- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Сергей Клименко – защитник Москвы, радиожурналист и потомок самого Пушкина |
| Лариса Черкашина, stoletie.ru |
| 12 Декабря 2020 г. |
|
Двери в старинную гостиную распахнулись, и на пороге появились три молодых особы: герцогиня Александра Аберкорнская в сопровождении сестёр. В тот уже давний день, 25 мая 1988 года, три сестры-англичанки, наследницы поэта, прилетевшие из Лондона, впервые встретились с незнаемыми прежде родственниками, российскими потомками Александра Сергеевича. И встреча та прошла в первом семейном доме поэта, на Арбате, порог которого в феврале 1831-го переступила молодая чета Пушкиных.
Первая встречаХорошо запомнился этот день. Особенно волновались тогда московские потомки поэта. Беспокойство их объяснимо: впервые довелось им встречаться с титулованными особами – герцогинями и графинями, и к тому же – родственницами! Внешне невозмутимым оставался, пожалуй, лишь Григорий Григорьевич Пушкин, правнук поэта, старейшина рода. Да и журналист Сергей Клименко не выказывал беспокойства: бывшему фронтовику многое довелось испытать в жизни. В тот необычный майский день (да и место встречи было знаковым!) я и познакомилась с Сергеем Евгеньевичем, праправнуком поэта, удивительно похожим на своего великого предка. Радостно было сознавать, что связан он кровными узами с Беларусью, моей родиной. В памяти Сергея Евгеньевича хранилось воспоминание, как мальчиком ездил в белорусское село Телушу, на могилу бабушки Натальи Александровны Воронцовой-Вельяминовой, родной внучки поэта, и вместе с матерью сажал там любимые бабушкой фиалки. Наталья Александровна, в девичестве Пушкина, переехав в родовую усадьбу мужа, офицера 13-го гусарского Нарвского полка, Павла Воронцова-Вельяминова, стала прародительницей «белорусской ветви» потомков поэта. Бабушка умерла до рождения внука Сергея – он появился на свет в Бобруйске в 1918-м, и знал ее лишь по рассказам матери Марии Павловны. Белорусское детствоСчастливые воспоминания детства, по его словам, связаны былис Бобруйском и его живописными окрестностями. В семье хранилась память о боевых подвигах дедушки Павла Воронцова-Вельяминова. Судьба словно испытывала Сергея, внука героя Русско-турецкой войны, на прочность, уготовив ему жёсткую «полосу препятствий»... В раннем детстве подхватил крупозное воспаление лёгких, оставлявшее немного шансов на жизнь. Выжил, но был так слаб, что порог первого класса переступил лишь девятилетним. Наступали суровые времена гонений на интеллигенцию, и, прежде всего, на чуждых советской власти «элементов» – дворян. Отец Евгений Ипполитович Клименко, бывший предводитель дворянства, оказался в числе гонимых. Стал так называемым лишенцем, а это значило лишение не только гражданских прав, но и работы – самого права на жизнь! Какое-то время семья (у супругов Клименко было пять дочерей и единственный сын Сергей, самый младший) перебивалась благодаря Красавке, корове-кормилице. Мария Павловна частенько отправлялась в Телушу, где сердобольные крестьяне, помня добро, оказанное им прежде её матушкой Натальей Александровной, помогали, кто чем мог. Донесли. Дочь бывшей помещицы якобы занималась в селе антисоветской агитацией! Родителей посадили, а Сергей два года прожил у старшей сестры Ольги, учительницы, в белорусской деревне. Не просто жил, но буквально батрачил в коммуне «Юный коммунар», пас коров и овец. Сестра плакала, поднимая на заре маленького брата и ужасаясь непреходящим язвам на его ногах. Родителей из тюрьмы всё же освободили и сослали в Курск. Рабочих карточек, дающих право на покупку продуктов, не было, «лишенцам» надо было как-то выживать. Одно время мать (правнучка Пушкина!) просила подаяние у булочной. Отец пристроился в близлежащий совхоз ночным сторожем, позже там работала подёнщицей и мать, бывшая дворянка. Но спасти от голода налитая за тяжкую работу миска баландыне могла... «Руки у нее были как сосиски, – вспоминал сын Сергей, – а на лице – оскал преодоления. Вскоре она опухла, так что она меня узнавала, а я ее – нет (не помню, когда я оказался в Курске). Отец умер от инсульта. Пытался продать крестик золотой в торгсине, где у него крестик просто отобрали и прогнали, как собаку. Едва дошел до конуры, где мы трое ютились. Я, сидя на гробу, вёз его на кладбище. Рядом, качаясь, и с великим трудом шла мать... Вскоре приехала тётя Соня (Софья Павловна Воронцова-Вельминова) и забрала меня. Я в последний раз увидел мать идущей параллельно