Генеральная репетиция. Глава из новой книги Валентины Рекуновой.

На 22 сентября 1917 года зал Общественного собрания в Иркутске арендовала 3-я школа прапорщиков – выпускники подготовили большой концерт. Сотни пригласительных были розданы барышням на выданье, друзьям, приятелям, родственникам, и вся эта публика, тщательно одетая и причёсанная, с презентами и букетами, собралась у входа.

Картины о революции. Иван Владимиров. Взятие Зимнего.

 Отчего-то было заперто, и при этом никакого объявления на дверях. Наконец появился один из старшин и громким голосом зачитал: «По случаю текущих событий концерт отменяется: все юнкера отозваны на охрану города». Публика, поперхнулась, отшатнулась, загудела; крайние бросились к мальчишке-газетчику и, едва рассчитавшись, стали искать тревожные новости.

Споткнулся о слово – и вышел конфуз!

Ещё в субботу 16 сентября на Пестерёвской (у поворота на Графо-Кутайсовскую) разгорелся митинг. Ораторы мусировали нехватку дешёвых продуктов, нападали на продовольственные комитеты и каких-то абстрактных «буржуинов». И очень скоро всё обернулось конфузом: по соседней улице двинулся ассенизационный обоз, и в одну из пауз, когда выступающий запнулся о трудное слово «экспроприированные», женский голос с опаской спросил:

– Никак, казаки скачут по Преображенской?

Немедля отозвалось: «Казаки?!», «Казаки!!!» – и митингующие рассеялись «с поспешностью быстроногой лани», как иронично заметил хроникёр газеты «Иркутская жизнь».

Корреспонденты ёрничали, потому что в таком сытом городе, как Иркутск, следовало искать другой повод для митинга. Но председатель городской думы Василий Григорьевич Дистлер перечёл их «отчёты» с чрезвычайно серьёзным выражением на лице. Думая при этом: «Если без очевидной причины, по одному лишь призыву большевистских крикунов собралась толпа народу, значит, общее напряжение велико. И вчера оно ещё более возросло, потому что пар не выпущен».

Действительно, на другой же день собрался большой митинг на Тихвинской площади. Как обычно, рвали горло анархисты, а возражали им рассудительные меньшевики. Публика, состоявшая в основном из солдат и рабочих, внимала тем и другим, казалось, ей нравилось быть увлекаемой в разные стороны, и долго, очень долго ещё стихийно возникавшие группы бродили по прилегающим улицам.

Василий Григорьевич Дистлер (1884, Томск – 04.1938, Иркутск), помощник присяжного поверенного, в Иркутске с 1909, гласный Иркутской городской думы (18.08.1917–1919), председатель Иркутской городской думы (с 18.08.1917.), эсер.

20 сентября на площади собралось не так много людей, но все были страшно наэлектризованы: с трибуны открыто призывали брать банки, «чтоб разом по-честному обогатиться». Милиция наконец-то осмелилась арестовать трёх ораторов-анархистов – в острастку другим; но в 11-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, к которому эти трое были приписаны, началось брожение. Беспорядки подхлестнуло известие, что командующий войсками округа арестован и посажен на гауптвахту 12-го полка.

Арестовали ещё восемь анархистов из амнистированных уголовников – и получили протестный митинг целого батальона. И на нём прорывались здравые голоса, призывавшие к благоразумию, но они не встречали никакого сочувствия. Солдаты разбили цейхгауз, чтобы силой оружия освободить арестантов, но вовремя подоспело известие:

– Юнкера захватили батальонную батарею и готовы стрелять!

Батальон пришёл в чувство, но, возможно, ненадолго

Действительно, было сделано несколько выстрелов, и неважно, что холостыми: батальон пришёл в чувство.

Юнкера предупредили и начинавшиеся волнения в 9 полку.

– Обозначился перевес в нашу сторону! – отзвонили Дистлеру из Совета военных депутатов Иркутского гарнизона.

