- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему...
Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения...
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
"Иркутск. Бег времени". Том I. Слово о городе. «Город мой, город на Ангаре». Ч. 2 |
| 25 Декабря 2012 г. |
Глеб ПакуловПакулов Глеб Иосифович (1930, станица Бусеевская Амурской области – 2011, Иркутск). Член Союза писателей России. Автор книг «Славяне» (1964), «Варвары» (1976), «Глубинка» (1981), «Гарь» (2010) и др.
КрестовоздвиженскаяКрыжатый[1] шпиль Крестовоздвиженской Оплавлен полымем рассвета. Благая Ксения-Подвижница Пришла в храм Божий за советом.
Чтоб сердцу, смятому сомненьем, Не сокрушить кручиной злою, Пусть Он, изведавший глумленье, Научит не упасть душою.
Пред темным ликом Богоматери В глазах которой – вопль без голоса, Стояла в черном с белым платье И свет лампад стекал на волосы.
А медь торжественно рыдала, Мотая пламя над свечою. И вздохи тайного хорала Мешались с тайною слезою.
И с бледных пальцев капал воск, И мнилось – чудо где-то рядом. И тихий явится Христос Пред тихим обморочным взглядом.
Ждала, как по Руси окрест — Унынье верою осиля. Плыл упованьем благовест, Как Бога весть к тебе, Россия!
О, Матерь! Стон стоит до днесь. Россию новый хам обидел. Возьми Покров и занавесь От сатаны Твою обитель.
[1] Крыжатый — крыж, крест. (старославянск.)
Владислав ПляскинПляскин Владислав Александрович (1928, Иркутск – 2002). Автор книги «Солнечный кедрач» (2000).
Пасха в СибириУж апрель, а у нас холода, В тусклом небе звезда не горит. Звон церковный зовет в городах К покаянью. Протяжно гудит.
Спас воскрес! – на полях недород, Гололед на пути да разбой... Помоги! – просит скорбный народ. Покаяния ждет Бог живой.
За грехи – стужей скована жизнь, Свищет вьюга, лютует она... В храм с любовью зайди, помолись: С добрым сердцем приходит весна.
Душа иркутянинаЯ иду, где перила чугунные, Словно радуга – гнутся дугой. По ночной Ангаре – стежка лунная. Древний храм стынет в дымке седой. За рекой спят бульвары и улицы, Предрассветная звень, синь-звезда. А дорога железная трудится – Светлой змейкой бегут поезда. Вдалеке от родимого города, Знаю, буду о нем вспоминать. Ведь душе иркутянина дороги Эта звень, вод серебряных гладь!
Анатолий ПреловскийПреловский Анатолий Васильевич (1934, Иркутск – 2008). Член Союза писателей СССР. Автор книг «Багульник» (1957), «Смешанный лес» (1977), «Земная тяга» (1983), «Избранное» (1984), «Вековая дорога» (1986), «Сонеты» (2008) и др. Лауреат Государственной премии СССР.
ШугаПо Ангаре идет шуга – пора особенной путины. Туман такой: за два шага Не видно движущейся льдины . Медлительный коловорот гоняет серый лед по кругу, он льдины ломкие берет и притирает их друг к другу.
Стою над скованной рекой, но ощущение такое, что подо мною не покой, а только видимость покоя.
Вода не повернется вспять, река к истоку не вернется, но дайте срок – и жизнь опять вперед стремительно рванется.
Лето 1964В Иркутске холодно и сыро: над ним свирепствуют дожди, непроходимые, косые, невыносимые почти.
День переходит в ночь бесследно, и ночь всю ночь шуршит дождем. Не вечно ж будет беспросветно Над нами небо!.. Подождем.
Давай к столу поближе сядем, очиним все карандаши и к утренним трудам отладим усталый механизм души.
И снова примемся за дело, что нам назначено судьбой, – наедине с бумагой белой, наедине с самим собой.
Наедине со всей вселенной, всем человечеством, пок а тебя в свой мир благословенный ведет податливо строка.