поезду и глядящей на меня. Она не заметила столба и сильно ушиблась. Вот мое последнее воспоминание о матери, которая, бывало, сажала меня на колени и читала пушкинские сказки и повести из серии"Золотое детство", играла на гребешке гусарские сигналы, пела французские и гусарские песенки, которым её обучил отец-гусар... Прошло немного времени, и тётушка привезла весть, что и мать отмучилась». Такое вот «золотое детство» досталось Сергею Клименко! После смерти родителей в 1932-м, – Евгений Ипполитович умер в апреле, Мария Павловна – в августе, Сергей, тринадцатилетний подросток, сын «лишенцев», испытавший за то немало обид от сверстников-мальчишек, попал в подмосковный Берсеневский детский дом. Воспитанники имели своё подсобное хозяйство: коров, лошадей, пасеку. Крестьянской работы он не боялся: и косил, и пахал, и за лошадьми смотрел. И всё же о годах отрочества вспоминал без злобы, даже с благодарностью к воспитателям. Позже, благодаря стараниям тётушки, оказался в московском детском доме. Потом в жизни Сергея Клименко появился рабфак: стал учиться и жить в общежитии для детдомовцев. «Мы были бедны, – вспоминал Сергей Евгеньевич, – некоторые из нас выглядели настоящими оборванцами, но... не было самой главной беды – скуки». Осенью 1939-го, спустя ровно два месяца, как всполохнула Вторая мировая, бывшего рабфаковца, а тогда студента-медика Сергея Клименко призвали в Красную армию. Военное небо МосквыС началом Великой Отечественной он – командир приборного отделения батареи 864-го зенитно-артиллерийского полка. Защищал от налётов вражеской авиации московское небо. Его 6-я зенитная батареянаходилась на площади Коммуны (ныне носящей имя Суворова), неподалеку от театра Советской армии, – единственного, что не был эвакуирован из столицыв военное лихолетье. Штаб же московского корпуса противовоздушной обороны разместился в центре Москвы, поблизости от памятника Пушкину на Тверском бульваре. Думалось ли тогда зенитчику Клименко, что славная фамилия русского гения напрямую связана с огнестрельными орудиями? Своё прозвище «Пушка» далёкий предок поэта (и его, сержанта Клименко, тоже!) Григорий Морхинин, получил в середине XIV столетия. Именно в то время москвичи узнали о первых огнестрельных орудиях, – от русских слов «пыл», «пых» их стали называть пушками...
Строки из воспоминаний Сергея Клименко: «Московский фронт ПВО. Кольцо зенитных батарей, опоясывающих наш город, и самое последнее, внутреннее кольцо, – наш 864-й полк, разбивший позиции на московских площадях, стадионах и в парках. Центральный парк культуры и отдыха, стадион "Красная роза", Соколиная гора, площадь Коммуны, "Динамо"... 25 батарей. Сто 85-миллиметровых орудий. Ядро обороны от фашистской авиации». Уже в самом начале войны боевому расчету сержанта Клименко посчастливилось сбить сразу несколько «юнкерсов» со зловещей свастикой на крыльях. Те тревожные дни ярко отпечатались в его памяти: «Осенью 1941 года бывали ночи, когда каждое из орудий батареи выпускало до 350 снарядов: вешали стальной колпак из осколков над Кремлём. А телефонист, держа трубку у уха, снова и снова повторял команду командира дивизиона: "Огонь над Кремлём интенсивней!". Стволы раскалялись докрасна, на них лили воду, которая шипя, испарялась тут же. В то время локаторов ещё не было, и, когда самолёты противника прятались за тучами, наши орудийные расчёты вели заградительный огонь, обычно ставя подвижные огневые завесы на пути врага. Мы же, прибористы, часто всю ночь подносили снаряды, бегали, согнувшись. Четыре снаряда в кованом ящике – четыре пуда на спине. Гимнастёрки на плечах изорвались. <...> Запомнились бесконечные, беспрерывные, полные грохота и запаха пороховой гари ночные тревоги конца лета и осени 41-го. Содрогающееся, оранжевое от разрывов, с красными и белыми цепями трасс небо над Москвой. Беготня с четырехпудовыми снарядными ящиками на спине. Залпы, залпы, залпы, звуки ревунов на орудиях, снова и снова команды: "Огонь! Огонь! Огонь!".