Как Василий Жужков за Байкалом жил

[sigplus] Критическая ошибка: Папка галереи изображений TXTS/2013/talaya_291113 как ожидается будет относительно пути базовой папки изображений, указанной в панели управления.

Подарок от деда

Какое счастье, что живут на земле такие люди, которые любят «копаться» в истории, в днях, давно минувших. Род свой, пусть не знаменитый, не обласканный временем, воскрешают, по крупицам собирают. Находят какие-то забытые предметы, вещички из давнего прошлого – далёкого, пылью покрытого и в прямом, и в переносном смысле. То посудинка им попадётся, упакованная в какие-то старые коробки или корзинки, то уже никому не нужные, верёвкой затянутые, бережно сохранённые пожелтевшие письма или книги! И рука не поднимется выбросить всю эту «макулатуру» и расстаться с ней. Сердце всякий раз сожмётся, глядючи на эти, вроде совсем никчёмные, не нужные никому артефакты. А вот случайный свидетель этих находок может и проронить небрежно: «Глупости всё это! Зачем макулатуру-то хранить?»

Ан нет! История истории рознь. В 1963-м году одному из сыновей Елизаветы Васильевны Флаасс (в девичестве Жужговой), проживавшей в Перми, – Николаю Сергеевичу – передала его тётушка, Мария Васильевна Жужгова тщательно упакованный в газету сверток. Чего только не было в нём! Заметки, вырезки из газет, выписки из книг, журнала «Новь» и приложения к нему «Живописная Россия», а также из такого замечательного издания, как «Гимназия на дому» (издавалось в конце XIX – начале Xxвека).

Николай Сергеевич Флаасс, по роду деятельности своей поисковик-геолог, не мог без тщательного анализа оставить свёрток. Обомлел! Ни много ни мало – обнаружилась здесь отпечатанная на ручном печатном станке книга деда по материнской линии – Василия Трофимовича Жужгова. Газета, истончённая временем, почти истлела, рассыпалась в труху. В руках осталась стопка сшитых бумажных листков (к счастью, бумага эта оказалась не тонкой газетной, а плотной). По объёму стопка увесистая – почти книга! Вот это удача!

Николай Сергеевич – страстный любитель старины, коллекционер – бережно отнёсся к находке. Вместе со старшим братом, Александром, отсканировали они каждую страничку. Листок за листком собрали и отправили третьему брату, Герману, в Иркутск: «Дивись, мол, на «литературный подвиг» нашего деда!»

С Германом Сергеевичем Флаассом не так уж и давно мы «переворошили» его чрезвычайно интересную родословную, корнями идущую от голландских предков, бежавших от притеснений Наполеона в Россию.

Василий Трофимович Жужгов – дед по другой линии – материнской, никакого отношения к герцогам не имел, но любопытен был к поворотам жизненным! Сметлив, по-крестьянски скуповат, прижимист, каждую копеечку, заработанную, просто так на ветер не бросал. Ой, бережлив был! Но честен предельно. Любопытен до жизни. Вкус к ней имел. С Урала добрался, одному ему ведомо зачем, до Забайкалья. Аж до Сретенска, и далее – на 400 вёрст вниз по Шилке, до самого Амура.

С царской службы явился

С головою окунулась я в эту историю. Встретилась на страничках рукописи с человеком, проживавшем в конце 19 – начале 20 века. От корки до корки прочитала незамысловатую исповедь, никем не «подправленную» и не ополитизированную ничьим мнением. Василий Жужгов записал всё, чем жил, о чём думал. На красивый слог не сбивался (да и не умел он это делать, не обучен был). Ничего не приукрасил. Всё у него естественно, всё, как в жизни его простой и незамысловатой происходило, описал.

Повесть свою Василий начал с 1899 года, когда он уж со службы вернулся. Жаль, что не назвал он место дислокации. А служил он на афганской границе. Но не счёл нужным подробно описать этот период своей жизни. Может, по причине однообразия жизни солдатской, а может, из-за неимения каких-либо ярких военных действий, а вследствие этого и ратных подвигов. Не воевала Россия в ту пору. Мир был. А в итоге после окончания службы никаких почестей рядовому В. Т. Жужгову не было оказано – грудь не украсилась ни медалями, ни орденами.