Была б душа светла, а это все пустяки: дожди, вода. все пустяки в начале лета. Как в юности, все не беда.
ГрадАлександру Вампилову Летний град на белых лапах бродит вдоль кустов, ходит с севера на запад, с юга на восток. А с горы, как от погони скачет кабарга, мчится в шорохе и звоне льдистая река. Прилетевшие без цели из небесной мглы семь планет в ладонь мне сели, как земля, круглы. Что за сила их, ледовых, к жизни извлекла? Им невесело в ладонях: гибнут. От тепла. Призрак тающей Вселенной я несу в руке, сам затерян в белопенной, градовой реке. Солнце тучи рвет лучами. Как бессильный бог, я гляжу – семью ручьями Млечный Путь потек. Семь мокринок невесомых сгасли на руке – я иду в кустах зеленых по былой реке – стрежень сам себе, и запань, устье и исток, стылый север, мокрый запад, утренний восток, утвержденный в тьме и свете, в ливнях и в пыли, уподобленный планете на руке земли.
Петр РеутскийРеутский Петр Иванович (1927, с. Михайловское Павловского района Воронежской области – 2004). Член Союза писателей России. Автор книг «Великаны» (1956), «Следы на камне» (1957), «Второе крещение» (1997) и др.
ТриптихПамяти Александра Вампилова 1 Все на свете до поры, до срока, И никто не знает, где тот срок. Расплескался широко-широко Ангары стремительный исток. И уходит август перезревший... Как природа-мать ни берегла, Он сгорел, теплом своим согревши Эти золотые берега. Всякий лист по-своему сгорает. Сумерками тянет от горы, И уже последний луч играет На волнах кипящей Ангары. Ночью здесь и холодно и дико. Затрещал костер, таежный друг, Будто бы жарками и гвоздикой, Бликами усыпал все вокруг. Ты гори, гори, костер, до срока, До поры до утренней гори. Вот и солнце – всей вселенной око – Глянуло на нас из-за горы. Все, как есть, уходит и приходит, Чья-то лодка скрылась за мысок. Снова день. И в жизни, и в природе Есть всему своя пора и срок.
2 Вспоминайте меня весело, Словом, так, каким я был. Что ты, ива, ветви свесила, Или я не долюбил? Не хочу, чтоб грустным помнили. Много песен дорогих, Только песни, ветра полные, Мне дороже всех других. По земле ходил я в радости, Я любил ее, как бог, И никто мне в этой малости Отказать уже не мог. Все мое со мной останется — И со мной, и на земле. У кого-то сердце ранится На моем родном селе. Будут весны, будут зимы ли, – Запевайте песнь мою! Только я, мои любимые, С вами больше не спою. Что ты, ива, ветви свесила, Или я не долюбил? Вспоминайте меня весело, Словом, так, каким я был. 3 О, нет! Не все уходит в землю, Что от земли к тебе пришло. В далеком небе звезды дремлют, А на земле грешным-грешно. Но этот мир мне мил и дорог, Как наша пахотная Русь. Возьму лесного сена ворох, По шаткой лестнице взберусь. Дед заворчит: проломишь крышу. А что, возьму и провалю. Но ничего уже не слышу — Летит звезда, и я люблю. Я сроду не стремился к звездам И не читал про звезды книг, Но вот – мир, может, так и создан — С годами думаю о них. Бывает, целыми ночами Сижу у неба на виду. Уже немало за плечами, Пора искать свою звезду. Ведь все для всех – земля и небо, Пускай не поровну, но всем Глоток воды, краюха хлеба, Который с детства честно ем. Тепла и радости побольше, Всего, с чем мы привыкли жить. Ищи звезду свою подольше, И тут никак нельзя спешить. Я миру звезд безмолвно внемлю, Жду радости, но не беды. Не покидайте, люди, землю, Не отыскав своей звезды.
