«Всего и надо, что вглядеться...». 95 лет со дня рождения Юрия Левитанского

22 января нашему известному земляку – поэту, переводчику, мастеру лирического жанра, ветерану-орденоносцу Великой Отечественной войны, лауреату Государственной премии РФ в области литературы и искусства Юрию Давыдовичу Левитанскому исполнилось бы 95 лет. Судьба в январе подарила России поэта. В январе же 1996 года и забрала. Он только-только отметил свою 74-ю зиму.

О нём написано много: биографические издания, воспоминания друзей и близких. Откройте Интернет, хотя бы Википедию. Найдите официальный сайт поэта – там всё: от родился, учился, воевал, писал... до женился, разводился, влюблялся и вновь разводился. Но никто не сказал о нём ярче, пронзительней, честнее и искренней, чем он сам – в стихах. В них весь Левитанский. Его мысли и чувства, сомнения и тревоги, бессонные ночи и переживания, слабости и желания, всё нараспашку, открыто и доверительно...

Журналистское любопытство, желание глубже и яснее понять многое в этой жизни, стремление встретиться с людьми, кто знает больше меня, и у которых я могу чему-то доброму научиться, стремление задать вопрос и получить ответ – приводило меня к разным людям. Очень разным. Среди них охотник Торопов из Ербогачёна и композитор О. Фельцман, старый бочкарь из Тулуна и А. Вознесенский, баба Вера Челякина из деревни Малый Залог Качугского района и народный артист СССР З. Соткилава, девяностолетняя Е. Маркина из Братского района и композитор Т. Хренников, сельский кузнец из Куйтунского района и народный художник СССР А. Шилов... Каждое знакомство – праздник. Каждая беседа – огромное впечатление и радость от общения. Удивление и, конечно, информация к размышлению.

Ю. Левитанский, Ю. Матвеев. Работа над песней, 1948 г.

Встреча с Юрием Давыдовичем – одна из них. Кроме того, для этого был и серьёзный информационный мотив – Иркутская писательская организация готовилась отметить юбилей – 60-летие со дня образования. А ведь становление Левитанского как поэта состоялось здесь, в Иркутске. Было это более 20 лет назад. И вот сейчас, накануне дня рождения поэта, мне хочется вернуться на десятилетия назад, вспомнить тот давний разговор.

Задача перед нами, представителями регионального телевидения, была простая и скромная: расспросить земляка, какие пути-дороги привели его в наш город, и что для поэта время, прожитое в Сибири? Как сам об этом скажет, помнит, оценивает?

1995 год. Москва. Душное жаркое лето. Город утопает в цветущей сирени. Арбат торгует всем – от орденов и медалей до генеральских папах и ваучеров. Переходы станций метро завалены мусором. И в каждом из них – музыканты: скрипачи, баянисты, саксофонисты... ансамбли, дуэты и солисты. Кто как может зарабатывает себе на жизнь. Филармонии опустели. Таков портрет времени, портрет столицы той поры.

Северо-восток Москвы. Станция метро Щукинская. Улица Енисейская. Стандартное крупнопанельное строение. Добрались. Наша съёмочная группа: Надежда Золотуева – режиссёр, Денис Цибанов – оператор, и я – журналист. Дверь открыл хозяин. Невысокого роста. Седой. Крупного телосложения.

Иркутские писатели, начало 1950-х (Ю. Левитанский слева)

– Видите, живу на Енисейской. Так уж получилось, что весь мой район пронизан Севером, Сибирью... Печорская, Ангарская, Ленская, Енисейская. Я пока ждал вас кое-какие фото отобрал. Того времени. – направление разговора с первых слов взял в свои руки... Вот мы с Дворецким – на целине. А это – Будапешт, мы с моим однокурсником и другом, однополчанином Семёном Гудзенко. Служили с одном полку. Два номера одного пулемёта. (Разговор, само собой, перешёл на войну.) Это где-то год 45-й. Он тогда уже был собкором. Приехал по заданию «Комсомольской правды». А я ещё воевал. Отыскал меня, отпросил у командира. Неделю мы провели в Будапеште.

