Лягушка – путешественница

Тамара Андреевна Константинова родилась в 1941 году в Слюдянке. Работала машинисткой в газете «Ленинское знамя», затем окончила областное Культпросветучилище. Работа в культуре, а затем в отделе социальной защиты населения подвигла на литературную деятельность. Встречаясь с интересными людьми разных профессий, судеб, увлечений, захотелось рассказать о них. Так появились заметки и рассказы о вдовах войны, о руководителях общественных организаций и т.д. Очерки и зарисовки о людях Слюдянского района постоянно появлялись в местной печати. Скопилось достаточно материала, чтобы продолжать писать. В 2016 году вышла первая книжка автора под названием «Житие моё». Готовится к печати следующая.

Весна постучалась в окошко. Пригласила двинуть на юг. Я, как некоторые птицы, тоже стала собираться в дорогу. Двести километров севернее Усть-Илимска вроде как не такой уж «северный» север. И всё же... Мы все, жители и работники геологоразведочной партии, что находится в посёлке с интересным названием Нерюнда (кто его придумал, может, первопроходцы?), ещё не помышляем снять шубы, шапки и валенки.

Улетаю вертолётом, возвращающимся на свой аэродром в Невоне. Летим над посёлком геологов, над дорогой в лесу, над Ангарой, по которой движутся несколько тяжёлых тракторов, доставивших технику, оборудование для работы геологоразведочной партии. Они также спешат на основную базу партии в Невон.

Идут почти без остановок, с короткими привалами. Двери кабин тяжёлых машин распахнуты на случай неожиданного провала в воду. Одну из них ведёт мой муж. Высунувшись из кабины, он машет мне рукой, я это вижу. Меня в окне вертолёта он, конечно, разглядеть не может. Мы мысленно желаем друг другу счастливой дороги.

В Невоне у меня пересадка на маленький самолёт до Братска. Конечно, в Невоне почти все уже ходят кто в чём, но не в валенках. Ну а что мне – босиком что ли идти? Другой обуви нет. Главное, времени нет, чтобы отыскать в сельском магазине хоть что-нибудь. Мне улететь скорее надо. И потому я мужественно, в валенках – от кассы до скамейки, от скамейки до кассы в ожидании заветного билета.

Мне необходимо улететь быстро, иначе только «вплавь». Плюс ко всему, я в зимнем пальто и с большим пустым рюкзаком. Ну, почти пустым. Пальто у меня «знатное»: тёплое, уютное, а главное, малинового цвета. Почему малиновое? Сейчас не вспомню, почему я купила такого цвета. Видимо, по принципу «Зима пришла не вовремя». Но я в нём, как мышка в тёплой норке. И мне это ужасно нравится.

Как же я выгляжу на фоне грязного снега, проталин, ручейков и уже мелькающих ярких платков, шарфиков на женщинах и модных кепок на мужчинах? Да плевать на всё это! Мне же улететь надо!

Объявляют рейс, и я не иду, а буквально топаю по размытой дорожке, по сырому полю аэродрома, по ступеням лестницы самолёта. Я почти счастлива, если не считать, что мысль-то гложет: «Сколько придётся ждать следующего самолёта в Братске и как в Иркутске добраться до дома?» Ведь там, у своих родственников, я могу и переодеться, и переобуться...

Вот я снова в зале ожидания в порту города Братска. Билетов на ближайший рейс нет, ноги в валенках, конечно, давно мокрые. А что делать? Сижу и терпеливо жду.

Очнулась от дрёмы, когда бортпроводница самолёта буквально ворвалась в зал и прокричала: «Есть одно место до Иркутска!»

Как мы с ней бежали по полю! Никогда не забуду эту картину, причём я видела себя как бы со стороны. Богатое воображение! Она в фирменном костюмчике, тоненькая, стройная, а главное, в капрончике и туфельках, ловко перепрыгивает лужицы и торопит-торопит меня. Я в зимнем малиновом пальто, в валенках и с развевающимся полупустым рюкзаком в руке, тоже пытаюсь оббегать лужи, но чаще всего в них и попадаю.

Конечно, эту комедию на лётном поле наблюдают те счастливчики, которые уже именовались пассажирами. И вот, явление «аборигена»: головы тех, кто сидит по проходу, в салоне самолёта повёрнуты в мою сторону. Интересное видео!