– Не уверен. И очень хотел бы встретиться с председателем военно-исполнительной комиссии.

– Так он сейчас по полкам уезжает...

– Вот пусть и захватит меня по пути! – и, выйдя из думы, ловко вскочил на подножку автомобиля. И уже не расставался с председателем до полуночи, перемещаясь из казармы в казарму, везде выступая, убеждая, подхватывая на лету чью-то мысль и развивая её исключительно в нужном направлении.

Он был очень собран сегодня и сдерживал собственные порывы: адвокатские практики научили Дистлера большой осторожности в отношениях с военными. «Их решительность часто опережает расклады ума, а сейчас очень важно не допустить ни единого выстрела», – думал он и, тщательно подбирая слова, разворачивал эту мысль перед председателем военно-исполнительной комиссии. К счастью, не напрасно: Совет военных депутатов Иркутского гарнизона ни разу не воспользовался оружием. Но в казарме 11-го полка была внутренняя перестрелка: один солдат решил сдаться, и его попробовали вернуть силой.

«Эту жертву большевики, разумеется, представят как «массы погибших и раненных от рук властей», а поэтому их дОлжно опередить», – и в ночь на 22 сентября подготовил воззвание к жителям Иркутска, в котором и дал полную картину происходящего. А председатель военно-исполнительной комиссии тотчас распорядился передать этот текст в газеты.

Теперь следовало заручиться поддержкой думы и всем вместе отодвигаться от опасной черты. «При такой угрозе, как сейчас, уже не до фракционной борьбы, благоразумие наконец-то возьмёт верх», – рассчитывал Дистлер. Но на экстренном заседании думы всё пошло обычным путём: гласный Горчаков, лидер местных кадетов, пустился в пространные рассуждения об истоках большевистских провокаций и о роли допустимого в недопустимом применительно к борьбе партий. Чувствовалось, что он сейчас озадачен новой статьёй и проверяет на публике некоторые тезисы. А гласный-большевик Алексеев, старший врач 12-го полка, искусно перевёл разговор со вчерашних событий к «коренным ошибкам Временного правительства», «вопросам физической непригодности к службе большого процента нижних чинов» и «пользе просвещения как таковой». У Дистлера оставалась ещё надежда на коллег-эсеров, но они будто не понимали происходящего.

Едва дослушав последнего из ораторов, Василий Григорьевия взорвался:

– Нужно было очень крепко спать в ночь на 22 сентября, чтобы не понять: совершена попытка переворота! Пока вы межуетесь на правых и левых, за этими стенами могут начаться новые эксцессы. И непременно начнутся, потому что на авансцену политической жизни вышли большевики. Если вам угодна роль статистов в разыгранном ими спектакле, то имейте в виду: пути обратно не будет. Статисты легко заменяемы, их можно оставить за скобками, сократить и вовсе исключить. Пока ещё выбор за вами, но времени уже нет!

Должно быть, Василий Григорьевич очень переменился в лице, потому что супруга Генриетта Николаевна (тоже гласная думы) подалась вперёд и подняла руки – словно он падал, а она пыталась его удержать.

Дома, отпоив мужа чаем, она осторожно предположила:

– Возможно, всё не так плохо и шансов больше, чем кажется? Как бы там ни было, а переворот провалился...

– Отнюдь! Это была генеральная репетиция.

– Что за генеральная, если о ней не знало большинство обывателей?

– А обывателей и не приглашают на репетиции; в этом отношении театр политический не отличается ни от оперы, ни от драмы, ни от оперетты. Генеральную видят знатоки, и каждая их реакция – подсказка для режиссёра, где подправить и что заменить. Будь уверена: местные большевики сделают работу над ошибками!

– А что думаешь ты?

Уснул бы по-стариковски – и проснулся совсем в другом статусе...

