Один минус один (фрагмент рассказа)

– Чайник, ты где, ау?! – Георгий Григорьевич быстрым взглядом окинул кухню, в которой после ремонта электропроводки наблюдался непривычный ему беспорядок. – Да куда же ты подевался, дружок?

Было ещё довольно светло, сумерки лишь затенили глубину леса, начинавшегося сразу за забором, но Георгий Григорьевич всё равно зажёг свет. Собрав разбросанный инструмент, ещё раз огляделся вокруг. Домовой, что ли, балует?

Вынес инструмент на веранду, выглянул на улицу. Зябко. Может, баню затопить, помыться перед праздником?

– Ох, голова беспамятная! А ещё на домового грешишь! – ругнул он сам себя. – Чайник-то кто в баню унёс? Сам и унёс, Гога-магога!

Баня подпитана через отдельный кабель, и, захотев перекусить, Георгий Григорьевич решил вскипятить воду там, да забыл про чай, снова увлёкшись работой…

Банька удалась на славу, трижды сходил в парилку, голышом охлаждаясь на свежем воздухе. После бани, ведомо, стопочку водки пропустил внутрь, закусив варёной картошечкой с солёными груздочками. Благодать! Но повторять не стал – остаток водки завтра пригодится – отметить годовщину революции.

В постели уже вспомнил прочитанные где-то строчки: «А я – советский человек. Им был и, видимо, останусь». Хорошие стихи, только слово «видимо» Георгию Григорьевичу не нравилось, хотя, с другой стороны, разве можно что-то в нынешние времена утверждать категорично? Вот и он сам, Георгий Шумилов, мог ли предполагать в советское время, что занесёт его в далёкую заграницу, да ещё не куда-нибудь, а во «вражескую» Германию?! Почти десять лет там прожил, и – врать ни другим, ни себе, не будет – неплохо прожил. Не сам туда рванул, супруга, у которой вдруг обнаружились дальние немецкие родственники, уговорила. Впрочем, впрочем… Не сильно-то он и возражал. После ельцинского расстрела парламента и безвинных людей на улицах Москвы показалось Георгию Григорьевичу, что всё – наступил для родной страны конец света. Ничего хорошего ждать от новой власти не приходилось в те лихие, голодные, бандитские девяностые. Вот и утёк туда, где, пусть и чужбина, зато спокойно и надёжно.

Странно, что теперь, спустя не так уж много времени, заграничная жизнь как-то поистёрлась в памяти, осталась эдакая заезженная по деревенским клубам киноплёнка, многажды порванная и склеенная сикось-накось, порой так и слышались голоса зрителей, повернувшихся к окошку киномеханика: «Сапожник!»

Жили они в Германии неплохо, родственники жены помогли устроиться, найти работу. Хотя, если бы не хорошее знание им немецкого языка, вряд ли бы так пофартило. А языком увлёкся Георгий ещё в девятом классе, очень уж влекла его молодая «немка», сама ещё доучивавшаяся заочно; старался, чтобы обратила на него внимание, напрашивался на дополнительные занятия, учился разговорному, что ей особенно нравилось… Ну а в политехе, удивив всех уровнем языковой подготовки, после первого курса закрепился в интернациональном студенческом строительном отряде, мечтал побывать в ГДР – не получилось.

Многое, очень многое изменилось в жизни. Даже странно, что такое оказалось возможным. Нет теперь ни ГДР, ни ФРГ, есть единая Германия; нет единого СССР – есть 15 отпавших друг от друга государств с очень непростыми взаимоотношениями. Впрочем, и в Германии всё не так уж просто. Западные немцы, называемые «весси», несколько презрительно относятся к «осси» – восточным. Ну ещё бы, ведь в Европе привыкли и встречать, и провожать «по одёжке». А на востоке и зарплаты в два раза меньше, и крупных предприятий не стало, все их перекупили и обанкротили конкуренты с запада. На западе значительно меньше работающих женщин, чем на востоке, зато многие «весси» приезжают учиться в вузы бывшего ГДР, где уровень образования остался выше западного. Интересно, что в последние годы здесь стала модной символика исчезнувшего социалистического государства, даже среди молодёжи, не имеющей причин для ностальгии. От «осси» можно услышать, что стена продолжает стоять, просто люди её не видят, потому что у них испортилось зрение.

