Последний фильм Эйзенштейна. Рассказ

На студии он появился неожиданно. Скорее всего, его привела необходимость приработка. Катастрофически не хватало денег. Их, как известно, всегда не хватает, но когда ежедневно хочется «выпить-закусить», как он выражался, вопрос становился остро.

Круг общения в городе был широким. Он был собкором одной из центральных газет. Вообще, в его биографии были разные, иногда неожиданные повороты. Сначала он поступил, как и многие, в университет на филологический факультет. На курсе он был безоговорочно лучшим. Еще студентом увлекся театром, играл в студенческих спектаклях. На втором курсе с блеском сыграл Чацкого, а на четвертом не менее успешно Фамусова. Его дипломная работа была написана о творчестве Достоевского. Предлагали аспирантуру, но он посчитал это занятие пустым делом. Потом даже хотел стать актером, но литература не «отпускала».

Сам и его близкие думали, что займется драматургией, а он стал писать рецензии на спектакли. Некоторые из них отличались неожиданными суждениями, интересными, свежими взглядами. Его быстро заметили, он с головой ушел в журналистику. Очень любил застолья, компанейские разговоры. Выпивка стала его постоянным спутником, к сожалению, быстро старила, со временем повисла нелегкой ношей, мешавшей творческому движению. Он не был красавцем, но женщинам был всегда интересен, и они отвечали ему взаимностью.

Это был человек невысокого роста, сутуловатый, в свои тридцать пять-шесть лет выглядел за пятьдесят. В густых темных волосах были заметны серебристые волосы и в небольших, коротко подстриженных усиках тоже виднелась ранняя седина. К тому же он стал ходить с тростью. Возник старческий облик. Никому и в голову не приходило сомневаться в его солидном возрасте. Звали его Леонид Борисович Вершинин.

Леонид Борисович в быту был человеком малоприспособленным. Единственным механизмом, которым он овладел, была пишущая машинка. За ней он думал, творил, зарабатывал на жизнь и выпивку.

Вечерами домой возвращался уставшим и, как обычно, изрядно выпившим. Жена Галина была старше года на три-четыре. В тот вечер она встретила его грустным взглядом.

– Тебе звонили из Москвы, напоминали, что до сих пор от тебя нет отчета о Байкальском фольклорном смотре, который ты им обещал. Сегодня последний срок.

Он поставил в уголок трость и молча прошел в комнату.

– Чего молчишь? Я знаю, ты даже не удосужился на этом смотре побывать, тебе же все некогда! Вот на пустые, пьяные разговоры, треп время находится. Я принесла областную газету с материалом о смотре. Прочти и перескажи своими словами, хоть что-то напиши, иначе, я думаю, с таким отношением к делу тебя вышибут из газеты, не успеешь и глазом моргнуть... Срам и стыд.

Она бросила газету на журнальный столик и ушла на кухню. Тяжело опустилась на стул, закрыла лицо ладонями, ее плечи вздрагивали. Она видела – водка все-таки побеждает. Когда-то это было незаметно, но мало-помалу она свое брала. Жена чувствовала, но не хотела признаваться себе, что идет постепенная деградация. Что он будет делать, когда в газете это поймут?

Галина его любила, как любят запоздалого единственного ребенка, тряслась над ним, ублажала его, на людях уважительно называла по имени-отчеству, как могла, поддерживала авторитет. В выпивках винила многочисленных «друзей». «Если бы не приходили с бутылками, не предлагали выпить, то все было бы по-другому».

Он был ее вторым мужем.

***

В молодости, оставшись одна, жила несколько лет в безрадостном вдовьем одиночестве. От тоски начала работу над диссертацией.

Встреча с Леонидом Борисовичем произошла случайно – в театре на городском торжественном заседании, посвященном годовщине Октябрьской революции. Галина с коллегами по институту была приглашена на это празднество. Многие были в приподнятом настроении от праздничного концерта и от предвкушения фуршета.

У стола они оказались рядом. В ее компании были в основном женщины, преподаватели вуза, со стороны Леонида Борисовича мужчины – актеры, журналисты, в общем, гусарский эскадрон. Знакомство состоялось после первого бокала, провозглашенного за «народное счастье». Компании объединились, разговорились, подняли тост «За милых дам!». Закончилось веселье обычно, даже, можно сказать, банальным образом – многие ушли парами, в том числе и Леонид Борисович с Галиной. Расставание произошло на следующее утро. Леонид Борисович, как галантный кавалер, проводил свою новую возлюбленную до работы.

