НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Как Василий Жужгов за Байкалом жил-2

06 Декабря 2013 г.

alt

(Продолжение. Часть I можно прочитать здесь) Утром 16 марта я вышел на Сенную площадь (рынок), чтобы купить что-нибудь съестное, необходимое для дороги, так как всё-таки думал куда-то уехать, хотя и не знал куда. Была снежная слякоть. Сырой снег большими лепёшками устилал все дома, магазины, почерневшие от навоза улицы и всех людей и лошадей. Я стал под навесом одной торговой лавочки и выжидал, пока пройдёт снег. Вдруг из-за угла показался обоз лошадей – десяток с небольшим, с нагруженными возами. Ямщики оказались мне знакомыми. Это были соседи Кизелинские – Андрей Семёнович и Василий Филимонович Жужговы. Я окликнул их. Они остановились, и завели мы маленький разговорчик. Узнал, что едут знакомые в Мотовилиху с ячменём от Михаила Алексеевича, а он сам тоже здесь сзади обоза идёт. Когда он подъехал, начал меня расспрашивать, зачем я тут. Я и сказал ему, что отпросился купить крупчатки, рижского бальзаму, бобровой струи, регальнаго масла и проч. Потом попросил его указать мне, где всё это можно купить по умеренной цене. – «Ты вот что, – сказал Михаил Алексеевич, – немного обожди, около часа или двух, и я тебе всё расскажу, где я беру крупчатку гуртом, пудов по сто, и где делают мне большую скидку. Тут и ты можешь купить недорого».

Постояв минуту или две на месте, глядя вслед уходящему ходатаю, я подумал: «Не нужен ты мне, Миша, не нужна мне и крупчатка твоя, и рижский бальзам, и регальное масло… а что мне в самом-то деле нужно, то спрошу я на станции, мне там лучше объяснят».

Сам я перешёл на другой квартал, где стояло около десятка биржевых извозчиков, разговаривавших между собою. И тут разговор их перешёл на предмет войны с Китаем и пробной мобилизации. К этим словам я стал внимательно прислушиваться. Меня сильно заинтересовало, что такое «пробная мобилизация»? Несмотря на летевший безостановочно сырой снег, я присоединился к извозчикам. Вдруг верхом на коне подъезжает полицейский городовой к одной из гостиниц, и приказывает содержателю немедленно закрыть заведение на четверо суток. Затем едет к другой, третьей гостинице с тем же приказанием. И в тот же час немедленно были прикрыты всякие питейные заведения, за исключением чайных и столовых.

altА на Торговой улице на углу квартала собралась уже порядочная кучка разнокалиберных горожан, рассматривавших какое-то объявление. Я подошёл и прочитал:

«По ВЫСОЧАЙШЕМУ Повелению все нижние чины запаса, числящиеся в сём (Пермском) уезде, призываются на действительную военную службу, а потому они немедленно обязаны явиться в Городскую Управу с увольнительными билетами …»

Далее было сказано что-то о собственных вещах нижних чинов, о лошадях, но я в последнее не стал углубляться, так как для меня было ясно, что я по долгу присяги обязан был появиться по назначению.

Попал я как «гусь во щи», думаю себе. Зачем меня нелёгкая-то несла сюда как раз в это время – не раньше и не после. Но что ж делать? Пошёл. На пути зашёл в чайную, попросил прибор и кипятку (чай и сахар у меня были свои). Только уселся за стол, как вдруг в чайную входит городовой и объявляет: «Кто тут из сидящих запасные? Идите в Городскую Управу». Ну что же! Сознавая свою военную обязанность, я, не допив даже стакан чаю, пошёл по назначению.

Во дворе Городской Управы народу было до тесноты. Я постарался пробраться сквозь толпу и поспешил предъявить свой билет вместе с вложенным в него паспортом одному из полицейских (кажется, уряднику). В тот же день были составлены списки всем призванным нижним чинам.

Из газеты «Пермския губ. Ведомости»

Что же увидел в марте 1901 года Василий Жужгов на улицах Перми? О чем писали газеты?