– Воспоминания не отпускают?

– Я, как и все, прошедшие войну, несу её в себе. Это память. И от неё никуда не деться. С годами, конечно, память всё просеивает. И чаще вспоминаешь не страшное и скверное, а что-то светлое, хорошее. Вот как те будапештские дни. Война – это тоже жизнь. 4 года. И это не непрерывная стрельба и атаки. Кто-то влюблялся, страдал, кто-то семьи создавал. Ведь мы были молодые. Едва за двадцать. Война детей. Самая золотая пора в жизни – молодость, юность – прошли там. До сих пор мы всей правды о ней не знаем. Да, видимо, уже и не узнаем. С годами совсем по-иному начинаешь понимать и осмысливать, что было с нами. Вот в этом году отмечали 50-летие Победы. Газеты, журналы, ТВ просто атаковали – интервью. Вся эта шумиха, трескотня и суета вызывает чувство протеста, сопротивления. Для меня – это скорбные печальные дни. Праздник печали и слёзной памяти. Ведь сколько молодых полегло! Не только за Родину и Отечество – а иногда просто так, зазря. По бездарности и тупости командиров – были и такие. (Помолчал.) А сегодня? Эта война в Чечне? Не сплю. Думаю. Это не даёт мне покоя. Снова война детей! С тревогой и надеждой смотрю на сегодняшнее руководство. Хватит ли ума остановить всё это?

В 1994 году в Кремле ему вручали Государственную премию РФ. В разговоре он не упомянул об этом событии. Он вообще мало говорил о каких-то наградах для себя. Но из Википедии я узнала, что, получая награду, он сказал: «Наверное, я должен был выразить благодарность также и власти. Но с нею, с властью, тут дело обстоит сложнее, ибо далеко не все слова её и поступки я разделяю. Особенно всё то, что связано с войной в Чечне. Мысль о том, что людей убивают, как бы с моего молчаливого согласия, – мысль эта для меня воистину невыносима».

На дворе – середина девяностых. У власти Ельцин. На Кавказе беспокойно. Война в самом разгаре. Это его жгло и тревожило. Жаль, не дожил поэт до мира на Чеченской земле. Жаль, не увидит сегодняшней Москвы – город-праздник. Неслучайно наша столица сегодня попала в число лучших столиц мира.

Беседа продолжается.

– А вот ещё фото. Это мы с композитором Юрием Матвеевым. Был такой в Иркутске. Это он и написал музыку на мои стихи. Помните, была такая песня – песня об Иркутске. Не знаю уж, поют ли её сейчас? Смотрит вопросительно. «Редко», – отвечаю.

50-е годы. Время, когда в каждой школе был хор – школьный хор. Время, когда в чести были песни о любимом городе, Родине, героях. Мы пели их на сборах, в походах, на смотрах художественной самодеятельности. И в репертуаре каждого такого концерта всегда звучала песня Левитанского:

...Студёный ветер дует от Байкала,
Деревья белые в пушистом серебре.
Родные улицы, знакомые кварталы...
Город мой, город на Ангаре!

...Летят составы дальними дорогами,
Составами грохочут наши дни.
И скоро над ангарскими порогами
Зажжём, как солнце, яркие огни.

Песня эта была написана в 1948 году. Набирало силу начало строительства первой ГЭС на Ангаре.

Съёмка шла проблематично: в квартире над Левитанскими кто-то делал ремонт. Периодически включались пилы, дрель, шуруповёрт – вся какофония звуков шла на микрофон. Мы останавливали разговор, пережидали. Зато в перерывах была возможность оглядеться, рассмотреть, как живёт поэт. Стандартная двушка. Комнаты раздельные. Во всю стену стеллажи с книгами. Разглядываем: толстенная книга – богатое издание – Библия, Пушкин, Бунин, В. Максимов; роскошное издание фотоальбома об Иркутске – город глазами Александра Князева. Много поделок из дерева – сам это покупать не будешь, скорее, подарки. Старое кресло. Большой письменный стол, заваленный нужными вещами: рукописи, книги, кассеты, телефон.