И в ночи светящиеся раскаленные стволы орудий. И осталось чувство искренней гордости за хорошо проделанную работу, которую ты, простой сержант, сделал вместе с тысячами простых солдат и офицеров Московского фронта ПВО. Ведь это и нашими трудами сохранена Москва. Спасена от разрушения». Поистине, Сергей Клименко снискал славу защитника московского неба! Давным-давно ставшего родным его великому прапрадеду... На Лобненском рубежеВ октябре 1941-го, когда немцы прорвались к Москве, два дивизиона зенитчиков были спешно сняты с позиций и переброшены на Дмитровское и Ленинградское шоссе. Сергей Клименко участвовал в боях за столицу: отражал танковые атаки гитлеровцев под Лобней. Тогда зенитные орудия заряжались бронебойными снарядами, а бойцы пускали в дело противотанковые гранаты. Атака на Москву захлебнулась, – искорёженные немецкие танки остались на её подступах. Вы помните, текла за ратью рать, «Под посёлком Лобня по Дмитровскому шоссе, – с гордостью писал Сергей Евгеньевич, – теперь воздвигнут памятник нашему 864-му полку, с честью выполнившему боевой приказ: на гранитном пьедестале навечно установлено 85-миллиметровое зенитное орудие». События развивались стремительно: 30 ноября гитлеровцы захватили посёлок Красная Поляна, установивтам дальнобойные орудия для обстрела Москвы. Ныне входящий в городскую черту посёлок Красная Поляна стал той самой точкой на военной карте, где немцы наиболее близко подошли к столице. До Кремля оставалось всего тридцать километров! Первого декабря две колонны немецких танков выступили из района деревни Горкина деревню Киёво. Атака была отбита мощным огнём нашей артиллерии: враг вынужден был отойти на исходные позиции. Однако, третьего декабря немцы, стянув подкрепление, начали новую танковую атаку. Более двадцати танков двинулись на позиции, где насмерть стояли московские зенитчики. Враг был разбит и отброшен! А уже шестого декабря советские войска перешли в контрнаступление по всему фронту под Москвой. Восьмого декабря 1941-го была освобождена Яхрома! И тем же днем Гитлер подписал директиву за № 39 о переходе к обороне на всей линии советско-германского фронта. Ровно через два дня войска Красной армии освободили весь подмосковный Дмитровский район. То был первый перелом в ходе Великой Отечественной! Но сколь высокой ценой он был оплачен! Совсем недавно, в сентябре 2020-го, под деревней Горки в чистом поле поисковики нашли останки сотен не погребенных советских бойцов... Но и гитлеровцам досталось, – потери их были огромны! Чего стоят хотя бы эти строчки из письма немецкого солдата (по фамилии Фольтгеймер) то ли жене, то ли невесте: «Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести... Умоляю тебя, перестань мне писать о шёлке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую...». Ему вторил и рядовой Алоиз Пфушер: «Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить Бога...». После боёв под Лобней сержант Сергей Клименко вновь возвратился на свою огневую позицию – площадь Коммуны, – командовать зенитной батареей. Землянка, вырытая в московском сквере, на долгие месяцы стала домом для него и его боевых товарищей. Уже весной 1942-го массированных атак вражеской авиации на Москву заметно поубавилось: реже слышались сигналы ночных тревог. А в мае следующего года Сергей Клименко был направлен в Оренбургское училище зенитной артиллерии.Так уж случилось в его жизни, что будто следовал он за Александром Сергеевичем, что некогда отправился в Оренбург «по следам самозванца» Емельяна Пугачёва. Итогом сего уральского путешествия явилось гениальное пушкинское творение «Капитанская дочка». «Путешествие» в Оренбург курсанта Сергея Клименко завершилось иначе: окончив училище, стал военным инструктором – обучал навыкам будущих командиров зенитных орудий. Победу встретил с петлицами старшего лейтенанта. И медалями: «За боевые заслуги»,«За оборону Москвы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Позже на офицерском кителе засверкал орден Отечественной войны II степени. «Война – это страшная вещь. Люди умирают, погибают, – память о минувших днях тревожила Сергея Евгеньевича, не давала покоя. – Погибают люди, полные сил, здоровые, красивые... Война – незаживающая рана в моём сердце, моя постоянная боль». Мирный 1949-й памятен был особо: страна отмечала юбилей любимого поэта. Впервые после войны Сергей Клименко встретился с двоюродными братом Александром Кологривовым и дядей Григорием Пушкиным, как и он, фронтовиками. На памятной фотографии, сделанной в Болдине (потомков поэта как почётных гостей пригласили на открытие пушкинского музея-заповедника), Сергей Клименко – лишь один в офицерской форме. С армией порывать не захотел. Хотя и влекли его гуманитарные науки. «Пу-си-кин» – по-японски Пушкин«Золотая середина» была найдена: выбор бывшего зенитчика пал на Военный институт иностранных языков, на японское отделение. Знания Сергея Клименко, с новеньким дипломом военного переводчика в планшете, были тотчас