

Осталось несколько десятков деревцев. Повезло им - высажены были в стороне от жуткой траншеи. И зацветают в мае, напоминая и подтверждая существующее мнение, что цветы - это остатки рая на земле.Каждую весну, когда распускаются волшебные бутоны, и как невесты разряженные стоят вишни и цвет их лунный, неземной дарит нам каждое деревце, пробуждается и душа этого сада, очарованная душа его сотворившего - женщины из Старой Казани.

Выстрел

Геннадий Гладышев

Павел Иванович Гладышев

...Как ни ждала, ни готовилась Анна, а, увидев мужа на пороге дома, растерялась. Бессильно бы опустилась прямо на пол, но он подхватил, удержал. Весть о возвращении мужа Анны разнеслась быстро, и вскоре дом был полон, только гости шли и шли. Отец, в офицерской форме, при боевых орденах, слегка покачиваясь от хмельного, с каждым вошедшим здоровался за руку, выпивал стопку, садился рядом, громко говорил, а Котька любовался им: "Вот он папка, боевой офицер, всю войну прошел-- и цел, невредим.

Было уже далеко за полночь, когда мать довольно неожиданно поднялась со своего стула и, улыбаясь, проговорила:

- Дорогие наши гости, не серчайте, отдайте мне моего мужа... Да и работа завтра. Отец стал возражать, но мать подошла к нему, привлекла к себе, поцеловала и, как бы ласкаясь, прикрыла его рот своей щекой.

Проснувшись за несколько минут до звонка будильника, Котька нежился на постели. Услышав довольно громкий разговор на кухне, встревоженный, заглянул в приоткрытую дверь. За столом сидел отец, перед ним стоял, непонятно откуда взявшийся графин спиртного, наполненный стакан, из пепельницы дымила непогашенная папироса. Трудно было понять: пьян со вчерашнего вечера или утром уже успел...

- Хватит пьяных компаний, - говорила мать. - Ты посмотри на себя, боевой офицер зовешься. Три дня дома, а сын еще трезвым тебя не видел.- Аннушка, дорогая. Устал от всего. Дай встряхнуться, отдышаться. Не подгоняй меня, - виновато отвечал отец.- Все! Хватит встряхиваться, - не сдавалась мать.-- Ну, хорошо, хорошо. Пусть будет по-твоему. Выпивать не буду. Подлатаю дом, сараюшку и-- на нашу лесопилку, согласился отец.

Каково же было удивление Котьки, когда придя из школы, он не нашел в доме отца. Столярный инструмент валялся на крыльце, несколько тесин, приготовленных для ремонта крыши, были брошены здесь же.

Оставив портфель, он побрёл по улице." Сначала в чайную, а там видно будет" - решил Котька. Его мальчишеское сердчишко сжалось в недобром предчувствии, когда он увидел высаженную раму в одном из окон чайной. Открыв дверь, и еле ступив на порог, Котька услышал пьяный, куражливый голос отца:

- Сын боевого офицера, фронтовика пришел к отцу, к друзьям. Мой сын, иди сюда!

Опухшее, розово-синее лицо, всклоченные непричесанные волосы, грязные руки. Китель, еще недавно красиво облегавший сильную грудь, сейчас измятый, заляпанный едой, вином, был расстёгнут. Ордена и медали как бы еще более подчеркивали эту неопрятность. А вскоре появился участковый.

- Граждане, - обратился капитан к пьяной компании, - вы задержаны за нарушение общественного порядка. Следуйте за мной.- Что? - закричал отец. - Меня, боевого офицера, в милицию? В то же время он попытался не то оттолкнуть, не то повернуть к себе милиционера, но грохнулся на пол, увлекая за собой и Котьку.

Прикрыв животом голову отца, не позволяя ему выкрикивать ругательства, Котька истошно вопил:

- Домой! Домой!Дружков отца вывели из чайной. Один из милиционеров нагнулся к барахтавшимся на полу со словами:

- Мальчик, встань!

Котька кричал сквозь слезы:

- Не пущу! Не дам! Он хороший!

Милиционер попытался оторвать Котьку от отца, однако тот, резко повернув голову, как волчонок, клацнул зубами. Поняв состояние мальчика, старший присел около него:

- Тебя как звать, сынок?

- Да Костя он, - подсказала одна из работниц чайной. - Хороший парень, - добавил кто-то.

- Встань, пожалуйста, Костя, поговорим по-людски.Вздрагивал всем телом, Костя повернул голову и увидел лицо матери. По расстегнутому полушубку, непокрытой голове, прерывистому дыханию и по тому, как она, нимало не заботясь о себе, упала на колени рядом с Котькой, можно было понять - она очень спешила, силы её вот-вот могли покинуть...

- Сыночек, он часом не задохнулся? Папка-то! - еле переводя дух, первое, что смогла произнести она. Затем, приподнявшись, заглядывая в глаза милиционеров, с надеждой в голосе проговорила:

- Степан Васильевич, уважаемый, не губи! Перебесится. Хороший мужик, все же знают, - она молящим влажным взглядом смотрела на каждого из присутствующих.

Капитан заколебался.

- Ладно, - сказал он, - ведите домой. Протрезвится - пусть придёт.

Но отец опять пропал на всю ночь. Утром, побывав, казалось бы, везде, где мог быть отец, Костя ни с чем вернулся домой. Нехотя ел вчерашний холодный суп. И тут соседский парень в окно заорал:

- Котька, дядя Павел в нашей лодке храпит - аж жуть!

Котька быстро сбросал в мешок съестное. Нашел узелок с припасами, где всегда отдельно хранил соль, спички, немного сухарей. Снял с вешалки полушубок, пристегнул патронташ, схватил ружьё и припустил к берегу.

Отец спал, скрючившись, на дне лодки. Вставляя вёсла в уключины, Котька шепнул другу:

- Я на Дальний остров. Никому не говори!.. Очнулся отец на острове и сразу побежал в зимовьюшку. Выскочил он с ружьём. Патронташ болтался на шее. Носясь по берегу, отец палил и палил в воздух, видимо, надеясь привлечь чьё-либо внимание. Котька пожалел, что не догадался спрятать патронташ. Правда, в это время на Дальний заплывали редко.Черемша уже стала жесткой, ягод еще не было, вроде и незачем. Да ведь всякое может быть.Бросив ружьё, отец выкрикивал ругательства, а Котька, лихорадочно придумывал, как его успокоить.Именно в это время они увидели лодку. В ней сидели двое, была она еще пока далеко.

- Собирайся быстро, - скомандовал отец. Бросив ружьё на полушубок, он побежал в зимовье.

А Котька закричал:

-- Назад! Назад! Не подплывайте!

Гребец встал в лодке:

- А чё стреляли?

- Глухари, рябчики, вот и стреляли.

- Беды не будет?

- Уходите, уходите, - орал Котька.

Лодка быстро удалялась, огибая остров. Когда Павел выбежал из зимовья, её уже не было видно.

- А-а, - осатанело взвыл он, швырнул узел и бросился к сыну, - мерзавец! Я разделаюсь с тобой.

Котька ринулся вдоль берега, подхватил на бегу ружьё и устремился к зимовью.Он слышал за собой тяжелое дыхание и приглушённый мат.

Убьет! Страх гнал Котьку. Он кубарем влетел в зимовье, захлопнул дверь, но защелка не закрывалась: в последнее мгновенье Павел подставил ногу, и с размаха повалился на пол. Он медленно и страшно поднимался, а ствол, вздрагивая, смотрел ему в лицо.

- Не подходи! - завизжал Котька, и одновременно ударил выстрел. Котька медленно оседал на земляной пол, и в помутненном сознании его мерцало все одно и то же: "Я не стрелял, мама, я не стрелял, не стрелял..."

Сознание вернулось к Павлу через несколько секунд. В голове звенело, как после контузии. Приподнявшись, он оглянулся, и чудовищный крик согнал ворон с прибрежных сосен.К счастью, заряд ушёл в потолок. Через две недели Анна с Коляном забрали их с острова.

Павел проснулся рано, но затаился. Он слышал, как, собираясь на работу, Анна наказывает сыну:- В школу, на первый урок, не ходи. Я приду скоро. Отпрошусь. Затопи баню. Достань со льда брусничку, сходи к бабушке Клане, возьми крынку молочка. Пирожки с мясом не таскай, потерпи. Их там немного, мяса-то едва наскребла. А капустные, с картошкой, ешь. Да, чуть не забыла, Катерина Ивановна обещала два-три посольских омуля. Деньги ей отдам с получки.

Анна вошла тихо, в домашнем халате, присела на край кровати и тихо сказала:

- Вставай, Павлуша, хватит маяться. Банька вот-вот поспеет.

С детства знакомый запах распаренного березового веника закружил голову. Он сел на полок, намереваясь просто погреться, а потом, как бывало, бросить ковш ключевой воды, настоянной на травах, но Анна его опередила:

- Грейся, грейся, я все сделаю сама, - прикрывая плотно дверь парной, говорила жена.

Ее вид удивил Павла, не было никогда, чтобы она в бане была нагая. Её крепкая, стройная фигура ещё раз заставила ощутить свою немощь... Обед был праздничным, но без спиртного. Анна потчевала своих мужчин с особым удовольствием. И тут в дверь постучал Петр Яковлевич, директор семилетней школы. Он был желанным гостем, едва ли не в каждом доме.

- А я, Павел Иванович, к тебе с предложением.- Объявил он.-- На прошлой неделе был в Облоно и Районо. Денег нам дают на строительство в этом году новой или правильно сказать на расширение школы, спортивный зал, теплицу, стадион. Десятилетнее образование будут получать ребята. Вот такое, Павел, тебе боевое задание. Кому же его как не фронтовикам доверить.

Отутюженный китель с орденами висел на спинке стула. Павел какое-то мгновение помедлил. Одевать ли?

Уловив его сомнение, Анна почти приказала:

- Одевай! Кровью добыто.

С того дня Павел не пил, школу красивую срубил, да и Костя, став профессором, не знал вкуса спиртного.

А в доме с тех пор разместились на ковре необычные реликвии: гладкоствольное ружьё без затвора, топор, с отполированным до блеска топорищем, и гранёная стопка без дна.

Деревенька Бургаз и её школа

Галанова Г.П.,

руководитель историко-краеведческого объединения "Журавленок"

Бургазская школа. Ученики

Бургазская школа. Ученики

Деревня Бургаз. Крестьяне.

В XVIII в. численность населения Прибайкалья росла очень быстро. Если к концу XVII в. здесь было 300 населенных пунктов, то к концу XVIII в. их стало 544. Главную роль в заселении края продолжало играть крестьянское вольнонародное (то есть добровольное, без помощи правительства) переселение из центральных и особенно северных губерний Европейской России. Сюда направляли в ссылку. Увеличивалась численность коренных жителей. К концу XVIII в. на территории современной Иркутской области проживало 102,5 тыс. человек, из них 53,5 тыс. русских, 46,7 тыс. бурят-монголов и 2 тыс. эвенков.

Приезжие крестьяне оседали в окрестностях Иркутска, многие селились в деревнях по Московскому, Якутскому трактам. За каждые 4-5 десятин земли крестьянин обязан был отрабатывать одну десятину в казну. Она называлась государственной пашней, а крестьяне стали называться государственными.

Вот из таких, в основном государственных крестьян, в конце XVII века на 40-й версте Якутского тракта выросло большое село Оёк, а заселившие его предприимчивые и смелые поселенцы, богатели и осваивали новые земли вблизи бурятских улусов, издавна проживавших в долинах рек Куда, Большой и Малый Кот.

Так, в 20-ти верстах от Оека и в 4-х верстах от д. Захальской возникла деревня Бургаз и произошло это примерно в 1700 году. Через четверть века неподалеку обосновались заимки Оёкских крестьян Петухова и Ревякина.

Деревня Бургаз (ранее Бургатская, Бургазская, Бургасская) относилась к приходу Петропавловской церкви Куядского селения и быстро разрасталась, благодаря богатым урожаям окрестных земель и кормилице - тайге. К началу ХХ века в деревне проживало более тысячи человек, имелись две мельницы, хлебный (экономический) склад "мангазей", торговая лавка мелочных товаров, питейное заведение, 2 часовни.

Население, в основном, было зажиточным, практически в каждом хозяйстве держали по несколько голов лошадей, коров и бычков, мелкого скота, птицу. Вокруг деревни поселенцы отвоевали у тайги сотни десятин плодородной земли, на которой выращивали пшеницу, овёс, рожь, гречиху, коноплю и другие культуры. Почти каждое подворье имело ту или иную технику для обработки земли и зерновых-- сеялки, веялки, плуги, сохи. Мужчины изготавливали конную упряжь, кошевки, телеги, бондарничали, изготавливали глиняную посуду. В избах женщины мяли кожи, пряли овечью пряжу, обрабатывали коноплю и ткали всевозможные изделия на домашних ткацких станках - кроснах, обучая своих дочерей этому непростому ремеслу. В огородах выращивали неплохие урожаи овощей. Излишки собранного урожая, самодельных изделий увозили на базар в Иркутск или в северные волости, где продавали или обменивали на домашнюю утварь и "красные" товары.

С ростом благосостояния возникла необходимость и в обучении подрастающего поколения, но школы открывались преимущественно в городах и волостных селениях. После издания Министерством Народного Просвещения устава 1828 г., рядом законодательных актов и административных распоряжений было положено начало сельской начальной школе. В уставе указывалось, что цель этих училищ - "детям мужского пола купцов, ремесленников и других городских обывателей вместе со средствами лучшего нравственного образования доставить те сведения, кои по образу жизни их, нуждам и упражнениям могут им быть наиболее полезны". Классная система преподавания заменялась предметной, немного расширялась программа.

В 1846 году было открыто Оёкское мужское одноклассное приходское училище, в 1862 году- Капсальское смешанное, в 1879 году- Тугутуйское, в 1894 году - Куядское смешанное.

Не каждый ребенок отважится в дальний путь за знаниями, тем более в ближайшую школу в с.Куяда надо было идти через лес, в котором рыскали вечно голодные волки. Поэтому на сельском сходе бургазсцы решили открыть школу в своей деревне, о чём подали письменный приговор Иркутскому уездному начальнику.

Приговор сельского общества был одобрен и по распоряжению уездного начальника 23 июля 1899 года открытие Бургазского двухклассного приходского училища смешанного типа было утверждено.

Под школу отвели наёмное здание, определили от сельского общества квартиру учительнице, наняли сторожа, выделили 120 рублей на отопление школы и 360 рублей на школьные нужды от казны.

Почетным блюстителем новой школы стал титулярный советник Леонид Алексеевич Ветчинкин.

1 сентября 1899 года новая Бургазская школа открыла свои двери первым 27 мальчишкам и одной девочке, а обучать грамоте приехала молоденькая выпускница Иркутского Епархиального училища Евгения Лавровна Писарева, которой было положено жалованье в 360 рублей в год.

На открытие школы первым ученикам и учителю был подарен портрет протоирея Иоанна Крондштатского с его личной подписью и датой: 4 августа 1899 года, который был обнаружен во дворе одной из жительниц деревни в 2008 году и хранится теперь в школьном музее Ревякинской СОШ. Там же имеется учебник "Евангелие", предназначенный для начальных училищ, изданный в 1900 году со штампом "Бургасское приходское училище", заботливо сохраненный в семье старожилов деревни Томиловых.

Примерно в 1924 году было построено новое, собственное здание школы, расположенное в центре деревни. В школе было три класса и подсобное помещение. В 1937 году была заменена кровля и пристроен ещё один класс. Вокруг школы учениками были посажены саженцы берёзок и елей, которые до сих пор радуют глаз своей красотой и величием. Правда, в 1988 году школу из-за ветхости закрыли, а впоследствии снесли, построив новую в другом, тоже очень красивом месте среди столетних елей. А на месте той, такой близкой для всех бывших учеников школе, в прошлом году возведён красавец - клуб. Он стоит под защитой старых берёз и елей в окружении ажурной чугунной решётки.

Согласно Списка школ, детдомов, политучреждений по Иркутскому уезду на 1926/1927 учебный год в д. Бургаз проживало 1003 человека, имелась 3-х летняя школа с собственным зданием и земельным участком, обучалось 50 учеников.

Занятия в школе обычно начинались в первых числах октября, т.к. все население, в том числе и дети, было занято на сельхозработах. Учебный год длился до мая, т.е. до посевной.