– Как попал в Иркутск? Да случайно. Войну закончил в Праге, дальше объявили – перевод в Одесский военный округ. Но... Если бы Родион Яковлевич Малиновский не ценил и не уважал командующего, под чьим началом я воевал, тогда бы не было в моей биографии ни Сибири, ни Иркутска, ни Востока. Но он его очень уважал. А потому, когда Малиновского перебросили в Забайкалье, он взял с собой и моего командира. А командир, в свою очередь, своих красноармейцев. В теплушках через всю страну прибыли на Восток. Маньчжурия, Китай, война, Победа. Позднее нашу часть перевели в состав Сибирского военного округа. В Иркутск. Помню, как прибыли на вокзал. Что я до этого видел? Война, маньчжурские степи, тарбаганы и суслики в степи, неустроенность, походная жизнь... А тут! Было это под Новый, 1947 год. Роскошный город (после степей), освещённые улицы. Публика в штатском. Деревянные дома. Деревянные тротуары. Трамваи через мост бегут. Ангара подо льдом сверкает. Чудо! Красота! Город маленький, компактный. Это он сейчас разросся. Новые микрорайоны. А тогда...

Быстро сошёлся с молодыми литераторами. Кто-то из них воевал. Было о чём поговорить. Демобилизовался – Георгий Марков помог. Снял в районе драмтеатра комнатку. Кухня квадрата четыре. Дровами топил печку. Вода в колонке за углом. Входил в гражданскую жизнь. Литераторы предложили остаться в Иркутске. Остался. У меня ничего не было, ехать некуда. С помощью того же Г. Маркова получил работу – место заведующего литературной частью в театре музкомедии. Вскоре получил ордер на вселение в общежитие – там жили и артисты, и писатели. Короче, иркутская богема. (Как я понимаю, это знаменитое «Подворье» на Сухэ-Батора.)

В Иркутске для меня началось всё. В 1948 году вышла моя первая книжка «Солдатская дорога». Благодаря опять же Г. Маркову. Конечно, это ещё слабые, сырые стихи молодого человека, жизненный опыт которого был один – война. И не более. С Иркутском связан значительный отрезок жизни – со всеми радостями и печалями, какие в жизни бывают. Со всеми сложностями послевоенной поры. У меня там брат погиб. Совсем молодой. Душа моя постоянно туда рвётся ещё и по этой причине... Городу я многим обязан, за многое благодарен...

Много ездил по краю. И один, и в группе с писателями. Приезжали в Иркутск Фадеев, Горбатов. С Пабло Нерудой, помню, ездили на Байкал. Плавал по Ангаре и Лене. Был в местах будущего Братского водохранилища. Названия пароходов помню: «К. Маркс», «Ф. Энгельс», «Бессарабия». Где только не носило! А вот на чём ходили по Лене – не скажу. Там плавал непонятно на чём. Больших пароходов не было... Так что Восточную Сибирь, Иркутскую область, Иркутск я знаю сравнительно неплохо. Ощущение от края, от города до сих пор как о месте старой добротной культуры. Этой ауры культуры, которая была в Иркутске, не было ни в Новосибирске, ни в Красноярске. Сибиряки старой закваски! По-моему, лучшее из того, что было в России. Это какая-то чистая ветвь. У меня была в Братске (по линии первой жены) родственница Ведерникова Мария Ивановна. Верующая. Коренная сибирячка. Безграмотная. Но было в ней такое интеллигентное, крестьянское благородство. Достоинство! О ней на всю жизнь осталось впечатление чистоты, чистоты первого сибирского снега... Вот что для меня Сибирь, Иркутск. Конечно же, помнится общение с людьми. Посиделки в квартире на К. Маркса у Елены Жилкиной: чаи, разговоры, чтение стихов. Кстати, с её дочкой Татьяной Жилкиной мы до сих пор общаемся.

В доме на Карла Маркса, где ресторан «Байкал», вскоре и я получил квартиру. И жил там очень длительное, лет десять, время. И опять же – спасибо Георгию Мокеевичу Маркову.

