Как Василий Жужгов за Байкалом жил-2 |
06 Декабря 2013 г. |
Постояв минуту или две на месте, глядя вслед уходящему ходатаю, я подумал: «Не нужен ты мне, Миша, не нужна мне и крупчатка твоя, и рижский бальзам, и регальное масло… а что мне в самом-то деле нужно, то спрошу я на станции, мне там лучше объяснят». Сам я перешёл на другой квартал, где стояло около десятка биржевых извозчиков, разговаривавших между собою. И тут разговор их перешёл на предмет войны с Китаем и пробной мобилизации. К этим словам я стал внимательно прислушиваться. Меня сильно заинтересовало, что такое «пробная мобилизация»? Несмотря на летевший безостановочно сырой снег, я присоединился к извозчикам. Вдруг верхом на коне подъезжает полицейский городовой к одной из гостиниц, и приказывает содержателю немедленно закрыть заведение на четверо суток. Затем едет к другой, третьей гостинице с тем же приказанием. И в тот же час немедленно были прикрыты всякие питейные заведения, за исключением чайных и столовых. А на Торговой улице на углу квартала собралась уже порядочная кучка разнокалиберных горожан, рассматривавших какое-то объявление. Я подошёл и прочитал: «По ВЫСОЧАЙШЕМУ Повелению все нижние чины запаса, числящиеся в сём (Пермском) уезде, призываются на действительную военную службу, а потому они немедленно обязаны явиться в Городскую Управу с увольнительными билетами …» Далее было сказано что-то о собственных вещах нижних чинов, о лошадях, но я в последнее не стал углубляться, так как для меня было ясно, что я по долгу присяги обязан был появиться по назначению. Попал я как «гусь во щи», думаю себе. Зачем меня нелёгкая-то несла сюда как раз в это время – не раньше и не после. Но что ж делать? Пошёл. На пути зашёл в чайную, попросил прибор и кипятку (чай и сахар у меня были свои). Только уселся за стол, как вдруг в чайную входит городовой и объявляет: «Кто тут из сидящих запасные? Идите в Городскую Управу». Ну что же! Сознавая свою военную обязанность, я, не допив даже стакан чаю, пошёл по назначению. Во дворе Городской Управы народу было до тесноты. Я постарался пробраться сквозь толпу и поспешил предъявить свой билет вместе с вложенным в него паспортом одному из полицейских (кажется, уряднику). В тот же день были составлены списки всем призванным нижним чинам. Из газеты «Пермския губ. Ведомости» Что же увидел в марте 1901 года Василий Жужгов на улицах Перми? О чем писали газеты? … Не лишнее было бы, а как раз кстати поместить для уяснения небольшой отрывок из газеты «Пермския губ. Ведомости»: «Строевых тысяч до восемнадцати обмундировали и вооружили и несколько раз прогнали по улицам города стройными колоннами с песнями и, разумеется, под барабан. Большинство, т. е. строевые запасные, получили обмундирование, винтовки, палаточные полотнища, котелки, одним словом, что положено для нижняго чина. Воинский наряд меняет их до неузнаваемости: согнутая тяжелой работой спина распрямляется, голова держится прямо, вообще вид бодрый и молодцеватый. Рекомендуемый нижним чинам устав усваивается вполне. Два дня жизни в строю – и сошедшиеся вместе люди с увлечением, как и прочие солдаты, поют по окончании учения «Чёрную галку и белую полянку». В пятом часу дня стены красных казарм буквально дрожат от сотни поющих голосов, и в песне, как нельзя лучше отражается дух русского солдата, его удаль и небоязнь грядущаго дня. Часть запасных довольствуется из котлов, а другая получает по 16 к. в сутки. Пища, по их же отзывам, очень хорошая, в особенности щи, так как в котёл на каждого человека кладётся по фунту мяса (усиленная порция). В 12 часов дня по улицам проходят сигналисты и рожками созывают запасных из квартир на обед, приготовленный или в казармах, или же на продовольственном городском пункте. Осмотр и приём лошадей на Сенном рынке происходит своим чередом. Здесь толпится много народа, а крестьяне, пользуясь скоплением людей, производят обмен забракованными лошадьми. Откуда-то вынырнули со своими типичными физиономиями цыгане; они шныряют между крестьянами и тоже предлагают менять, но так как казённые лавки закрыты и собственники находятся в вожделенном здравии, то пожива у цыган на этой импровизированной ярмарке очень плохая. На улицах происходит проездка принятых лошадей, впряжённых в обозныя фуры. Обыватели с удивлением разсматривают не виданные ими доселе экипажи с огромными колёсами и любуются красивой и удобной дышловой упряжью. За фурами бегут толпы ребятишек и, видимо, негодуют, что к этим экипажам нельзя никак прицепиться сзади, что лишает их безплатнаго катанья». А в общем у народа, непричастного к этому событию, было много вопросов, рассказов, переговоров, стонов, плача и оханья, главное, разъяснений по поводу столь экстренных событий. Я выяснил, что освобождён от призыва. Моё дело было сторона, но хотел понять, что бы значила вся эта канитель? Подошёл к одной кучке людей, которая окружила тощего, невзрачного человека с одною рукой, которой он то и дело жестикулировал, поясняя что-то окружавшим. По первому впечатлению можно было подумать, что это действительно старый воин, потерявший