Начался бурный роман. Галина приложила немало усилий к более продолжительному общению. Была обрушена трогательная забота, редкое, неиссякаемое внимание. Ничего подобного до этого в его жизни не было ни с одной женщиной.

Для Леонида Борисовича это были, пожалуй, самые успешные годы. Как раз в это время в Сибири ушел на пенсию собкор центральной газеты, появилась вакансия. Леониду Борисовичу предложили это место. Сразу решались несколько жизненных проблем. В том числе важный, насущный квартирный вопрос, приличная зарплата, а значит – престиж, достойное место в областном бомонде.

Собеседование в Москве прошло успешно. Он с букетом цветов пошел встречать с работы Галину. Предложение о совместной жизни, переезде в «каторжную» Сибирь было воспринято с ликованием. Они без сожаления покинули столицу.

Теперь вместе уже лет двенадцать-тринадцать, эти годы совместной жизни прошли в Сибири, рос сын.

Выпивки были всегда, как неотъемлемая часть его жизни. Материалы в газету надо было поставлять регулярно, с этим он, кажется, справлялся, работу свою любил.

Фольклорный фестиваль, о котором предстояло писать, шел два дня. На открытии Леонид Борисович был, кое-что посмотрел, ничего хорошего, на его взгляд, там не было. Во второй день тоже пошел на смотр, но встретился приятель-коллега. Выпили, куда-то пошли, еще выпили. Кто-то угощал, говорили, казалось, о серьезных насущных проблемах, новых публикациях в «толстых» журналах. В пьяном угаре все казалось серьезным, весомым. Так прошел день. На следующий болела голова, день прошел в никчемной суете, а материал так и остался не сделанным.

Он взял в руки газету, стал читать. Вспомнились впечатления от первого дня, они никак не совпадали с тем, что надо было газете. Он пододвинул машинку, вставил лист бумаги, руки привычно забегали по беленьким кнопкам. Они выстукивали слова, якобы рожденные ярким сценическим действом, которого на самом деле не было. Это делать он умел, делал не раз. Работа журналиста иногда предполагает и такое... Когда текст был готов, он набрал телефонный номер московской редакции...

***

Семен Давидович, редактор киностудии по периодике, зашел в кабинет главного редактора.

– Я посмотрел смонтированный журнал, получается неплохо. Там сделаны поправки, сейчас этим занимаются. Чтобы его не испортить, надо хороший текст. К нашему другу обращаться не хочу, затараторит, забьет многословием. Кого бы пригласить, ума не приложу. Может, сами возьметесь?

Он смотрел на главного, ища в нем поддержки.

– Нет, нет, никак не могу. Давайте попробуем Вершинина. Вы знакомы с ним?

– Так, шапочно.

– Я прочёл его рецензию на спектакль. Оказалось настолько интересно, что из-за нее мы с женой пошли в театр. Я ловил себя на мысли, что если не рецензия, я бы что-то упустил, не обратил внимания. Может, напишет хороший текст? Он раньше текстов не писал, надо немного направить его в это дело.

– Давайте попробуем...

Сергей Сергеевич протянул руку к телефонной трубке.

***

Леонид Борисович после разговора с Москвой сидел в кресле. Болела голова. Он медленно потирал виски, это нисколько не убирало неприятные ощущения, хотя несколько отвлекало. Зазвонил телефон. Леонид Борисович нехотя взял трубку.

– Леонид, привет. Сергей Липин.

– Привет, привет, рад слышать.

– У меня к тебе предложение, – без всяких предисловий заговорил Сергей Сергеевич, – надо написать текст к журналу. Говорят, в монтаже материал интересный, я, честно говоря, не видел, посмотрю вместе с тобой, если согласишься. Тут есть свои особенности. Я считаю работу интересной. Как?

– Раз интересно, можно рискнуть.

– Дело не терпит отлагательства. Журнал должен выходить в срок. Приезжай на студию сегодня, чтобы посмотреть на экране до конца рабочего дня, записать кадроплан. После просмотра поговорим. Обычно вечера или начала ночи хватает на такую работу.

Леонид Борисович секунду размышлял, прикидывая, когда поехать.

– Я, пожалуй, через часок-полтора буду... – пообещал он.

– Это совсем хорошо. Ждем.

Сергей Сергеевич положил трубку.