До войны Левитанский учился в Московском институте философии, истории и литературы. Оттуда же, сдав экзамены за второй курс, уходит защищать Москву. Желание получить образование его никогда не покидало. В 1955 году успешно поступает на Высшие литературные курсы Литературного института им. А. М. Горького. В 1957 году окончил. В Иркутске, говорит он, вступил в Союз писателей.

– Кто из сегодняшних великих останется (с его точки зрения) в истории литературы? Задумался.

– Трудно сказать. Затрудняюсь ответить. На эту тему никогда не рассуждаю ни о себе, ни о других. Нужно просто делать своё дело. В меру своего дарования, если оно есть. В меру совести, если она есть. Не лукавить. А там – видно будет. Вот вы сейчас делились впечатлениями... (Накануне мы были на литературном вечере в Московском Политехническом. Вёл встречу А. Вознесенский. Присутствовали: Б. Окуджава, Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко... Читали стихи. Лично для меня встреча с такими гигантами была потрясением.) Так вот, я не берусь с уверенностью сказать, кто из названных какое место займёт в истории. Так было всегда! Посмотрите на писателей старого поколения: Г. Марков, К. Седых... Талантливые. Гиганты. Занимали высокое официальное положение в нашей литературе. Любимые, почитаемые имена... Но это ещё не означает окончательной оценки, которую они могут получить в истории. А как талантливы А. Вампилов или В. Распутин! Это бесспорно! Помню свои ощущения, когда прочёл в «Литературной России» его первую публикацию, рассказ «Василий и Василиса». Я даже не сразу сообразил, что это тот Распутин, из Иркутска. Ведь семейство Молчановых я знал хорошо. Был знаком и со Светой, женой Валентина. Рассказ удивительной глубины, психологического понимания старых людей. Я был ошеломлён. Быстро распространил его среди своих знакомых – вот такой замечательный, талантливый писатель. Констатировать талант – это я смею. Предсказывать будущее... Один Бог знает, ведает, как будет, кто где будет. Я этого не знаю.

Он не спекулировал на своей богатой военной биографии. Не просил для себя льгот и регалий. Не светился на богемных тусовках. Вёл уединённый, скромный образ жизни. Но зато его знали, к нему тянулись. Когда в начале девяностых со здоровьем стало совсем худо – сосуды, операция только за рубежом. А где взять деньги на сложнейшую и дорогущую операцию? Помогли. И кто? Эрнст Неизвестный, Владимир Максимов, Иосиф Бродский, Михаил Шемякин. Так далеко разбежались волны его славы, так уважительно и добро отнеслись к нему самые известные талантливые наши современники.

Бунтарём он не был. Не выходил с протестами на площади. Не вставал в оппозицию. Но когда нужно было выразить своё твёрдое, принципиальное отношение к какому-то событию, явлению – говорил, не боясь ничего. Письма в защиту Солженицына и Синявского, в своё время, подписывал. Все, какие были. Не молчал. Своё отношение к власти высказал Ельцину в Кремле, не постеснялся.

Считает ли он благополучной свою творческую судьбу? (Звонок, ответил по телефону. Дочь звонила, сообщил.)

– Знаете, я в партии не состоял. Ордена и награды лишь те, что на войне заслужил. С государством ни в какие игры не играл. Вёл себя прилично. Мой статус был, мне кажется, – грех жаловаться. Издавали? Да. Правда, не так часто, как Егора Исаева: его – каждый год, меня – в четыре года раз. Но ничего не поделаешь, иерархия соблюдалась чётко. Но жить-то надо было. Семья. Зарабатывал переводами. Переводил на русский поэтов Латвии, Эстонии, Армении, Молдавии. Поэтов соц. стран – югославы, чехи, поляки. Всё хорошо, если по этому счёту. Всё нормально.

С ним было легко, просто и комфортно общаться, задавать вопросы и получать ответы. Впечатление – словно с собеседником знаком уже давным-давно, просто не общался долго.