Возвернулся Василий в свою деревню, окунулся в быт знакомый крестьянский. Да не удержался долго, не зацепили его ни выпасы, ни пашни, ни луга заливные. Потянуло в края другие неуёмное любопытство – в Сибирь, о которой много чего дивного наслушался в казармах. Вот об этом и написал он в своём «Житие…»

Не только знаменитые пишут

…Настоящий момент, в который пишу я эти строки, было 15 мая 1904 года, но, разумеется, книжку «Моё житьё в Восточной Сибири» я написал не в одно только пятнадцатое число мая, а продолжал, кажется, месяца полтора-два, а то и больше. Часть писал кое с каких заметок, а остальное со своей, сколько мог припомнить, памяти…

Читаю журнал «Народное благо» и вижу, что в нём есть такие корреспонденции и рассказики, что написал бы и я. В чём же дело, что мешает? – задаю себе вопрос. Ведь всякий свободен писать. Не одни ведь пишут какие-нибудь знаменитые писатели: Достоевские, Мациевскиe, Тургеневские, а пишут подобные мне малограмотные, в особенности в сибирских газетах. Укажу «Восточное обозрение». Там есть такие статьи, что читать бывает муторно, например, «Письма в редакцию». Да хоть бы писали правду, а то вранья сколько хочешь! В одном номере написано, в другом оно исправляется, а в третьем совсем опровергается и т. д. И если редакции находят места в газетах и журналах для разных пустяков и вздоров, то неужели отвергнут мою правду (думаю себе) и не дадут ей места? На основании этих соображений я и надумал написать на первый раз три маленьких рассказика. Все эти рассказы я послал в редакцию журнала «Народное благо», но, к моему сожалению, по какому-то министерскому распоряжению этот журнал был приостановлен, и поэтому мои рассказы в печать не вошли. После сего написал я эту статью и озаглавил её: «Моё житьё в Восточной Сибири», но начал писать, конечно, с момента прибытия моего с военной службы, хотя о домашних обстоятельствах писал я очень мало и коротко, а большую часть уделил собственным несчастьям и бедствиям, перенесённым уже на службе в Переселенческом Ведомстве…

(С Вашего позволения, читатель, сделаю небольшое отступление – расскажу подробнее о Василии Трофимовиче – об этом неуёмном, неординарном человеке – выходце из крестьянской среды.)

Родился он почти день в день (25 апреля 1870 года) с так называемым когда-то вождём мирового пролетариата Ульяновым-Лениным (22 апреля 1870 г.). И почти рядом. Нет, не в Симбирской губернии, а вёрст за 700 к северо-востоку, в Пермской губернии, в небольшой деревушке Талый Ключ, где кособочилось несколько десятков срубленных из сосняка хат, окружённых не так уж большими наделами пахотной земли и луговыми выгонами для домашнего скота, поголовье которого по пальцам можно было пересчитать в каждом крестьянском хозяйстве.

В 1834 г. родоначальник всех Жужговых, Пётр, выселился из деревни Большие Кизели с сыном Онисимом. В трёх километрах облюбовали они место на речке, из дна которой били ключи, и не замерзала эта речка местами даже в суровые морозы. Назвали заимку Талая (Талый ключ). Вскоре в Талую перебрался и второй сын Петра, Терентий – дед нашего героя.

Вот почему почти все жители упомянутой деревушки носили одну фамилию – Жужговы. И делом одним и тем же занимались. Весна наступала – пахали, сеяли, скот, застоявшийся за зиму, из стаек и хлевов выгоняли на просохшие луга пощипать проклюнувшуюся наконец-то травушку. Зимой руки сельчан тоже без дела не томились. Подручным трудом скорняжным занимались, гнули дуги, уздечки мастерили, сохи, бороны, колёса, дровни и верёвки добротные вили. Всё делали сами, помощи ни у кого не просили. И так из года в год дело своё крестьянское справляли. А вот за иными товарами приходилось ездить в близлежащие поселенья покрупнее, чем деревушка Талый Ключ, например, в Мотовилиху (в то время заводской посёлок близ Перми). Здесь можно было купить крупчатку, рижский бальзам, бобровую струю, регальное масло. (Для справки: В те времена это масло было в большом ходу исключительно для лечебных целей. Масло со святых мощей и чудодейственных икон. Особенно ценилось масло из Киева и Иерусалима (от Гроба Господня).

