«У нас в Сибири совершенно иные люди» |
12 Января 2019 г. |
Детский хирург из Иркутска, признанный в США лучшим на всемирном конгрессе по детской эндохирургии, спасает младенцев в российской глубинке. Привычка ругать российскую медицину стала нормой. Больницы недофинансируются, врачей не хватает, знания и навыки провинциальных медиков зачастую остались в прошлом веке, а иной раз и вовсе отдают мракобесием. Принято считать, что здравоохранение если ещё и осталось, то исключительно в столицах. В регионах же не лечат, а «держатся». Руководитель Центра хирургии новорождённых Ивано-Матрёнинской детской больницы Иркутска, главный детский хирург Сибирского федерального округа Юрий Козлов – оптимист, у которого стакан не пустой, а всего лишь пока не наполненный. В условиях полного безденежья сибирякам удалось создать клинику, куда сегодня приезжают перенимать опыт хирурги из Европы и Америки. Журналист Наталья Гранина поговорила с Юрием Козловым о том, возможен ли прорыв в российской медицине и где найти для этого силы и деньги. Связи и отношения– На телеканале TLC выходило медицинское реалити «Спасая младенцев», снятое в вашей больнице. Врачи обычно неохотно участвуют в подобных шоу (отвлекает от работы, отнимает время). Почему вы согласились? – А мы не сразу согласились. Просто со временем поняли, что это важно сделать, чтобы поднять престиж профессии медицинского работника. Врачи действительно не любят лишнего внимания, журналистов не жалуют. Но если мы хотим, чтобы люди о нас знали, нормально относились, необходимо рассказывать, просвещать, объяснять. Если есть какие-то достижения, – обязательно нужно о них говорить. Чтобы народ знал, что Иркутск – не просто какой-то далёкий городок, где кроме Байкала нет ничего. Мы хотели показать, что в Сибири медицина обладает высокими стандартами. По оценкам коллег, Иркутск – Мекка детской хирургии. Наша страна достаточно мала – всего лишь 135 миллионов человек. Мир гораздо больше. К нам приезжали известные европейские и американские хирурги. Они не были в Москве, а нашу страну знают исключительно по Иркутску и Байкалу. Многие из них открыто заявляют, что наш Центр хирургии новорождённых – один из самых продвинутых в мире. В минувшем году мы обновили цифровое оборудование в наших операционных. Мониторы стали транслировать трёхмерное изображение человеческих органов. Всё управляется сенсорами. Чтобы изменить цвет, увеличить картинку, достаточно провести пальцем в воздухе. Такой аппаратуры пока больше нет не только в нашей стране, мало кто это может позволить себе и в зарубежных клиниках. – Откуда деньги? – У нас большое количество спонсоров, партнёров, которым небезразлична наша больница. Она – визитная карточка здравоохранения Иркутской области. Кто откажется помочь? – Вам не кажется, что это несправедливо, когда регионы бросают все средства на «визитные карточки», а остальные больницы и поликлиники спасаются как могут? – В России так заведено: многое держится на связях, личных отношениях. И в ближайшее время это не изменится. Поэтому нужно умело пользоваться этим. Мы ведь тоже начинали с нуля. Когда нас никто не знал, приходилось сражаться за каждый рубль. Я думаю, что за границей точно так же. Я одно время стажировался в Америке и знаю, что там были детские хирурги, которые имели личные контакты с президентом, – это помогало им решать рабочие проблемы. – Несколько лет назад вы получили звание «Лучший детский хирург России». За что? – За создание нового направления в медицине – минимально инвазивная хирургия новорождённых и младенцев. Во взрослой хирургии эта методика активно используется, а у новорождённых, из-за малого размера их тела, практически не применялась. А ведь это особенно важно в случае младенцев. Хирург проникает в тело пациента с помощью микроразрезов диаметром три миллиметра и меньше. Через них в любую полость человеческого организма помещаются эндоскопические камеры. Они передают изображение на мониторы. Плюс к этому создана целая индустрия микроскопических инструментов. Пациент быстрее восстанавливается, получает меньше осложнений, практически не испытывает послеоперационной боли. В результате этих вмешательств через год-два не остаётся даже шрамов на теле. В нашем центре сейчас практически все операции эндоскопические, от полостных вмешательств мы уходим. Провинциальная мотивация– Кто-то перенимает ваш опыт в России? – Интерес к этому направлению велик, но у него немало противников. Главное препятствие – деньги. Лапароскопическая хирургия очень затратна. Операционная в Иркутске сегодня стоит несколько миллионов долларов – это много больше, чем «традиционная», даже самая укомплектованная. Жизнь в провинции, к сожалению, стоит недорого, а работа врача – ёще меньше. – Подготовка обычного хирурга и эндоскописта сильно отличается? – Не все врачи могут заниматься лапароскопическими операциями. В виртуальных