До 1917 года школьники изучали Закон Божий, грамматику, арифметику, естественные науки. Позднее, наряду со школьными предметами, учителями проводились различные мероприятия, связанные с советскими праздниками, экскурсии в лес, на пруд, где на практике дети изучали флору и фауну. Можно только представить, какое разнообразие растительного и животного мира видели дети 100 лет назад. Ведь даже сейчас нередко в окрестностях деревни можно встретить самых разнообразных птиц, как местных, так и прилетающих на лето: утки и гуси, совы и филины, куропатки и тетерева, журавли и цапли, а мелких птиц - не пересчитать. Частенько дорогу перебегают зайцы и рыжие плутовки лисы, косули, а в тайге можно встретить и крупных животных: лосей, медведей, волков.

Известны имена учителей, которые в разные годы существования школы открывали путь к знаниям маленьким бургазцам:

• Белова Лидия Викентьевна

• Барбаков-Никольский Аристарх Спиридонович

• Азбукина Екатерина Алесеевна

• Резанова Елена Иосифовна

• Михайлов Афанасий Васильевич

• Крутицкая (Поднепольская) Александра Яковлевна

• (фамилия не установлена) Александра Яковлевна

• (фамилия не установлена) Анна Демьяновна

• (фамилия не установлена) Мария Арсентьевна

• Баянова Ольга Николаевна

• (фамилия не установлена) Андрей Тимофеевич

• (фамилия не установлена) Нина Дмитриевна

• (фамилия не установлена) Эфтагея Гаевна

• Развозжаева (Витязева) Валентина Ивановна

• Подкорытова (Семина)Надежда Ивановна

По многу лет отдали технические работники школы - местные жительницы: Витязева Татьяна Акимовна, Наумова Клавдия Васильевна, Кокоурова Мария Афанасьевна, Яковлева Пелагея Ивановна.

Сколько учеников за 110 лет Бургазская начальная школа выпустила из своих дверей, наверное, никто не сосчитает, нет такой точной статистики. Но известно, что очень много их сложили свои головы во время репрессий, в первые годы советской власти, а еще больше в первые дни Великой Отечественной войны, когда из деревни прямо с полей и покосов увозили полуторки мужиков на фронт, прямо в пекло, откуда практически никто не вернулся домой.

От богатых крестьянских дворов, от мельниц, часовен и пруда не осталось и следа. А в новой начальной школе обучается чуть больше десятка ребятишек - потомков тех, кто корчевал тайгу и распахивал чернозёмы, выращивал хлеба, боролся за Власть Советов, а затем впроголодь, за трудодни и за веру в светлое будущее строил коммунизм.

Детские новоселья

Андрей Киселёв

Село Карасук затерялось на необъятных просторах Западно-Сибирской губернии, где я и родился 15 октября 1932 года по желанию своих собственных родителей, которые приехали туда из г. Томска, где они познакомились на какой-то вечеринке. Отец уже отслужил в армии и учился в Совпартшколе, а мама только что закончила школу. После окончания Совпартшколы отца направили в село Карасук учительствовать, куда он и отправился, прихватив с собой молодую красавицу-Женечку, которая успешно вскоре принесла меня, а было ей в ту пору осьмнадцать. Отец - на шесть лет постарше. Не прожив и года в Карасуке родителей направили в с. Седельниково--это далёкий север теперь уже Омской области, где все деревянные домики имели наружные двери, которые открывались во внутрь. Иначе наметало столько снега, что на улицу выйти было просто невозможно, а все прелести жизни, т. е. удобства, как их теперь называют, были снаружи. Добирались из Карасука в Седельниково зимой на розвальнях, так как другой дороги не было. В Седельниково наша семья уже немного задержалась и, когда мне исполнилось года три, переехали в г. Тару, где у меня появилась сестра в 1936 и в 1938-брат, которых назвали Элла и Борис. В Таре отец работал в советских и партийных органах, т. к. еще в армии вступил в ВКП(б), мама же занималась с детьми и работала в школе преподавателем русского языка и литературы.

Отец с работы возвращался всегда за полночь. В те времена советские и партийные работники после окончания всевозможных пленумов и конференций любили фотографироваться на память. И вот, приходя поздно ночью домой, отец брал в руки ту или иную фотографию, лезвие бритвы и вырезал какое-либо лицо на фото. Зачем, -- спрашивал я. Это враг народа, -- отвечал отец. И больше мы на эту тему с ним не говорили. Я не спрашивал, а он молчал. Эти фотографии и сегодня сохранились у младшего брата Владимира, на руках которого отец ушёл из жизни.

Итак, жизнь в Таре закончилась, и нам предстояла дорога в село Упорово Тюменской области, куда отец был назначен военкомом. В те далекие времена советские и партийные работники, занимающие какие-нибудь посты, более пяти лет на одном месте не задерживались. Поэтому ине было коррупции и т. п и т. д. В Таре мы погрузились на пароход и поплыли, или пошли, в г. Омск по реке Иртыш. В Омске пересадка на поезд до станции Заводоуковская, а там лошадьми до места назначения.

В Омске в то время проживала папина сестра с мужем и двумя детьми--сыном и дочерью, где мы прожили несколько дней, пока не похоронили папиного отца, а потом в путь-дорогу к месту назначения.

В Упорово нас разместили в большом военкомовском доме из кругляка. Это был пятистенок из сеней, кухни, трех больших комнат и маленькой светёлки. На кухне стояла большая русская печь. О русской печи можно рассказывать и рассказывать, но это будет отдельная история. В доме из каждой комнаты в другую были двери и можно было бегать по кругу, в центре стояла круглая печка обтянутая железом. Называли ее голландкой, мне часто приходилось её топить и это дело мне пригодилось и в другой жизни, когда в армии меня назначили быть истопником. Получается, что в жизни ничего просто так не бывает, а рано или поздно всё, чему ты когда- либо научился, пригождается.

Началась новая безоблачная и беззаботная деревенская жизнь деревенского пацана. В апреле 1941 года у меня появилась еще одна сестра - Евгения, а вскоре началась Великая Отечественная, и вся жизнь в одночасье изменилась.

Как началась Война я, пожалуй , и не помню хорошо. Лучше всего запомнились дни, когда провожали на фронт. . Первые два-три месяца — это были праздники с песнями под гармошку, с плясками. Все думали, что через два-три месяца всё закончится победой, но вскоре в деревню стали приходить похоронки и чем дальше, тем больше, и всем стало понятно, что это всерьёз и надолго. Отец сутками мотался по району , собирая всех мужиков на фронт. Система была отлажена и сбоев не давала. Партии новобранцев и запасников со всего района собирались в Упорово, где у них проверялись документы, потом их мыли в общей бане, стригли наголо и отправляли на станцию Заводоуковская на призывной пункт, ну а дальше по железной дороге-- кого куда. До станции сначала увозили на машинах полуторках или ЗИС-5. Машины обратно не возвращались, уходили на фронт, потом стали возить на лошадях, которые тоже домой не возвращались, и люди до станции стали ходить пешком. Постепенно в деревне остались только нестроевые мужики, вернее старики, и нестроевые лошади, т. е. клячи. Все колхозные работы стали делать на быках.

Учебный год у нас начинался с первого октября. Даже первоклассники вынуждены были собирать колоски на полях, пропалывать озимые, в общем, делать ту работу, которая была по силам. Пилили дрова для школы, косили траву для колхозного стада, крючили горох. И только тогда, когда колхозные работы все или почти все были сделаны, разрешалось косить сено и пилить дрова для личных усадеб. Но случались и развлечения. По воскресеньям в деревню приезжала кинопередвижка с каким-нибудь фильмом, но чтобы посмотреть его, необходимо было иметь деньги. А где их взять? Пацаны всегда находили выход из трудного положения. Электричества не было и, чтобы показать фильм, надо было крутить динамо. Это делалось так. Динамо устанавливалось на скамейку и крепилось к ней струбцинами. На скамейку садились два парня и крутили ручку динамо. Это было в общем то не так уж и трудно, но и не легко. Самое трудное было в том, чтобы сохранить постоянную скорость вращения, чтобы напряжение не падало, а было постоянным, тогда и фильм было хорошо смотреть. Взрослые парни вдвоем выдерживали одну часть, а подростки менялись три-четыре раза в течение одной части. Но, всё равно все были довольны. Фильм посмотрели бесплатно, или на халяву, как теперь говорят.

Не помню, в каком году, скорее всего это было в 1943-44 г. г. в нашей деревне появился один паренёк лет 11-12. Это был сын полка. Одет он был с иголочки. Хромовые сапожки, военная подогнанная по фигуре форма, фуражка, и что самое главное, на груди красовалась медаль. "За отвагу"! Можете себе представить наши душевные ощущения!?

И вот мы с друзьями стали готовиться удрать на фронт и стать такими же сынами полка. А чем мы были хуже его? Сказано - сделано. Однажды, встав утром рано - рано, мы отправились пешком, в обход дорог на ст. Заводоуковская. Пришли на станцию и стали делать разведку, как и где ловчее сесть на поезд, но видно наш поезд уже ушёл. Во первых, за это время нас потеряли дома и везде, куда было можно, ушли телефонограммы с нашими приметами, а, во- вторых, железнодорожная милиция работала без сбоев. Нас выследили, вычислили и мгновенно задержали, ещё до получения телефонограммы, и поместили в детский приёмник -распределитель. И хотя мы молчали, как партизаны, не признавались кто и откуда, через несколько дней мы были доставлены по назначению, т. е. в свою деревню.

Вот так мы жили, учились, работали, отдыхали, и ждали вестей с фронтов. Так проходило детство, и я взрослел. После того, как отец отправил на войну последнюю партию уже не мужиков, а парней, с ней ушёл и сам. Я остался за старшего.

С фронта стали приходить раненые и вскоре нас выселили из военкомовского дома, его занял раненый фронтовик, назначенный новым военкомом, а нас поселили в другой двухэтажный четырёхквартирный дом, в котором нам отвели комнату и кухню. Это была такая холодная квартира, что у меня и сейчас стучат зубы, как я её вспоминаю. Но ничего, всё пережили, не умерли. Маму назначили директором упоровской средней школы, вместо старого директора, которого перевели в Тюмень, а нас переселили в директорский дом. Это по деревенским меркам было что-то. Фундамент и он же первый этаж - кирпичный. Сначала были сени, потом кухня, из которой вход в большую комнату, примерно 6х7 метров, в правом углу винтовая лестница на второй этаж, где располагались еще три комнаты. Из ограды сразу на второй этаж шла еще лестница- это был парадный вход. В этом доме мы прожили до 1949 года, здесь родился мой младший брат Владимир в 1946 году

После победы над фашистской Германией началась война с Японией. С запада стали идти эшелоны с боевой техникой и живой силой. И вот однажды нам передают телефонограмму, что наш отец будет проездом через ст. Заводоуковская и просит его встречать. В школе была одна-единственная кляча и она просто была не в состоянии довести нас до станции. И на просьбу матери нам дали телегу, запряженную двумя быками. Рано утром часа в четыре, я как старший в семье , а было мне тогда всего тринадцать лет, но умеющий запрягать и быков и управляться с ними, повёз мать встречать отца. Тридцать семь километров до станции мы ехали до глубокой ночи. Наконец, добрались. Я остался с быками, а мама пошла с телеграммой к военному коменданту, который ничего вразумительного ей не сказал, но дал команду, чтобы нас с вокзала не гнали, и мы стали встречать все эшелоны с запада на восток. Примерно суток через двое приехал и отец. Обратный путь домой был короче. Я отсыпался, абыки, почувствовав дорогу домой, пошли быстрее. Дома отец провёл двое суток. Мы с ним сходили на рыбалку, и нам повезло, т. к. мы на блесну выловили огромную щуку, и когда я с огромной гордостью и радостью нёс её домой, то встречные старухи поздравляли с прибылью. А прибыль действительно была. Через девять месяцев 18 апреля 1946 года родился брат Владимир.

И вот мы уже в обратной дороге, но не на быках, а на дрожках, запряженных председательским рысаком. Проводили отца, и опять стали ждатьи звестий. Письма приходили редко. Война давно закончилась, а нашего бати всё не было. Но вот однажды пришло письмо, в котором он просил мать вместе с нами поехать в г. Хабаровск, где он в то время служил и где ему уже дали квартиру. Но мама с пятью короедами ехать отказалась и отец в 1947 году настоял, чтобы его демобилизовали. А держали его в Армии потому, что он был кадровый военный и во время войны закончилспец школу СМЕРШ - смерть шпионам.

Вернувшись в Упорово, он стал работать третьим секретарем райкома партии, отвечал за сельское хозяйство, а через год он уехал в Тюмень и стал работать в МГБ - министерстве государственной безопасности, и только в конце августа 1949 года перевёз нас к себе на съёмную квартиру, вернее не в квартиру в понимании сегодняшнего дня, а в домишко из кухни и комнаты общей площадью двадцать квадратных метров, на которых ютились хозяйка и нас семь человек. Началась городская, бурная жизнь

Мне было уже семнадцать и я поступил в девятый класс единственной мужской школы в городе, а женских было четыре. За два года жизни в Тюмени я получил спортивные разряды по стрельбе из пистолета, по лыжам и по бегу, научился блестяще по тем временам танцевать и полной мерой окунулся в жизнь городской молодёжи. Танцы, кино, девочки, спорт, много читал и два года пролетели, как один миг. Да что там два года, если мне сегодня 77, которые пролетели, как одно мгновение! Детство и юность закончились и, несмотря на то, что они были голодные, холодные, раздетые, необустроенные, с двумя войнами и невосполнимыми потерями, вспоминаются они с теплотой и горечью о том, что ничего уже вернуть невозможно. Осталась только память, и встала на пороге вторая, но уже взрослая жизнь, которую вернуть также невозможно. . .

Дочки-матери

Галина Маркина

Евдокия Степановна целыми днями одна. Два раза в неделю её навещает социальный работник: приносит продукты, убирает комнату. А в комнате - лишь кровать, стол да холодильник. Холодильник придвинут к кровати, чтобы женщина могла сама достать продукты. Рядом - бутылки с водой. Три года назад случилось несчастье: Евдокия Степановна упала и сломала бедро. С тех пор она передвигается по дому в инвалидном кресле.

Ей 86 лет, и она очень одинока, хотя вырастила трёх дочерей. Одна из них живёт в Иркутске. Есть двое взрослых внуков - им бабушка тоже не нужна. Увы - никто не открыл секрета воспитания. Сколько угодно случаев, когда родители всё отдали детям, а в ответ - чёрная неблагодарность. Вот и Евдокия Степановна подарила детям даже свою квартиру. Дочь не отказалась, взяла, а заботиться о матери не захотела. Испугалась Евдокия Степановна - не остаться бы ей, прикованному к креслу инвалиду, на улице - и это в 86 лет! Хотела она расторгнуть договор дарения - не тут-то было. Такой у нас закон. Завещание можно поменять, причём сколько угодно раз, а договор дарения - нет. -Напишите вы об этом в газете, - просит Евдокия Степановна, - может, моя беда хоть других стариков убережёт от ошибки...

Чем тут поможешь? Мы позвонили в поликлинику по месту жительства. Там о ситуации знают. К Евдокии Степановне пришли нужные ей врачи, оформили медицинские документы. Сотрудники юридического бюро по Иркутской области, которое оказывает бесплатную помощь малообеспеченным гражданам, тоже навестили пожилую женщину. К сожалению, и они не смогли ничего сделать, чтобы вернуть право на подаренную квартиру. "А старшая дочь - Бог ей судья, - говорит заместитель главного врача поликлиники №6 Наталья Розум, которая занималась проблемами больной женщины. - Грустно всё это. Может, она и пожалеет о том, что сделала. Когда её дети ответят тем же".

Эту печальную историю мы рассказали в прошлом номере нашей газеты. Их много, брошенных детьми, беспомощных стариков. Но сегодня мы расскажем о другой судьбе. Внешняя канва похожа: преклонный возраст героинь, болезнь и беспомощное состояние. И даже совпадение: три дочери. Но какие разные отношения! Эта история - о любви.

Тёплый дом

Кристина Васильевна живёт в самой большой комнате красивой и ухоженной квартиры: в гостиной. Обычно неходячих стариков стараются убрать "с глаз долой", а тут - такое! Младшая дочь Кристины Васильевны Катя поясняет: "Мама у нас человек общительный, ей всё нужно знать, во всём участвовать. Есть для неё отдельная комната, но так ей удобнее. Все с ней общаются, маме веселее, и нам приятно". Все - это сама Екатерина Александровна, директор одной из строительных фирм, её сын Дмитрий, его жена Татьяна и сынишка Илюша. А Кристине Васильевне, между прочим, без малого 98 лет.