КартинаОльге Вампиловой Я для тебя пишу картину Без красок и без полотна – Обыкновенную квартиру С полоской мира в пол-окна. Мир в пол-окна. Стоит березка С могучим кедром на горе, Вот неба синего полоска В такой же синей Ангаре. Мир в пол-окна. А как в нем много. Вот шлюп с командою парней, А под горой пылит дорога – Мчит поезд свадебный по ней. А вот сугроб ромашек белых, Здесь хоть снопами их вяжи. Левее чуть влепились в берег Старинной пристани ряжи И камни, замершие в лоске. Полоска мира! Как-то вдруг Хватило узкой той полоски, Чтоб не доплыл мой добрый друг. И я нарисовал картину Без красок и без полотна – Обыкновенную квартиру С полоской мира в пол-окна.
Андрей РумянцевРумянцев Андрей Григорьевич (род. в 1938 г. в с. Шерашово Кабанского района Бурятии). Член Союза писателей России. Автор книг «Таежная колыбель» (1984), «Государыня Жизнь» (2006) и др.
СтраницыПамяти А. В. Вампилова
Посредине лужка, будто в горнице без потолков, Мы стелили постель на зеленой траве непримятой. Верховик над Байкалом кружил паруса облаков, С огородов за пряслами пахло укропом и мятой.
Жизнь казалась безбрежной, как в этой тиши небеса, А земля, где мы жили, – домашней и теплой такою. Лишь о будущем речи туманили дымкой глаза, И рождали надежды, и сердце лишали покоя.
На иркутском погосте сегодня такая же тишь... И, сквозь толщу земли наблюдая живые созвездья, Ты листвою зеленой со мною всю ночь говоришь О коварстве и счастье дороги, что выбрали вместе.
Я увижу Байкал и зеленый лужок, и село. Снова память туда неустанно и властно стремится. Я душою, озябшей в дорогах, услышу тепло, Развернув твоей книги такие родные страницы.
2. Сарафанов В тот оркестр привел нас добрый Суматошный брат-студент. Ты неспешно выбрал домру – Скромный русский инструмент.
А за пульт вставал печальный Дирижер, совсем не франт, Мелодист провинциальный, Неизвестный музыкант.
Те, кто знал маэстро, помнят, Как приметы близких мест, В оркестровом гуле комнат Тихий голос, мягкий жест.
Говорю не для профанов И совсем не наугад: Твой чудесный Сарафанов — Не близнец его, но брат.
Не спросил: случайно или Вспомнив юное житье, Музыканту дал ты имя, Дал ты отчество свое.
Ты и сам тревожно, долго Непростой ответ искал. Чисто пели струны домры, Ты задумчиво играл.
3. 17 августа 1972 года Где-то зрела сарана, Чайка дальняя кричала. Долгий век нам обещала Солнечная сторона.
Чья, скажи мне, в том вина, Что я плачу у причала?
4. Художник Жил, как отпетый пролетарий, Хранил сокровища свои: Из окон вид на планетарий, Даль озаренья и любви.
Острил, ходил в долгах до смерти. Закончил спор – уже во мгле: — Вы о поэзии? Поверьте, Она есть только на земле.
5. Несла твоя строка Несла твоя строка Печаль и гнев, и жалость. Учительство твое Не долго продолжалось.
Как человеку жить? Что с человеком стало? Ответные слова Идут со дна Байкала.
6. Друзья Опять я двух друзей в тревожном вижу сне. От берега они уходят по волне Так быстро, словно плес за ними подожгли. Они издалека кричат мне: «Подожди!»
Погибший на воде, погибший на земле, Два друга много лет живыми снятся мне. Я с ними слез не лил – тогда бесслезным был, Я с ними хлеб делил и очень их любил.
...Я подожду, друзья, на вечном берегу — На утреннем лугу, на солнечном снегу, Я подожду, коль так судьба сулила мне, И послужу за вас живому на земле:
Веселому стрижу, высокому орлу, Багульнику в лесу, ручью в апрельском рву, Соседу моему за тонкою стеной, Делящему со мной и труд, и сон земной.
