Камень небес (отрывок из повести) |
02 Октября 2020 г. |
Люблю – хрусталь бесценный и старинный, Зинаида Гиппиус
Пока не прилетел Гладышев, мы решили сходить в трёхдневный маршрут – «на выброс» – к Можекану, оставив лагерь без присмотра. Людей, кроме нас, поблизости нет, да если бы и были, какая разница. В этой глухомани могут оказаться только такие же странники, как и мы: лесники, охотники, наши собратья-геологи, и они не станут пакостить. А росомахе или медведю здесь должно быть неинтересно – всё продовольствие так и лежит в лабазе на озере, мы берём оттуда, сколько нужно, раз в неделю. Понятно, что звери могут просто из шалости порвать палатки, разломать столик и скамейки, распотрошить рюкзаки с личными вещами. Но сторожить лагерь у нас возможности нет. Тоню здесь одну не оставишь, это ясно, а мужчины должны не сидеть без дела вахтёрами, а накручивать запланированные километры маршрутов. Сборы были проблемными. Парни, чтобы нести на себе меньше груза, не хотели брать ни запаса продуктов, ни спальников. Их доли консервов, круп и сухарей я почти насильно затолкал им в рюкзаки, а вот спальники они брать отказались наотрез. – На кой он мне нужен, – отмахивался Коля, – я и у костра прекрасно высплюсь. – Там высокогорье, ночи будут холодные, погибнете и у костра, – убеждал я. Бесполезно. Разве что Лёня галантно согласился взять Тонин спальник, отгрузив часть продуктов Коле. Безусловно, я их понимал. Наши ватные спальники весили пять-шесть кило, занимали много места в рюкзаке, и таскать их на себе по горам было не очень-то сподручно. А небольшие, лёгкие и тёплые из гагачьего пуха обычно доставались начальству, хотя и согревали отвыкшие от полевой жизни руководящие телеса не больше недели за год… Ну, как хотят. Я же для таких случаев купил себе весной синтепоновый туристский спальник, именно потому, что он был лёгким, и хотел в этой ночёвке испытать его. Это, наверное, лучше, чем телогреечкой укрываться. В первый день мы поднялись вверх по Жерго, перевалили в верховья Моховки, перебрели её и через следующий перевал вышли в бассейн Можекана, где и затаборились. Двенадцать километров – вроде немного, тем не менее вымотались порядком. Тропы вдоль берега Жерго не было, а идти с грузом по высокой траве через кусты и стланик тяжело. Да ещё всё время в подъём. В одном месте долина реки сузилась до каменных щёк, образовавших каньон с отвесными бортами, и пришлось обходить его поверху. Здесь остановились отдохнуть. Я скинул рюкзак, повалился на спину, расслабляя уставшие мышцы, и вдруг услышал сухой звук выстрела, словно переломили чёрствую хлебную корку, и тут же – жужжание срикошетившей пули чуть в стороне от себя. Это Лёня разглядел в скальной стене каньона, находившейся метрах в тридцати напротив, фигуру лося, созданную причудливым сочетанием трещин, уступов и теней, и вздумал пострелять в него. Он сам не понял сразу, что нам грозило, а когда понял, с побелевшим лицом засунул наган в кобуру. Ну вот что мне с ними делать! Считал в прошлом году за толковых, а они как сговорились и нынче делают всё, чтобы это опровергнуть. Детский сад, пацаны, инфанты мадридского двора. Я выразил начальнику отряда своё категорическое несогласие с подобным поведением, но другого начальника мне взять было негде. Ночёвку мы устроили в верховьях безымянного ручья примерно в середине участка, который собирались завтра закрыть маршрутами. Развели огонь, сварили ужин. Когда стемнело, из трёх лиственничных валежин сложили нодью – таёжный костёр, который горит очень долго, и расположились вокруг него. Небо было звёздное, ночь выдалась довольно прохладной, изо рта вылетал парок. Я в своём портативном кульке на рыбьем меху несколько раз просыпался, чтобы подставить к костру остывающий бок. Чёрт бы