руку в сражении с врагом отечества, и это придавало ему большой вес. Я подошел к этой группе в то время, когда однорукий оратор пояснял своим слушателям что-то о стрельбе с броненосцев бронебойными снарядами. В эту минуту подошёл ещё человек и обратился ко всем: – «А что, братцы, видно не на шутку война нарождается?» – «Война, война, милый человек» – поспешил оратор – «Да как же ничего не было слышно! С кем война, из-за чего?» – Эх, брат, мало ты знаешъ! Турция контрибуцию не платит. Македония восстаёт. – Что же и схватки были? – спросил кто-то. – Как же, как же, – пояснил оратор, – Были, да ещё какие! Только не с Турцией, а на востоке с англичанкой. Наши, брат, здорово поколотили её и забрали шесть орудий английскаго формата». Прошло ещё два или три дня и все эти ораторы потеряли всё своё значение. Да! Подобных сборищ было в Перми много. Я ещё раз сходил в канцелярию Уездного Управления и убедился, что, действительно, все нестроевые нижние чины освобождены от мобилизации. В воскресенье я пошёл в Кафедральный Собор, где в присутствии самого Преосвященнаго совершалась Литургия. Как хорошо там было Богослужение, и сколь стройно было хоровое пение в сравнении с сельскими церквями! А великолепие-то какое в Соборе! Забываешь всё земное и думаешь о чём-то небесном-вечном. Признаюсь, что не могу описать всех своих впечатленний. Ищу вакансию После обедни в третий раз ходил в Уездное Полицейское Управление. Выхаживал свой билет. Но там всё ещё была громаднейшая канцелярская работа: на столах лежали большие-пребольшие кучи увольнительных солдатских билетов и паспортов. Начальство и писаря были заняты делом по горло, поэтому мне решительно отказали в розыске билета и паспорта и лишь выдали в виде знака ярлычок с отпечатанным штемпелем: «Пермское Уез. Полицейское Управление» и записали моё имя, отчество и фамилию, сказав, что с этим знаком я могу идти, куда мне нужно, как с билетом или с паспортом. В понедельник с полученным документом походил я по улицам города с целью найти вакансию. Сходил на чугунно-плавильный завод г. Сорокина, но там не оказалось свободных должностей и подходящей для меня работы. Был на пивоварном заводе Чердынцева. Тоже отказали (впрочем, на время). Зашёл в Александровскую городскую больницу. Также без всякого успеха, т. е. в результате нуль! Сказывали мне, что будто нужен сторож в женскую гимназию, которая находилась близ Городской Управы, но я не пошёл туда, опасаясь, как бы опять не забрали на сборный пункт. Словом, не хотел туда глаз показывать. Подумал, не лучше ли совсем из города убраться и держать намеченную цель? А билет? А паспорт? Вот это-то и держало меня! На Сенном рынке купил себе маленький окованный сундучок, жестяный чайник, маленькую кружечку, кое что из съестных припасов: чaй, сахар, хлеб. Часов в пять вечера сходил на железнодорожную станцию. Протеснился сквозь народную толпу, в кассе узнал, сколько стоит проездной билет III класса от Перми до Стретенска. Кассирша сказала мне, что до Стретенска билеты не даются, а до Иркутска – 18 р. 80 к. Отговел в Николаевском монастыре На утро следующего дня взял билет 4 класса и отправился до станции Кушва, а там по тракту пешком в Верхотурье (от ст. Кушва до Верхотурья более 100 км!). Там, в Николаевском монастыре, отговел, помолился у мощей Праведного Симеона. На Страстной неделе в четверг прибыл обратно в Пермь за получением паспорта и билета. Я письма не написал домой, как будто боялся, чтобы меня не нашли здесь. Впрочем, я передал-таки весточку родным с одним знакомым, с которым шёл из Bepxотурья до станции Тёплая Гора. В Перми я сходил в Губернское Полицейское Управление и попросил, чтобы сделали мне на паспорте отсрочку, но по случаю прикрытия с четверга всяких служебных занятий (Страстная неделя!), мне решительно отказали. Авось, Бог милостив! Поеду! Товарищей из Перми я не мог себе призыскать, хотя и спрашивал многих, в особенности принадлежащих к моей категории. Да потом и одумался, а какие мне нужны товарищи, на что мне они? Бог мой спутник, а без Бога, как говорится, не до порога, хотя бы и с товарищами. А там-то, куда я еду, разве не люди живут? А в дороге-то разве не люди едут? А вот поеду и подыщутся товарищи. Думал: будь сам хорош, то и к тебе будут относиться хорошо. Главное, что я уезжаю! Решился-таки окончательно. А что там будет, куда еду? Здесь я ещё не истратился чувствительно, чтобы не на что было уехать домой, а если заеду я тысяч за 5–8 вёрст? Ведь у меня только туда доехать, а если придётся в силу необходимости обратно вернуться, то с чем я могу всё это совершить? Не отрезан ли тогда будет мне путь отступления? Что ж я тогда должен делать? Уж не в тайгу же идти на золотые хищнические промыслы, на присоединение к вечно горькой и несчастной шпане? Так рисовалось моему воображению перед отъездом из Перми. Но всё ж таки мысль, с которою я поехал из дому, взяла верх. Я держался её во всё время моего пребывания в Перми и во время поездки в Верхотурье. Вот наступил вечер Страстной Пятницы, а я уже катил по Уральской железной дороге и проехал много станций.
Тэги: |
|