В горах его сердце |
Николай САВЕЛЬЕВ. г. Нижнеудинск |
07 Января 2021 г. |
Среди скорбных сводок с войны-пандемии эта весть для моих земляков была самой горестной – врач Фургал ушел. Человек, побывавший на всех вершинах Восточных Саян, на Эльбрусе, северном Тянь-Шане и на Камчатке – теперь далеко от нас. Не позвонить, не встретиться. Это был редкий по своим душевным чертам, интеллигентности человек и врач с большой буквы. Представить Геннадия Николаевича в частной больничке, клинике, сдирающим последние деньги с больных в свою кубышку, просто невозможно. Он врач-рентгенолог высшей категории, заведующий отделением лучевой терапии, и в больницу, когда заболел сам, не ехал до последнего, уступая больничную койку, дефицитный аппарат ИВЛ другим, как ему казалось, более нуждающимся. Врач, вылетавший десятки раз руководителем спасательной группы, спас очень многих… Я не знал, что он уже болен ковидом. Вот смотрю на мобильник, сверяю даты звонков: 12 ноября ему позвонил, но он не ответил. Спустя час он сам перезвонил из дома и сказал, что температурит (37,5), но сейчас уже легче. Еще пошутили: «Туристы не сдаются». А спустя два дня на скорой его все-таки увезли в больницу и сделали КТ – 90 процентов легких повреждены… Первые дни передавал приветы и предостережения, чтобы мы все береглись – болезнь сверхопасна. Последние шесть дней он был в коме, и к нему в реанимацию уже никого не пускали. Три недели сердце боролось. Все мы надеялись на чудо и что он возьмет и эту вершину. Чуда не случилось… В феврале 1985-го, к 40-летию Победы, врач Фургал организовал поход в Восточные Саяны и восхождение на безымянный пик, поблизости от Пика Грандиозный. Залетали в тофаларский поселок Верхняя Гутара. Ребята, воспитанники туристической секции и его друзья, были подготовлены как надо. Автор же этих строк (тогда журналист районной газеты) оказался в составе той группы мало подготовленным. Можно сказать, что «чайник» (туристический сленг). Лыжи мои утопали в глубоком снегу, рюкзак давил неимоверно, и я заваливался набок, с трудом освобождая лямки рюкзака. Одежда насквозь мокрая, помню, как жадно хватал снег, чтобы утолить жажду. «А, будь что будет…» Группа уходила от меня вперед и вверх по руслу реки Гутары. Легко скользя по снегу, подкатывал Геннадий. Ни слова упрека, помогал выбраться из снежного плена, подбадривал: «В походах тяжело первые десять лет, потом будет легче». Я с завистью смотрел, как он легко и сноровисто, словно играючи, поднимается вверх. Нужно было вставать и идти, чтобы не подводить и не задерживать группу. Весь маршрут был просчитан буквально по часам. Спали в палатках, сплошь обложенных снеговыми плитами. По ночам мороз придавливал до тридцати, и было слышно, как в преддверии весны лопался лед на реке. Словно бухали артиллерийские орудия. По вечерам, на сон грядущий, он обычно говорил: «Сегодня не самый легкий день, но завтра будет пруха». Преодолевали Гутарский водопад. Под утро, перед восхождением, «снежные барсы» Гена, Саша Баженов, Вера Шрамко, надев «кошки» и взяв ледорубы, ушли на водопад вбивать крючья, рубить ступени, пробрасывать веревки – перила. Утром все остальные подошли к тридцатиметровой ледяной глыбе. Не проще ли ее обойти? Но на мне уже страховочный пояс, зацеплены карабины и веревка. Рывками поднимают на высоту девятиэтажного дома. Наверху нарочито громкий диалог: – Давно веревку проверяли? – Да, давненько. – А насколько она рассчитана? – Да кило семьдесят выдержит. – А ты, «пресса», сколько весишь? Под сто, говоришь? А может, и ничо, выдержит. Так они «прикалывались» надо мной… И еще вдруг невзначай отпускали