играх на компьютере ведь тоже далеко не каждый может достичь хороших результатов. Первые наши малоинвазивные операции несколько лет назад длились очень долго, пока не набили руку. Время обучения, необходимое для выполнения той или иной эндохирургической манипуляции, – больше, чем для привычной полостной. То есть для того чтобы за тридцать минут выполнить такую операцию, нужно провести двадцать подобных. А для такой же операции методом открытой хирургии потребуется всего пять. Но я настаиваю, что будущее всё же за малоинвазивными операциями. Этим способом сегодня можно выполнять 80-89 процентов хирургических вмешательств, в том числе и по экстренным показаниям. Польза для пациентов – однозначная. – Российские регионы сильно отличаются по качеству медпомощи? – Разница есть, конечно. Она обусловлена кадрами, технологиями, оборудованием. Но такие территориальные различия есть во всём мире. Приехав в Нью-Йорк, вы столкнётесь с тем, что не все местные врачи могут сделать такие же операции, как мы в Иркутске. Но, например, завернув в небольшой американский городок Денвер в штате Колорадо, вы увидите, что там живут и работают двигатели современной детской хирургии. – Вы намекаете, что детскую хирургическую школу двигает вперёд провинция? Это мировая тенденция? – Могу назвать трёх человек из маленьких городков, которые внесли существенный вклад в развитие детской хирургии. В том же Денвере живёт Стив Ротенберг. Он там создал грандиозное отделение для новорождённых, которое сейчас известно во всём мире. Дэвид ван дер Зии из голландского города Утрехта с населением 300 тысяч на рубеже веков выполнил первые в мире операции с помощью минимальной инвазии. Кит Джорджесон, американский хирург из Бирмингема, штат Алабама, перевернул всю детскую хирургию: он буквально поссорился со взрослыми хирургами, которые ему говорили, что маленьких детей невозможно оперировать с помощью эндоскопа. С чем связана провинциальная экспансия – не знаю. В большом городе славу найти гораздо проще, чем в маленьком. Возможно, поэтому в провинции у людей выше мотивация. – Документальный сериал, который сняли в вашей больнице, называется «Спасая младенцев». Многих спасли? – За 25 лет, которые существует наш центр, мы пролечили порядка 17 тысяч человек. К нам сюда едут со всей страны, в том числе и из столиц. – Неудачи были? – Путь тернист. Начинали с высокой летальности. Но тогда во всём мире так было: погибало около 30 процентов новорождённых больных. А затем произошла революция в знаниях. И это привело к тому, что появились отрасли, которые позволили выхаживать самых тяжёлых: интенсивная реанимация и анестезиология новорождённых. Появились новые способы лечения, которые позволили уменьшить травматическое воздействие хирургических операций на организм ребёнка. – Сколько сейчас пациентов гибнет на операционном столе? – Связанной с хирургией летальности в раннем детстве сегодня практически нет. Главная причина неблагоприятных исходов – отсутствие действительно прогрессивных, революционных подходов в лечении, например, онкологических или наследственных заболеваний. Потребность помочь– Многие врачи говорят, что медицина в России отстаёт от западной минимум на тридцать лет. Согласны? – Не забывайте, что у нас были провальные 1990-е годы – практически потерянное время. А в это время на Западе всё активно развивалось. До сих пор мы навёрстывали упущенное. Получалось хорошо. Но вот сейчас опять настали не очень хорошие времена – из-за того, что в мире напряжённая обстановка. Становится трудно устанавливать новые и поддерживать старые контакты с научным сообществом. А с тем, что российские врачи плетутся в хвосте, не соглашусь. Не надо представлять, что у нас всё плохо с медициной. У нас сильно изменилась материально-техническая база. Я сужу о медицине, ориентированной на раннее детство. Перинатальные центры есть практически в каждом регионе. Их наличие сделало гораздо больше, чем акушерство и гинекология за всю историю своего развития. Есть много людей, которые на самом деле хотят, чтобы всё улучшалось. Мы в Иркутске продвигаем в жизнь лозунг: «Один мир – одна хирургия». Это значит, что не должно быть американской, российской, немецкой хирургии. Лучшие достижения медицины должны принадлежать людям независимо от их гражданства. – В плане хирургии младенцев россиянам доступны любые передовые технологии? – Не все, но многие. Сегодня в России практически не делают внутриутробные операции. Есть некоторые заболевания – например, spina bifida (расщепление позвоночника), где результаты хирургических вмешательств, сделанных неродившимся детям, на несколько порядков лучше: у них появляется шанс вести практически нормальный образ жизни. В России этот порок корректируют уже новорождённым. В этом случае большая вероятность, что ребенок не сможет ходить, у него возникнет ряд других осложнений. Летом в Иркутск на