Я послужу им всем, я поделюсь теплом, Чтоб с чистою душою явиться к вам потом. ПожарВалентину Распутину Ты первым увидал пожар. Огонь, стремителен и страшен, Все накрывал, все поражал — От ветхих стен до вечных башен.
Сбежались люди. Кто тушил, А кто плескал на пламя масло. Кто о погубленном тужил, А кто злорадствовал: не гасло!
Поглядывали за бугор Пожарные, твердя народу: — Вот-вот должны прислать багор, А там и лестницу, и воду!
И торопились под шумок Дать ход дешевому подлогу: — Ну, догадайтесь, кто поджег? Не тот ли, кто забил тревогу?
Дым застилает белый свет. И лишь пожарным слепошарым До погорельцев дела нет — Они любуются пожаром. Киму Балкову1 Ни эти грозные минуты, Что иногда пророчат смерть, Ни эти новые малюты — Они не могут власть иметь.
Ты не отдашь свою свободу Брататься с ветром, петь с листвой И целовать траву и воду, Что не забудут облик твой.
Как у дождя или у снега, У слова путь лежит во мгле. Оно к тебе приходит с неба И лечит души на земле.
2 Твой дом, как ты, с душою нараспашку, Глядит весь день на освещенный дол. Закатывай крестьянскую рубашку, Бери бумагу и садись за стол.
Не говори, что этот путь не дорог, Что прав опять вчерашний лжец и трус. Тяжел для крыльев наш небесный полог, Но дерзкий беркут держит этот груз.
Смотри, как сыплет с дерева синица Оправленные синью жемчуга. Иди к столу — там ждет с утра страница Твои слова для друга и врага.
ПоэтБорису Архипкину Он на пиру, но он не виночерпий, Привратник, но не у земных ворот. Его всегда толкают в бездну черти, Но Бог его над бездною ведет.
Он в жизни оступался бы не реже Других людей, когда бы не полет. И если вдруг ему язык отрежут, Он нёбом, словно небом, допоет.
А так он неказистый, мятый, сивый И не нарцисс, конечно, а осот. Но в звездном небе вышито: Он символ Той красоты, которая спасет.
***Татьяне Суровцевой Азиату пристало родиться Где-то в Нерчинске или в Аге. И судьба его – снежная птица: Пролетела и скрылась в пурге.
Мы с тобой по судьбе азиаты. Дом наш – снег да седая трава. Наши песни из проруби взяты: Были льдинки, а стали слова.
Наши белые души с рожденья Опекала родная зима. Ты возьми ее стихотворенья И заполни живые тома.
Ты в обметанном тусклом окошке Золотой пятачок продыши, Чтобы только открылся немножко Мир неведомой прежде души.
Продыши эти мерзлые дали — В песню хлынет чужая беда. Ну и что же, что так не певали Никакие певцы никогда!
Русские поэтыАнатолию Горбунову Удивительна все же порода Песнопевцев угрюмой земли: Им по сердцу любая погода, Лишь бы ангелы пели вдали.
Лишь бы свет отражался не зыбко На проснувшихся лицах сирот, Лишь бы трогала чаще улыбка Материнский страдальческий рот . И когда, как и тех, кто безвестней, Призовет их Создатель на суд, Ты не думай, что сладкою песней Они грешные души спасут.
Не попросят зачесть им Ни гнева, Ни любви, Ни участья, Ни слез Перед чашей кипящего неба И костром полыхающих звезд.
Моисей РыбаковРыбаков Моисей Александрович (1919, Иркутск – 1943). Автор книги «Грань». Участник Великой Отечественной войны.
Улица Пятой АрмииШла Пятая Армия улицей этой, Стучали по камням колеса орудий, И красных давно ожидавшие люди Спешили по ней со словами привета.
И с боем прошедшие вместе путями, Пробитое знамя пронесшие гордо, Веселые, с песнями шли иркутяне Знакомою улицей старого города.
Под белой пятою она одичала, Поникли дома, покривились ворота... И мама сынка со слезами встречала У церкви, с которой снесли пулеметы.
