Мы на лодочке катались, золотистой, золотой (отрывок из повести)

...Чинным неторопливым шагом прошёл Афанасий до проулка, и только завернул в него, сорвался бежать, как мальчишка. Сердце, казалось, выбилось из груди, где-то уже впереди летит. Догоняй его! Дороги-пути не различить, потёмки казались жуткими, привык глаз к городским освещённым улицам. Не напороться бы на забор или дерево, или не сбить бы кого-нибудь с ног, этак и покалечить можно. Деревня жила без электрического света, в окнах сиротливо жмутся тусклые огоньки керосинок и свеч, но Афанасию чудится, что он отчётливо видит и окрестность, и под ногами. Понятно, не глаза, конечно же, видели, а сердце! Оно же, очевидно, чуяло и колдобины, и заборы, и столбы, любые препятствия, сплошь возникающие из тьмы, и ни единого разочка даже не запнулся, словно бы пролетел через добрую половину Переяславки.

И вот он уже перед домом Екатерины. Наконец-то! Сейчас он увидит её, прижмёт к своей груди, окунётся взглядом в её милые светлые чёрные глаза… И столько у него заготовлено ласковых слов, столько слов и любви скопилось!

Различил сквозь занавеску огонёк в её закутке. «Не ложится спать, поджидает моя зазнобушка!» – ликовал, оправляя френч, приглаживая ладонью чуб. Ещё какие-то секунды – и он увидит Екатерину, свою Катю-Катеньку-Катюшу и… и… ну непременно что-нибудь такое особенное начнётся, не может не начаться. Другая не другая жизнь завяжется, когда он увидит Екатерину, но чему-нибудь особенному, конечно же, суждено случиться.

Но только, как раньше поступал, хотел перемахнуть в палисадник и легонечко постучать в окошко, как вдруг от ворот отъединилась тень.

Афанасий, чуточку испуганный, даже вскрикнул:

– Катя!

– Это я, Афанасий. Поджидаю тебя на скамейке. Ведь не мог ты не заглянуть к нам, правильно?

– Тётя Люба?

– Ну, я это, я.

– Здравствуйте. А где Катя?

– Здравствуй, Афанасий, здравствуй, родной, – приветствовала женщина вздыхаючи. – Помолчала, возможно, собираясь с духом. – Разговор к тебе имеется. Не буду плутать в словесах, наводить тень на плетень, а напрямки говорю, не судьба тебе моя Катька. Не судьба! Ты парень видный, умный, мастеровитый, в анжанера выбьешься, найдёшь себе девушку-ровню, полегоньку обустроишь свою судьбу. Ступай с Богом, ступай! Вот весь тебе мой сказ.

Афанасий застыл, но чует, весь охвачен огнём, и изнутри, и снаружи. И начинает что-то говорить, но сипота пресекает речь, комкаются слова. Наконец, произнёс, выбивая из себя чуть не по слогам:

– Любовь Фёдоровна, что же вы такое говорите? Не надо мне других девушек. Мне ваша Катя нужна!

– Я ить, сынок, не по своей воле говорю, а по её великой просьбе. Не хочет она с тобой дружбу водить. Отдельную от тебя намерена торить судьбу. А ты – отступи! Не мешай ей, Афанасий. Уходи… – помолчав, прибавила на полушепоточке: – Ступай с Богом.

Афанасий задохнулся закипевшим в груди огнём:

– Она… не хочет… тётя Люба… да вы что… да как… зачем, зачем вы так… – горлом выдирались спекавшиеся в сгустки слова.

Любовь Фёдоровна всхлипнула, легонечко погладила Афанасия по рукаву френча:

– Ну, чего уж ты, родненький… Ну, вот так оно вышло… Смирись, смирись, Афанасий, и начни жизнь наново. Ты молоденький, ты чего только ещё не добьёшься в жизни, с кем только ещё не повстречаешься…

Афанасий зачем-то весь вытянулся, зачем-то оправил френч, зачем-то пригладил ладонью чуб:

– Позовите, пожалуйста, Катю! – сказал чеканно.

Однако голоса своего и сам не признал – чужой он, будто кто-то другой, из-за спины, исподтишка, произнёс. Не голос – металл, тонкий сталистый металл, но дребезжит, когда его пробуют на изгиб.

– Знаю, что шибко упористый ты. Не отступаете вы, Ветровы, по-простому-то… Что ж, погоди чуток, перетолкую с ней. Выйдет так выйдет, не выйдет так не выйдет – её решение и судьба будут.

И, неопределённо потоптавшись ещё, повздыхав, неестественно припадающей походкой скрылась за калиткой.

Долго никто не появлялся. В доме, слышал обмерший, наструненный каждой жилкой Афанасий, встрепенулись и оборвались голоса, пометался и погас в закутке Екатерины огонёк. Однако снова зажёгся, снова забился, возможно, боролись за него, не давая загасить.

«Неужели не выйдет?! Конечно, оба мы норовистые… но… но за что же она со мной так? За что?!» – хотелось крикнуть, потому что гнев и обида ломали разум.

И, может быть, крикнул бы, да вдруг вскрипнуло. Калитка приоткрылась, Афанасия пошатнуло, словно бы ударило внезапно вихрем. Как в тумане, не сразу понял, что глаза обложило влагой, – увидел Екатерину. И вот только что и вокруг, и в нём самом была тьма, жуткая непроглядь, а вышла любимая, увидел её ясной и светлой, будто вся она сияет, свет от неё исходит. И дали, почудилось, разъяснились, и небо засветилось – не в приветствии ли? От души отхлынула тьма, губы тронуло улыбкой. Как прекрасна его любимая, как он ждал этой минуты! Сколько передумано там, в Иркутске, с какой ясной душой приехал он на родину, чтобы навсегда соединиться с любимой! Вот она! Подойди к ней, возьми её за руку, скажи припасённые для неё самые ласковые, самые сокровенные слова!