«Картину» царь-батюшка подпортил

Круто жизнь у Василия сошла с проторённой предками колеи в 1892 году, когда весна полным ходом развернулась, и весь люд деревенский разом встряхнулся, зашевелился. Проверять стали сбруи, чересседельники, словом, всю упряжь, колёса отлаживать, бороны крепить. Ясное дело – пора пришла пахать, сеять.

А тут вдруг урядники не вовремя нагрянули в усадьбу Трофима Жужгова. Всю «картину» царь-батюшка подпортил! По его Высочайшему указу среднего сына – Василия, которому 22 года исполнилось, взяли на царскую службу. Увезли из родной деревни. И день в день – ровно семь лет оттрубил Василий Трофимович за Веру, Царя и Отечество в чужих краях. Строевой муштры нахлебался с лихвой. Одно радовало – людей иных повидал, дивных историй в казармах про края, далеко на восток от гор Уральских отстоящие, наслушался. Было чему дивоваться!

Тут, наверное, и думки у парня зародились, но затаились до поры до времени – заглянуть бы дальше огородов своих деревенских, сигануть бы за поскотину. В мир, какой он есть, взглянуть. В газетах, кои в руки парню попадались, чего только не писали. Хочешь верь, хочешь не верь, но однажды подумал: «А может, и я напишу когда-нибудь про своё «Житие...», чем я-то хуже».

(Нельзя сказать, что записи эти представляют некое ценное литературное произведение. Но весьма интересны картины быта и выживания крестьян того времени. Не обладая особым литературным даром, Василий Жужгов своим народным по сути языком обрисовал нам обстановку того времени.)

Запряг дровни да поехал по своей ровне

…Итак, 17 марта 1899 года я благополучно заявился с военной службы в дом родительский. Радости мои, разумеется, были безграничны. Прибыл через семь с лишком лет, но застал отца и мать живыми и здоровыми, хотя одинокими (младший брат за месяц-два до моего прихода отделился). Хозяйство сильно пошатнулось за время моего отсутствия из-за неоднократных соединений и разделов братьев, которых родители принимали к себе жить. Принимали обыкновенно «ни с чем», а поживут, бывало, год-полгода – начинают делиться (так было известно из писем), и родители снова наделяют их всем необходимым: лошадью, коровой и проч.

Из скотины была одна кобыла с годовым жеребёнком, корова с телёнком, пара овец и больше ничего. Когда зашёл в амбар, то там оказалось ещё беднее: половина сусеков совершенно порожние, а лишь в нескольких понемногу насыпано полувеянного ячменя и овса, пшеница была только в одном сусеке, да и та слежалась и смёрзлась так, что стул-стулом! В таком виде были приготовлены семена к посеву.

Я призадумался немного. Что делать, какие это семена? Попробовал положить их в ростило, и, к моему удовольствию, они оказались всхожими, но только их было очень мало. Мать посоветовала мне прикупить хорошего ячменя, пшеницы, гороху, семя льняного. Словом, приготовил я всё, как следует. Когда пришло время сева, то оказался недостаток земли. Пришлось купить ещё две десятины. Ну, догнал, поравнялся со своими небогатыми соседями, у которых были или лошадь, или корова – что-нибудь одно! Слава Богу! Хлеба посеял десятин восемь.

Ещё с весны мои родители поговаривали о моей женитьбе. Спрашивали, где я желал бы сватать себе невесту? Говорили: «Вот, Вася, у М-ия П-ча есть хорошая девушка, а у Ф-ра С-ча ещё лучше и богаче». Но я, наложив на себя скромность, хотя денег у меня было около трёхсот рублей, отговаривался, что эта не по мне – богата, не пойдёт, да ещё и не отдадут! И тому подобные делал выходки. А потом запряг я дровни да поехал по своей ровне.