ежегодный международный конгресс «Звёзды детской хирургии» приезжает профессор Алан Флэйк из США. Он в этом вопросе специалист номер один. С помощью американского коллеги мы хотим оценить свои возможности во внутриутробной хирургии и запустить этот новый для нас проект. – Если у нас всё прекрасно с медициной, почему по центральным каналам собирают деньги на лекарства и операции? – Если вы включите в Америке телевидение, то на разных местных каналах, а может, и национальных увидите объявление, что какая-то семья ищет деньги, чтобы сделать операцию ребёнку или взрослому. В этом нет ничего плохого. Это потребность образованных и интеллигентных людей – помочь страдающим. – Простые россияне, не говоря уже о чиновниках, мечтают лечиться за границей. То есть отечественным врачам не доверяют. – Да. Но здесь и сейчас мы ломаем эти стереотипы. У меня было немало случаев, когда прооперированные больные ехали в Германию, чтобы проконсультироваться, всё ли правильно им сделали здесь. И немецкие врачи удивлялись, что в Сибири такая хирургия. В Германии до сих пор не выполняют некоторые эндоскопические операции, которые мы практикуем. Шанс – одолжение подготовленному человеку– Количество детей с аномалиями растет? – Есть определённая сезонность. Не знаю, с чем это связано, не находит никто в мире этому объяснения. Рождаемость пациентов с аномалиями увеличивается в весенне-зимние месяцы. В Иркутской области есть ряд производств, которые делают выбросы вредных веществ. В городах, где расположены эти предприятия, – Шелехов, Братск, Ангарск, Усолье-Сибирское – самое большое количество пациентов. Но тенденция, что индустриальные города лидируют по детским порокам развития, – общемировая. – С чем чаще всего сталкиваетесь? – Патология номер один – заболевания желудочно-кишечного тракта, затем идут аномалии мочевыводящей системы, пороки развития органов грудной клетки. Всё остальное чуть реже. Новые перинатальные технологии, хирургия новорождённых раздвинули рамки жизнеспособности детей. Сейчас выхаживают 500-граммовых младенцев, родившихся на 22–23 неделе беременности. Не всегда это хорошо. У недоношенных своя специфика болезней, которые могут привести к серьёзной инвалидности. – Вам не кажется, что врачи такими вмешательствами меняют генетику нации? Природа отбраковала этот плод – вы его спасли. – Это всё вопросы врачебной этики. И самый главный из них – есть ли границы помощи, которую ты должен оказывать. Нужно понимать, что существует ряд заболеваний, которые не имеют перспектив. Например, пациенты с тяжёлыми генетическими пороками Эдвардса, Патау. Выживаемость в среднем тут – год жизни. Но если у малыша кроме основной патологии обнаружится ещё какая-то болезнь, которую можно скорректировать хирургически, с позиций гуманности вы должны это сделать. А затем уже природа сама распорядится, как с этим ребёнком быть: проживёт он месяцы или несколько лет. – Но что если продлеваются страдания, а не жизнь? – Это глубокая тема, которую, наверное, не стоит обсуждать врачу-хирургу. Нужно садиться в один круг с философами и думать, находить ответы на вопросы, что есть жизнь, где её предел и может ли человек во всё это вмешиваться. Как врач я буду делать всё для того, чтобы пациент жил. Но есть большая разница между детьми и взрослыми. Продление жизни у взрослого на терминальной стадии рака и у младенца – совершенно разные вещи. И не надо забывать, что медицина постоянно шагает вперёд. То, что мы научились делать сегодня, вчера ещё казалось невероятным. Совсем недавно от многих патологий умирали или получали тяжёлую инвалидность. А сейчас, если такому ребёнку вовремя помочь, он ничем не отличается от здоровых сверстников. – Многие хирурги верят в чудеса. В вашей практике они случались? – Постоянно возникают моменты, которые рационально, с помощью науки, сложно объяснить. Иногда что-то делаешь и понимаешь: всё, возможности исчерпаны, это конец. Но происходит какое-то спонтанное явление, и выход сам собой находится. Естественно, такой шанс – это одолжение подготовленному человеку. Однажды мы оперировали девочку. В самый ответственный момент вдруг произошёл разрыв крупного сосуда. Началось обильное кровотечение. Поймать в крови сосуд и наложить клипсу – из разряда невозможного. Была только одна попытка, лишь одно точное движение могло спасти ребёнка. И у нас всё получилось. Разве это не чудо? – Вам не тесно в Иркутске? Почему не уезжаете – всё же за границей возможностей для профессионального роста больше? – У меня была возможность остаться в Германии и в Америке, где я учился и работал. Звали в столичные города. Но все мы, живущие в Иркутске, сибирской породы. Когда после Сибири попадаешь в условия столичных городов, понимаешь, что тебе там неуютно. У нас в Сибири совершенно иные люди – принципиальные, честные и порядочные. Хотя соблазн работать в больших городах всегда существует.
|
|