– По моему ощущению, для победы им не хватило своей газеты, хорошо поставленной, популярной и продаваемой (непременно продаваемой!) по символической цене. Такое издание придало бы их провокациям просто убойную силу. Кроме того, они упустили председателя военно-исполнительной комиссии Совета военных депутатов Иркутского гарнизона: он очень скоро догадался, что советы для большевиков лишь прикрытие. Ну и, наконец, – Василий Григорьевич улыбнулся, – против них сыграл возраст председателя думы: будь мне не 33, а, положим, 63, я уснул бы по-стариковски вечером 21 сентября, а проснулся совсем в другом статусе.

– Что ж, будем рады, что повезло, что случай улыбнулся...

– Нет уж, на случай полагаться нельзя, в политике куда важнее закономерности, а одна из них в том, что в решающий для города день я не нашёл на кого опереться. Хотя нынешняя городская дума чрезвычайно политизирована, и коллеги по партии эсеров составляют в ней большинство. Есть логика революционных движений, но то, что произошло, – вопреки этой логике, как мне кажется.

– Только время покажет...

А время сгущалось, события наплывали: на угрозу большевистского переворота наслаивалась угроза забастовки железнодорожников, а значит, угроза голода. В сознании председателя думы политические вопросы так тесно переплетались с хозяйственными, что требовали двойного, тройного напряжения сил. Василий Григорьевич уже не сдерживал приливы энергии, а старательно аккумулировал их, зачастую испытывая нетерпение. Иркутская городская дума устояла во время октябрьского большевистского переворота, а во время декабрьских боёв разрабатывала условия перемирия. В марте 1918 Дистлер участвовал в работе IV Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских, солдатских, казачьих депутатов и был избран членом ВЦИК. С этой, высшей, точки карьеры пошло скольжение вниз, «дорога с ярмарки», как печально шутил Василий Григорьевич. По возвращении со съезда он был арестован – вместе с лидерами других небольшевистских партий. Довольно скоро всех отпустили, но уже с ощущением, что в дальнейшем им всем уготована роль статистов.

Дистлер переехал с семьёй в Москву и работал старшим юрисконсультом Главного управления рыбной промышленности. 28 января 1938 года был арестован, 25 апреля приговорён к смертной казни и в тот же день расстрелян. Осенью 1938 казнили его брата Александра – беспартийного инженера. Жену Генриетту Николаевну осудили к восьми годам лагерей, но она и года не протянула после пережитых мучений.

 Дэвид Джаггер. Большевик

Январскими ночами тридцать восьмого, в ожидании близкого ареста, Василий Григорьевич вёл долгие разговоры с самим собой, признавая, что вся его жизнь – ещё одна иллюстрация к старой истории о революции, пожирающей своих слуг. Он, Дистлер, отличился ещё на митингах в Томске в памятном 1905 году. В 1909 переехал в Иркутск и сразу же погрузился в политические процессы – уже как начинающий адвокат; защищал 54-х обвиняемых по делу Иркутской организации РСДРП, защищал иркутских и харбинских эсеров, добывал для подсудимых революционеров спасительные документы (конечно, фальшивые). При обысках в других городах находили записки с его иркутскими адресами, так что жандармы время от времени «навещали» его и характеризовали «чрезвычайно опасным элементом».

«Они не поверили бы, – думал Дистлеры напоследок, – но к 1917-му, то есть к 33 годам я на многое взглянул по-иному и в порывах юности увидел всего лишь... порывы юности. Должность председателя городской думы (то есть собственно практика администрирования) окончательно отрезвила. Касательно большевиков я давно уж не заблуждался, а предчувствие скорого переворота наполняло новою силой. Почему её не хватило – бог весть; должно быть, мало нашлось союзников. Но, в сущности, это было хорошее время. Счастливое. А за счастье приходится расплачиваться».

Реставрация фото: Александр ПРЕЙС

• Расскажите об этом своим друзьям!