веревку со мной над пропастью. Ощущения, скажу я вам… Юмор у туристов своеобразный. Вытащили на кромку ледника-водопада. «Давай, «пресса», помогай тащить следующего «чайника». Я отошел поскорее от края пропасти, пробормотав, что и за звезду героя не буду этого делать. Николаич потом, добродушно и не раз, подначивал меня с этой фразой. Дней через пять похода включились мои внутренние резервы, словно запитались топливные баки, и я попер на лыжах, как глухонемой, радуясь всему: жизни, солнцу, горам и этим самым лучшим ребятам в мире. Глотая соленый пот, поднялись на вершину, отметили победу шоколадом, записку вложили в своеобразный тур-пирамиду из камней. Безымянный пик получил свое имя – Победы. Потом стремительный бег – полет на лыжах вниз по плотному снегу-фирну. Николаич страховал и учил, как спускаться траверсом, чтобы гасить скорость и не разбиться. И потом еще скольжение по льду реки Гутары. Две недели на морозе в снегу и наледях. И никто даже и не кашлянул. Только обветренные и прокопченные солнцем и ветром лица… Он любил горы, реки Тофаларии и поэтому- то после мединститута выбрал точку на карте – Нижнеудинск. А мог бы остаться в Приморье и ходить по Сихотэ-Алиню. Но тяга к Саянам оказалась сильнее. Повинен в этом писатель Георгий Федосеев. Еще студентом Геннадий натолкнулся на его книги. (Да знаете ли вы, что изумительный писатель, понимающий красоту гор и побывавший на многих вершинах страны, завещал все-таки захоронить свой прах здесь, у нас в Тофаларии? Теперь есть перевал Федосеева.) В Нижнеудинском доме пионеров молодой врач Фургал организовал секцию туристов и четверть века ездил с ребятами на Хамар-Дабан, в Саяны, на Байкал, Кавказ, Алтай. Многому учил и научил их Геннадий Николаевич. Ориентироваться в тайге, разводить костер и ставить палатку в считанные минуты при любой погоде и самом сильном ветре. А еще вязать узлы, оказывать первую медицинскую помощь и выручать товарищей по команде. Все, кто прошел его школу, выросли достойными людьми. И это, пожалуй, главное. Заслуженный путешественник России, он жил широко, свободно, не размениваясь на хлам под названием накопления, сбережения, недвижимость. Улетал в Непал, в Альпы, колесил на велосипеде по Европе, спускался на катамаране по горной реке, внезапно исчезал и потом звонил с отдаленной бухты Байкала. Ему было тесно в наших привычных мерках и мирках. Эта сука-пандемия, пришедшая для разъединения людей, была ему ненавистна. Мы должны были встретиться с ним в мае, но уже тогда пандемия в нашем маленьком городе собирала свою жатву, нужно было поостеречься. Встреча отдвинулась. А потом он сам предостерегал от встреч: «В больнице все врачи болеют», – говорил он. И добавлял: «Но нужно идти и работать». Он многое не принимал в последних веяниях медицины. С горечью рассказывал о том, что медицину убивают чиновники и менеджеры. По западным стандартам ввели строгие рамки лечения каждой болезни. Главное, что требуется от врача, – не нарушить строго отведенные временные рамки. Тогда и врач, по существу, становится лишь помощником больного. По новым методикам и рекомендациям закладываются в компьютер данные, и компьютер выдает весь курс лечение. И заодно необходимые лекарства, как правило, с космическими ценами. Отчетность и писанина забирает все время у врача. Да, поступает новейшее оборудование, но нет специалистов. Провинциальные города в этом плане менее всего защищены. Это говорил он, человек, полностью посвятивший себя медицине. Пожалуй, лучший рентгенолог области. Знаю, что говорю. (После дорожной аварии, с пятью сломанными ребрами я вернулся с того света, и нужно было