Походные кухни гремели вприпрыжку, Как будто со сна раскрывались окошки, И первые вестники славы – мальчишки Свистели под такт переливам гармошки.
А там, за рекою, одетые паром, Еще эшелоны везли паровозы. На белых сугробах сегодня недаром Знамена пылали, как алые розы.
Хозяин на улице – он ее сделал, Он этим домам и дорогам наследник – Рабочий народ! Не случайно гремело В Иркутске в тот день: «Это есть наш последний.»
С окраин встречать прибежавшие дети Отцовскую твердо держали винтовку... И здесь привезли Колчака на рассвете Прямою дорогою на Ушаковку.
Он был одиноким на улице строгой, Навеки былое она позабыла. Последним из бар он проехал дорогой, Где Пятая Армия проходила.
Михаил РябиковРябиков Михаил Михайлович (род. в 1945 г. в д. Зорчино Смоленской области). Автор книги «След».
Рыбалка на АнгареПо трассе сорок километров и десять тропкой до реки... И, как приправу, стылый ветер бросает пепел в котелки.
Притих костер. Как страсть – рыбачить: вдвоем за сутки – ни ельца, а ночь близка, и волны скачут, снуют моторки без конца.
Молчим, как будто виноваты, что бревна, пену прет вода, что в устье лодкам тесновато и что – нерыбные года.
А в устье снова – будто в мае, когда шумит на речке лед, сырые сумерки ломает черемуховый ледоход.
И будут ночью еле слышно шептаться в лодках рыбаки, и проверять возьмутся мыши пустые наши рюкзаки...
На голых досках сон некрепкий, немеет мой костлявый бок, и будет сниться – от зацепов вниз уходящий поплавок.
Виссарион СаяновСаянов Виссарион Михайлович (1903, д. Иванушкинская Киренского района Иркутской области – 1959). Член Союза писателей СССР. Автор книг «Фартовые года» (1926), «Современники» (1929), «Лукоморье» (1939), «Стихотворения и поэмы» (1966) и др. Лауреат Государственной премии СССР.
Старый ИркутскНа Дьячем острове боярский сын Похабов Построил хижину, чтоб добывать ясак... Прошли года в глухой тоске ухабов, Века легли, как гири на весах.
Над летниками тесными бурятов Сыченый дух да хмель болотных трав; Сюда бежали, бросивши Саратов, И вольный Дон, и старой веры нрав.
И город встал в пролете этом узком, Суму снегов надевши набекрень, И наречен он был в веках Иркутском, Окуренный пожарами курень.
Вот он встает в туманах, перебитых Неумолимым присвистом весны. Немало есть фамилий именитых – Трапезниковы, Львовы, Баснины.
Он богател. Его жирели тракты, Делил полмира белыми дверьми, И чай везли его подводы с Кяхты, Обозы шли из Томска и Перми.
Он грузен стал, он стал богат, а впрочем, Судеб возможно ль было ждать иных От золотых и соболиных вотчин, От ярмарок и паузков речных.
Он, словно струг, в века врезался, древний. Рубили дом, стучали топоры, Бродяги шли из Жилкинской деревни, С Ерусалимской проклятой горы.
Он шлет их вдаль. Оборванные парни Идут навстречу смерти и пурге, Мрут от цинги в тени холодных варниц, От пули гибнут смолоду в тайге — Чтоб богател, чтоб наливался жиром, Купеческий, кабацкий, поторжной, На весь немшоный край, над целым полумиром Поставленный купцами и казной.
Константин СедыхСедых Константин Федорович (1908, пос. Поперечный Зерентуй Нерчинско-Завод- ского района Читинской области – 1979, Иркутск). Член Союза писателей СССР. Автор известного романа «Даурия» (Государственная премия СССР) и стихотворных сборников «Стихи» (1933), «Забайкалье» (1934), «Степные маки» (1969) и др.