– Катя! – шагнул он навстречу. – Катенька!..

Но нечто невероятное произошло, она стремительно и строго взглянула на Афанасия.

Он, застопорившись в полуметре, наткнулся взглядом на чёрный свет её невероятных прекрасных глаз, оробел, совсем потерялся, оборвавшись на особенно любимом им, милуемом в мыслях слове «Катюша».

– Я тебя не люблю, – произнесла она без чувств, ровно, холодно.

– Меня… не любишь?..

– Да, не люблю.

– Ты чего, Катя, чего ты?.. Зачем же ты меня кувалдой по голове?

Но она, казалось, не слышала, не разумела его слов. Была неумолима и страшно чужа:

– Парень у меня есть. Полюбила его. Прощай.

Он придержал её за локоток. Она не далась, отхлынула мягкой, но сильной волной.

– Неправда! – выкрикнул.

– Правда, – ответила тихо и ровно.

– Кто он?!

– Уходи.

– Катя!..

Но её уже нет. Нет как нет.

Не убежала – растворилась, сгаслась в пространстве земли и неба. Может быть, её не было и вовсе? Ни любви, ничего не было?

И нет света, пропал он, сгинул, рассыпался во тьму, завяз в ней. И нет её прекрасных, невозможных, единственных на весь белый свет глаз, в которых огонь и тьма неделимы и едины, как неделимо и едино небо ночи со своими звёздами и планетами. Тишина. Тьма.

Куда ни посмотри – тьма.

И в груди Афанасия воцарилась тьма, будто прогорело, отполыхало в ней, и остались одни чёрные уголья и сажа. Не видит он ни неба, ни далей, ни даже дома Екатерины, перед которым стоит, как на распутье. Стоит, возможно, как на распутье герой сказки, остановившийся перед камнем, на котором судьбоуказующе начертано: «Направо пойдёшь…»

Но герою сказки полегче, ему определено поступить по писаному. А что же делать Афанасию? Кто для него напишет подсказку, укажет направление? Недавно рассказывал землякам, как надо жить, как следует понимать деятельность партии и правительства, товарища Сталина, говорил о том, что вычитал в газетах и услышал на лекциях. А самому как теперь жить? Куда идти, что делать, даже, что думать?

Тьмой сделались его мысли и чувства, и душа уже не душа – копоть и уголья. Может быть, Афанасию снится ужасный сон? Может быть, нужно встряхнуться, чтобы проснуться? Проснуться и ожидать, сладко томясь сердцем, встречу!

В доме свет не появился.

Тишина и тьма.

Нет, не сон, но и на явь не похоже...

Об авторе

Александру Сергеевичу Донских исполнилось 60 лет.

Родился он 27 ноября 1959 г. в селе Малая Хета Красноярского края. Детство прошло в посёлках Китой и Тайтурка Иркутской области. В 1971 г. семья переехала в Ангарск, где Александр окончил школу. Служил в Хабаровске в Военно­воздушных силах в должности начальника радиорелейной станции. В качестве нештатного армейского корреспондента печатал очерки и статьи в газете Дальневосточного военного округа «Суворовский натиск». После демобилизации работал монтажником-верхолазом на стройках Крайнего Севера – в Якутии, в Магаданской области, при этом заочно учился на литературном факультете Иркутского государственного педагогического института. Потом работал в Ангарске в военизированной охране, сотрудником уголовного розыска, учителем литературы и русского языка, заместителем директора школы по воспитательной работе, директором школы-интерната. В 1991 г. перешёл на научно-методическую работу в Иркутский институт повышения квалификации учителей; около 10 лет занимался проблемами экспериментальных педагогических площадок, сельских школ, менеджмента в образовании. Работая в институте, объехал всю Иркутскую область, многие города России. В эти годы сотрудничал с «Восточно-Сибирской правдой». Первая публикация художественного произведения связана с выходом в Восточно-Сибирском книжном издательстве в 1987 г. сборника молодых прозаиков и поэтов Сибири, в котором была опубликована повесть в новеллах «Весёлое, грустное…». С 2003 г. активно печатается в журналах, среди которых «Аврора», «Молодая гвардия», «Сибирь», «День и ночь», «Наш современник», «Первоцвет» (который с группой литераторов в 1998 г. и учредил), «Роман-журнал XXI век», «Дальний Восток». В 2004 г. вступил в Союз писателей России. Издал несколько книг в Иркутске, Красноярске и Москве: «Человек с горы» (рассказы и повести), «Родовая земля» (роман), «Крепка, как смерть, любовь» (роман), «В дороге» (рассказы и повести), «Солнце всегда взойдёт» (повесть в новеллах).

Сегодня «Перевал» публикует отрывок из повести «Мы на лодочке катались, золотистой, золотой», где из-за поспешной «ошибки молодости» происходит сложная психологическая драма, не дающая соединить судьбы крепко любящим, душевно гармоничным и словно созданным друг для друга парню и девушке. Что вынуждает Катю оттолкнуть Афанасия, можно узнать, прочитав всё произведение.

• Расскажите об этом своим друзьям!