«Сад моей памяти». Однажды по улицам Иркутска ходил Дин Рид

Сегодня мы заканчиваем цикл публикаций известного иркутского фотохудожника Александра Князева из его книги «Сад моей памяти». Эта книга ещё не издана, но уже привлекла к себе внимание многих. Автор не просто написал её, а сложил из фотографий и скупых воспоминаний. Получился цикл фотоэссе, где, кроме иркутян, вы встретитесь со многими интересными людьми и событиями... Читайте и смотрите!

Немногие прохожие, увидев живого кумира, останавливались столбами, как бы борясь с наваждением; подойти же и сказать пару слов решались только фарцовщики у «Интуриста». Но когда он выходил к толпе после концерта, то начиналось столпотворение с визгом девиц, рёвом остальной публики и немыслимой толчеей за автографом. Не спасала даже обкомовская «Чайка» – её раскачивали, как колыбель... И все тянули, тянули руки!

Дин Рид был невероятно популярен в то время в нашей стране – на радио и телевидении постоянно звучали его песни, комсомольская пропаганда лепила изысканный образ борца за справедливость. Время от времени он сжигал где-нибудь публично американский флаг, ругал в советской прессе Пиночета, обнимался перед телекамерами с Фиделем Кастро или разоблачал в «Правде» Солженицына...

Он и в самом деле прекрасно пел, под стать звезде мирового уровня, но его слушали только здесь. Он свободно ездил по всему миру, вовремя появляясь во всех «горячих точках» мирового коммунизма, но въезд в Штаты ему был заказан. Он сочинял и снимал ковбойские фильмы в ГДР, не ведая того, что больше не вернётся домой, в Колорадо.

Итак, Дин Рид на улицах Иркутска в 1980 году. Он приехал на БАМ с концертами. Я ездил вместе с ним две недели, видел его, слышал, снимал, о многом успел поговорить... Мы расстались друзьями и писали письма друг другу несколько лет, пока он не погиб. Когда же это случилось, горести мои были долгими. Его нашли в озере, недалеко от дома под Берлином, с многими ножевыми ранами. Предполагали руку чилийских спецслужб – он много насолил Пиночету... Недавно его вдова Эва Киви высказала уверенность, что это была работа службы госбезопасности Восточной Германии – «Штази».

В конце шестидесятых годов западные демократии сотрясали молодёжные бунты, особенно в Штатах и во Франции. Левые молодёжные движения исповедовали Христа, Мао, Троцкого, Чи Гевару, Сталина, Кастро... Все они слились в неразбериху бунтов и политической толкотни, но со своей собственной песенной традицией, которая шла от Боба Дилана, Вуди Гатри, Пита Сигера и надолго получила имя «песни протеста». Дин Рид со своим голосом и гитарой оказывается в этом движении явно не последним. После успокоения в Штатах оно откатывается в Латинскую Америку: Чили, Сальвадор, Никарагуа уже вкушают борьбу за социализм по кубинскому рецепту. Дин Рид теперь поёт на стадионах Сантьяго, среди его друзей: президент Сальвадор Альенде, знаменитый поэт Пабло Неруда, народный певец Виктор Хара, не говоря уже о Фиделе Кастро. И когда происходит военный переворот Пиночета в Чили, в кровавой бойне которого гибнут трое его лучших друзей, судьба не оставляет ему выбора: жить только вслед за ними. И честный ковбойский парень живёт по этому выбору: вместе с чилийскими эмигрантами он перебирается в ГДР, чтобы организовать сопротивление диктатуре. Помочь же им могли только «кремлёвские специалисты». Тут-то его и «купили». Он сразу стал «посланцем мира» и «голосом протеста». Оставалось его идеологически раскрутить. Что и вышло.

...Зал в Иркутске гремел аплодисментами – уже первых песен было достаточно. Дин Рид спускался со сцены, ходил среди публики, ему подпевали, с ним охотно общались. Его внимание привлёк человек в пятом ряду, который был важен, велик, а крупная лысая голова излучала сияние... «Ты большой и сильный, – обратился к нему Дин Рид. – Скажи, как тебя зовут?» Человек недовольно и выразительно прокашлялся, зал в изумлении замолк, а мальчики из комсомола затрепетали в панике: то был первый секретарь Иркутского обкома партии Николай Васильевич Банников. «Наверное, ты здесь самый сильный...», – снял напряжение певец, так и не получив ответа, и запел следующую песню.

А через несколько дней Дин Рид получил приглашение к обеду в загородный дом к Банникову. Нас привезли в «Дом рыбака». Понятно – водка, пельмени, икра с блинами. Сидим, обедаем... Дин Рид спрашивает: «Я построил своими руками дом под Берлином, в котором живу сейчас, но он намного меньше... Николай, скажи, а ты участвовал в строительстве этого дома?!» Вилки замерли над столом, рюмки покачнулись. «Да, – ответил Банников, – я подписывал решение бюро обкома об этом строительстве...» Его собеседник просиял ковбойской улыбкой до затылка, только глаза искрились мальчишеским озорством ̶ он многое уже понимал и повидал в стране Номенклатурии. Но Банников – тоже не промах: тут же перевёл на другую тему и стал рассказывать о своих певческих дарованиях и, к изумлению застолья, хорошо поставленным драматическим тенором затянул до звона люстры: «Сижу за решёткой в темнице сырой...», назвав это любимой песней большевиков. Переводчик тут же шёпотом сообщал гостю текст. Я же впервые задумался над зловещим смыслом песенной строки: «Мой верный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюёт за окном». Вот уж точно – партийный гимн.

Он всё ещё оставался мальчишкой, одурманенным революционной романтикой. Как-то в Улан-Удэ мы вышли с ним ночью из гостиницы – за нами тут же увязался милицейский автомобиль. Повернули в другую сторону – тот за нами... Тут Дин Рид предложил: «Мой друг Фидель Кастро очень любит убегать от личной охраны... Давай попробуем». Я знал тот город как свою ладонь, мы юркнули в тёмный проулок, перепрыгнули через забор, прошли заброшенной стройкой, пересекли пустырь, который заканчивался забором, перемахнули через него и... увидели перед собой двух патрульных, что отдавали нам честь. Дин Рид, расхохотавшись, подарил им свои фотографии.

Когда прощались у самолёта, кто-то привёз в подарок изюбровые рога, метра полтора в размахе. Дин Рид растерялся, но тут же примерил их к своему лбу и хохотнул: «Такого мне ещё не дарили...» и попробовал было вернуть... Рога с трудом внесли в самолёт вслед за ним.

Мы попрощались. И вышло, что навсегда. Потом я распрощался и с мальчишеством. Грустный урок этого прекрасного парня живёт во мне.

Потому я поминаю его добром.

• Расскажите об этом своим друзьям!