16 мая было окончательное высватыванье, а 23 сделали пир. Свадьбу собрал всё-таки весёлую, хотел звать всю родню, но одумался и сообразил, что свадьба дорого станет, и к тому же почти все говорили: «Погуляют да разъедутся, а ведь жить-то тебе. Без денег-то да при таких-то бедных обстоятельствах, хотя и с молодой женой, а жить как-то невесело, тоскливо». Созвал я гостей по выбору и израсходовал 100 p.

Старшего моего брата Игнатия дома не было, о чём я очень сожалел. Но вскоре после свадебных торжеств, а именно 10 июня, Игнатий прибыл домой, и мы с ним согласились жить вместе, иметь одно общее хозяйство и быть одному из нас хозяином. Отец нам передал хозяйство, а я подумал, что артельная работа будет спорее и «совместная каша гуще», как говорят люди. Я предпочёл избрать хозяином брата как по старшинству, так и практичности крестьянского дела. Деньги, оставшиеся от свадьбы и прочих расходов, – рублей полтораста, больше, я придержал при себе, не объявляя брату. Как выше было сказано о наших односёлах, – у кого лошадь, у кого корова, то и у брата моего была только одна корова, поэтому хотя мы и соединили два хозяйства, но лошадь у нас была всё-таки одна.

Время шло. Брат задавал мне вопросы относительно финансовых дел. Словом, имел желание узнать, сколько я имею «за душой», а я как-то всё стеснялся сказать точную цифру. Но, наконец, он сговорил-таки меня купить вторую лошадь в семейное пользование и впоследствии обещал мне выплатить данную за неё сумму из общих семейных приходов, рассчитывая, конечно, на будущий урожай хлебов. В Ильинскую ярмарку мы с братом купили серого большой породы жеребца 5-ти лет (каких у нас от века не бывало) за 69 рублей. Для этого коня потребовалось справлять всю сбрую: хомут, узду, седелко. И весь этот расход отнесли исключительно на мой счёт (и другие домашние расходы производились также на мои деньги). Летом к полевым работам – страде, уборке хлеба, осенней перепашке земли мы были уже об двух лошадях.

Сивко был, безусловно, мой, и я им гордился не только перед своей семьёй, но и перед всем нашим селением. Конь, действительно, был видный, красивый, чем наводил на нас некоторое весёлое впечатление.

Поработали мы на этой лошадке лето и осень. Оказалась она хороша, сильна, но для скорой выездки был подлинный «Буланко кривохвостый». Случайно нашёлся мне на этого коня покупатель, и я его продал за 76 р. 50 к. без всяких семейных советов, не сказал никому ни слова. Через это дружба с братом ничуть не пошатнулась, так как в мою собственность он не мешался, но выплатить обещанное не мог.

Ищу вакансию на железной дороге

Опять остались мы с одной лошадью, но в это время опузыревший жеребенок стал порядочной лошадкой. С наступлением следующей весны, т. е. 1 марта 1900 года, я отпросился у брата на ближайшую железнодорожную станцию Кузьма, чтобы узнать – нет ли подходящей мне вакансии.

Нашёл дело. Поступил подённо в ремонт, затем станционное начальство дало мне место линейного сторожа, чтобы в тот же час занять эту должность. Но дело стало за паспортом. Через двое суток пришёл домой и рассказал обо всём своим семейным. Вдруг моя молодая, тогда ещё 17-летняя жена пустилась в слёзы: ей не хотелось ехать в чужую дальную сторону от своих родных – тяти и мамы.

Отправился я снова в Кузьму 6 марта с паспортом, чтобы занять место будочника, ан вышло иное: поработал я на ремонте ещё один день и вечером объявили мне, что я буду зачислен в штат ремонта, а жена моя будет на переезде сторожихой. Ей будут платить 3 рубля, а мне 12 р. в месяц. Такое назначение показалось мне не по вкусу. Что долго думать! На другой же день собрался я и – прощай железная дорога! Ушёл без расчёта за три дня (след. 1 р. 20 к.).