– Песни? Да, на мои стихи пишут песни. Пишут много и сейчас. Но частные переезды с места на место, с квартиры на квартиру... Часть архива растерял... На днях звонили из Молдавии – там создан клуб любителей моей поэзии и песен... Колмановский писал. Барды пишут, Никитины поют на «Голубых огоньках» (показывает кучу кассет – перепутаны ленты, разматывает). Вот всё собираюсь навести порядок – да руки не доходят (перебирает). Хочу найти одну, которая, мне кажется, лучшая из того, что есть... Выдвигает ящички письменного стола. Стол большой, ящичков много. Долго ищет. Нашёл: «Вот эта. Музыку написал бард Берковский». На старенький допотопный магнитофон едва пристроили кассету. Включили. Полилась мелодия, зазвучал текст:

Ну что с того, что я там был.
Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек...

Слушаем молча. Слушает поэт. Курит. Оператор снимает крупные планы. Работаем. Попросили почитать стихи. Читает что-то наизусть, что-то с листа. Красивый голос. Ему бы со сцены выступать, думаю. Что читать – отбирал сам. Сказать, что он читал стихи, было бы не совсем точно. Рассказывал. Просто. Буднично. Словно рассуждая вслух. По-отечески.

Всего и надо, что вглядеться, — боже мой...

...Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
за то, что суетно так жили, так спешили...

Слушаешь, и слёзы наворачиваются. Как всё просто! Вглядеться, понять, уловить суть какого-то события, явления, встречи, отношений. Уловить, понять, простить. И глядишь – всё стало бы на свои места!

«Да вот ещё, – говорит поэт, – мне кажется, это хорошие стихи...» Но врубается дрель, шум, снимать нельзя. Мы торопимся уже уходить. Благодарим. На прощание хозяин говорит:

– Вы бы остались. Попьём чаю. У меня есть хорошее красное вино. Я, правда, не пью, но с земляками...

Но мы спешим. Наша следующая съёмка в Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Российская Императорская академия художеств прекратила своё существование в 1917 году. Возродил её в наши дни Илья Глазунов. И мы торопились на выставку молодых, начинающих художников, первый выпуск.

У меня в планах были повторные встречи с поэтом. Задумала цикл бесед. Не получилось. В январе 1996 года его не стало. Был будничный день. Морозный. В мэрии на Краснопресненской очередной круглый стол – приглашена интеллигенция столицы. И он в том числе. Снова горячо, эмоционально говорил о Чечне, пора прекратить... Сердечный приступ. Не спасли. Похоронили на Ваганьковском.

Просматриваю сейчас эти кадры, слушаю поэта и казню себя: не о том спросила, не подготовилась, не так отреагировала... Одно утешает: судьба дала мне шанс встретиться с поэтом и встреча состоялась. За все годы никто никогда из иркутских киношников и телевизионщиков не взял интервью у Юрия Давыдовича. Он так сказал:

– Память у меня хорошая, если бы приезжали, я бы помнил. Никто, никогда. Вы – первые.

А в городе, где он состоялся, встал на ноги, который полюбил и всю жизнь пронёс в своём сердце, – нет даже мемориальной доски. Мемориальной доски великого поэта, переводчика, мастера лирического жанра, ветерана Великой Отечественной войны, орденоносца, лауреата Государственной премии РФ в области литературы и искусства за 1994 год – Юрия Давыдовича Левитанского. Жаль. Несправедливо.

Поэт читает стихи

Всего и надо, что вглядеться, — боже мой...

Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
всего и дела, что внимательно вглядеться, —
и не уйдёшь, и никуда уже не деться
от этих глаз, от их внезапной глубины.

Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
всего и дела, что помедлить над строкою —
не пролистнуть нетерпеливою рукою,
а задержаться, прочитать и перечесть.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И всё ж строка — она со временем прочтётся,
и перечтётся много раз, и ей зачтётся,
и все, что было в ней, останется при ней.

Но вот глаза — они уходят навсегда,
как некий мир, который так и не открыли,
как некий Рим, который так и не отрыли,
и не отрыть уже, и в этом вся печаль.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
за то, что суетно так жили, так спешили,
что и не знаете, чего себя лишили,
и не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело после было, после было дело,
и в этом дело всё, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел —
покуда мнил себя судьёй, в пророки метил,
каких сокровищ под ногами не заметил,
каких созвездий в небесах не разглядел!