… Не лишнее было бы, а как раз кстати поместить для уяснения небольшой отрывок из газеты «Пермския губ. Ведомости»:

«Строевых тысяч до восемнадцати обмундировали и вооружили и несколько раз прогнали по улицам города стройными колоннами с песнями и, разумеется, под барабан.

Большинство, т. е. строевые запасные, получили обмундирование, винтовки, палаточные полотнища, котелки, одним словом, что положено для нижняго чина. Воинский наряд меняет их до неузнаваемости: согнутая тяжелой работой спина распрямляется, голова держится прямо, вообще вид бодрый и молодцеватый. Рекомендуемый нижним чинам устав усваивается вполне. Два дня жизни в строю – и сошедшиеся вместе люди с увлечением, как и прочие солдаты, поют по окончании учения «Чёрную галку и белую полянку».

В пятом часу дня стены красных казарм буквально дрожат от сотни поющих голосов, и в песне, как нельзя лучше отражается дух русского солдата, его удаль и небоязнь грядущаго дня. Часть запасных довольствуется из котлов, а другая получает по 16 к. в сутки. Пища, по их же отзывам, очень хорошая, в особенности щи, так как в котёл на каждого человека кладётся по фунту мяса (усиленная порция). В 12 часов дня по улицам проходят сигналисты и рожками созывают запасных из квартир на обед, приготовленный или в казармах, или же на продовольственном городском пункте.

Осмотр и приём лошадей на Сенном рынке происходит своим чередом. Здесь толпится много народа, а крестьяне, пользуясь скоплением людей, производят обмен забракованными лошадьми. Откуда-то вынырнули со своими типичными физиономиями цыгане; они шныряют между крестьянами и тоже предлагают менять, но так как казённые лавки закрыты и собственники находятся в вожделенном здравии, то пожива у цыган на этой импровизированной ярмарке очень плохая. На улицах происходит проездка принятых лошадей, впряжённых в обозныя фуры. Обыватели с удивлением разсматривают не виданные ими доселе экипажи с огромными колёсами и любуются красивой и удобной дышловой упряжью. За фурами бегут толпы ребятишек и, видимо, негодуют, что к этим экипажам нельзя никак прицепиться сзади, что лишает их безплатнаго катанья».

А в общем у народа, непричастного к этому событию, было много вопросов, рассказов, переговоров, стонов, плача и оханья, главное, разъяснений по поводу столь экстренных событий.

Я выяснил, что освобождён от призыва. Моё дело было сторона, но хотел понять, что бы значила вся эта канитель? Подошёл к одной кучке людей, которая окружила тощего, невзрачного человека с одною рукой, которой он то и дело жестикулировал, поясняя что-то окружавшим. По первому впечатлению можно было подумать, что это действительно старый воин, потерявший руку в сражении с врагом отечества, и это придавало ему большой вес. Я подошел к этой группе в то время, когда однорукий оратор пояснял своим слушателям что-то о стрельбе с броненосцев бронебойными снарядами. В эту минуту подошёл ещё человек и обратился ко всем: – «А что, братцы, видно не на шутку война нарождается?» – «Война, война, милый человек» – поспешил оратор – «Да как же ничего не было слышно! С кем война, из-за чего?»

– Эх, брат, мало ты знаешъ! Турция контрибуцию не платит. Македония восстаёт. – Что же и схватки были? – спросил кто-то. – Как же, как же, – пояснил оратор, – Были, да ещё какие! Только не с Турцией, а на востоке с англичанкой. Наши, брат, здорово поколотили её и забрали шесть орудий английскаго формата».

Прошло ещё два или три дня и все эти ораторы потеряли всё своё значение. Да! Подобных сборищ было в Перми много.