Крестьянские корни

Родилась она в феврале 1912 года в Заларинском районе, в деревне Бажир. "Мама была из состоятельной семьи, а отец - из батраков. Видно, по большой любви поженились. А всё же пришлось отцу отрабатывать свадьбу в доме невесты, - вспоминает Кристина Васильевна Мухина. - Родилось в семье восемь ребятишек, а сохранить удалось только двух. Мама нас сильно кутала - берегла. Да, видно, это не на пользу было".

А, может, и дан ей такой долгий век за тех, кто умер в младенчестве? Кто его знает...Отец рано ушёл из жизни - Кристине было тринадцать лет. А брату - уже семнадцать. Чем не работники? "Мы землю пахали - брат на двух конях, я на одном. Он с сохой, я с колесухой. Хозяйство большое держали: только дойных коров было четыре. Работали много, но и жили хорошо, крепко. Ели досыта".

Недолго оставалось быть на деревне крепким хозяевам. Начиналась коллективизация.

Новая жизнь

- Мама наша умно поступила. Она сказала: надо, дети, скот сдать в колхоз. Тогда нас хоть из дому, может, не выгонят. И права оказалась - не выгнали. А многих выселили, раскулачили, - вспоминает Кристина Васильевна. Дочка сидит рядом и расцвечивает скупой мамин рассказ подробностями. Чувствуется, что здесь любят вспоминать былое: "Мама работала хорошо. За это её председатель, а он был - питерский рабочий, из двадцатипятитысячников - отправил учиться". До этого у Кристины было за плечами лишь четыре года церковно-приходской школы. Председатель лично отвёз девушку в город: учись и возвращайся в село, нам нужны специалисты. Сначала Кристина поступила на курсы для подготовки в колхозную школу, а потом и в саму школу - что-то вроде сельхозтехникума. Она училась также усердно, как и работала в родном селе. "А жилось в городе трудно. Я раньше голода не знала, а тут кормили всё супом из пшёнки. Но бросить учёбу - ни за что! Нас поступило 45 человек, а закончило всего 25".

Девушка с характером

Обозначился характер, который дочь определяет так: "Мама очень упорный человек и очень ответственный. Когда она работала зоотехником в колхозе, мы, дети, её просто не видели. Она уезжала в пять утра, чтобы осмотреть коров до дойки, и возвращалась затемно. Обслуживала 12 колхозов. Меж тем в доме всегда были чистота и порядок. Мама у нас - великая труженица".

С фотографии, снятой во время учёбы, смотрит серьёзная девушка с восточным разрезом глаз и высокими скулами. Здесь же, в крестьянской школе, Кристина познакомилась со своим будущим мужем. Родилась старшая дочь Тамара. Семья не сложилась: муж не мог примириться с её частыми разъездами и работой от зари до зари, а она - с его необоснованной ревностью и любовью к выпивке.

Трудные времена

В 1938 году арестовали старшего брата Кристины Васильевны Филимона - он был председателем колхоза.

- Расстреляли за связь с троцкистами, а брат про них и слыхом не слыхивал: он всё больше про озимые да про пары думал, - вздыхает она. Филимона Мухина расстреляли под Иркутском, близ Пивоварихи. Родные ездят туда поклониться его праху и помянуть безвинно погибших за "светлое будущее". Племянник Виталий стал ей родным сыном - Кристине Васильевне пришлось переехать в Бажир, к старенькой матери, которая осталась одна с пятилетним мальчиком. У самой Кристины росли две дочери.

Это был поступок - взять в семью мальчика, отец которого объявлен врагом народа, но иначе она не могла. А через три года началась война.

- Я хоть и маленький был, а чувствовал, что наше выживание зависит от тёти Тины - я её так звал. Она много трудилась. Как-то ушла вечером в соседнюю деревню и задержалась. Я все глаза проглядел. Девчонки-то маленькие, ничего не понимают, а я вокруг дома бегаю, её поджидаю, - вспоминает Виталий Филимонович. - Мы, дети, тоже работали в колхозе. А тётя Тина была председателем. Так я лишний раз не просил у неё коня, чтобы в лес за дровами ехать, сам в санки впрягался. Боялся её подвести - скажут: вот своему-то дала. Она же в войну была председателем нашего колхоза.

- А уж я-то как боялась, - подхватывает Кристина Васильевна, - зимой скот кормить нечем. Ну, думаю, если начнётся падёж, меня как члена семьи изменника Родины точно расстреляют. Весной коров на верёвках выводили из коровников - так они слабели от бескормицы. А на деревне одни бабы да детвора, вот и все работники. Потом вернулся с фронта мужик, он стал председателем.

Дети

- Как она нас воспитывала? - продолжает Виталий Филимонович.- Никогда не кричала, тем более не била. Посмотрит строго - и всё. Уважали её, слушались беспрекословно. Да она и сейчас таким человеком осталась: сильным, достойным, в почёте и уважении.

- К маме и к семье нашей как-то всегда люди тянулись, - говорит младшая дочь Катя, для которой то время - далёкая история. А в близкой истории семьи добрые и прочные родственные связи, помощь друзьям и соседям. Эти связи с годами только крепнут.

- В выходные у нас гостила сестра из Ангарска - с дочерью, мужем дочери и с внуками. Всем места хватило, все друг другу рады. И мама в центре событий.

Собравшись семьёй, конечно же вспоминают прошлое. После войны Кристина Васильевна закончила курсы животноводов, работала зоотехником, всё так же, от зари до зари. Второй брак оказался удачным. Муж Александр работал шофером, во всём жене помогал. Семья решила перебраться поближе к городу. Дети учились в Иркутске и хотели другой, городской жизни - три сестры: Тамара, Валентина, Екатерина да брат Николай.

- У меня было очень счастливое детство, - вспоминает младшая в семье - Катя. - Мама уже не работала, занималась домом. Впрочем, что значит - не работала? В посёлке при большом хозяйстве без дела не посидишь.

Да и здоровье стало сдавать. Работая зоотехником, Кристина Васильевна дважды перенесла бруцеллёз. А десять лет назад ноги перестали её слушаться. Сейчас она с трудом добирается до кресла рядом с кроватью. Но характер остался. Твёрдый и справедливый.

В семье

- Её очень любят внуки, - рассказывает Катерина. - Диму мне никогда не приходится просить присмотреть за бабушкой. И Таня, невестка, тоже всегда поможет, приготовит обед, принесёт ей на подносе. Никому это не в тягость. Летом мама живёт на даче у старшей сестры - ей там тоже очень рады. Мне мама до сих пор лучший советчик в жизни. Даже в том, что надеть по какому-нибудь случаю, я могу довериться её вкусу.

А сама Кристина Васильевна тоже любит принарядиться. Дочка привезла ей из поездки тонкие, расшитые узорами блузки из хлопка. Ей очень нравится их надевать. Долгий век, счастливая старость.

Две судьбы, две жизни. Одна история ранит душу, лишает надежды. Другая, напротив - врачует и дарит свет.

Если бы не ты, Люда!

Людмила Чертовских

"Мы в ответе за тех, кого приручили..."

Антуан де Сент-Экзюпери

Это было давно. После окончания 3-го курса Госуниверситета, я отрабатывала педагогическую практику В городском лагере санаторного типа. Лагерь располагался на территории Детского дома, обитатели которого разъехались по загородным пионерским лагерям. Небольшая часть их по каким - то причинам осталась в городе, в детдоме. В моем отряде, оказались две детдомовские восьмилетние девочки. Одну из них через несколько дней забрали родственники, а вторая, Наташа, осталась со мной. Это была худенькая, не по возрасту высокая девочка, не очень ухоженная, больше похожая на мальчика, хотя у нее были мягкие волнистые волосы, большие голубые глаза и смешной носик пуговкой. Такое впечатление было, наверное, из - за короткой стрижки (как у всех младших детдомовцев), нескладного тела в вытянутом спортивном костюме и шаркающей походки. У детей часто терялась обувь, и Наталья ходила в стоптанных спортивных тапочках большого размера и на босу ногу. Я постоянно учила ее, как должна ходить девочка. Обычно, по воскресеньям в лагере были родительские дни и, несмотря на усиленное питание, родители привозили своим любимым чадам различные сладости и напитки. Эти дни, такие радостные для всех, были мучительными для детдомовских ребятишек, на глазах у которых проходили эти умильные встречи с подарками, поцелуями и нежностями.

Да еще "домашние дети", как их все называли, не всегда догадывались угостить детдомовцев. Поэтому мне приходилось, часто непедагогично повышенным и возмущенным тоном, отчитывать "недогадливых " и делиться своим "пайком", который мне, как маленькому ребенку, заботливо привозили мои мамочка и папочка. И вот однажды, в порыве благодарности, моя Наташка обняла меня за шею, прильнула к моей груди, и я так и не смогла оторвать ее от своего сердца долгие - долгие годы. А тогда она прошептала мне на ухо: "Давай, Люда, ты как будто бы моя мама. Ты как будто бы приехала попроведовать меня в детдом и привезла много - много подарков". И я ездила к ней в гости не год, не два и не три. А от нее потом шли коротенькие письма, в конце каждого была приписка: "Люда, приезжай ко мне! Я тебя очень жду!". А на обратной стороне листка – обведенная по контуру детская ладошка 1 и рядом - побольше, с кольцами на пальцах и маникюром, и подпись: "Наташа + Люда". Письма были совсем наивными, с большим количеством ошибок. Ученицей она была слабенькой, училась на троечки, да и поведение "хромало", поэтому учителя и воспитатели с успехом применяли такой педагогический прием: как только ребенок выходил за рамки, сразу - угроза: "вот приедет Люда, мы ей все расскажем". Действовало это безотказно, сразу подтягивалось поведение, а в дневник "залетали" четверки, а иногда "гнездились" и редкие худосочные пятерочки.

Помню, как - то привезла я ее на зимние каникулы к себе домой. Семья у нас хорошая и дружная. Была еще жива и бодра моя бабушка, а мой младший брат был почти ее ровесник. Конечно, девочку сразу же окружили всеобщим вниманием и заботой. Представляю, как Наташка хвасталась потом подружкам! И уж она не упустила возможности приукрасить действительность. Девчонки потом допытывались у меня: "А правда, Люда, что бабушка, когда купала Наташку, потом носила ее на ручках?" И что я должна была ответить? Купать то ее купали, но бабуля была хрупкой, да и ростом с Наталью, где уж ей было носить девятилетнего ребенка на ручках?!Вот наступил тринадцатый день ее рождения. С продуктами тогда было трудно, но мне повезло несказанно: я купила красивый торт, да еще с именной надписью, правда, там было написано: "С 18-летием!". Но я подправила текст, убрала лишнее, и легко получилось: "С 13 - летием!". Купила ей симпатичное ситцевое платьице (а то все в штанах, да в штанах ходит) и поехала.

Вы бы знали, как меня всегда встречали дети! Они ждали меня целый день, когда знали, что я приеду, летом во дворе или у ворот, а зимой у окошка. Завидев меня издалека, они бежали ко мне навстречу всей гурьбой с криками: "Люда приехала! Люда приехала!". И гроздьями висли у меня на шее. А в тот день у них был настоящий праздник. Торт был большой, на всю группу хватило. Ребятишки то и дело подбегали ко мне и наперебой признавались: "У нас еще ни у кого не было такого Дня рождения!". А некоторые, посмелее, добавляли: "А у меня в марте День рождения, а у меня в апреле... А у меня ..." и т. д. Вот как мне было объяснить им, что я - студентка, и меня саму еще содержат мама и папа!

А однажды, Наталья поставила меня в тупик своей просьбой: "Люда, возьми меня к себе...жить. " Сказано это было так несмело. С такой маленькой надеждой, которая и умерла сразу же после вопроса. Семья к тому времени у нас увеличилась: брат рано женился, один за одним появились племянники, и жить нам самим было очень тесно: восемь человек в квартире, да еще и комната одна проходная. Наташа все это видела и понимала, а спросила, видимо, так, на всякий случай, а вдруг да и случиться счастье, как в сказке.

Но несмотря на это она нашу семью считала своей. Когда впервые за много лет появились в детдоме ее бабушка и сестра, чтобы навестить и пригласить в гости, она наотрез отказалась и объяснила: "Зачем мне эти пьяницы, у меня уже есть семья!" Наконец, наступил день, когда она окончила школу и, покинув детдом, устроилась в ПТУ, поближе к моему дому, хотя и мечтала о другой профессии. Став старше, она приезжала в гости сама. И вот, теперь уже на мой День рождения, она на свои первые, заработанные на практике деньги, подарила мне самые дорогие духи, какие тогда можно было купить в магазине, в хрустальном флаконе. Я эту бутылочку хранила много лет...

Сразу после окончания училища, она вышла замуж и уехала в Украину, на родину мужа, и посылала мне посылки с джемом, сама варила! У свекрови был фруктовый сад. Семейная жизнь у нее сложилась удачно. Муж у нее был гораздо старше, любил ее и заботился о ней. Даже со свекровью Наталье повезло. Приняла она ее очень хорошо. Знаете, как иногда относятся мамочки к детдомовским невесткам?!

Потом я получила от нее письмо с фотографиями сыновей и мужа, совсем взрослое письмо, в котором она благодарила меня за все и писала: "Не известно, что получилось бы из меня в этой жизни, как сложилась бы моя судьба, если бы не ты, Люда! "

Жизни моей пороги

Одна из читательниц нашей газеты передала в редакцию толстую тетрадку, исписанную крупным аккуратным почерком. Начали мы читать - и почувствовали, что невозможно оторваться, захватило повествование своей глубокой жизненной правдой.

Александра Козлова

Петров день

Жизнь у меня была нелегкая - видимо, судьба моя такая. С детства все началось, да так и пошло. Жили мы в поселке Качуг. Было мне лет 5. Мама работала на небольшом маслозаводе, в ее подчинении было 10 человек. Они собирали молоко, перерабатывали на масло. Масло сдавали в торготдел, а уж дальше его везли на продажу в Иркутск. Наш дом был разделен на две половины: в одной жила наша семья, а в другой находилось служебное помещение. Там стоял большой чан для молока, фляги, бумага для упаковки масла и многое другое.

Был Петров день, 12 июля. Днем мы на лодке ездили за реку Лену, нарвали дикого лука, к вечеру вернулись домой. Было очень душно, жарко. Мы сели ужинать. Вдруг сильно потемнело, началась гроза. Мама сказала сестре Нине: "Закрой трубу, на печке лежит заглушка". А я сидела у стены на высоком детском стульчике. Вдруг меня ослепило молнией, в нашей комнате раздался сильный взрыв. Что было дальше, я вспомнить не могла, мама рассказывала. Молния ударила в наш дом, видимо, потому, что в нем было много металлических предметов, а громоотвода не было. Вылетели все стекла, фляги стояли обугленные, печку разнесло, дверка аж под стол залетела. Оторвало даже крышку от подполья - чудом в него никто не упал. Прибежали соседи, увели всех к себе ночевать. Мама была с маленькой сестрой на руках. Как только она в себя пришла, спохватилась: "А где Шурка-то?". Соседи побежали в дом. А я там так и осталась сидеть - в столбняке. Утром братья вспомнили про нашу кошку с котятами. Пошли в дом, слышим: где-то пищат. Откопали их за стенкой печки. Была комиссия - так и сказали: металла у вас много было в доме.

Володина рыбалка

Стали мы жить дальше, только мама сильно болела после такого потрясения. Но потом поправилась, и еще долго переносила всякие жизненные неприятности на своем пути, а их немало было. Судьба вскоре нам еще испытание припасла. Моему брату Володе было 18 лет. Он очень любил рыбачить. Особенно ловко добывал налимов: прямо голыми руками. Они в норах прятались, под обрывистыми берегами реки. Он и приспособился нырять и хватать их за жабры. А вода-то в Лене холодная. Азарт, видать, его и сгубил. Как-то пришел с рыбалки и говорит маме: "Ты возьми рыбу, а я пойду лягу". Лег на пол в сенях - там прохладно. Мама ему подает письмо от отца: он летом на сплаве работал. Володя говорит: "Потом, сейчас не могу". Брат Коля за фельдшером побежал, да только и тот не помог: оказался у Володи менингит, и через три дня он умер. Мама в этом доме от горя больше жить не смогла, переехали мы на другую квартиру.

В Качуге жизнь была не без приключений. Лена по весне сильно разливалась. Нам-то еще ничего. Мы жили на возвышенности, а у наших родственником паводком унесло баню, сарай, а сами они спасались на крыше дома. Мамин брат дядя Ваня был в это время на курорте в Кисловодске. Жена его тетя Поля с крыши клюкой ловила проплывавшие мимо вещи. Загадала: "Если борчатку сына поймаю, то не утонем, спасемся". Поймала - и давай плакать от радости. А сама сидит на крыше, кругом потоп. После наводнения на горах вокруг сушили раскатанные ткани, которые были в магазине в рулонах, так горы вокруг стали такие красивые, цветные. Эту материю потом народу дешево продавали, а нам, ребятишкам, давали карамель, которая слиплась от воды - радость была!