Ещё год прожил дома. Весной 1901 г. сеяли уже на трёх лошадях. Посеяли сравнительно много против своих соседей. Урожай в то лето был хороший, хлеба нажали множество. Кроме того, у меня было посеяно с десятину овса на свою долю, и я нажал 4 овина. Осенью с братом и отцом работали (изготавливали) молотилки, денег заработали 90 р. – оплатили ими все подати и домашние расходы. Хлеб был целёхонек, лошади сытые, справные, скотины много, постройку привели в порядок, молотилка и веялка на ходу – только бы жить да в радости славить Бога, но, должно быть, невидимый враг помешал нашему счастью.

В первых числах марта 1901 г. обмолотил я свой овёс и продал его начисто (потому что надумал уехать в Сибирь). Брат против этого ничего мне не сказал, но жена его позавидовала, что я десятку за десяткой опускаю себе в карман. Пожелала она также иметь «свой» овёс. Но где его взять? И решила выделить из семейного. Я воспротивился этому. Вышел спор, ссора, пошли с обеих сторон укоры, упрекания: один говорит : «Дуга моя, я не дам – бери свою», – другой говорит: –«Лошадь моя, я не дам, запрягай свою (которой нет)» и т. д. Зародился в доме грех, а уж тогда не житьё. Во что бы то ни стало, я решил смирить себя, сам чая будущее, пока есть возможность и велят средства. Придумал следующий способ, чтобы избавиться от весенних и летних работ. Обратился к брату: «Игнатий! Можно мне съездить в Пермь для покупки кой-что из мелочи, лекарств да что ещё, вот пенжак бы надо?»

– Когда, сейчас что ли? – сказал брат.

– Да, ну не сегодня, завтра иль послезавтра, но чем скорее, тем лучше. На неделю, не больше.

– Так видишь, Василий, надо ехать лесу порубить! Жердей нет, а будет весна, надо огороды (городьбу) поправить. Мне бы, конечно, не нужен ты, если бы не всё это.

– Ну, так вот что, брат (начал я), если так, то я найду за себя человека и заплачу ему, сколько потребуется, только увольте меня.

– Ну, если найдёшь, поезжай, я не держу… прокатись.

Я рад радёшенек, что у брата отпросился, а отец и мать уже ни в каком случае удерживать меня от этой поездки не будут, а мне только это и надо. Но вот ещё новое горе: паспорт-то у меня просрочен давно, а новый не думал просить, чтобы не нарушить свой план обдуманных действий.

Ладно, поеду на «авось» со старым паспортом, лишь бы удрать поскорее.

С благословения родительского, 14 марта я уехал на ближайшую станцию железной дороги. Отвёз меня туда тесть – Г. Л. Рябов. Денег взял я с собой всего 75 р., да захватил ещё принесённый со службы персидский ковёр, чтобы продать его в Перми (за него платил на месте 16 р. Между тем в Петропавловском селе мне предлагали всего 8 р., поэтому я рассчитывал, что в городе всё же повыгоднее могу продать).

Уезжаю. Вот только пожил я дома после продолжительного семилетнего отсутствия (военная служба) немного.

При прощании моём все были веселы и спокойны. Никто не пожалел, что я отправляюсь в такую дальнюю сторону и на столь долгое время, потому что никому не было известно о моем намерении. Жена осталась как-то особенно радостна и весела с 5-месячным малюткой сыном, предполагая, что чрез неделю она получит милые подарки: жакетку, ботинки, чулки, платки и проч. Но, как оказалось, её ожидания и рассуждения совсем не осуществились, а ушли далеко в другую сторону и изменились. Впрочем, и моё-то намерение шло не очень прямым путём, но, в конце концов, по милости Божией, всё-таки я достиг своей намеченной цели.

Прощания без слёз

Прощания мои, как сказано, были без слёз, самые лёгкие, даже радостные, так как я ехал якобы за покупкою разных подарков и гостинцев для тех, кто на это имел право рассчитывать. Старался и я не выдавать грустного вида своего лица, хотя на душе и на сердце у меня скрывалось много заботы и печали, особенно о малютке, который только что начал смеяться и сидеть.

Вот мы подъехали к железнодорожной станции Бородулино. Тесть мой, проживший на свете сорок лет, железной дороги ещё до сих пор не видал. Шёл 1901 год. Он с большим интересом смотрел на железные пути и стоявшие на них товарные вагоны. Я предложил ему обождать поезд, и он согласился.