Я ещё раз сходил в канцелярию Уездного Управления и убедился, что, действительно, все нестроевые нижние чины освобождены от мобилизации. В воскресенье я пошёл в Кафедральный Собор, где в присутствии самого Преосвященнаго совершалась Литургия. Как хорошо там было Богослужение, и сколь стройно было хоровое пение в сравнении с сельскими церквями! А великолепие-то какое в Соборе! Забываешь всё земное и думаешь о чём-то небесном-вечном. Признаюсь, что не могу описать всех своих впечатленний.

altИщу вакансию

После обедни в третий раз ходил в Уездное Полицейское Управление. Выхаживал свой билет. Но там всё ещё была громаднейшая канцелярская работа: на столах лежали большие-пребольшие кучи увольнительных солдатских билетов и паспортов. Начальство и писаря были заняты делом по горло, поэтому мне решительно отказали в розыске билета и паспорта и лишь выдали в виде знака ярлычок с отпечатанным штемпелем: «Пермское Уез. Полицейское Управление» и записали моё имя, отчество и фамилию, сказав, что с этим знаком я могу идти, куда мне нужно, как с билетом или с паспортом.

В понедельник с полученным документом походил я по улицам города с целью найти вакансию. Сходил на чугунно-плавильный завод г. Сорокина, но там не оказалось свободных должностей и подходящей для меня работы. Был на пивоварном заводе Чердынцева. Тоже отказали (впрочем, на время). Зашёл в Александровскую городскую больницу. Также без всякого успеха, т. е. в результате нуль!

Сказывали мне, что будто нужен сторож в женскую гимназию, которая находилась близ Городской Управы, но я не пошёл туда, опасаясь, как бы опять не забрали на сборный пункт. Словом, не хотел туда глаз показывать. Подумал, не лучше ли совсем из города убраться и держать намеченную цель? А билет? А паспорт? Вот это-то и держало меня!

На Сенном рынке купил себе маленький окованный сундучок, жестяный чайник, маленькую кружечку, кое что из съестных припасов: чaй, сахар, хлеб.

Часов в пять вечера сходил на железнодорожную станцию. Протеснился сквозь народную толпу, в кассе узнал, сколько стоит проездной билет III класса от Перми до Стретенска. Кассирша сказала мне, что до Стретенска билеты не даются, а до Иркутска – 18 р. 80 к.

Отговел в Николаевском монастыре

На утро следующего дня взял билет 4 класса и отправился до станции Кушва, а там по тракту пешком в Верхотурье (от ст. Кушва до Верхотурья более 100 км!). Там, в Николаевском монастыре, отговел, помолился у мощей Праведного Симеона. На Страстной неделе в четверг прибыл обратно в Пермь за получением паспорта и билета.

Я письма не написал домой, как будто боялся, чтобы меня не нашли здесь. Впрочем, я передал-таки весточку родным с одним знакомым, с которым шёл из Bepxотурья до станции Тёплая Гора.

В Перми я сходил в Губернское Полицейское Управление и попросил, чтобы сделали мне на паспорте отсрочку, но по случаю прикрытия с четверга всяких служебных занятий (Страстная неделя!), мне решительно отказали.

Авось, Бог милостив! Поеду! Товарищей из Перми я не мог себе призыскать, хотя и спрашивал многих, в особенности принадлежащих к моей категории. Да потом и одумался, а какие мне нужны товарищи, на что мне они? Бог мой спутник, а без Бога, как говорится, не до порога, хотя бы и с товарищами. А там-то, куда я еду, разве не люди живут? А в дороге-то разве не люди едут? А вот поеду и подыщутся товарищи. Думал: будь сам хорош, то и к тебе будут относиться хорошо. Главное, что я уезжаю! Решился-таки окончательно.

А что там будет, куда еду? Здесь я ещё не истратился чувствительно, чтобы не на что было уехать домой, а если заеду я тысяч за 5–8 вёрст? Ведь у меня только туда доехать, а если придётся в силу необходимости обратно вернуться, то с чем я могу всё это совершить? Не отрезан ли тогда будет мне путь отступления? Что ж я тогда должен делать? Уж не в тайгу же идти на золотые хищнические промыслы, на присоединение к вечно горькой и несчастной шпане? Так рисовалось моему воображению перед отъездом из Перми. Но всё ж таки мысль, с которою я поехал из дому, взяла верх. Я держался её во всё время моего пребывания в Перми и во время поездки в Верхотурье.

Вот наступил вечер Страстной Пятницы, а я уже катил по Уральской железной дороге и проехал много станций.

  • Расскажите об этом своим друзьям!