Вверх и вниз по Лене

Еще до Качуга, в молодые годы, мама с отцом жили в Бодайбо. Отец работал на приисках - хорошо жили. И вот началась Первая мировая война, отца призвали на фронт. А мама переехала в Иркутск к своей матери. Трое детей было в семье: брат Володя и две девочки-погодки - Надя и Люба. Надя умерла от тифа. Маме от военкомата дали солдата в помощь, чтоб похоронить. Поехали они на Радищевское кладбище - недолго ездили: мы жили на Госпитальной улице. А когда вернулись, дома второй трупик - умерла Люба. Опять поехали с солдатом хоронить. Такая судьба тяжелая маме досталась.

Вскоре отец демобилизовался по ранению. Большой палец у него был парализован, лежал вдоль руки. Хирург не стал его ампутировать, сказал: "Тебя тогда опять на фронт возьмут. А так еще поживешь". Отец, как из госпиталя выписался, так и перевез нас в Качуг. Оттуда он несколько лет ходил сплавщиком по Лене на карбазах. Как-то пришел осенью со сплава и говорит маме: "Я дом купил в Бодайбо, будем туда перебираться, там жить легче. И мне не надо будет каждое лето от вас уезжать". В мае и поплыли. Отец взял связку: четыре карбаза, между собой связанные. Отец был зав. связкой, он нас и определил в рабочие. Ну, мы-то на самом деле маленькие были: Коля, Володя да мы с сестрой Ниной. Работу они сами всю делали. Старшие, конечно, помогали. Коля рыбачил и уху варил. Рыбы в Лене много было. А готовили на лодке, на таганке - отплывали подальше: на карбазах нельзя было - там хранилась взрывчатка. Таких связок по Лене много плыло, походило это на плавучие деревни. Иногда карбаза садились на мель, тогда уж приходилось только надеяться на дождь: вода прибывала и снимала карбаз. Так и с нами было несколько раз. Ночью сели на мель, дождь прошел, а утром глядишь - плывем! Но иногда неделю приходилось ждать. Сверху карбаз был покрыт брезентом, мы жили между ящиками с грузом. Осенью сезонные рабочие возвращались домой из Якутска пароходами. Их по Лене два ходило: "Ленин" и "Сталин".

Отец хотел груз, который он вез, сдать в Бодайбо и остаться с семьей на постоянное жительство, но судьба была против нас. Груз в Бодайбо у него не приняли: мол, он взрывоопасный. Сами его и везите до Якутска. Пришлось продолжить путешествие. Оттуда отец хотел вернуться в Бодайбо пароходом. Не доехав до Якутска, отец свалился с приступом малярии. Он попал в больницу, а мы остались на улице. Мама без него сдала груз, получила расчет. Отец был плох. Он велел маме возвращаться в Качуг: "Жив буду - вернусь. А тут вы без меня пропадете".

И поплыли мы последним пароходом назад, без отца. Надо было спешить, уже осень наступала, холода. Когда обратно плыли, мама на каждой стоянке бегала на почту, надеялась получить весточку об отце. В Олекме нас догнала печальная весть, что наш отец умер, и его уже похоронили: мама на всякий случай оставляла денег.

По дороге опять приключилась беда: наш пароход затерло льдами, и он пристал к берегу. Кроме нас на нем плыли мужчины-сплавщики. Они надели рюкзаки и пошли в Якутск пешком, по берегу Лены. А нам что же делать - детей четверо да мама. И вещей гора: мы ведь ехали жить в Бодайбо. Ну, вещи почти все пришлось оставить. Хозяева дома, где мы остановились на несколько дней, нам сделали санки, сшили ичиги и унты. И вот мы отправились в путь. На одних санках мама везла младшую дочь, брат вез продукты, сестра Нина - самое необходимое из вещей. А я шла пешком. Мне было 6 лет, я еще в школе не училась. С нами шла молодая женщина Аня, она с мужчинами идти побоялась. Аня мне по дороге рассказывала сказки, а то посадит на санки и подвезет. Шли без дороги, гуськом, первый прокладывал тропу. Шли мы с утра до вечера, от деревни до деревни. Стоял конец сентября, холодно уже было, снег лег. Мужики еще на берегу говорили между собой: "Куда баба с детьми собралась, не дойдут, замерзнут в тайге".

Как-то мы долго шли - нет и нет деревни. Тут мама заметила избушку в лесу. Там жил мельник. Он нас приветил, мы мокрую одежду с себя сняли, повесили сушить и спать легли - уставали очень, сразу заснули. А ночью проснулись от крика. Мельник напился и стал к Ане приставать. Мама тоже беды опасалась: у нас с собой большие деньги были за товар. Ушли мы, как только он захрапел, так в сырой одежде и убежали. На том берегу, чуть подальше, увидели деревню. У воды лодка была привязана, да мама испугалась, что не справимся, утонем - по реке большая шуга шла. Кричим, плачем на берегу, боимся, что мельник проснется и догонит. С того берега парень увидел нас, приплыл на большой лодке. Только отчалили, мельник на коне скачет. Увидел, что нас проспал, стал кричать, что мы ему за ночлег не заплатили. Мама парню все как было рассказала. Утром она в сельсовете пожаловалась на мельника, ей подтвердили, что не мы первые, обещали его убрать. Все же мы боялись, что он нас на лошади догонит в дороге. Решили отдохнуть в деревне.Через несколько дней снова в путь. Много было всякого по дороге.

Однажды мама чуть не утонула. Она шла первой и попала в наледь, хорошо, что полушубок не дал уйти под воду. Она вся мокрая была, чтобы не замерзнуть, бежала до самой деревни. Постучала в первую избу. Попались хорошие люди: ее напарили в бане, натерли спиртом и положили на печку пропотеть до утра.Так шли мы почти два месяца. От Жигалово мама наняла сани, в Качуг мы прибыли в конце ноября. Когда мама пришла в контору речного пароходства, мужики-сплавщики, которые нас видели в Якутске, удивились: "Смотри-ка, дошла баба! И дети все живые?"

Заводская проходная

Жили мы в Качуге, но тут заболела сестра Нина, сделалось у нее тихое помешательство. Увезли ее в Иркутск. Мама все к ней в больницу ездила, а потом решила перебраться в Иркутск, там ее мать, наша бабушка жила. Устроилась мама на завод Куйбышева, там нужны были люди, и комнаты давали работникам. Дали и нам комнату, рядом с заводом, где сейчас автовокзал. Я пошла в первый класс, брат устроился работать на Рембазу и поступил в вечернюю школу. Жизнь стала налаживаться. А тут война.

В апреле 1941 года брата Колю забрали в армию. Мама плакала. Все знали, что война будет, но ждали ее почему-то с востока. Колю повезли на запад, ну, думаем, слава богу! Последнее письмо пришло от него 21 июня - из Киевской области. Он писал, что, мол, завтра нам выдадут форму, я сфотографируюсь и вам пришлю. После уж от него писем не было, а наши возвращались с пометкой "адресат выбыл". Мама делала запросы, но ей отвечали, что в списках убитых, умерших от ран, пропавших без вести не значится.Уже в конце 60-ых в кинотеатре показывали документальное кино, и там было про город Белая Церковь, где Коля начинал служить. Город бомбили, и солдатики выскакивали из казарм в исподних белых рубахах. Скоро все вокруг стало белым от этих рубах - их всех поубивали. У них еще даже оружия не было, не было никаких документов. Так мы поняли, как погиб наш Коля. Они себя даже солдатами не успели почувствовать. Мама вскоре умерла, она все думала об этом, говорила: их, поди, и похоронить не успели.

Позже я узнала, что брат еще полтора года мучился в немецком плену. Ответ на свой запрос я получила только в 2003 году.

В 1944 году пришлось пойти работать на завод - а было мне 15 лет. К нам в школу пришел представитель с завода, рассказал, что некому работать, кадры старые, молодых мало - надо помочь. Мама взяла меня за руку и повела устраивать на завод. Сама она работала в секретном цехе, где выпускали продукцию для фронта. После войны у нее в цехе работали пленные японцы. Они жили в бараках прямо на территории завода. Утром она их брала по счету, вечером сдавала по счету обратно. В цех меня не взяли из-за маленького роста. Начальник сказал: "Ящиков под вас подставлять не напасешься". Послали меня в контору, а я-то в цех хотела: там карточка была 800 граммов хлеба, а в конторе - 450. Но пришлось стать счетным работником, 41 год стажа у меня. А вскоре и сестра пришла на завод и тоже на всю жизнь - 52 года стаж.

Много в моей жизни было и хорошего, и печального. Сразу обо всем не расскажешь. Я эти воспоминания начала писать после смерти мужа, как одна осталась. Совет мне такой дали: пиши, а то как бы умом не тронулась. Вот я и пишу.

Мы хотим продолжить публикацию записок Александры Георгиевны Козловой. Простые и безыскусные - они трогают душу. Ведь в истории семьи отражается история нашего народа, и всей страны.

Долгожданная победа

Приближалась Победа, с фронта поступали радостные вести. Но Победа требовала прочного тыла. Я работала на заводе имени Куйбышева. Днем мы трудились в конторе, а вечером шли в цех помогать рабочим: красили детали, мыли окна. Холод пробирал от ветхой одежды, все время хотелось есть - паек был 450 граммов хлеба на сутки. И все же никто не хныкал. Было слово "надо" и не было - "не могу". На воскресниках разгружали баржи с дровами и углем - комсомольцы и молодежь работали бесплатно. Очень мы ждали Победу, и она пришла. Утром на заводе было столько ликования, столько радости - и столько слез и горя! Многие не дождались близких, мы тоже не дождались брата. После митинга нас отпустили домой. Это был первый выходной за всю войну. Мы пришли домой, взяли лопату и пошли копать землю под картошку - другого времени у нас не было. Мама всю войну работала по 12 часов. В октябре 1946 года многие были награждены орденами и медалями за работу в годы войны. Среди награжденных были и мы с мамой.

Шефская помощь

В этом же году мне дали ответственное поручение - как комсомолке. Ремесленное училище сделало первый выпуск сталеваров. Среди них было много ребятишек из глухих деревень, не приспособленных к жизни в городе: то карточки хлебные потеряют, а то продадут их, накупят сладостей, а потом месяц голодают. Мне поручили взять над ними шефство. А мне самой-то было 18 лет. Вставала я в шесть утра, в восемь была уже в столовой, накрывала стол на 30 человек, кормила их завтраком. Потом бежала в свою контору. После работы помогала им наводить уют в общежитии на улице Щапова, покупать одежду. Вырос из этих мальчиков рабочий класс, знатные сталевары, формовщики и рабочие других профессий. Многие всю жизнь проработали в стальцехе на заводе Куйбышева.

Потом меня отправили на село - помогать совхозу на прополке овощей. Тут не без приключений было: наши все раньше уехали, а насчет нас начальство договорилось, чтобы мы доехали на попутном грузовичке. Было нас пятеро, я знала только Зяму, он работал в мамином цехе. Еще была женщина с парнем и девушкой, вроде родственники. А ехать нам надо было в совхоз "Зыково", пять километров от Оека. Те трое в кузове грузовика что-то все перекладывали да шушукались, я и не обращала на них внимания. А как мы приехали да стали выгружаться, деревенские обнаружили, что их вещи и продукты перекочевали в чужие мешки. А эти трое все на Зяму и свалили. Деревенские сильно обозлились и давай его колотить. Разбили ему нос, повалили на землю и стали пинать ногами. Тут и я испугалась. Их трое, мне с ними еще через лес пять километров в сумерках идти. Стою, боюсь, и Зяму жалко. Я так поняла, что они из тюрьмы освободились, и к нам на завод решили устроиться, а их для начала послали на сельхозработы. Когда деревенские разошлись, они к Зяме подошли со словами: мол, недоразумение вышло, нас не так поняли. Давай его от крови и грязи оттирать, да и вручили ему еще свою поклажу нести. Ну, думаю, нам бы хоть живыми через лес дойти.

Дошли, а тут нас опять отправляют - еще за 15 километров, в совхоз "Ромкино". А Зяму оставили, он избитый уже идти не мог. Значит, мне одной с ними идти. Слава богу, нашелся попутный грузовичок до "Ромкино". Когда они опять начали шарить по углам и все доставать, я чуть из машины не выпрыгнула. Думаю, теперь придет мой черед за их грехи платить.

Приехали, расселили нас по общежитиям, а эти две женщины со мной в одной комнате - нет мне покоя. Утром нас накормили и отправили в поле. Их не было видно, а вечером, как вернулись, оказалось, что они многих успели обокрасть - и скрылись. Их и искать не стали, решили: они скоро так или иначе в тюрьму вернутся.

Мне потом еще пришлось ездить на полевые работы: на заводе было 6000 рабочих, везде были заводские совхозы, там выращивали овощи для заводчан. Я просилась, чтобы меня послали на родину, в Качуг. Мне отказали, мол, легкой жизни хочешь: я сказала, что у меня там дядя родной базой "Холбос" заведует. И послали меня в Баклаши. А там мне нечаянная радость выпала. Оказалось, наш бывший сосед дядя Федя Пьянов работал директором совхоза. Он и занимался нашим расселением. Кого определили в общежитие, кого в гараж на нары, кого в клуб, а меня он послал к себе домой. Там меня встретила, как родную, его жена тетя Тася. Я в городе ей иногда помогала по хозяйству, у них была большая квартира. Оба их сына тогда были на фронте.

Меня она поместила в комнату сыновей - те после войны остались служить в армии. Сначала я работала на уборке овощей, мы их отправляли в заводскую столовую. Потом копали картошку. Все было очень строго, не разрешали даже разжечь костер и испечь картошки. Объездчик Ганька за этим строго следил: как дым увидит, мчится на коне, костер потушит, а картошку раскидает. А когда с поля возвращались, он на въезде в деревню всех обыскивал. Женщины уж на теле пытались эту картошку спрятать, в волосах - нет, найдет и отберет. Меня он не обыскивал, потому что знал, что я при начальстве живу. Так я для наших побольше старалась вынести, чтобы они хоть вечером сварили да поели. Тетя Тася как-то попросила меня: "Шура, приди сегодня с работы пораньше, к нам комиссия из города приезжает, будут у нас в гостях". Я пришла, из столовой закуску принесла, хорошую по тем временам. Хозяйка гостей встречает. Я смотрю - это наше заводское начальство, которое меня в Качуг к дяде не пустило. Один из них спрашивает дядю Федю: "Как она здесь у вас оказалась?" Тот объяснил, мол, соседка по городской квартире. Вы, говорит, не думайте, она в поле со всеми вместе работает, стахановка. А здесь живет, потому что хорошая знакомая, и жене с ней веселее. Так он объяснил, чтобы мне не попало. А я по вечерам связала тете Тасе красивый платок. Они мне за него заплатили, да еще дали мешок картошки. Я тот мешок маме и сестре в город отправила с дядей Федей. Потом нас на капусту перевели. Мы кочаны рубили и солили в большом чане - он был во всю избу. Стоял конец сентября, холодно было. На нас надеты телогрейки и башмаки на толстой деревянной подошве. Эту капусту крошили такой машинкой вроде сепаратора, ее не мыли, лишь снимали верхний лист. А потом мы с девчонками прыгали прямо в ботинках в этот чан и начинали топтать капусту: пляшем, балуемся. Зимой в столовой завода из этой капусты делали щи и винегрет. В свободное время я помогала Пьяновым в ремонте их дома, за это они тоже заплатили, так что в ноябре я вернулась домой богатая, с деньгами и продуктами.