ехать к светилам в Иркутск. Снимки и описание моих переломов делал Геннадий Николаевич. Ведущий профессор областной больницы, посмотрев эти снимки и их описание, произнес с немалой долей удивления и восхищения: «У вас рентгенолог на своем месте. – И добавил: – Сюда бы его». Кстати, в областной центр с повышением его звали и не раз. Все, что происходит в стране с медициной, пульсировало, переливалось и отзывалось в нем самом – Гражданине с большой буквы... Побывав в родных местах, мрачнел лицом, рассказывая, как мощно шагает Китай и как контрастно выглядит его родная деревня на берегу Амура. Ближайшие родственники в Приморье стали заметными влиятельными фигурами. При желании и у него была бы там работа, положение, деньги. Но не было бы тогда Тофаларии и тех красот, что питали его душу и сердце. Знал он все бардовские песни Визбора, Кукина, Городницкого, но петь как-то в компаниях стеснялся. Признавался, что заново погрузился в книги Шукшина и еще раз убедился, насколько совестливый, лучший народ живет с ним рядом. И он сам частичка этого народа. У него было много сложностей в личной жизни. Зная его внутреннюю деликатность и высочайшую порядочность, я никогда не затрагивал тему его жен и детей. Почти никогда. Чтобы распутать клубок противоречий, Геннадий уезжал из этого города, жил в Карелии. В краю озер и болот была высокооплачиваемая должность и уважение коллег. Не было только Саянских гор, Байкала. Когда года четыре назад он вернулся из Карелии, я обрадовался и сказал, что городу будет лучше. И действительно, жизнь оживилась. В память о нашем общем друге, художнике и путешественнике Алексее Ускове он вскоре собрал группу водников, и они улетели в Тофаларию, установили памятную доску на отвесном берегу, близ порога Миллионный. Каждое лето – сплав по реке и вечер бардовой песни. Прошлой осенью прилетали в Нижнеудинск даже участники фестиваля Валерия Грушина из Самары. И еще такая деталька всплыла и не выветривается из памяти. В городской библиотеке завершается вечер памяти художника Ускова. Я говорю туристу Леше Федоренко, приехавшему из Алзамая, что ему надо спешить на вокзал, через 20 минут электричка. «Меня отвезет домой Николаич». Вечер заканчивается через 15 минут. Проще бы посадить на электричку, в моем понимании – до Алзамая и обратно двести километров. Но это в моем понимании. И он отвёз Лёшу. А утром на работу. Перед пандемией заезжал ко мне писатель Михаил Тарковский. Намеревался побывать в Тофаларии, а лучшего знатока и проводника по этой горной стране, чем Геннадий Николаевич, нет. Тарковский подарил ему великолепно изданный сборник лучших рассказов и повестей. О чем они говорили весь вечер? Но уже верно о своем: о горах, тайге, о походах. А еще о Камчатке и Дальнем востоке. А еще о Федосееве и Арсентьеве. Они читали одних писателей, их волновали одни и те же «проклятые» вопросы нашей жизни. Так встречаются и говорят родственные души. Мой удел был пополнять лишь рюмки с «огненной водой». И уже далеко за полночь вышли на улицу. Но и там не расстались. Усевшись в кабину грузовичка, говорили и не могли наговориться про дальние странствия, машины, встречи. Мне показалось, что им обоим не хочется расставаться. …Ну, вот теперь все. Мы расстались с дорогим сердцу человеком. Он жил, словно взбегая по вершине, да так и упал на бегу… В день похорон Фургала выдался серый день: снега почти нет, ветер с гор рвет низкие облака. И на душе так же пусто и серо. «Как же так, Николаич?» И как будто доносится в ответ: «Нужно жить и исполнять свои обязанности». 14 января – сорок дней, как Геннадия Николаевича нет с нами. Помянем…
|
|