востребованы на Дальнем Востоке. К слову, и английским он владел в совершенстве. Служба старшего лейтенанта закончилась в 1954-м. С того времени ровно четверть века Сергей Евгеньевич трудился в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию при Совете Министров СССР. Литературным сотрудником и редакторомотдела радиовещания на японском языке. Японский знал в совершенстве, да и сама Япония, бывшая союзница фашистской Германии, казалась ему не враждебной и не чужой. Он постигал древнюю культуру страны, наполненную неведомой поэтикой, её историю и традиции. «Интерес к этой стране был с детства, – объяснял свой выбор Сергей Клименко. – С тех пор, как я прочитал путевые очерки русского писателя Ивана Гончарова "Фрегат Паллада" о путешествии в Японию. В память врезались рассказы о живописной природе этой далёкой страны, о её жителях, в чём-то похожих на нас...». Сергей Евгеньевич знал, как трепетно относились в Японии к имени его великого предка. Творчество Пушкина японцы, как и все, что они делают, изучали весьма основательно. Создано было «Общество японских пушкинистов». И даже журнал «Японский пушкинист» выпускался! Но первые переводы Пушкина появились в Стране восходящего солнца ещё в девятнадцатом веке. О Сергее Клименко, как талантливом радиожурналисте, осталась добрая слава. Его литературные композиции привлекали множество слушателей по всему миру. Но более всего его знали и любили в далёкой Японии. Летом 1979-го японская пушкинистка Танабэ Сахоко, встретившись в Москве с Сергеем Евгеньевичем, была буквально очарована новым знакомым: «...Я слушала живую, непосредственную речь этого господина, пересыпанную японскими выражениями. В его лице есть едва уловимые пушкинские африканские черты, а из оброненных мимоходом замечаний этого мягкого, благородного человека была заметна его тяга к искусству, и я с радостью думала, что в его жилах течет подлинная кровь великого предка».
Да, пушкинские черты подмечены были не только японкой. Михаил Аникушин, творец памятника Пушкину в Петербурге, на Михайловской площади, создал и скульптурный портрет его потомка. Замечательный скульптор был потрясен, заметив, как родовые фамильные черты поэтапередались его далёкому потомку. Сохранился не только скульптурный портрет Сергея Евгеньевича, остались и дружественные послания к нему великого мастера. Поэтические страницыЕсли бы только семейные черты отразились в облике праправнука поэта! Передалась и любовь к поэзии. Нет, Сергей Клименко не снискал славы известного поэта, да и не желал её, памятуя, как и все потомки Александра Сергеевича, его строгий наказ: не баловаться стихотворчеством. Да и сам он признавался: «Конечно, они (стихи) очень далеки от совершенства, но я пишу только тогда, когда есть толчок, а читаю их только друзьям. Да простит меня Пушкин...». И всё же стихи, подобно невидимому щиту, не раз спасали Сергея Евгеньевича. Особенно в минуты, когда жизнь казалась невыносимой. И он писал. В стол. Для себя и близких. Мы жизни реку переплыли... А эта его прозаическая зарисовка так схожа с традиционной японской поэзией, образной и ёмкой: «Однажды ранней весной в свете неяркого солнца я увидел тугие голые ветви яблонь, мокрые после дождя, – по-новому открылся мир...». Сергей Евгеньевич ушёл из жизни в 1990-м году. Ровно тридцать лет назад. О чём думал он в последние дни, чем утешался?.. Всё! Прокручена картина! На душе повеселело Поэты не умирают, они переходят в неведомые простым смертным поэтические миры. ПостскриптумСергей Евгеньевич не терпел фальши в любых её проявлениях. И когда на экраны страны вышел один из лже-исторических фильмов о разудалой гусарской жизни, не выдержал, написал письмо артисту, сыгравшего главного героя: «Вы хороши. Песни "гусарские" а ля Бернес вялые и однообразные. Моя мать перепела от деда настоящие гусарские песни и, помнится, даже исполняла на гребенке сигналы трубача: "Рысью... размашисто..." или "Пу-у-у-скай ко-о-ня в карьер! "». В конце письма поставил подпись: «Внук ротмистра Нарвского гусарского полка Павла Воронцова-Вельяминова, правнук командира этого же полка полковника Александра Александровича Пушкина». Так, наследником тех, кто веками защищал Россию, он себя и ощущал. Интересно прослеживать судьбы потомков известных людей. Но не обязательно принадлежать корнями к великим, чтобы собирать и сохранять историю своей собственной семьи. Многие люди ведь жили достойно, даже если о них и не узнал весь мир. На нашем сайте читайте также:
|