– Он парень толковый, только закладывает постоянно, к сожалению, – сказал Сергей Сергеевич сидевшему перед ним Семену Давидовичу, – всеобщая российская беда. Вот Зеленский «ушел» на этой почве… А сколько еще способных людей утонет в бутылке...

***

Леонид Борисович приехал на студию. Журнал смотрели вчетвером: Сергей Сергеевич, Семен Давидович, монтажер и новый текстовик. Журнал действительно понравился всем. Подобрались интересные сюжеты и сняты были свежо. Сергей Сергеевич, как не писавшему еще ни разу новому автору, пояснил порядок работы при написании текста.

– Монтажер тебе представит кадроплан всего изображения посюжетно, чтобы не запоминать наизусть, что зачем идет и заодно покажет места, где должно зазвучать слово диктора. Текст не должен быть иллюстративным. Понимаешь? Эти времена давно канули в Лету. Не надо повторять то, что уже есть на экране. Слово должно дополнять изображение, кабы с другой грани.

– Когда текст будет написан, – добавил Семен Давидович, – мы с вами его вместе подчитаем под изображение, подредактируем, уберем возможные длинноты. Может, возникнут еще какие-то идеи сказать по-другому.

Так состоялось «кинематографическое «крещение» Леонида Борисовича.

***

В городской парикмахерской шел обычный рабочий день. Рувим Осипович привычно обслуживал клиентов. Это был человек среднего роста, плотного телосложения. Светло-рыжие негустые волосы, такие же брови и ресницы делали его лицо белесым, невыразительным. Как парикмахер, он понимал, что со своей «безликостью» надо как-то бороться. Стал подкрашивать ресницы и брови. На мужском лице такой макияж был заметен и далеко не всеми одобряем. Но Рувим Осипович постепенно привык к такому лику, ему казалось, что его вид вполне терпим. Работа парикмахера за два с лишним десятилетия ему осточертела. Бросил бы и не вспомнил. Когда-то слишком расчетливая мамаша уговорила его пойти в парикмахеры.

– Работа непыльная, – наговаривала она, – в тепле, ответственности никакой, и чаевые дают. У нас в Одессе говорят, что не все евреи парикмахеры, но парикмахеры – все евреи.

– Я за вашу Одессу ничего сказать не могу, в Сибири это не так, – определил сын, но все-таки согласился с доводами родительницы и пошел в парикмахеры, как это водилось на ее малой родине.

А вообще ему хотелось увидеть мир, получить новые впечатления, в душе он был немного романтиком. Четыре стены и зеркала он больше видеть не мог. Но куда пойти? Он ничего делать больше не умел. Мечты не оставляли его. Тут, на счастье, к нему в кресло сел клиент.

– Что будем делать? – привычно спросил Рувим Осипович.

– То, что было, только покороче, и все, чтобы в экспедиции не мешали и легко мылись.

– Вы геолог?

– Нет, звукооператор.

– Да вы что? Интересно. Далеко ли путь держите?

– В Саяны, где рождается Енисей.

– У вас интересная жизнь. Все время разъезды, путешествия!

Клиент пожал плечами.

– Некоторым это как раз не нравится, они нашу жизнь считают неинтересной, даже обременительной.

– А я, например, мечтаю куда-нибудь поехать, увидеть что-то новое.

– Так в чем дело? Пойдите работать к нам на киностудию, там путешествуют без конца. Вот и мечта ваша сбудется.

– А кем я могу работать?

– Не знаю, – раздумывая, произнес клиент, – осветитель из вас вряд ли выйдет… попробуйте администратором...

***

Этот разговор Рувиму Осиповичу не давал покоя. Однако решиться мешала боязнь нового дела.

«В конце концов, – подумал он, – не получится, вернусь в четыре стены парикмахерской». Однажды все-таки он насмелился пойти в киностудию на разведку. Пришел, у вахтера узнал, как пройти в отдел кадров. Комната, куда вошел Рувим Осипович, была заставлена вдоль стен шкафами.

– Я хочу узнать, – спросил он, – есть ли вакансия администратора.

– Такая вакансия есть, – ответила с безразличным видом женщина, сидящая за столом, – но предварительно надо зайти на собеседование к директору студии или главному редактору.

Рувим Осипович пошел в приемную. Секретарь, окинув подкрашенного мужчину беглым взглядом, скрылась за дверью директорского кабинета и почти сразу вновь появилась.

– Пройдите, – пригласила она.

В кабинете разговаривали двое, как потом выяснилось, это были директор и главный редактор студии.