Все на выборы

После войны начались выборы в Верховный совет и местные советы. Меня вызвали в обком комсомола и послали агитатором в Нижнеудинский район, в село Шиберта, в колхоз "Имени 16 партсъезда". Агитировать надо было за товарища Бенедиктова. Я, говорю, его не знаю. А мне в обкоме отвечают: "Мы вам дадим все, что нужно: машину "Москвич", наглядную агитацию, семинар с вами проведем". И отправили меня на целый месяц в этот колхоз. Председатель там был Шурков, их было три брата, в деревне их звали "Шурки". Председатель распорядился меня поселить и выдать продуктов. Секретарша Валя спросила: "В конторе жить будешь?" Мне не хотелось в контору, тогда она позвала меня к себе. Выдали мне мясо, муку, овощи - я все в семью отдала, чтобы с ними питаться. Но когда я к ним пришла, то испугалась: дом большой, но без перегородок, сеней нет, вход с улицы прямо в "зало". Дом не запирался ни изнутри, ни снаружи - а стоял крайним на опушке леса. И то правда, красть в доме было совершенно нечего: у стены топчан, к нему привязан теленок, под ним лужа. У окна стоял стол из нетесаных досок, я его насилу отскоблила ножом. Мать Вали с двумя детьми спала на большой печке, а Валя - на единственной кровати. Семью Вали называли в деревне "хохлы на поселении", ее отец был репрессирован. Мужчин из их села почти всех посадили. А женщин с детьми переселили в Сибирь. Жили плохо. Утром девочка наденет большую телогрейку и рваные валенки, и идет в школу, а как вернется, младший брат одевается на вторую смену. Утром мать заведет в дом корову, подоит ее, напоит и выгонит на улицу. Я в первый день сильно напугалась: что за зверь в дом лезет, тем более дверь открытая стояла, и лес рядом. Потом привыкла. Привыкла и к тому, что в одном ведре и посуду моют, и молоко туда льют. Правда, у них посуды почти не было. Видно, не дали увезти с собой ничего.

Стали мы с Валей налаживать агитпункт. Сперва все мыли, чистили - помогали ребятишки из школы. Я стала встречаться и разговаривать с избирателями. Многие были неграмотные, верили каждому слову. А, может, боялись чему-то возражать. Словом, сидели тихо. Они думали, что я из Москвы приехала, а местные и в Иркутске не были, даже и в Нижнеудинск не все ездили. В селе даже радио не было. Выборы прошли хорошо. Явка была почти 100%. Я у председателя выпросила продуктов, денег немного, вложила свой паек и устроила им праздник. Бабки из выданной муки напекли блинов и пирогов, народ маленько из дому принес, что у кого было. Напелись и наелись досыта, и я с ними. Они говорили: "Мы тебя помнить будем, что ты нам сделала праздник". Повезли мы утром с председателем на кошевке результаты голосования в Нижнеудинск. В лесу за нами погнались волки. Кучер предупредил: "Кошевка низкая, держитесь крепко, если за дерево зацепит - перевернет. Тогда прощайтесь с жизнью - я за вами не вернусь, у меня дома дети малые". Ничего, обошлось. Я домой приехала жива-здорова и благодарность получила за хорошую организацию выборов.

Александр и Александра

После войны стали поступать на завод молодые специалисты, закончившие техникумы и ВУЗы. Многие приезжали с Урала. Среди них и мой будущий муж Александр Козлов. Приняли его на завод мастером мартеновского участка. Были мы оба молодые, занимались общественной работой, везде были вместе. После года дружбы поженились. Он меня, как в песне поется, встречал после работы у проходной. Моя сестра тоже вышла замуж за заводского парня. Жили все в одной квартире. Позднее, когда дети пошли, получили от завода отдельное жилье. У сестры дети хорошие выросли, дочь летала стюардессой, а сын после ИВВАИУ служил на Севере, а потом работал в аэропорту.

Мне с мужем повезло, прожили мы 56 лет. Нелегко было, многое мы пережили, преодолели, потому что были вместе. Стояли друг за дружку. Одной бы мне всего, что выпало на долю, не вынести. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Игра краплеными по-колымски

Олег Суханов, пенсионер, член Союза журналистов

Иркутянин в колымском лагере отыграл в карты жизнь известного композитора Яна Френкеля.

МАРШАЛ КОНЕВ, УСЛЫШАВ ПЕСНЮ "ЖУРАВЛИ" В ИСПОЛНЕНИИ МАРКА БЕРНЕСА, ПОДОШЕЛ К ЯНУ ФРЕНКЕЛЮ И СО СЛЕЗАМИ НА ГЛАЗАХ СКАЗАЛ: "СПАСИБО! КАК ЖАЛЬ, ЧТО НАМ ОТКАЗАНО В ПРАВЕ ПЛАКАТЬ"

Если бы он написал только одну песню -- "Журавли", то и этого ему хватило бы для всенародной славы и любви. Но были еще "Текстильный городок", "Как тебе служится?", "Калина красная", "Напиши мне, мама, в Египет", "Ну, что тебе сказать про Сахалин", "Я спешу, извините меня", "Вальс расставания", "Русское поле" и еще много других широко известных песен. А еще он был автором музыки к почти 60 кинофильмам, театральным и радиопостановкам, эстрадным представлениям звездных дуэтов М. Мироновой и А. Менакера, Ю. Тимошенко и Е. Березина. Он был прекрасным оркестровщиком, блестяще играл на скрипке, рояле и аккордеоне, руководил популярными эстрадными и джазовыми оркестрами и ансамблями.

"С ним рядом невозможно было ходить, -- вспоминал его друг и соавтор, поэт Константин Ваншенкин. -- Половина улицы здоровалась с ним -- чаще всего просто от неожиданности, увидев знакомое лицо. Он беспрерывно отвечал -- вежливо и благосклонно. Другие, уже миновав его, чувствовали по общему оживлению, что ими что-то упущено, спрашивали, оборачивались. Когда он заходил в какой-либо магазин -- это случалось не столь часто, -- обязательно находились желающие пропустить его вне очереди. На Центральном рынке с него не раз отказывались брать деньги. Что это было? Любовь? Слава?"

Френкель часто разъезжал по всей стране со своими песнями, которые сам прекрасно исполнял при переполненных залах и клубах. "Помню, -- вспоминал его друг и соавтор Игорь Шаферан, -- мы выступали в одном новом поселке. Все уже сидели в зале, и тут только вспомнили, что здесь нет рояля. Кто-то подсказал, что в доме у одного из рабочих есть пианино, но, чтобы его вытащить оттуда, нужно разнять стену дома. И пока мы с Яном Абрамовичем беседовали, часть дома разобрали и притащили пианино к нам в зал".

Незадолго до смерти Ян Френкель был удостоен звания народного артиста СССР, а до этого он был народным артистом РСФСР и Дагестанской АССР, лауреатом Государственной премии СССР и кавалером ордена Дружбы Народов.

Владимир Янковский в годы Великой Отечественной войны выполнял спецзадание советского командования в районе Плоешти - нефтяном сердце Румынии, как раз в то время румынские войска перешли на сторону Советского Союза. Румынский король Михай был награжден высшим советским Орденом "Победа" После войны король уехал в Англию, а наш земляк... на Колыму.

Валютный цех Страны Советов

Воры на работу не ходили, игра в карты шла с перекурами на обед. В бараке днем они были одни: мужики добывали золото. За колючей проволокой находился главный валютный цех страны Советов. Лагерь расположился в угрюмом месте - у реки Омолон, притока Колымы. Зимой термометр показывал за минус пятьдесят, а летом нещадно жарило.

Эту преисподнюю выбрали не специально для зэков; здесь находились богатейшие месторождения золота, которые осваивать без принуждения никто бы не решился. Часовые на вышках проклинали лагерников, а те в свою очередь - "дубаков". Два ненавистных мира, затерянных в царстве голода и холода, в любой момент были готовы перегрызть друг другу глотки. Вольготно жилось только ворам: еду им приносили, парашу выносили, и лагерный порядок держался на их татуированных плечах. С политическими у воров разговор был короткий: "за что, падла, родину продал?" и вся разборка. А головы "провинившихся" частенько находили утром у вахты.

Бывший разведчик - ЗЭК с положением

В этом лагере, на продрогшей колымской территории в два миллиона квадратных километров, и находился Владимир Янковский - один из бригадиров подневольных золоторазработчиков, которые брали не россыпное золото, а то редкое, в коренных месторождениях - в шахтах. На бригаду Янковского делалась ставка, а он ушел руководить людьми и, несмотря на крутой нрав, пользовался уважением своих мужиков. Лагерное начальство старалось не прижимать зэка: все награды и повышения во многом зависели от него - золото добывалось с присыпкой по всем нормам. Воры приблизили Янковского по статусу к себе, так как он "держал" мужиков, от которых зависело их благополучие.

О Янковском были наслышаны в руководстве Дальстроя, "комбината особо типа со специфическими условиями", как называл свою Колымскую слободу - золотоносную житницу сам Сталин.

В бригаде Янковского был разный люд: уголовники всех мастей, фронтовые дезертиры, полицаи, провинившиеся коммунисты, а кто и просто по доносу - такие были в большинстве. Сам Янковский считался не просто предателем, а германским шпионом. Был в бригаде у него и другой - "английский шпион", корреспондент "Восточно-Сибирскй правды" из г. Иркутска Ладейщиков. Представителем еврейской разведки "Моссад" числился композитор из Одессы Ян Френкель, который своими нежными пальцами пианиста греб ныне золотоносную породу, но только не для себя.

Забастовка мужиков

Ладейщиков был дерзок на язык, за что в свое время и получил путевку на Колыму из благополучной редакции. Срок у него был относительно небольшой - десять лет, для начала. Он частенько вспоминал своих друзей по журналистике Никольского и Козловского, но Янковский их не знал - он познакомится с ними в начале 60-х, когда будет работать в СМУ-11 гражданской авиации. Пока первым другом из Иркутска у него стал Ладейщиков.

Однажды Ладейщиков сочинил лихое четверостишие про лагерное начальство. На него быстренько настучали. Был шмон, тетрадку нашли, да он ее и не очень прятал - всегда находилась под рукой, под матрацем. Ладейщиков попал в ШИЗО.

На другой день после удара рельса Янковский приказал бригаде оставаться в бараках. Бригада не смела ослушаться. Начальство подсчитывало убытки, скрежетало зубами, но поделать ничего не могло. Наказание Янковскому и бригаде только усугубило бы положение. Воры не могли уговорить бригадира. Как начальству, так и им этот простой хорошим не светил: одним мог обернуться ревизией, а другим - потерей завоеванного положняка.

- Без Ладейщикова в шахту не спустимся! - стоял на своем Янковский. И начальство сдалось. Авторитет бригадира поднялся еще выше.

Френкеля поставили на кон

С Френкелем, так и не привыкшим к лагерной жизни, вечно случались разные истории. Грузный интеллигент был до безобразия рассеянным. Янковский понимал его положение: он сам в меру возможностей играл на пианино, и неплохо, а тут известный всей стране композитор, песни которого напевали и здесь, в лагере. Правда, не зная порой, что автор рядом.

Воры знали, кто Френкель, но в первую очередь для них он был обыкновенный "жидяра", который не сочинил ни одного порядочного мотива, хотя бы о Шмаровозе. Они выждали момент, когда бригадиров собрали для отчета, и заставили Френкеля сыграть с ними в карты.

Янковский вернулся в барак, когда голый композитор стоял с петлей на шее, привязанный к нарам "хозяина", снявшего кон. Бригадир понял - участь Френкеля решена.

--А пускай не садится, - сказал "хозяин", - все по закону, и ты, бугор, не суетись. Если не против - раскинем с тобой. Начнем с его шмоток или с самого...Согласен? Раздавай.

Игра началась. На кон поставлены пальцы композитора. Взгляды впились в тусующие руки, вокруг звенела тишина, и только хриплое "Еще, еще...баста!" проносилось как приговор. В противоположном углу барака мужики сбились в кучу. Результаты игры передавали и комментировали, как на шахматном турнире.

Воровская операция была продумана неспроста: начальство и законники нашли способ проучить независимого Янковского. Убивать его не хотели, но сломать, искалечить намеревались-- чтобы бригадир был у них в полной власти. Тогда и мужики присмиреют - это главная цель.

Янковский в лагере карт в руки не брал, а перед ним - местный гроссмейстер, который уже при тусовке колоды знал, где нужная карта. Но Янковский оказался серьезным партнером, и, если бы он серьезно занялся игрой в карты, равных бы ему не оказалось во всем воровском мире. Никто не знал, что в румынской пивнушке в Плоешти он как-то догола раздел немецкого офицера, за что стал авторитетом в Сигуранце (тайной румынской полиции). Показал себя в бухарском казино, и с ним боялись играть. В лагере все шло по-иному, оппонент начинал играть по - черному. Янковский едва успевал следить за его липкими пальцами, он проигрывал уже свои, хотя в начале игры сумел отыграть руки и ноги Френкеля.

До удара в рельс

Композитор находился в полуобморочном состоянии, по широкому лбу бежали крупные капли пота, он все также голый стоял с веревкой на шее возле нар вора.

Когда до мужиков дошел слух, что их бригадир проигрывает, они из заначек достали заточки. В студеном колымском лагере назревала кровавая драма, битва предстояла жестокая. Об игре знали в других бараках и следили за ней. Ночь клонилась к утру. Янковский повел в счете. Он выиграл почти всего Френкеля - оставалась лишь огромная голова композитора. Время шло на минуты, оппонент с ухмылкой, следя за игрой, поглядывал на Янковского, воры перешептывались, а один просипел:

- Ништяк, бугор, похавайте своего жидяру, не пропадать же мясу.

При этих словах Френкель рухнул на пол.

– Очко! - громко сказал Янковский.

Оппонент со злостью бросил карты и пошел отвязывать Френкеля.

– Вставай, петух! - пнул в бок свою бывшую жертву и потянул за веревку.

- Не твое, не трогай! - строго сказал Янковский.

Воры молчали, Янковский взял веревку и повел композитора, словно бычка к мужикам. В это время ударил рельс...

От автора:

Эту историю мне рассказал сам Владимир Янковский, когда по телевидению шла передача, посвященная Яну Френкелю. Напевая любимые нами песни, усатый здоровяк подмигивал с экрана.

С Ладейщиковым я встречался дважды: первый раз в редакции "Восточно-Сибирской правды", когда жив был еще Янковский, а второй раз - в Краснодаре, в редакции краевой Кубанской газеты, где тогда стал работать Ладейщиков. Мы помянули близких ему по проклятой колымской лагерной жизни людей. Владимир Павлович Янковский пробыл в лагере до самой смерти Сталина, а после в Иркутске работал строителем СМУ-11 гражданской авиации. Был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Я побывал в тех страшных краях, где на берегу Омолона остатки лагеря, над которым вьются тучи гнуса, а на склоне сопки-- ряды столбиков с номерами, где в каменистой почве покоятся остатки подневольных работников валютного цеха Страны Советов.

Из рода Цыкуновых

Дмитрий Киселёв

Григорий Александрович Цыкунов

В Сибири род Цыкуновых обосновался благодаря реформе Петра Столыпина. В поисках лучшей доли, тысячи крестьян из южной и центральной областей огромной империи двинулись в неосвоенные дали Сибири. Там был обещан собственный земельный надел, а на выдаваемую государством ссуду можно было купить и скот, и необходимый в хозяйстве инвентарь.

Двинулась из Могилевской губернии и семья молодого крестьянина Лазаря Цыкунова.

Не побоялись они с женой Прасковьей Ивановной и троих детей везти в далекий суровый край. Но уж слишком хотелось воли и сытости, добытой своими руками!

Я слушаю Григория Александровича, внука Лазаря Ивановича, и представляю, как медленно тянутся тяжелогруженые конные обозы посреди степей и тайги, по ухабистому Московскому тракту, по малозаселенным просторам Сибири. От какого отчаяния уходили они и каким мужеством и жаждой воли, какой верой в свои силы и Провидение надо было обладать, чтобы решиться на многотрудный путь в неизведанное!

В строгом кабинете декана факультета государственного и международного права БГУЭП, профессора Григория Александровича Цыкунова все аккуратно и просто. Он рассказывает мне историю своей семьи, своего рода, с уважением и потаенной гордостью...

Тогда, в начале века, осели Цыкуновы в пяти километрах от села Тыреть Балаганского уезда, на берегу реки Унга. Красота была необычайная! С одной стороны расстилалась степь, с другой - густой лес. Место называлось Мейеровка. На новом месте обустраивались основательно, на века. Сами заготавливали лес, рубили избы, огораживали двор, пахали землю... Труд был непомерный и достатка, на первых порах, особого не было, но зато была своя земля, воля и вера в то, что их дети не будут знать нужды и рабства... Там у Лазаря Ивановича и Прасковьи Ивановны родилось еще четверо детей. Младший седьмой - Александр, будущий отец моего собеседника.

Не без помощи семейства Цыкуновых Мейеровка разрасталась. Дети взрослели, обустраивались новые дворы, игрались свадьбы. Жили небогато, но дружно - друг с другом и с бурятами соседних сел.

Подрос и Александр, а когда пришла пора - женился на молодой учительнице Маше Гуртовой.

В декабре 1952 году у Александра Лазаревича и Марии Ивановны родился четвертый ребенок - младший сын Григорий.