Я медленно учился жить...

Я медленно учился жить.

Ученье трудно мне давалось.

К тому же часто удавалось

урок на после отложить.

Полжизни я учился жить,

и мне за леность доставалось, —

но ведь полжизни оставалось,

я полагал —

куда спешить!

Я невнимателен бывал —

то забывал семь раз отмерить,

то забывал слезам не верить,

урок мне данный забывал.

И всё же я учился жить.

Отличник — нет, не получился.

Зато терпенью научился,

уменью жить и не тужить.

Я поздно научился жить.

С былою ленью разлучился.

Да правда ли,

что научился,

как надо научился жить?

И сам плечами лишь пожмёшь,

когда с утра забудешь снова

не выкинуть из песни слова,

и что посеешь, то пожнёшь.

И снова, снова к тем азам,

в бумагу с головой заройся.

— Сезам, — я говорю, — откройся!..

Не отворяется Сезам.

В ожидании дел невиданных...

В ожидании дел невиданных,

из чужой страны,

в сапогах, под Берлином выданных,

я пришёл с войны.

Огляделся. Над белым бережком

бегут облака.

Горожанки проносят бережно

куски молока.

И скользят, на глаза на самые

натянув платок.

И скрежещут полозья санные,

и звенит ледок.

Очень белое всё и светлое —

ах, как снег слепит!

Начинаю житьё оседлое —

позабытый быт.

Пыль очищена, грязь соскоблена

и — конец войне.

Ничего у меня не скоплено,

всё моё — на мне.

Я себя в этом мире пробую,

я вхожу в права —

то с ведёрком стою над прорубью,

то колю дрова.

И картофель жую отваренный,

ко всему готов —

скудно карточки отоварены

хлебом тех годов...

Мы сидим над едою строгою,

и печь холодна.

Ребятишки, играя, трогают

мои ордена.

А метель, а метель до одури

голосит в ночи.

И мальчишкам снится: на Одере

трубят трубачи.

Очень белое всё и светлое —

ах, как снег слепит.

Начинаю житьё оседлое —

позабытый быт.

Невесомых снежин кружение,

заоконный свет —

словно полное отрешение

от прошедших лет.

Ходят ходики полусонные,

и стоят у стены

сапоги мои, привезённые

из чужой страны.

Завидую, кто быстро пишет...

Завидую, кто быстро пишет

и в благости своей не слышит,

как рядом кто-нибудь не спит,

как за стеною кто-то ходит

всю ночь

и места не находит.

Завидую, кто крепко спит,

без сновидений,

и не слышит,

как рядом кто-то трудно дышит,

как не проходит в горле ком,

как валидол под языком

сосулькой мартовскою тает,

а всё дыханья не хватает.

Завидую, кто крепко спит,

не видит снов,

и быстро пишет,

и ничего кругом не слышит,

не видит ничего кругом,

а если видит,

если слышит,

то всё же пишет о другом,

не думая,

а что же значит,

что за стеною кто-то плачет.

Как я завидую ему,

его уму,

его отваге,

его перу,

его бумаге, чернильнице,

карандашу!

А я так медленно пишу,

как ношу трудную ношу,

как землю чёрную пашу,

как в стёкла зимние дышу -

дышу, дышу

и вдруг

оттаиваю круг.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Актриса Ирина Безрукова рассказала о детстве в общежитии
  
  Известная актриса Ирина Безрукова рассказала, что в детстве жила с родителями в комнате в общежитии в Ростове-на-Дону. Воспоминаниями о том периоде жизни она поделилась в интервью журналу WomanHit.
• Бывшая невестка Надежды Кадышевой заявила, что певица тяжело больна
  
  Бывшая невестка Надежды Кадышевой модель Габриелла Мерман рассказала, что у певицы серьёзное заболевание. Ее слова передаёт портал StarHit.
• Аферисты придумали схему обмана от имени «Аэрофлота»
  
  Фантазии у мошенников хоть отбавляй – сколько разных схем они генерируют в целях обмана граждан. Сейчас вот стали орудовать от лица «Аэрофлота».
• Впервые ребенка зачали при помощи автосистемы ЭКО
  