Парень из ИркутскаПод ивняком из мерзлого болота Дым ядовитый медленно плывет. У амбразуры вражеского дзота, Закрыв собой немецкий пулемет,
Лежит, как глыба серого гранита, В упор прошитый строчкой огневой, Иркутский парень Пронька Подкорытов С залитой кровью русой головой.
Стоят бойцы над Пронькой скорбным кругом, И каждый молча думает о нем: Вчера он был простым и скромным другом, Сегодня стал великим земляком.
Не по приказу кинулся он к дзоту, А по веленью совести своей, Как подобает в жизни патриоту, Он отдал жизнь, но спас своих друзей.
Скрестивши на груди его ладони, Шинелью окровавленной накрыв, В могиле братской Проньку похоронят, Но богатырский подвиг будет жив.
В святом бою с военщиной немецкой Земляк наш пал в пороховом дыму. В Иркутске жил он на Второй Советской, И там поставят памятник ему.
Возвращение фронтовикаЧугунным мостом над кипучей рекой Шагает с вокзала сержант молодой.
Омытые ливнями буйной весны Иркутские дали чудесно видны.
В лазурных туманах лежат острова, Кипит по садам молодая листва.
И вплоть до байкальских серебряных гор Широко распахнут веселый простор.
Вдыхая всей грудью садов аромат, В знакомую улицу входит солдат.
Вся грудь у него в орденах боевых — В нашивках и алых, и золотых.
Приятно по улице парню шагать, Людей поглядеть и себя показать.
Дивясь его стати, его орденам, Бегут ребятишки за ним по пятам.
И слышит он их разговор за спиной: «Вот это, должно быть, герой так герой.»
Волнуясь, вдыхая садов аромат, В знакомую улицу входит солдат.
Марк СергеевСергеев Марк Давидович (1926, Енакиево на Украине – 1995, Иркутск). Член Союза российских писателей. Автор многих исследовательских книг и книг для детей. Стихотворные сборники: «Шпалы» (1964), «Вступление в осень» (1967), «Резьба» (1971), «Баллада о тополях» (1972), «Связь времен» (1980) и др.
Иркутск – середина землиПлывут и плывут прибайкальские шири, Саянские горы синеют вдали. Нас встретит столица таежной Сибири – Любимый Иркутск – середина земли.
Из всех городов – их немало на свете – Взгляни на восток и на запад взгляни – Сквозь тысячу верст мы свой город заметим И сердцем его мы увидим огни.
Пусть есть города и красивей, и выше, Но где бы пути иркутян не легли — Они тебя видят, они тебя слышат, Любимый Иркутск – середина земли
Вечный свет ИркутскаИркутск, ты родился острогом, таежным бревенчатым градом, но с каждою новой эпохой, меняясь, рождался ты вновь. Иркутск – наша жизнь и работа, Иркутск – наша честь и отрада, Иркутск – и мечта, и надежда, И вечная наша любовь!
Ты три века стоишь на ветрах, на юру, и Байкал подарил тебе дочь Ангару. И проносит река сквозь года, сквозь века твою славу, Иркутск, твою славу, Иркутск.
Иркутск, ты отмечен судьбою, ты дружбой встречал декабристов, ты помнишь свои баррикады в далекий решительный час. И свет этих давних событий по-прежнему горд и неистов. Пусть годы проходят, и годы он светится в душах у нас.
Века над тобою не властны, Иркутск, ты моложе, чем прежде, и дерзкая сила Байкала стучит, словно сердце в груди. Иркутск – наша жизнь и работа, Иркутск – наша честь и отрада, Иркутск – все, чего мы достигли, и все, что еще впереди.
С Иркутском связанные судьбыДуши огонь неугасимый, байкальский ветер, обнови! В который раз, Иркутск любимый, я признаюсь тебе в любви. Какой крутой ни выбрал путь бы, влекут меня в твои края с Иркутском связанные судьбы, и среди них – судьба моя!
Когда мальцом с обрыва прыгал в огонь студеной Ангары, ты открывался мне, как книга, как сказок маминых миры. Тот воздух детства вновь вдохнуть бы, восторг счастливый затая. С Иркутском связанные судьбы, и среди них – судьба моя!