Вся эта разница и сыграла странную роль в судьбе Георгия Григорьевича. Семь лет прожили они с женой в западной части, дочь вышла замуж и перебралась с мужем в Австрию, жена домохозяйничала, пока бывший соотечественник не сманил её устроиться на работу в университет на востоке, а вот самому Шумилову найти там вакансию удалось только через полтора года, да и то с куда более низкой зарплатой. Тогда и начало одолевать Георгия Григорьевича чувство, которое принято называть ностальгией. Зрело решение вернуться в Россию, но решил сначала побывать в родных местах, осмотреться.

Встретившись со старыми знакомыми, насмотревшись российского телевидения, ощущения родины не испытал. Нет, был, конечно, вначале эмоциональный всплеск, какая-то эйфория, но тем контрастнее стало сменившее их разочарование. То, что в Германии сначала удивляло и коробило, но воспринималось как естественные черты капитализма, здесь, в России, в среде неплохо устроившихся сообразно новым условиям знакомых, а особенно после общения с неустроившимися, показалось ему глупой игрой, бездарной пародией, лёгким сумасшествием, превращающим жизнь в инфантильное ожидание неизвестно чего.

Когда на небольшой вечеринке, устроенной в честь его приезда, Георгий Григорьевич завёл разговор о том, что так жить нельзя, нужно добиваться, чтобы власть думала не только о себе и олигархах, но и о народе, бывший коллега Илья Муромский срезал его одной фразой: «А ты, часом, из Германии не в пломбированном вагоне приехал, революционер?»

Впрочем, на следующее утро «революционер» и сам не понимал, с чего понесло на баррикады, не было у него прежде в заводе в политику лезть, словно кто-то другой за него речь толкал.

За событиями в России Георгий Григорьевич, как мог, следил «из-за бугра», читал местную аналитику. Мало что ему нравилось, хотя иногда и проблёскивала надежда, что выберется огромная страна из экономической и социальной ямы, куда спихнули её «младореформаторы». Но теперь представилось, что яма больше напоминает пропасть... В общем, передумал Шумилов в Россию возвращаться, во всяком случае, пока власть не сменится.

Перед отъездом в Германию он не мог не побывать на Байкале. Тот же Муромский присоветовал ему гостиницу «для небедных» в небольшом посёлке. Там и случилось совершенно мистическое происшествие. Сходив утром в туалет, Георгий Григорьевич обнаружил, что он в номере не один, на постели посапывал во сне... он сам. Сначала Шумилов подумал, что умер и, как в каком-то фильме, его душа смотрит на своё оставленное тело. Но – мёртвые не посапывают, это раз, а души вряд ли ходят в туалет, это два. Вывод напрашивался более чем невероятный: каким-то образом он раздвоился. При этом так остро ощущал желание остаться здесь, у Байкала, что даже испытывал неприязнь к посапывающему двойнику, решившему вернуться в Германию (хотя, если рассуждать здраво, двойником был, скорее, он). А что будет, когда спящий проснётся? Опять же в каком-то фильме встреча двойников привела к гибели обоих. И, возможно, то, что он стоит сейчас и смотрит на самого себя, это пока не смерть, а предсмертие... Стараясь остаться незамеченным, Георгий Григорьевич вышел из гостиницы.

Как он устраивался в посёлке, рассказывать не будем, сейчас важно то, что сознание нашего героя словно возвратилось в далёкие уже для него годы. Почти ни с кем не общаясь, большую часть свободного времени он предавался воспоминаниям, по сути, жил ими, часто, как бывает к старости, идеализируя прошлое: счастливое детство, беззаботная юность, созидательная молодость... Из всех праздников отмечал только один: красный флаг вывешивал и позволял себе выпить не одну стопку, а три – за революцию, за Ленина и за Сталина...

Утром, достав и развернув самодельный флаг с кривовато нарисованными серпом и молотом, Георгий Григорьевич увидел, что полотнище выцвело, пообтрепалось, и, тяжело вздохнув: «Как и память людская. Не тот нынче материал и краски не те...» – услышал вдруг свой же, но отстранённо-насмешливый голос: «Дурак ты, Гога-магога, прошлое не вернёшь, а в настоящем тебя нет и быть не может...»

Следом в стёкла резко ударил ветер, а когда Шумилов повернулся, с ветки сосны спикировал к дому огромный чёрный ворон и перед самым окном взмыл вверх, затмив свет, царапнув стекло когтями.

Лишь через неделю сосед обнаружил пустой выстывший дом и заметил, что в ветках сосны напротив запуталась красная тряпка.

• Расскажите об этом своим друзьям!