  Впервые в мире малыш был зачат при помощи автосистемы экстракорпорального оплодотворения. Установка может выполнять 23 ключевых этапа метода ИКСИ.
• «Бессмертный полк» пройдет в Петербурге по Невскому проспекту
  
  Акция «Бессмертный полк» очень популярна в России. И многие хотели бы пройти 9 Мая по улицам городов с портретами своих близких, участвовавших в Великой Отечественной. И в городе Санкт-Петербурге людям такая возможность, наконец, предоставится.
• Женщин с детьми предложили освободить от налога на доход
  
  По мнению руководителя фракции «Справедливая Россия» Сергея Миронова, это также создаст предпосылки для увеличения рождаемости.
• Подросток, изрезавший ребенка на детской площадке, отправлен в СИЗО
  
  Страна была шокирована происшествием в подмосковном Дмитрове. Там подросток на детской площадке изрезал 10-летнего мальчишку ножом и ребенок скончался.
• Маргарита Грачёва объяснила, почему не избавилась от фамилии мужа-тирана
  
  Писательница и телеведущая Маргарита Грачёва лишилась одной руки – её отрубил ревнивый муж, который сейчас отбывает наказание в колонии. Но трагедия не сломила молодую женщину, а вовсе наоборот.
• Инвалида-колясочника выдворили с рейса из-за переносного писсуара
  
  Инвалида-колясочника сняли с рейса авиакомпании EasyJet из-за неспособности воспользоваться туалетом.
• У ректора Псковского университета нашли серьги за 400 тысяч рублей
  
  Ректор Псковского госуниверситета Наталья Ильина находилась в этой должности с лета июня 2020 года. Но была задержана по делу о мошенничестве в особо крупном размере, а затем арестована.
• На Камчатке коллекционер пошел под суд за демонстрацию свастики в чате
  
  Мужчина решил продемонстрировать нацистскую символику, что что не осталось незамеченным сотрудниками органов.
• Многодетные семьи смогут посещать музеи бесплатно
  
  Государство по-разному поддерживает многодетные семьи. В том числе заботится и об их культурном развитии. Среди возможностей, например, бесплатное посещение музеев, парков культуры и отдыха, выставок вне зависимости от территории проживания.
• Уборщица Кремля отдала мошенникам больше трех миллионов рублей
  
  Разные люди попадаются на уловки мошенников. Не обошло это стороной и 75-летнюю уборщицу Кремля Тамару. Полицейский при снятии женщиной денег проявил бдительность, поинтересовался, на что же пойдет такая большая сумма. А Тамара, наученная аферистами, сказала, что на покупку дома.
• Филипп Киркоров бросил курить после разговора с Евгением Петросяном
  
  Певец Филипп Киркоров признался, что бросил курить после разговора с юмористом Евгением Петросяном. Его слова приводит Пятый канал.
• Никас Сафронов боится, что дети отберут его имущество
  
  Художник Никас Сафронов сообщил в беседе с Общественной Службой Новостей, что боится лишиться заработанного своим трудом и талантом капитала.
• Николай Басков остался без отпуска из-за санкций
  
  Певец Николай Басков признался, что страдает от введенных против него санкций. Он даже отказался от отпуска, поскольку выехать за границу ему теперь довольно сложно.
• Юлия Барановская мечтает полететь в космос
  
  Телеведущая Юлия Барановская в беседе с mk.ru понадеялась когда-нибудь отправиться в космос. Она уверила, что не шутит, и считает, что всё возможно.
• Билл Гейтс решил оставить своих детей без богатства
  
  Мультимиллиардер, основатель компании Microsoft Билл Гейтс посчитал, что большие деньги пойдут его детям только во вред.
• В России начали выращивать орхидеи на замену импортным
  
  Предполагается, что в скором времени отечественные орхидеи смогут заменить импортные.
• Школьник вытащил тонущего инвалида из пруда
  
  Подростки оказались неподалеку от мальчика, провалившегося под лед. Они не замедлили поспешить ему на помощь.