Мейеровка знаменита было на всю Сибирь своим садом, заложенным еще в тридцатых годах. Там росли дотоле невиданные в Сибири плодовые и декоративные деревья и кустарники: яблони, груши, сливы, малина, смородина, серападус (черемуха скрещенная с вишней, выведенная знаменитым Иваном Мичуриным.) Сад был знаменит еще и тем, что перед войной ученики и учителя, которые ухаживали за этим садом, ездили на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку в Москву и были удостоены диплома за лучшие достижения в растениеводстве среди школьников. О саде написана книга, которую Мария Ивановна передала в музей. Она сама много лет вместе со своими учениками ухаживала за садом. В нем рос и Григорий, конечно, позже тех мальчиков и девочек, которые закладывали этот сад - они все в начале сороковых ушли на фронт. Их всего четверо осталось в живых...

Среднюю школу Григорий заканчивал в с. Тыреть Заларинского района. Это была очень сильная школа. Он хорошо ее закончил и попытался поступить на юрфак Иркутского государственного университета. Шел 1970 год, на экранах страны крутили новый фильм "Они обвиняются в убийстве" о работе следователей, и молодежь валом повалила в юридические институты и на факультеты. Конкурс был не пробиваемый! Пришлось остаться в деревне. Работал плотником, кочегаром, помогал по домашнему хозяйству, не забывая о книгах и учебниках. Расторопному крестьянскому парню все было по плечу, до всего было дело. Пришел срок, и Григория призвали в армию.

После службы поступать на юрфак ИГУ он не рискнул и, в конце концов, выбрал педагогический институт, исторический факультет, на котором, вместе с прочими предметами, преподавали и основы права... Там же в институте, точнее в общежитии института, Григорий познакомился со своей будущей женой братчанкой Валей, которая училась на филфаке. Валентина Петровна окончила институт годом раньше. Незадолго до защиты его диплома они поженились.

В 1979-м году, отработав положенные два года в школе, Григорий Александрович поступает в очную аспирантуру Иркутского госуниверситета. В двадцать девять лет досрочно заканчивает ее и блестяще защищает диссертацию. На молодого талантливого специалиста обратили внимание, и когда в Братске открылся индустриальный институт, куда отбирали самые лучшие кадры, семья Цыкуновых переехала туда, на родину жены.

Григорий Александрович преподавал и параллельно работал над докторской диссертацией. В 1989 году поступил в докторантуру Новосибирского госуниверситета.

- Учился я там три года, но диссертацию подготовил за два, - говорит Григорий Александрович, - а защищался в Иркутске. И кандидатская, и докторская диссертации были посвящены размещению производительных сил в Сибирском регионе. То есть, исследования на грани истории и экономики. Получил диплом доктора исторических наук. Вскоре, по приглашению тогдашнего заведующего кафедрой финансов Виктора Павловича Иваницкого, перевелся в Иркутскую государственную экономическую академию (так тогда назывался БГУЭП). В.П. Иваницкий рекомендовал меня Михаилу Алексеевичу Винокурову. С 1994 года я и работаю здесь. Сначала заведующим кафедрой истории, а в 2000 году возглавил факультет государственного и международного права.

- Как Вы смотрите на взаимоотношения старшего и нового поколений?

- Вся моя жизнь прошла в работе с молодежью. Конечно, молодежь сейчас другая - на ее характер накладывают свой отпечаток и государственный строй, и социально-экономическая обстановка в стране, и те этические идеалы, которые царят в обществе. Особенно пагубно сказывается криминальная ситуация. Я уверен, что сейчас на первое место должно выступать семейное воспитание. Если в семье детьми занимаются, то они и вырастают нормальными людьми.

Очень жалко сельских ребят! Их к нам в последние годы приходит все больше, и это радует. Однако в селе сейчас тяжело, по пальцам можно пересчитать успешные коллективные хозяйства: Большеокинское, Белореченское, Усольский свинокомплекс... А если проехать по другим деревням и селам в любую сторону - все заброшено, запущено. Как в этих условиях родителям учить детей?! Вот приходит на днях ко мне студент - у него задолженность с первого курса. Спрашиваю: почему в сентябре так мало сдал зачетов? А я, Григорий Александрович, - говорит, - все лето пас коров. У нас их восемь...

И я понимаю, что когда его родители сдадут этих коров, то смогут оплатить учебу и жизнь парня в городе. Я свое детство вспоминаю, ведь тоже пасли коров, лошадей, заготавливали сено, дрова. Так же, как и мы когда-то, многие селяне живут подсобным хозяйством. А это совсем не просто!

Помимо преподавательской работы Григорий Александрович много времени и внимания уделяет научным исследованиям. Им написана монография по проблемам размещения производительных сил в Сибири. Не так давно кафедра выиграла грант, и на эти средства была издана книга "История государственной службы в России". Кроме того, подготовлено учебное пособие для студентов "Российская драма ХХ века". Оно очень востребовано и уже выдержало два издания. Опубликован цикл статей по экономической истории Сибири, непосредственно связанной с историей государства и права, проблемами коррупции на различных этапах истории. Сейчас профессор Цыкунов работает над книгой "СНГ" (Содружество Независимых Государств), хотя и жалуется на недостаток времени...

- Вы многого достигли. Ваши предки, дед и отец, могли бы гордиться Вами. А у Вас есть ощущение, что жизнь состоялась?

- С годами мысли об этом возникают все чаще. Когда оглядываешь свой пятидесятипятилетний путь и думаешь, что, да, реализованы многие планы, но что-то остается и неосуществленным, какие-то дела и поступки вызывают запоздалые сожаления. К примеру, согласно русской традиции, младшие дети оставались дома и были поддержкой родителям. Мне, наверное, следовало бы остаться на селе, но не остался, и потому порой возникает ощущение вины перед теми, кого оставил...

Каждый год я обязательно приезжаю в свою родную деревню, где похоронены мои родители. Там еще стоит дом, который в 1937 году, перед самой смертью срубил мой дед Лазарь Иванович, и становится грустно глядеть на то, что стало с нашим селом: вокруг все разрушено, все в запустении, из села уехали лучшие люди. И потому такие поездки с каждым годом совершать все труднее - очень тяжело смотреть на искалеченный быт, на заброшенный, вырубленный сад... Там я нашел кустик серападуса и пересадил его на кладбище...

Брат и сестры разъехались по всей области: старшая Лидия Александровна - живет и работает в Нижнеудинске, Геннадий - в Ангарске, Татьяна - в Иркутске. Связь мы поддерживаем постоянно. Это наш род - Цыкуновых.

- Что тревожит Вас в современной жизни?

Наше поколение воспитывалось под лозунгом - "Жила бы страна родная, и нету других забот!". А сейчас приходится задумываться, что же будет с этой страной? Я учу студентов уважать свою историю. Убеждаю их, что нельзя думать, что тогда было все только плохо! Что деды и прадеды не зря защитили эту страну, что надо постараться объективно смотреть на ее прошлое, нельзя говорить о ней плохо!

В этом году в университет пришло последнее поколение, родившееся в Советском Союзе. Следующее поколение придет уже чисто российское, родившееся в новое время. С ними будет сложнее...

В первом издании учебного пособия "Российская драма XX века", которое вышло в 1996 году, я дал оценку происходящим событиям: политическому режиму в стране, тогдашнему президенту Ельцину, дикому рынку, приватизации...Мне не стыдно за то, что я говорил тогда о том, что нас ждет. Но тогда меня далеко не все понимали, возражали - ну, как же, такие великие реформы! Сейчас начинают понимать, люди прозревают: ведь известно - большое видится на расстоянии....

Я слушаю Григория Александровича и, сопоставляя скромно подаваемую им информацию о его жизни с тем статусом и положением, которое он занимает, невольно ищу ответ на вопрос, откуда истоки его трудоспособности, целеустремленности, уважения к людям, истовости в работе, веры в страну и ее людей? Ответ, как мне кажется, лежит почти на поверхности: нити этих качеств тянуться оттуда, из прошлого века, от деда Лазаря, мечтавшего о лучшей доле для своих детей, завещавшего внуку все это через своего сына. Передал и любовь к родным местам, к природе среди которой рос и мужал... От отца, воевавшего за Родину и верившего в ее правоту, от многочисленных потомков трудолюбивого крестьянского рода Цыкуновых, продолжением которого он является, и продолжить который предстоит его сыновьям...

Курсанты

Андрей Киселёв

Судьба распорядилась так, что я поступил в Омское танкотехническое училище. Предопределённость, конечно, была- отец офицер. Приказ был подписан 10 октября 1951 года, с этого времени пошла и выслуга лет. После приказа о зачислении нас повели в баню. Своей бани в училище не было и нас строем водили в городскую, от училища пешком в строю минут тридцать. Баня стояла на самом берегу р. Омка, далее мост и через пятьсот-шестьсот метров остановка трамвая, где жили студенты медицинского института, в котором училась Васильева Зинаида - будущая моя жена, но про это еще никто не знал.

Началась курсантская жизнь. Много всего в ней было: и скудное питание, и зубрёжка, и марш-броски изматывающие, и самоволки, но чего точно не было- это дедовщины. Даже слова такого не знали в те годы.

Наша рота была ротой тяжеловиков, мы изучали и водили тяжёлый танк тот, какой в то время был на вооружении в СА. Это ИС-2, Иосиф Сталин, ИС-3 , САУ-122 и САУ-152.Это самоходно-артиллерийские установки с калибром орудий соответственно 122 и 152 мм, у тяжелого танка пушка была также 122 мм. Один выстрел из пушки тяжёлого танка по тем временам стоил как офицерские хромовые сапоги или 300 рублей. И когда на учениях над головой прошелестит, бывало, тяжёлый снаряд-болванка, томы говорили: сапоги полетели...

Танковый батальон обеспечения размещался в черте города и, чтобы попасть на танкодром, где мы занимались вождением, надо было проехать на танках километров 7-8 по городу, и мы очень любили выступать, или как сказал бы Илья, мой внук, "прикалываться". А прикол был в том, что в тридцатиградусный мороз, когда по городу шла колонна танков ИС-3, мы человек по пять садились верхом на ствол пушки и раздевались до пояса. На улице мороз, скорость танков по городу 20-25 км., а мы голые! А ларчик просто открывался. Дело всё в том, что весь горячий воздух, нагретый двигателем до 90 градусов, прогонялся вентилятором через решетку трансмиссии вверх, где мы и сидели. Но ведь об этом знали только мы! А девчонки за это очень уважали нас, танкистов, по сравнению с курсантами пехотного, ветеринарного и медицинского училищ.

Мы были молоды, а потому девушки занимали в наших мыслях и стремлениях совсем не последнее место. Как-то в расположение нашей роты зашел мой земляк Генка Наймушин и рассказал, что он побывал дома, и там узнал адрес нашей бывшей соученицы Брагиной Нины, которая поступила в Омский медицинский институт, и позвал меня к ней в гости. Вот мы и отправились на улицу Гусарова в общежитие.

В общаге нас никто не ждал и не знал, Брагиной там вообще не было, так как она уже жила в другом общежитии, но её все знали и нас приняли довольно прилично. День был обычный рабочий, у нас последний день отпуска, мы распрощались и пошли в казарму. Правда, нас пригласили приходить ещё.

В первое же увольнение я позвал с собой Симонова Петра и мы пошли с ним в гости к девушкам. В комнате были две красавицы- подруги Васильева Зинаида и Кольякова Людмила. Познакомившись, мы немного поговорили и позвали их на танцы. В пятидесятые годы по субботам во всех институтах, техникумах, во всех клубах и на открытых площадках в городских садах играли духовые оркестры, и весь город, стар и млад, танцевал. Мы повадились ходить к ним в гости и вот уже танцуем с Зинаидой более пятидесяти лет. В ноябре юбилей- пятьдесят пять лет совместной жизни.

Каждую субботу и воскресенье ходить в увольнение не удавалось, потому что служба и потому, что в увольнение разрешалось отпускать не более 33 % всего личного состава. Поэтому шли на различные хитрости. Вместо лыжных тренировок, например, шли в общагу к девчатам. Или напишу домой, чтобы мать вызвала на переговоры в определенный день и час, и, считай, что половина дня для свидания получил.

Семь месяцев до выпуска. Уже почти на всех была готова офицерская форма и каждый день приглашали на примерку то одного, то другого. Пошивочная мастерская была прямо на территории училища. Проблема была только у Кости Колобова, размер ноги у которого был такой, что на него не могли подобрать ни ботинки, ни сапоги, и приходилось шить индивидуально, но вскоре все проблемы были решены, и нам оставалось только ждать государственных экзаменов.

И еще была одна нерешённая проблема-- это отношения с Зинаидой Афанасьевной. Они развивались по спирали, и поэтому результат никто не знал и не мог знать. Мы продолжали встречаться по возможности чаще, но не всегда это удавалось.

Сентябрь 1954 года был очень урожайным. Урожай был с поднятой целины, и колхозники не знали, как с ним справиться, зерно могло сгореть. Нас, выпускников танкового и пехотного училищ, отправили в колхозы спасать урожай. Наша рота была направлена на ст. Кормиловка -- это час от Омска. Работали по двенадцать часов, потом двенадцать часов отдыхали. Отработав свою смену, садились на любой поезд, и -- в общагу. В эти встречи разговор с подружками уже был серьёзный. Пойдёт или не пойдет замуж. А Зинаида ещё придумала одно испытание. Она сказала, что вообще не может выходить замуж, потому что у неё вся семья больна туберкулёзом. Бред какой-то!

Учёба закончилась. Все училище выстроилось на плацу, и нам зачитали приказ о присвоении воинского звания техник - лейтенант, выдали каждому погоны и дипломы гражданского образца, в котором было записано, что нам присвоена специальность техник - механик по ремонту и эксплуатации танков, тракторов, автомобилей и другой техники. Надо было решать вопрос с женитьбой, а он пока никак не решался. Мне не отказывали, но и в загс идти не соглашались. И я был вынужден поехать домой к родителям. В этот момент, наверное, я был готов жениться на любой, даже на нелюбимой.

Такая была злость. Но, видимо, достойной невесты не нашлось или что-то удерживало от непродуманных действий. Как-то в городе сестра Зины Валентина увидела меня с кем-то прогуливающимся под ручку вечером по улице и ничего другого не придумала, как сообщить о моей разгульной жизни в Омск. И тут от Маши Дробышевой приходит телеграмма, что Зина, якобы, тяжело заболела, и я, быстренько собравшись, поехал в Омск к больной Зинаиде. Это были уже первые числа ноября.

Приехал, а со мной никто не хочет разговаривать. Обиделась, или приревновала. Сейчас она даже и не помнит этого. Она вообще многого из прошлого не помнит, а, может быть, только говорит, что не помнит. Кто их поймёт, женщин, до конца? Недаром говорят, что женская душа - потемки. Почти каждый божий день мы с ней ругались. А девятого ноября она проснулась с хорошим настроением, и согласилась пойти в ЗАГС. И мы пошли его искать. Нашли, но моя Зиночка бросилась наутёк. Так почти до самого общежития и бежала. Прибежала, села и сидит. В чём дело, спрашиваю. Говорит, что забыла паспорт. Взяли паспорт, пошли обратно. Приходим, стоит какая - то закопушка, что повернуться негде, и ни одного человека. Зашли, говорим, что нас надо зарегистрировать, и немедленно. А через десять минут мы вышли из загса уже мужем и женой. Нам не предложили даже поцеловаться, но потребовали заплатить за невесту целых пятнадцать рублей. Вечером девчата сообразили импровизированный студенческий стол, я купил водки, какого-то вина -- вот и вся свадьба, а дней через семь я уже следовал к месту назначения.

Чита. Устроившись в офицерскую гостиницу, наутро я отправился в отдел кадров ЗАБВО. Мне сказали, что я назначен в дивизию генерала Драгунского заместителем командира роты по технической части. Зайдя в кабинет, я доложился, как учили, и получил приглашение присесть. Генерал интересовался, какое я закончил училище, откуда родом, женат или нет и кто жена, и где она, и еще много чего спрашивал. Мне определили жильё. А жили холостые офицеры и те, кто не привёз своих жён, в здании, приспособленном под гостиницу. На первом этаже было до двадцати комнаток, на два человека каждая, а на втором этаже большой зал, где стояли, как в казарме одна к одной штук пятнадцать-двадцать солдатских кроватей, на одной из которых я и расположился.