Как правило, на вспомогательные должности в съемочные группы приходили молодые, начинающие трудовой путь люди. Они не обременены семьей, мобильны, у них мало претензий к неустроенной походной жизни. А тут зашел человек лет сорока трех – четырех. Не старый, но к этому возрасту люди обычно определяются в выборе профессии.

– Присаживайтесь. Как вас зовут?

– Рувим Осипович Эйзенштейн.

Повисла пауза. Два человека уставились на Рувима Осиповича с нескрываемым интересом. Потом оба стали живо переглядываться и улыбаться. Рувим Осипович понял, что на этот раз он переборщил с макияжем и ресницы накрасил заметнее, чем надо было. Он смутился, опустил взгляд.

«Черт меня дернул, надо было сегодня не краситься», – подумал он.

– А Сергей Михайлович Эйзенштейн кто вам приходится? – спросил, не переставая улыбаться, директор студии.

– У меня два дяди: Лев Леонтьевич и Аарон Леонтьевич – все. Никакого Сергея Михайловича у нас в родне нет.

– Кем вы работали? – смеясь, спросил директор студии.

Видно было, что гость не совсем понимал, над чем тут можно смеяться.

– Я до сих пор работаю парикмахером, пришел к вам на разведку, если возьмете, уволюсь.

– Кем предполагаете у нас работать? – уже серьезно спросил Алексей Александрович.

– Администратором, наверно, мог бы.

– Там зарплата небольшая и много суеты, командировок, бумажной волокиты – отчеты перед бухгалтерией и прочее. Вдруг не понравится? – предупредил директор.

– Я хочу постранствовать, мир посмотреть, а то кроме парикмахерской ничего не видел, – признался Рувим Осипович.

– Ну хорошо, приходите, возьмем.

Рувим Осипович попрощался и вышел. Он думал о том, что начинается другой, наверное, более романтический этап жизни. Прощай, цирюльня, вот и он, никому не известный Эйзенштейн начнет работать в кино!

– Что скажете, Сергей Сергеевич? – кивнув на дверь, сказал директор. – Назовете мне студию в мире, где работает сам Эйзенштейн? А у нас будет работать!

– Даже такие однофамильцы есть. Поистине мир тесен!

***

Собкоровская зарплата Леонида Борисовича шла в семью, «левые» приработки он обычно тратил на свои нужды. А тут случилось, что он сразу получил гонорар в областной газете и за текст в киностудии. Появилось твердое ощущение состоятельности и уверенности в завтрашнем дне. Захотелось воли, проказ, потянуло на подвиги. Он с приятелем-журналистом отправился в ресторан.

Есть такая слабость у журналистской братии. Они любят поговорить о литературе, люди они начитанные, о больших художниках, почувствовать свою близость, а порой и причастность к искусству, немножко воспарить, что ли, над миром творчества, на многое взглянуть критически. Даже припомнить имена некоторых великих импрессионистов, других художников – авангардистов, которые отвечают их вкусам. Ничего плохого в этом нет, не хлебом же единым жив человек! Многие из них на самом деле знают – дай бог каждому.

Ресторан или другое застолье к этому располагают. Они уютно устроились вдали от оркестра, чтобы была возможность услышать друг друга. Наши оркестры в ресторанах «лабают» так, что для общения надо орать друг другу на ухо. А если кавалер, к примеру, захочет сказать нежные, ласковые слова девушке, тут уж надо ждать перерыва в работе музыкантов.

За соседний столик села компания, среди них молодая женщина. Рыжая, вьющаяся грива волос, притягательные формы сразу привлекли внимание Леонида Борисовича, в этом он толк знал. После нескольких рюмок ему захотелось прикоснуться к женской красоте, и он-таки прикоснулся, пригласив ее на танец. Ей было примерно двадцать три – двадцать четыре года, звали Голда. Они потанцевали, Леонид Борисович почувствовал, что расставаться с Голдой не хочется. Он позвал ее за свой столик. Вечер обещал романтическое продолжение. Она без сожаления покинула свою компанию, ей было интересно слушать новых знакомых, их шутки были для нее неожиданными и остроумными. Все было замечательно!

Вышли из ресторана. Стояло лето, темное небо, обилие неоновой рекламы, фонарей создавали романтическую обстановку. Но тут Леонид Борисович осознал, что продолжить вечер вдвоем негде. Они двигались, видимо, в сторону ее дома. Но в этот вечер удача шла в руки Леонида Борисовича.