Чтоб жизнь моя не обмельчала и набирала высоту, храню в себе твои начала, суровость, нежность, чистоту! Мне в день грядущий заглянуть бы, каким ты станешь в дальний час. С Иркутском связанные судьбы сегодня, завтра и – без нас.
Души огонь неугасимый, байкальский ветер, обнови! В который раз, Иркутск любимый, я признаюсь тебе в любви. Какой крутой ни выбрал путь бы, влекут меня в твои края с Иркутском связанные судьбы, поскольку ты – судьба моя!
ПортретГалине Новиковой Нарисуй меня, Галя, красивым, точно первый весенний листок, чтоб глаза – с бирюзовым отливом, чтобы лоб – и открыт, и высок. Нарисуй меня, Галя, спокойным, как Байкал накануне грозы, как патрон непочатой обоймы, как глаза после тайной слезы. Нарисуй меня, Галя, веселым, как осенний просвеченный лес, как в поля уходящий проселок, как звезда среди синих небес. Ты уже на палитре смешала и любовь, и случайную боль, и ранимость, и детскую шалость, – так теперь за работу изволь. И, окончив труды на рассвете, ты задайся вопросом одним: — Это кто же такой на портрете? Хорошо б познакомиться с ним!
На Иркутской чаепрессовочной фабрикеВсе коридоры в белом кафеле, надела лестница халат, и стены фабрики, как вафли – квадрат гнездится на квадрат. Нас водят строгие начальники по цеху, пахнущему сном. Мы ходим, как чаинки в чайнике, – молочно-белом, заварном. По лестнице, как будто на гору. А там – девчонки у станка в халатах, что подобны сахару, с глазами – жарче кипятка. Под потолками, в синих бункерах, где воздух ароматом сжат, дожди тропические булькают и зори южные дрожат. Из рук рабочих напряжение , и чьих-то песен красота, и даже времени движение – в движенье чайного листа. Здесь Индия приносит нежно своих плантаций аромат, здесь солнце Грузии развешено – его пакует автомат. И, пачку яркую встречая, там, где все снегом замело, щепоткой байхового чая заваришь южное тепло. Нас водят гордые начальники по цеху, пахнущему сном, и радуги таятся в чайнике – молочно-белом, заварном. Беседуем за чашкой чая, но все тянет нас туда, назад, где солнце южное отчаянно пакует в пачки автомат. Где ходят тихие блондинки, как затаенная гроза. У них ресницы, как чаинки, И цвета чайного глаза.
Баллада о тополяхВ тени их скрыта школьная ограда. Они следят с улыбкой за тобой, горнист из пионерского отряда, так мастерски владеющий трубой.
Нас кронами укрыв, как шалашами, они шумят под вешнею грозой... Послушай: я их помню малышами, обыкновенной тоненькой лозой.
Послушай: в небе стыл рассвет белесый, проткнула землю первая трава, – за ручки важно, приведя из леса, их посадили мы – десятый «А».
И ночью, после бала выпускного, мы поклялись сюда опять прийти. ...И вот мы к тополям вернулись снова, но впятером из двадцати шести.
Горнист из пионерского отряда, послушай: клятв никто не нарушал. Ты родился, должно быть, в сорок пятом и, значит, сорок первого не знал.
А в том году схлестнулись с силой сила, стояла насмерть русская земля. За тыщи верст разбросаны могилы тех, кто сажали эти тополя.
Но, будто бы друзья мои – солдаты, стоят деревья в сомкнутом строю, и в каждом я, как в юности когда-то, своих друзей приметы узнаю.
И кажется, скажи сейчас хоть слово перед шеренгой тополей живой – и вдруг шагнет вперед правофланговый и в трауре поникнет головой.
Как требуют параграфы устава, начни по списку называть солдат: — Клим Щербаков! — и тополь – пятый справа — ответит: — Пал в боях за Ленинград.