Я моментально гашу их интерес. Я просто намеренно оставляю печатным шагом на ковровой дорожке водяные знаки от моих валенок, я небрежно, почти волоком, тащу за собой рюкзак, который ставлю почти в проходе, поскольку место мне достаётся не у окна. И не снимаю пальто.

А под пальто у меня, как у всех в том счастливом возрасте, хорошая фигурка, и я в любимой своей одежде, в юбке и свитерочке. И у меня всё есть! Есть муж, есть сыночек, без которого я жить не могу! И я лечу, чтобы забрать его от бабушки, потому что зима кончается, морозы отступили, весна идёт. Значит, нам можно уже быть вместе даже в экспедиции. Всё остальное меня не волнует.

А оказалось, напрасно. Через час с лишним – мы в Иркутске. Боже, как хорошо, уже весной по-настоящему пахнет! Из самолёта я выхожу последней. Кто-то, кто стоял внизу у трапа, ахнул: «Откуда это?!»

Я, ни больше, ни меньше, как Бонапарт, окидываю взглядом поле, людей, что стоят внизу, и твёрдым, насколько это возможно, голосом, ответствую: «Стало быть, с севера!»

С севера, так с севера, нам-то что. Как ты, интересно, на «юг», то есть в город выберешься? Да, это очень большой вопрос, тем более в очередь на такси я тоже подошла последней. Кое-как мне удалось договориться с таксистом вывезти меня из аэропорта. Едем по городу, по асфальту, но мне-то надо на улицу 3­я Советская, где никогда не было ничего подобного, кроме деревянных тротуаров и то не возле каждого дома.

Водитель ещё и цену себе набивает:

– Кто меня из этой грязи потом будет вытаскивать?

Я делаю удивлённые глаза и премилым голоском спрашиваю:

– Как, разве там грязь?

– А вы как будто не знаете!

– Ну а мне-то что делать? Кто в валенках из этой, как вы говорите, грязи будет вытаскивать? Колёса машины и валенки всё-таки разные вещи. Ну, что мне делать? Вы же понимаете, я вам хорошо заплачу!

В общем, «сжалился» мужик. И привёз меня даже во двор. Я вышла из машины, расплатилась с водителем, поблагодарила, пожелала ему кучу добра.

На другой день к ночи я была в Слюдянке, уже одетая по-весеннему, и не могла дождаться утра, чтобы встретиться с сыночком...

Его сердечко, по рассказам бабы Любы, в этот день тосковало: он стоял на табурете у окна и ждал маму. Я осторожненько открыла дверь, вошла и замерла, глаза заволокло слезами. Баба Люба сделала мне предостерегающий жест: не взволновать ребёнка. Она поговорила с ним о маме, он скользнул взглядом по плачущей незнакомой тёте.

Я тихонечко его позвала, он моментально вспомнил мамин голос. Плачем от счастья вдвоём, вместе... Даже втроём, баба Люба – тоже.

Моему сыну сейчас было бы пятьдесят три года... А разве есть срок давности для сердца матери? С рождением ребёнка в нём навечно поселяется любовь, забота, радость и бесконечная материнская тревога. Так хочу, чтобы все дети были счастливыми, а мамы путешествовали бы только ради них, а не улетали, уходили, убегали от них!

Я припомнила подобную картинку. Моя сестрёнка Леночка, врач, уезжала в Харьков на три месяца на курсы повышения. К этой поре мама её, моя любимая тётя Аня, уже умерла. Муж у Лены был лётчик, свекровь была больна. Детей оставить не с кем. Как это не с кем? А на что родственники?

Первое, что я тогда спросила у Лены:

– Завтра Артёмчик проснётся, мамы нет, что мне делать? Чем кормить и вообще... Как?

Мой-то сын был уже взрослый, отслужил армию, работал.

В общем, три месяца мы с мужем были для племянника и мамой, и папой, а сын наш – нянькой. Мы устроили его в ясли, лечили, когда болел. Любили его крепко. Выросло настоящее солнышко, сам – папа двоих детей. Я была для него «мамой», а муж мой – «мама Коя». Артём букву «л» не выговаривал.

Так же точно, как я когда-то, стояла моя сестрёнка и плакала, а Артёмка обхватил меня за шею и не понимал, что это плачущей тётке от него надо. Потом всё же признал маму, и радость была обоюдной.

• Расскажите об этом своим друзьям!