Незаметно подобрался февраль 1955 года, когда в институтах зимние каникулы, и моя законная супруга решила посетить меня в далёком Забайкалье. Пришлось опять пойти к генералу, чтобы как-то решить вопрос с размещением, а это была самая главная и сложная проблема. Нашлась для молодых только землянка. Приезжает в летнем пальтишечке, в платочке, в летних полусапожках и капроновых чулочках, а мороз стоит за сорок, как и всегда. И пока мы с ней добежали до своей землянки, чуть было не отморозили коленки и всё остальное. Но, слава богу, обошлось. Вечером пришли ребята на смотрины и знакомство, немного выпили, посидели и разошлись, так как электричество было только до 24.00. Ну, а мы завалились спать вдвоем на солдатскую перину, набитую соломой. Все было хорошо, уснули и, вдруг моя благоверная кричит во весь голос. Просыпаюсь и спрашиваю, что случилось? Кто-то ходит, говорит. Лежим тихо и слушаем, действительно стало что-то шуршать и скрестись, и я понял, что это крысы. Больше в эту ночь нам уснуть уже не пришлось. На следующий день я взял свой пистолет и фонарик и, когда легли спать, стали ждать. Включаю фонарик и не целясь делаю в угол несколько выстрелов. Все стихает, а часа через три всё начинается сначала. За три - четыре ночи мы всех крыс разогнали, а там и каникулы закончились. Я отправился в Читу провожать Зиночку в обратный путь. И опять стал холостяком. Так и жили-от каникул до каникул.

В 1956 году начались серьезные перестройки в Армии, т.е. ее сокращение. Нас, офицеров, вывели за штаты и мы четыре месяца не знали, что с нами будет. Кадровики молчали и потихоньку переводили кого куда, А меня-- на 76-й разъезд, в передвижную танко-ремонтную базу. И надо было думать о каком-то угле, ведь нас стало трое, родилась Иринка.

Нам дали одну комнату в финском домике. Через какое-то время приехала и нянька - мать Зинаиды и моя любимая теща, Домна Дмитриевна. Началась кошмарная жизнь, кошмарная не потому, что приехала теща, а потому, что Зинаида Афанасьевна даже со своим красным дипломом не могла найти себе достойную работу по специальности. В госпитале было детское отделение, но все должности были заняты аттестованными, т.е. военными врачами. Потом её всё-таки взяли в госпиталь ординатором, но без денежного содержания, а только для того, чтобы не пропал стаж работы. Тут-то всё и началось. Моя драгоценная жёнушка стала писать во все инстанции, начиная от министра обороны, и до Председателя Совета Министров. Красной линией в этих письмах была её просьба о переводе меня в любую точку Советского Союза, но где она могла бы работать по своей специальности. Однако, все ее письма оставались без ответа. Они возвращались обратно командиру дивизии или в политотдел с указаниями о принятии мер к тому, чтобы таких писем более не было. А какие они могли принять меры, кроме как вызвать меня на ковер и дать соответствующую нахлобучку, чтобы угомонил свою жену. Естественно, вся эта свистопляска с письмами накладывала негатив прежде всего на мою службу. Жена же продолжала писать и еще стала ходить и просить, чтобы нас переселили из финского домика в настоящую квартиру.

И вот, где - то в ноябре - декабре 1958 года моя жена собирается и едет в Читу, попадает на прием к начальнику отдела кадров ЗАБВО. Это была такая редкость, что я до сего времени не могу понять, как это могло случиться. Но, что случилось, то случилось. Он пообещал по возможности ей помочь. А потом уже меня вызвали в этот кабинет, где я получил направление в закрытый молодой город Ангарск, где моя жена найдёт себе работу.

В Ангарске ищем, прежде всего гостиницу и снимаем там номер на две кровати. На завтра утром идём искать военного коменданта. А там выясняется, что в штабе округа, когда готовили приказ о переводе, перепутали личные дела и меня отправили в часть, которая подчинялась Военно-Восстановительному Управлению Министерства связи СССР и никакого отношения к Вооруженным Силам не имела. В дивизии ПВО связист всегда найдет себе место службы, а вот что делать танкисту среди связистов, этого никто не знал.. В общем, мы с женой поменялись местами. Через два дня пребывания в Ангарске она уже вышла на работу и даже нашла совместительство, потому была счастлива, а я оказался по сути без работы и каких-либо перспектив в дальнейшем. Но сокращение в Армии продолжались, и в сентябре 1960 года меня уволили в запас. Я стал свободным гражданином своей страны. А жизнь продолжалась...

Линия жизни

Дмитрий Киселёв

На моем рабочем столе брошюра: Виктор Рыков. "Каким ты был, таким остался...". Я вглядываюсь в тщательно смакетированную обложку и фотографии и вспоминаю наш недавний разговор с автором - директором колледжа бизнеса и права БГУЭП, доктором экономических наук, профессором, Заслуженном экономистом РФ Виктором Михайловичем Рыковым, подарившем мне эту свою работу во время недавней встречи.

- Здесь вся моя жизнь. Я все сам сделал: и название придумал, и обложку, и фотографии подобрал, и распечатал. Тираж, конечно, небольшой - только самым близким. Эту книжку я сделал для своих родственников и посвятил ее им.

Когда я вчитался в содержание, всмотрелся в лица, запечатленные на старинных и современных фотографиях, невольно подумал - а много ли у нас найдется семей с таким тщанием, любовью и уважением рассказывающих своим детям о корнях рода, о бабушках и дедушках, родственниках - близких и дальних? Чтобы помнили их и их заветы. Не этой ли памятью были скреплены и сильны наши семейные кланы, передававшие из поколения в поколение предания своих семей?! И как хорошо, что находятся люди, которые в современной суете постоянной занятости находят время и желание прочертить эту линию жизни своего рода, закрепить ее печатным словом...

Ольхонские корни

История рода Рыковых началась на острове Ольхон, где в 1882 году в селе Косая степь на свет появилась бабушка Виктора Михайловича - Александра Трифоновна. Ее первого мужа в 1914 году забрали на войну, где он был тяжело ранен и вскоре умер. Позже она вышла замуж второй раз - за Степана Яковлевича Рыкова. У них родилось пятеро детей, в том числе и отец моего героя Михаил Степанович Рыков.

На бабушке держалась вся семья. Это была невероятно энергичная и трудолюбивая женщина. Она была связующим звеном и главным человеком в доме.

(курсив св.)- В военные годы возила на лошадях омуль с Ольхона в Качугский район, - рассказывает Виктор Михайлович. - Я был ее любимым внуком, она учила меня ценить и хранить то, что имеешь в жизни, поддерживала в трудную минуту и говорила: "Что бы в жизни ни случилось, знай - у тебя есть семья, которая всегда с тобой!

Помню, как мы вместе с ней собирали в лесу грибы, мыли их в речке, а потом солили в бочках и сдавали в заготконтору. Она частенько брала меня с собой в Ангарск и Усолье-Сибирское, где мы на рынках продавали свои соленья-варенья.

А в это время в соседнем селе Азей председателем колхоза "50 лет Октября" работал мой дед по материнской линии - Филипп Иванович Шугаев. Он был из числа тех 25 тысяч коммунистов, которых в свое время правительство Советской республики отправило в колхозы на подъем сельского хозяйства. Бывший шахтер, дед Филипп приехал в Тулунский район из Белгородской области с тремя дочерьми.

Он умер когда моей маме было 17 лет. Сестры Шугаевы остались круглыми сиротами. Девочки какое-то время жили с мачехой, а потом она их выгнала, так как у нее были свои дети. Вскоре мама познакомилась с отцом. Он сразу же повез ее на Ольхон на смотрины к Александре Трифоновне. А оттуда уже вместе с бабушкой мои родители вернулись в Гуран, где и сыграли свадьбу.

Малая родина

-В Гуране, а затем в Гадалее мама трудилась сыроваром на колхозном маслозаводе,- вспоминает Виктор Михайлович,- Это была тяжелая работа: ей приходилось порой самой таскать на плечах тяжеленные фляги.

Я был старшим ребенком в семье. Родился 14 января 1948 года в Васильев день. И крестили меня Василием, но когда подрос, отец назвал меня Виктором - в честь своего погибшего брата. Мама рассказывала, что в ночь с 13 на 14 января в нашей маленькой избушке на окраине деревни собрались близкие люди праздновать Старый новый год. Стояли сильные морозы, и все углы в доме промерзли. Чтобы отогреться, люди ставили валенки на печку. И мама очень боялась, чтобы никто не забросил валенок туда, где спал новорожденный.

Рос я под строгим надзором бабушки, однако безусловным авторитетом во всем для меня был мой отец. Я помню, как в заготконтору, в которой он работал, мешками привозили пушнину. Я усердно помогал сортировать шкурки соболя, белки, ондатры... С малых лет отец приучал меня к самостоятельности, всегда доверял и на 14-летие подарил ружье-двустволку с хромированными стволами. Я быстро научился стрелять, благо, что у отца на складе хранились ящики с оружием и боеприпасами. С малых лет со стариками ходил на озера добывать уток и ондатру.

Свою первую зарплату - 200 рублей - я получил, когда мне было 10 лет. Отец устроил меня в бригаду ребят, которые сколачивали ящики из-под водки и папирос. Как-то в одном из ящиков я нашел пачку папирос. Отец подозвал меня к себе и строго сказал: "Виктор, чтобы я никогда не видел тебя курящего! У нас в семье никто никогда не курил и курить не будет!". Этому наказу я следую всю свою жизнь.

До пятого класса я учился в знаменитой школе села Олонки. На ее месте сейчас расположен дом-музей декабристов имени Раевского. Это была первая в Иркутской губернии сельская школа. Учился на "отлично". Учеба для меня всегда была на первом месте. Конечно, много работы выполнял и по дому - стайку чистил, воду носил, дрова колол. С первого класса пристрастился к чтению. Бывало, ночью все родные спят, а я под одеялом с фонариком читаю. Книг у меня было много - отец пачками привозил их из Иркутска.

Семья и наука

Еще в школе Виктор стал проявлять интерес к экономике. Но поскольку на экономическом факультете Иркутского сельхозинститута в те годы учились одни девчонки, он по совету отца поступил на инженерно-механический факультет, однако на втором курсе Виктора и еще нескольких ребят из группы все-таки перевели на экономический. И еще в этот же год Виктора приняли в партию. Среди студентов тогда это было редкостью.

В институте толковый студент выделялся еще и тем, что активно участвовал в общественной работе: занимался в кружках, выполнял научно-исследовательские работы, выступал на конференциях.

Институт Виктор Михайлович окончил в 1971 году, и начал работать ассистентом на кафедре политической экономии ИСХИ. Через два года поступил в аспирантуру Сибирского научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства в Новосибирске. Тем летом родители купили сестре Тамаре путевку в Геленджик, но ехать она отказалась, и вместо нее поехал Виктор. Это была судьба! Чуть ли не в первый же вечер в санаторской столовой к нему подошла красивая девушка, назвалась Ириной и сказала, что видела его в Иркутске, ей 18 лет и отдыхает она в Геленджике тоже по путевке. А на следующий день Виктор сделал Ирине предложение. Забегая немного вперед, необходимо сказать, что, несмотря на такую скоропалительность, брак оказался счастливым...

Свадьбу сыграли в Иркутске 26 октября 1973 года. В это время Ирина работала и училась на вечернем отделении Иркутского Нархоза, ныне Байкальского государственного университета экономики и права. Через два года у Рыковых родилась дочь Елена.

Вскоре Виктор Михайлович окончил аспирантуру СибНИИЭСХ СО ВАСХНИЛ и потом 10 лет работал научным сотрудником Восточно-Сибирского отдела этого института.

Новые высоты

В 1986 году обком партии порекомендовал Рыкова на должность заведующего кафедрой политической экономики сельхозинститута, и он отправился в Москву на курсы повышения квалификации при МГУ. Докторскую диссертацию защитил уже будучи проректором по учебной работе своего вуза и стал первым и самым молодым доктором экономических наук в ИСХИ. Кстати, тогда не приветствовалось присуждение молодым ученым докторских степеней. Но за его плечами стояла серьезная школа академиков Аганбегяна и Гранберга, и это сыграло едва ли не решающую роль...

Диссертация была посвящена проблемам продовольственного обеспечения Байкальского региона. За 20 лет работы в сельскохозяйственном институте Виктор Михайлович опубликовал более 100 научных работ, подготовил десять кандидатов наук.

В 2006 году Рыкова пригласили на должность помощника губернатора Иркутской области, а спустя месяц предложили возглавить департамент предпринимательства, инноваций, науки и высшей школы Иркутской области.

(курс.)- В 2008 году, когда в "сером доме" полностью сменилась команда, ректор БГУЭП Михаил Алексеевич Винокуров предложил мне возглавить колледж бизнеса и права.

Сегодня я продолжаю свою научную деятельность и международное сотрудничество, являясь членом диссертационного совета по защите докторских диссертаций БГУЭП, почетным профессором Международной академии аграрного университета г. Хух-хото в Китае и Аграрного университета Монголии.

С супругой Ириной мы вместе более 35 лет. Старшая дочь Елена окончила техникум торговли по специальности "бухгалтерский учет" и факультет экономики предпринимательства и предпринимательской деятельности БГУЭП. Младшая, Женя, училась в ИГУ, на факультете сервиса и рекламы, а потом в БГУЭП освоила вторую специальность - юриспруденцию. Сейчас работает в представительстве администрации Иркутской области в Москве.

Конечно, директорская должность отнимает много времени и сил. В колледже обучается более тысячи человек. Только в этом году приняли 415 человек, которые обучаются по 9 специальностям. Недавно провели исследование, и оказалось, что ни один выпускник нашего колледжа не зарегистрирован в службе занятости. Это говорит о востребованности специалистов, выпускаемых колледжем.

В Иркутской области, наверное, не найдется крупного руководителя, который бы не был знаком с Виктором Михайловичем. С одними он контактировал, работая в аппарате администрации области, с другими его связывают научные, образовательные и чисто человеческие интересы и увлечения. За свои шестьдесят лет он успел так много узнать и сделать, что другим хватило бы на несколько жизней.

В.М. Рыков - ведущий экономист-аграрник, широко известный в России как исследователь проблем регионального продовольственного комплекса. Он действительный член Международной академии аграрного образования, член-корреспондент Международной академии высшей школы, член общественной комиссии Федеральной антимонопольной службы по Иркутской области.

За многолетнюю плодотворную научно-педагогическую деятельность и большой вклад в дело подготовки высококвалифицированных специалистов Виктор Михайлович награжден в 1997 году нагрудным знаком Государственного комитета Российской Федерации по высшему образованию "Почетный работник высшего профессионального образования России". В 2003 году Указом Президента Российской Федерации ему присвоено звание "Заслуженный экономист РФ". Он удостоен также высокой областной государственной награды - знака "За заслуги перед Иркутской областью".

И, думается, не случайно, что линия жизни профессора Рыкова привела его в Байкальский государственный университет экономики и права, где в сложное для страны время делается ставка на умную, знающую молодежь. И кому готовить ее, как не умудренным опытом людям, составляющим золотой фонд нашего общества...

Люди алмазного края

Галина Маркина

Из земных неведомых глубин

В дымно-сизом мареве тумана

Извергает полчища машин

Жерло рукотворного вулкана.

Там, внизу, в который раз взвалив

Тяжесть груза на стальные плечи,

Голубую землю - кимберлит

На-гора "Белазы" дружно взмечут.

В июне 1957 года в Якутии были добыты первые караты драгоценных алмазов. Но сначала в якутскую тайгу пришли геологи. В августе 1949 года одна из партий Тунгусской экспедиции нашла первый вилюйский алмаз. Первую в СССР кимберлитовую трубку обнаружила геолог Лариса Попугаева. Геологи из Ленинграда проверяли гипотезу о поиске алмазов по его спутникам, в частности, по пиропу. Так в 1954 году была открыта "Зарница". Ларисе и ее мужественным товарищам в городе Мирный поставлен памятник.

А в июне 1955 года работники Амакинской экспедиции Хабардин, Елагин, Авдеенко, Ивлев открыли трубку "Мир". Геолог Юрий Хабардин, получивший позднее за это открытие Ленинскую премию, дал телеграмму: "Закурили трубку мира, табак отличный". Фраза стала крылатой. Алмазы были стратегическим сырьем, и все, что было связано с их разведкой и добычей, не подлежало разглашению. - Мы даже на отдыхе в санатории не говорили, где работаем. Просто отвечали, что живем в Иркутске, хотя жили и работали в Мирном,- вспоминает геолог Владимир Шеремеев.- А наша приятельница, тоже "алмазница", так была уверена, что за нами постоянно следят, что оставляла свои вещи на вокзале без присмотра и отправлялась в буфет.

Впрочем, тогда все это было еще впереди: и отдых на юге, и сам город Мирный. Было время открытий.