— Степан Черных! — и выйдет тополь третий. — Матвей Кузьмин! — шагнет двадцать второй... Нас было двадцать шесть на белом свете – мы впятером с войны вернулись в строй.
Но остальные не уходят. Рядом они стоят, бессмертны, как земля. Горнист из пионерского отряда, взгляни: шумят под ветром тополя.
И если в час беды о нас ты вспомнишь, твой горн тревожно протрубит подъем, то мы придем, горнист, к тебе на помощь. Живые или мертвые – придем.
Валентина СидоренкоСидоренко Валентина Васильевна (род. в 1950 г. в Иркутске). Член Союза писателей России. Автор сборников стихов «Осенние тетради» (2009), «Димитрова суббота» (2010).
***Но был январь, и бешеный каприз, Да буйный нрав сибирской непогоды. Вдруг присмирел, и мирно с небосвода Весенний день сосулькой чистой свис. И радостью наполнилась душа. Светилось солнце, зимний день круша, Печально ветер усмирял свой бег, И мальчиком на крыше плакал снег. Был воздух смутно влажен, словно всхлип, С его небес коварно грянул грипп. И город, словно старый трубочист, Был пьян, по-детски нежен и нечист. И так хотелось в долгие часы По звездам льда, замерзшего под вечер, Шататься ветром в ожиданье встречи, В воспоминаньях зыбких, как весы. А в эту пору, год всего назад, Была я влюблена светло и грешно. Я помню: на руках его неспешных Плясал и пел январский снегопад. О, я была моложе на сто лет! Теперь же все ушло, умчалось, сплыло, И вдруг опять во снах моих бескрылых Былого ожил одинокий след.
Нина СидороваСидорова Нина Константиновна (1918, заимка Большая Ланкина Заларинского района Иркутской области – 2006). Автор книг «Голубой дождь» (1994), «Млечный путь» (2000), «Прощенный день» (2003).
***Ангара чиста, стремительна, Молода, А весной обворожительна, Как всегда. Жгут морозы, пар метелится Над водой, И волна кипит и пенится За кормой. Берег, в серый лед закованный, Как в гранит. Лес в долине – очарованный Тихо спит. И упрятанные озими Видят сны, Под суровыми морозами До весны.
***Колосится пшеница – высока, зелена. Воздух сытый струится слаще меда, вина. Солнце млеет в зените – необъятная ширь. Вы меня не маните, не покину Сибирь.
Здесь и горы – так горы, а леса – так тайга, И такие просторы – не ступала нога. Триста речек впадает в легендарный Байкал, И одна вытекает, пробираясь меж скал.
Николай СиротенкоСиротенко Николай Дмитриевич (1935, с. Сиротенки на Полтавщине (Украина) – 2008). Автор книг «Искушение» (2001), «Лебединый луг» (2006).
Ледоход на АнгареРека с потугами взломала У края панцирь ледяной И через сито чернотала Плеснулась на берег волной.
И треск, и грохот, и шипенье Вдруг прокатились по реке. И напирает без стесненья На льдину льдина вдалеке.
Пошел, пошел – еще лениво , Едва заметно ледоход! А с гор несутся шаловливо Потоки быстрых вешних вод.
Уже подтоплены низины, И поплескаться на мели Спустились к берегу осины, Березы в воду забрели.
У самой кромки, на пенечке, – Весны бурливой добрый знак, Преважный ворон-одиночка Свой прихорашивает фрак.
***Валентину Распутину Я в меру был шероховат И резковат, пожалуй, в меру, Когда бросался, как солдат, В бой за Отечество и Веру... Нет, не за батюшку-царя – (какой с меня царехранитель!) Зато за Землю и Моря Стоял, как истинный воитель. Не то, чтоб — Грудью на штыки, Не лбом – под пули и снаряды, Я не ходил в большевики Портфеля ради и награды. Не чтил портреты – образа, Не изъявлял восторг телячий И не заглядывал в глаза Просящим взглядом По-собачьи.
|