Наконец, дождался Григорий Лазаревич поезда и с большим любопытством глядел на такое гигантское, по его воображению, устройство и необыкновенную быстроту и силу паровоза.

Насмотревшись достаточно на всё, что ему встретилось на станции интересного, накормил, напоил лошадь и уехал домой.

Пассажирского поезда я дожидался ещё долго. Лёг в зале III класса, разостлав собственный ковёр, и заснул богатырским сном. Выспавшись, напился чаю, походил в окрестностях станции по уже почти сухим проталинам. Было ещё рано. В 10 часов вечера из Вятки подкатил пассажирский поезд, с которым я и отправился.

Утром 15 марта 1901 г. я прибыл в Пермь. Первым делом явилось мне отыскать временную квартиру, чтобы пообстоятельнее осмотреться в городе и разузнать относительно вакансий, работ и проч. Да к тому же мне нужно было непременно продать ковёр. Пошел я с вокзала прямо по Монастырской улице. Попадается мне навстречу некий господин, остановясь, спрашивает: «Продажный ли и сколько стоит»? Я сказал, что прошу 20 рублей. Он говорит: «Ну, брат, если хочешь продать, так десятку возьми, он больше не стоит».

Дело не сошлось. Свернув ковёр в трубку, отправился далее по той же улице. Мне посоветовали зайти к ректору духовной семинарии и предложить ему свою вещь. Заходил я к нему, но получил отказ. После того пошёл прямо к первым лавочкам, и меня враз окружила со всех сторон всевозможная торговая жидовня и почти из рук рвут ковёр: «Что просишь, сколько стоит!?»

Продал я свой ковёр за 11 р. 50 к. Ну, думаю, слава Богу, что это дали и облегчили мою ношу!

Взял хлеба, чаю и сахару, пошёл опять на Монастырскую, где был постоялый двор. Мне указали на двухэтажный каменный дом почему-то с огромнейшею вывеской: «Ч Е Р Т Ё Ж Н O Е Б Ю Р О». Я нашёл помещение и вошёл. Это была насколько огромная, настолько же грязная и сырая каменная казарма, которая служила приютом для всей губернской «шпаны», а равно и для нашего брата – заезжего, не знающего, как говорится, где главу преклонить, разумеется, за 5 к. в сутки.

В момент моего входа казарма была совершенно пустая, за исключением одного пьяного оборванца, лежавшего на громаднейших голых нарах и бормотавшего что-то непонятное. Я не обратил на него внимания, но понял, что тут есть ещё постояльцы. На это указывали несколько валявшихся на нарах и висевших на стенах котомочек и узелков. Я расположился в одном из не занятых углов.

Бесчинства в столице

На большом и грязном столе лежала, по-моему, уже суток пять газета: «Пермскiя губернския Ведомости». От нечего делать я взял эту газету и нашёл в ней для меня нечто новое и ужасное (известно, в деревне газет не приходилось читать). Оказывается, что в стране – страшные злодеяния и беспорядки – министра народного просвещения убили! И т. д.

Петербургские студенты высших учебных классов взбунтовались на улицах столицы: производили всевозможные уличные безобразия и бесчинства. Во время богослужения вошли толпою в Казанский собор, не снимая шапок, и курили папиросы! На увещевание пастырского слова дерзали отвечать неприличными словами, и в довершение этого ужаса, один из б..н..в осмелился взойти на амвон и, взяв за рукав священника, выводил его из церкви! В Киеве эти же «питомцы слова Божьего» насильствовали и развратничали, в Харькове – не менее ужасно.