Время открытий

В 1952 году Володя Щукин окончил Уральский университет. В январе 1955 года его отправили в одну из партий Амакинской экспедиции. К этому времени у молодого геолога был изрядный опыт и даже кличка "фартовый", которую ему дали суровые мужчины-старатели еще во время прохождения студенческой практики. Зиму 26-летний геолог проработал на "Зарнице", а весной были сформированы 3 отряда, один из них возглавил Владимир Щукин. 10 июня 1955 года геологи отправились в якутскую тайгу, в бассейн реки Далдын, а уже 13 июня нашли кимберлитовую трубку "Удачная".

- "Удачную" - то найти было несложно, - вспоминает Владимир Николаевич. - Она была почти на поверхности. Я нашел кристалл - сланец. Он должен был находиться на большой глубине, а на поверхность мог быть вынесен кимберлитом.

В первом же шурфе рабочий Павел Худяков нашел алмаз: правда, первенец был невелик и бледноват, зато второй камень был прозрачный и имел грани около 5 мм. Когда в одном кубометре земли нашли 43 кристалла, стало ясно, что это месторождение.А вот следующую трубку, Сытыканскую, нужно было еще разглядеть.

- Мы шли вдоль реки, мыли шлихи, находили спутники алмазов: пиропы, оливины пикроимениты. Трубка находилась в 250 метрах над долиной, виден был только "носик". Можно было бы пометить это место как перспективное да и идти дальше, но у нас был азарт! Мы себя не жалели: там такие были на склонах глыбины, а мы их таскали вручную.!

Так что не только в фарте было дело, хотя и не без того. Точная проработка мест разведки, хорошая теоретическая и практическая подготовка членов отряда, упорство и вера в себя рождали открытия. В этом же сезоне отрядом Щукина в долине реки Оленек было найдено еще одно месторождение алмазов - трубка "Маршрутная". За сезон геологи прошли более 1000 километров!

В 1957 году за открытие месторождений якутских алмазов 6 человек получили Ленинскую премию, среди них молодые геологи Юрий Хабардин и Владимир Щукин.

Для руководства строительством и эксплуатацией предприятий в 1957 году был создан трест "Якуталмаз". Название треста сначала гордо красовалось на самой обычной палатке. Тогда все было первым: первые домики, первая фабрика, первый аэропорт, первый кинотеатр.

Встреча

- Кстати, что появилось сначала - первая общественная баня или первый кинотеатр? - этот вопрос задал живущим в Иркутске ветеранам алмазной отрасли - "алмазникам" - Юрий Давыдович Гершевич. Встреча проходила в одном из иркутских кафе в конце января 2009 года. Выйдя на пенсию, неутомимый организатор Юрий Давыдович решил создать в нашем городе землячество "алмазников". Такие землячества есть в Петербурге и Москве. Многие ветераны по выходе на пенсию уехали в Орел, Липецк, Новосибирск. В Иркутске удалось "установить" около 280 человек. Землячество было зарегистрировано в марте прошлого года. Чтобы раскачать народ, встречу начали с блиц-турнира: вспоминали, как по-якутски "медведь" и "варежка", как назывался первый кинотеатр и многое другое. "Как молоды мы были!" - и теплели глаза, и зажигались улыбки. И хотя многие с годами стали предпочитать спирту минералку, все же состоялся конкурс на лучшего дачного винодела. Семь бутылок домашнего вина, семь букетов: не так уж важно, кто победит - важно, что снова вместе.

- Мы, инициативная группа, прежде всего хотели, чтобы на пенсии люди могли общаться, не чувствовали себя брошенными, - рассказывает Юрий Гершевич. - Нас поддержали руководство компании "АЛРОСА". Я отвез в Мирный составленную нами смету расходов. Мы хотим поздравлять юбиляров - это так важно для каждого из нас - чтобы помнили!

Вспомним, товарищ

Юрий Моисеевич Иохвидов:- Я приехал в Айхал в 1967 году с женой и маленькими детьми. Нас поселили в ПДУ - передвижном улучшенном домике. Площадь домика 20 кв. м. Кроме нас там жила еще одна семья - Эля и Виктор Бутаковы. Днем это была одна общая комната, а на ночь опускали ситцевую занавеску. Температуру "за бортом" определяли так: если шляпки гвоздей в домике заиндевели, значит, ниже -50. Во время взрывов на карьере нас из домиков эвакуировали. Возвращаемся - в крыше дыра, на кровати булыжники. Весело жили. И дружно. Я ехал уж точно "за мечтой и за туманом" - хотел построить город под крышей. Я где-то читал про такой проект и вот услышал, что в Якутии будут строить такой город. Город построили без купола ,его только начали делать, но скоро оставили. Позже на этом фундаменте построили склады ОРСа. Был там такой "рассадник коммунизма" - жили без замков, народ приехал сплошь интеллигентный. Вспомнить приятно.

Здравствуй, горный инженер!

Ну и как твоя карьера

В дымном грохоте карьера?

Видно, лучше всех карьер?

В доме на стене стеллаж

Весь прогнулся под томами,

Где зимуют вместе с нами

Дрезден, Лувр и Эрмитаж.

В те годы их награждали орденами, но писали о них мало, в основном, журналисты газеты "Мирнинский рабочий". В 2001 году на основе газетных материалов была издана книга "Алмазные горизонты "Мира". Часть воспоминаний и впечатлений - из этой книги. На фото - совершенно фантастический пейзаж: вид на карьер "Мир" с высоты птичьего полета. Огромный кратер - жерло рукотворного вулкана. Его глубина - более 500 метров. Ширина в верхней части - около 300 метров. По склонам вулкана тянется более семи километров серпантина. Рядом как чертеж на ватмане - город Мирный. И до горизонта - плоская поверхность: тундра и тайга.

Вспоминает П. Новоселецкий, начальник карьера "Мир"

- Более 8 месяцев мы прожили в палатке. В ней были устроены нары и лавки вдоль стен. Посреди палатки был длинный стол и печь-буржуйка. Мы себе оборудовали из грубых досок топчаны и на них спали вместе с детьми и бабушкой. Жили как на вулкане. Дело в том, что буржуйка была большая, чтобы нагреть палатку, надо было топить ее постоянно. Поэтому мы с женой спали по очереди. Иначе малые дети могли и замерзнуть, или мог случиться пожар, если бы выпал уголек.

А утром наступало время трудовых будней.

- Это был 1959 год. Я начал знакомиться с карьером, а карьера-то еще по сути и не было. Вместо горного предприятия я увидел кусочек низкорослой тайги, огороженный по периметру колючей проволокой.Сначала пришлось очистить территорию трубки от леса. Вскрышные работы производились с помощью примитивной техники. Трудно приходилось взрывникам. Надо отдать должное этим первопроходцам за то, что в сложнейших условиях при жестоких морозах они вручную производили зарядку скважин, перенося на своих плечах тонны взрывчатых веществ за смену. Трудно было всем. Экскаваторщики работали на древних машинах с необогреваемыми кабинами. Замерзало топливо, отказывало управление тормозами, не работала гидравлика - лишь люди работали без сбоев .

А ведь не все ехали в суровый край по доброй воле. Тот же Новоселецкий вспоминал, как с ним лично беседовал в Кемеровском обкоме партии зампред Совнаркома Соловьев.

– Мне нужно было переучиваться, я терял и в должности, и в зарплате, к тому же у меня было двое малолетних детей и старуха-мать. Но партия сказала: "надо", и я поехал.

Вспоминает Валерий Алексеевич Филимонов, проработавший на трубке "Мир" более17 лет

-У нас работали такие экскаваторщики - асы, академики: Петр Казаков, Николай Титов. Николай мог 8 часов подряд грузить "Белазы" без зачистки подъездов в забой к экскаватору.

В создании безопасных условий для работы в карьере помогала группа альпинистов из Киргизии. По просьбе руководства Мирнинского ГОКа они сделали камнеловушки, которые защищали людей от обрушений породы. Одной из самых больших проблем стало вскрытие водоносного горизонта. В августе 1977 года, когда экскаватор вынул очередной ковш породы, вдруг хлынула вода. Ее пытались откачивать, но вскоре поняли, что это огромный водоносный горизонт. Вода была минерализованная, поэтому довольно долго не могли решить, что с ней делать. Сначала ее просто сбрасывали в реку, позже нашли инженерное решение: построить тампонажную завесу. Но и это не помогло. Поэтому был построен полигон обратной закачки. Наработки Мирненского ГОКа применялись на трубках Удачного и Айхала.

Владимир Федорович Шеремеев прожил в Мирном 32 года.

- Мы приехали с Мамы, там пейзажи другие. Мне сначала как-то скучно показалось. Но работа захватила. Был 1961 год, в карьере разработан только первый горизонт.

Мы смотрим домашнее видео. Владимир Федорович когда-то увлекался киносъемкой, поэтому рука у него твердая, глаз наметанный. Вот он, карьер! Дух захватывает! Страшно смотреть, как на такой высоте, по узенькому серпантину дороги идут огромные самосвалы, груженые рудой. И работают экскаваторы! А вот и панельные девятиэтажки Мирного - утопают в морозном тумане. На все это Владимир Федорович смотрит с любовью - лучшие, самые активные годы жизни прошли на Севере. Вот памятник Попугаевой: олень, каюр, рабочий Беликов и сама Лариса. Еще в городе есть памятник Виктору Тихонову, первому управляющему трестом "Якуталмаз".

В 1978 году Владимир Шеремеев - главный геолог экспедиции по эксплуатации - поехал делиться опытом с индийскими коллегами. Исколесили всю Индию - искали кимберлитовые трубки. А еще изучали геологию трубки Мажгаван. В 80-ых Шеремеев работал заместителем главного геолога треста "Якуталмаз". Скольким алмазам сам присвоил имена: была тут и "Саманта Смит", и "26 съезд КПСС"- алмаз в 242 карата! А вот у жены Галины нет даже самого маленького алмазика! Как же так?

-Зарабатывали мы, конечно, неплохо, но на бриллианты все же не хватало, - улыбается Шеремеев. - Ездили всей семьей на море отдыхать!

Нам есть, чем гордиться

В 2001 году завершилась открытая отработка трубки "Мир". Сейчас алмазы добывают подземным способом. Сегодня "АЛРОСА" - транснациональная компания, глубоко интегрированная в мировую экономику. Она занимается добычей, переработкой алмазов, а также торговлей алмазами и бриллиантами. А еще - компания поддерживает своих ветеранов, выделяя деньги на существенную доплату к пенсии. На встрече ветеранов алмазной отрасли присутствовал представитель кампании Владимир Соколов.

Людям свойственно забывать трудности, вспоминать о хорошем, может быть, слегка идеализируя прошлое. И все же в рассказах наших героев звучала искренняя гордость за важное дело, которым они занимались - на благо страны.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Легенда молодости нашей. К юбилею Александры Пахмутовой
  
  Эта маленькая светловолосая женщина давно стала символом советской эстрады. Она считалась и считается одним из самых востребованных композиторов СССР и России. По ее песням можно проследить всю историю страны, ее обычной жизни, великих строек и больших побед на военном и мирном поприще.
• …И революция – в подарок. 145 лет назад родился Лев Троцкий
  
  Он появился на свет 7 ноября 1879 года (по старому, действующему до февраля 1918 года стилю, – 26 октября) – ровно в день, когда в 1917 году победила Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее официально, на государственном уровне, именовали в советскую эпоху. И вся биография Льва Давидовича Троцкого похожа на революционный вихрь.
• Искренне и от души
  
  Татьяна Ивановна Погуляева, окончив в 1986 г. филологический факультет Иркутского государственного университета, уже почти сорок лет работает учителем русского языка и литературы, в настоящее время в МБОУ г. Иркутска СОШ № 77. В 2020 г. стала победителем (1­е место) Всероссийской олимпиады «Подари знание» по теме «Инновации в современном образовании» и Всероссийского педагогического конкурса в номинации «конкурс песни "Аты-баты, шли солдаты"» (2­е место).
• «Буду тебе петь – все на мотив звезд...»
  
  «Зеленый трамвай». Остановка вторая
• Абилимпикс, клининг и другие
  
  Ох, и гостеприимен же наш русский язык! И какого только беса он не привечает! Вот недавно во вполне официальном сообщении споткнулся на слове «абилимпикс». Сразу и не понял, что за зверь такой, что за набор в общем-то знакомых букв? Раскрыл словарь – а это в дословном переводе с английского означает «олимпиада возможностей». Ну чем не вполне адекватное название известному движению? Но захотелось какому-то грамотею «европеизироваться», и пошло гулять иностранное словечко по интернетам…
• Cтарик и белка. Рассказ.Окончание
  
  Мы тогда под Темрюком стояли. В аккурат под Новый год прислали нам с пополнением молоденького лейтенанта. Мы калачи тертые, видим – не обстрелян, не обмят, тонковат в кости, глаза шибко умные.
• Строки судьбы
  
  Редко встретишь в Байкальске, да и в Слюдянском районе, человека, прожившего здесь хотя бы одно десятилетие, чтобы он не знал её. Большинство мгновенно представят эту женщину, чья трудовая деятельность напрямую или косвенно связана с их судьбами.
• Харрис или Трамп?
  
  Казалось бы, что нам Америка. Мало ли кого и куда там избирают, у нас тут свои проблемы, по большинству житейские. Так, да не совсем. Через несколько ступенек, но исход заокеанских выборов заметно аукнется и в России. Хотя бы в отношении всего, что связано с Украиной. А это, между прочим, тот или иной объем, то или иное количество смертей, ранений, разрушений, расходов. То – или иное. Или вообще без них. Разумеется, санкционное давление и много чего еще влияет на российскую экономику и на повседневную жизнь – и сегодня, и в будущем.
• Между дьяволом и ангелом: вспомним Лаврентия Берию
  
  Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.
• Старик и белка. Рассказ. Третья часть
  
  Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался острой мордой в кусты, то взлаивал на белку, взлетевшую на ближайшее дерево. Хозяйкапыталась удержать непослушную собаку, но та шаг за шагомупорно тащила ее к скамье. Старик вздрогнул, завидев вытянутую крысиную морду с красными глазами, принюхивавшуюся к штанине.
• Время комсомола: есть что вспомнить!
  
  Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
• Тыл за колючей проволокой
  
  В Магадане, имевшем в то время население 20 тысяч человек, вице-президент США и сопровождавшие его лица осмотрели порт, авторемонтный завод, школу-десятилетку, дом культуры, побывали на одном из участков прииска имени Фрунзе, побеседовали с рабочими. Один из вопросов звучал таким образом: «Целесообразно ли на территории Чукотки и Колымы иметь железную дорогу или более рационально использовать авиацию?».
• «Не ко двору и не ко времени»: к 130-летию со дня рождения Юрия Тынянова
  
  Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых столетий.
• Старик и белка. Рассказ. Продолжение
  
  Трепетное свечение угасало вместе с остывающим солнцем и вскоре растворилось в сиреневом сумраке вечера.Оставив в сердце неизъяснимое томление и грусть по чему-то несбывшемуся.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка. Каких только упреков я не выслушал от генералов. Но прежде, чем что-то сказать, они смотрели на Андрея Антоновича, а потом уже ко мне… В чем обвиняли? Офицеры не так показаны. Солдаты в фильме в конце не награждены… Короче, претензий!.. В итоге Гречко передал мне длинный убийственный список поправок. Шел я оттуда черный. Исправили? Три-четыре от силы. Изловчился как-то. Шолохов заступился. Фильм вышел. Правда, не к 30-летию Победы, а к 70-летию со дня рождения М. А. Шолохова». (Евгений Степанов «Это действительно было». Книга мемуаров.)
• Опять две России?
  
  Нет, разумеется, страна с таким названием – одна. И государство – тоже. Речь о духовно-нравственном измерении, если хотите – о разном восприятии и окружающего мира, и самих себя. По-иностранному – о ментальности.
• «…Могучий, простой, чисто русский художник». Карен Шахназаров о Сергее Бондарчуке
  
  Франция. Канны. Город кинофестивалей. В 2010 году южный город встречал российскую культуру. В 13-й раз. Два российских региона представляли свое творчество, самобытность, народные таланты: Санкт-Петербург и Хакасия.
• Герой мутного времени
  
  15 октября исполнилось 210 лет со дня рождения Михаила Лермонтова. Вот лишь некоторые из интересных фактов из жизни «поэта любви и печали».
• Тыл за колючей проволокой
  
  Роль ГУЛАГа в Великой Отечественной войне и послевоенные годы.
• Старик и белка. Рассказ
  
  Сегодня мы начинам публикацию рассказа А. Семёнова «Старик и белка» времен «Молодёжки». Прототипом этого рассказа стал большой друг редакции «СМ» той поры, талантливый журналист и великолепный спортивный радиокомментатор, участник Великой Отечественной войны Лев Петрович Перминов.