Подошли к подъезду с облезлыми, незакрывающимися дверями. Было не совсем поздно, она пригласила зайти. Леонид Борисович был взволнован, обнял прямо в прихожей, и она была с ним ласкова и отзывчива.

Утром он ласкал ее обнаженные плечи, груди... Они болтали о какой-то чепухе. С ним давненько такого не было. Что значит вовремя получить хороший гонорар!

***

Любовные ласки прервал резкий продолжительный звонок в дверь. Голда накинула халатик и пошла к двери. Леонид Борисович не знал, как поступить: то ли встать и одеться, то ли остаться в постели. Квартира была однокомнатная, если бы посетитель вошел в комнату, то сразу увидел его нагишом в постели. Вот положение! Он все же встал, наскоро оделся, закинул постель и сел в кресло.

В прихожей говорил раздраженный мужской голос. Похоже, были какие-то претензии. Потом, «голос», видимо, обнаружил в углу, около двери, трость. Леонид Борисович разобрал фразы, сказанные с повышенным возмущением:

– Ты что, инвалида привела? Это чей костыль? Не делай наивность на лице, только расходуешь мой нерв...

Голос еще что-то резко высказал, дверь хлопнула, наступила тишина. Голда вернулась в комнату, опустилась в соседнее кресло.

– Это отец, – успокоила Мирра, – он всегда чем-то недоволен.

***

Был воскресный день. Они провели его, не расставаясь, вечером снова вернулись в эту же постель. Леонид Борисович первый раз после размолвки с женой и ресторанного гуляния не вернулся домой. Обычно поздно ночью или под утро он возвращался. Но тогда деваться было некуда. На этот раз встретилась очаровательная фея, рыжая, ласковая Голда с прекрасным ночлегом.

«В понедельник может быть звонок из Москвы или других мест, – с тоской думал Леонид Борисович. – Надо идти домой, там ждут дела».

Расставаться с Голдой не хотелось, но ничего не поделаешь. Леонид Борисович понимал, что скоро кончатся деньги, и он, как кавалер, потеряет привлекательность, как говорится, товарный вид. Не ходить же с протянутой рукой под ручку с рыжей красавицей. С ней все должно быть красиво: при встрече цветы, ужин в ресторане, ночью бурная любовь... иначе настигнет серая проза жизни, а она и дома надоела. На красивую жизнь, к сожалению, нужны деньги и хорошее здоровье, а от каждодневных вливаний спиртного большого любовного огня не всколыхнешь.

Голда тоже понимала, что работа в центральной прессе требует внимания, времени и плотной занятости. Такого кавалера, как Леня, у нее никогда не было. С ним интересно, он много знает, необычно преподносит истории, в любви хоть не так и обилен, но нежен, она его обожала и делала скидку на возраст.

***

Леонид Борисович вернулся домой, начались будни. Галину поначалу испугала длительная «прогулка» мужа, но она понимала – далеко ему не уйти. Возраст гусарства миновал, средств на богемную жизнь нет и не будет. Может быть, это последний всплеск. Поэтому она, на удивление, скандала не закатила, ограничилась нелицеприятным разговором, каких Леонид Борисович наслушался за совместную жизнь. Они были похожи друг на друга и изрядно друг другу надоели.

Прошло какое-то время. «Кинохроника» снова пригласила сделать работу. Леонид Борисович появился на студии.

Текст, который он написал к первому журналу, пришелся ко двору, он отличался сдержанной немногословностью, точностью слова. Почувствовалось, что новый текстовик сразу уловил то, что некоторым и на десятый не растолкуешь.

В холле на него все время посматривал какой-то рыжий тип с подкрашенными бровями и ресницами. Леонид Борисович не мог понять, что ему нужно. Откуда ему было знать, что Рувим Осипович признал трость, которая стояла в прихожей квартиры его дочери.

«Так вот с кем путается Голда, – догадался Рувим Осипович. – Плюгавый инвалид, на молоденькое тело потянуло! Что она в нем нашла, дура? Ей замуж надо выходить, жизнь устраивать, а она блудит со стариком. Он же старше меня. С одним разошлась, другого бросила. Потаскуха! В кого она такая? У меня не так уж много было увлечений, правда, мать ее любила стрельнуть глазками... Ничего, я этого с костылем на чистую воду выведу. Он у меня попляшет, хрен старый!

(Продолжение следует.)

• Расскажите об этом своим друзьям!