{gallery}TXTS/2013/talaya_291113{/gallery}

(Продолжение следует)

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Ксении Собчак из-за фамилии поднимают цены на услуги
  
  Журналистка и телеведущая Ксения Собчак рассказала о проблемах, с которыми она сталкивается из-за своей фамилии. Подробностями она поделилась в своем Telegram-канале.
• Мэрил Стрип призналась, что не представляла себя актрисой после 40 лет
  
  Актриса Мэрил Стрип рассказала, что прощалась со своей карьерой в 39 лет. Ее цитирует издание People.
• Любовь не стареет
  
  Новая подборка интересных фактов со всего света с комментариями нашего обозревателя.
• Амаяк Акопян рассказал, за что ему закрыли доступ в американские казино
  
  В конце 80-х легендарный иллюзионист Амаяк Акопян принял участие в международной программе и отправился с выступлениями в Соединённые Штаты.
• Стилист Александр Рогов назвал розовый главным цветом сезона
  
  Стилист Александр Рогов назвал россиянкам самый модный цвет сезона. Соответствующий пост он разместил в своем Телеграм-канале.
• Фотомодель убила мужа и получила условный срок
  
  По делу об убийстве мужа фотомодель Лилию Судакову суд в Санкт-Петербурге приговорил к четырем годам лишения свободы условно. Действия женщины были переквалифицированы по ст. о причинении тяжкого вреда здоровью.
• На СВО совет отца сохранил жизнь сыну и его сослуживцам
  
  Разные истории спасения случаются на СВО. Одна из них, когда сыну сохранил жизнь совет отца. Этот совет касался доработки УАЗа.
• Долгие разговоры по телефону грозят высоким давлением
  
  Гипертония может развиться по разным причинам. Оказывается, на это могут повлиять также разговоры по телефону и зубные недуги.
• Григорий Лепс не смог отговорить детей от обучения за рубежом
  
  Певец, народный артист РФ Григорий Лепс объяснил, почему его дети учатся за пределами России. Об этом стало известно из интервью артиста YouTube-каналу «про Л.О.М.».
• Мария Аронова уже не жалеет, что «родилась старой»
  
  Звезда театра и кино Мария Аронова в юные годы стеснялась своей внешности. Дело в том, что она всегда выглядела старше своего возраста.
• Shaman получил премию Минобороны РФ «за высокое мастерство при исполнении патриотических песен»
  
  Певца Ярослава Дронова, выступающего под псевдонимом SHAMAN, наградили премией министерства обороны Российской Федерации. Об этом сообщает пресс-служба исполнителя в Telegram.
• СМИ написали о скором разводе Дженнифер Лопес и Бена Аффлека
  
  Стало известно о скором разводе голливудского актера Бена Аффлека и американской певицы Дженнифер Лопес спустя всего два года брака. Об этом сообщает InTouch со ссылкой на инсайдера.
• Леониду Якубовичу подарили сбитый беспилотник
  
  Участник специального выпуска «Поле чудес» преподнес Леониду Якубовичу сбитый беспилотник.
• Мемориал Иосифу Кобзону в Москве осквернили рекламой наркомагазинов
  
  В Москве неизвестные вмонтировали в памятник народному артисту СССР Иосифу Кобзону в Оружейном переулке рекламу наркошопов. Об этом пишет Telegram-канал Mash.
• Мужчина пришел в ЗАГС для расторжения брака и зарезал жену
  
  Молодая пара пришла в ЗАГС для расторжения брака. Подача заявления закончилась убийством.
• Туристы оставили на байкальском острове Ольхон тонны мусора
  
  Остров Ольхон на Байкале оказался переполнен мусором. Отходы разлетелись в окрестностях поселка Хужир, куда приезжают туристы.
• 77-летнего ученого хотят отправить в тюрьму на 17 лет
  
  77-летнему учёному из Новосибирска грозит 17 лет тюрьмы по обвинению в госизмене.
• УФАС потребовал у авиакомпаний снижения цен на билеты
  
  Федеральная антимонопольная служба (ФАС) продолжает разбираться с ценами на авиабилеты, которые стали не по карману большинству россиян.
• Аксенов поблагодарил ФСБ за предотвращение теракта на железной дороге в Крыму
  
  Сотрудники ФСБ продемонстрировали высокий профессионализм и бдительность, предотвратив теракт на железной дороге в Крыму.
• Юрист объяснил, как будут индексировать пенсии с 2025 года
  
  По мнению декана юридического факультета НИУ ВШЭ Вадима Виноградова, пенсии неработающих получателей страховых выплат, которые составляют самую многочисленную группу пенсионеров, будут индексироваться дважды в год, начиная с 2025 года.