побрал этот хвалёный синтепон, толку от него совсем мало. Коля и Лёня, свернувшись клубочками, дремали возле самого пламени, приходилось расталкивать их и отодвигать от костра, чтобы искры не прожигали им ватники, но парни, как мотыльки, спросонья снова лезли к огню. Забрезжило утро, оба вскочили и принесли ещё дров, однако спать уже никто не мог. Тоня тоже зашевелилась в спальнике и высунула голову. – Ну что, мальчики, все живы? Мне и то ночью не тепло было. А вам – представляю. – Да уж, – подтвердил Коля, крутясь возле костра. – Вторую такую ночь я не переживу. – В следующий раз слушай старших, – посоветовал я ему. – Высота тут тысяча девятьсот, это у нас в долине тепло и уютно. А сегодня, наверное, вообще заморозок был. Я же вас уговаривал спальники взять. – Ну нет, весь день тащить непосильную тяжесть – это… как его? не комильфо. – Мы с Витей как-то на трёх с половиной на Памире ночевали, – сказала Тоня, – на снегу. Только там у нас спальник пуховый был, импортный, напрокат брали. И вдвоём теплее. – Вдвоём в одном? Неудобно же. – Зато не замёрзнешь. – Она покинула своё уютное гнездо и подошла к нам, обступившим костёр со всех сторон. – Груза и так выходит много: палатки, продукты, снаряжение. И все туристы берут в горы один спальник на двоих. А чтобы не было слишком тесно, ночуют мальчик с девочкой. Но без всякой пошлости, как брат и сестра. – Да неужели? – ехидно удивился Коля. – Тогда в следующий раз я к тебе на ночёвку подкачусь, ладно? Тоня не ответила и пошла к ручью умываться. Тонкая её фигурка в оранжевом анораке, как бабочка, легко порхала с камня на камень. Лёня заглянул в котелок, в который мы с вечера набрали воды. – Вода-то замёрзла! – Он проломил ножом ледяную корку. – Давайте быстренько перекусим и пойдём по своим ходам. Закончим пораньше и попробуем успеть в Жерго спуститься, там потеплее будет ночевать. Мысль была дельная. Никто не спорил, даже Коля. Мы вскипятили чай, разогрели вскрытые банки и сели завтракать. У каждого есть свои способы выражать нежные чувства: миссис Седли казалось, что горячая сдобная булочка и апельсиновое варенье на хрустальном блюдечке будут сейчас особо приятны Эмилии. Уильям Теккерей, «Ярмарка тщеславия» Колечкин облизал ложку, бросил пустую банку в костёр и протянул руки к огню: – Да-а, теперича не то что давеча… Лето называется – такой мороз по ночам. Я чуть не превратился в молодой красивый труп. До сих пор не согрелся. – Это разве мороз, – возразила Тоня, размешивая в кружке сахар. – Вот на Эвересте бывает до минус пятидесяти, с сильным ветром. Там бы ты точно превратился. И остался бы навсегда. – Как это? – Почти все, кто замёрз, или сорвался, или ещё что… Они так и лежат там. Некоторые прямо на маршрутах восхождения. – А почему их вниз не спускают? – спросил Бессонов. – А как это сделать? Вертолёты там не сядут – воздух слишком разрежённый и склоны крутые. А людям, измотанным восхождением, тащить на себе лишний груз на спуске невозможно. Спуск сам по себе сложен, а так он будет труднее подъёма. И рисковать никому из покорителей вершины не хочется. А часто и сил уже нет. – У них же остаются родственники. И что, они с этим смиряются? Ну, заплатили бы хорошо этим… шерпам. – Это очень дорого. Мало у кого столько найдётся. А если тело лежит в труднодоступном месте, шерпы ни за какие деньги не пойдут. – Это что – подготовка общественного мнения? – поинтересовался Коля, наливая себе чай. – На тот случай, если нам и сегодня придётся здесь ночевать? Лично я не согласен, если вдруг коньки откину, а вы меня здесь бросите. Лёня произнёс: – Ну и порядки. Не могу представить, что можно вот так равнодушно проходить мимо мёртвых тел. Как-то не по-людски это. – Морально это выглядит не очень, – согласилась Тоня. – Но практически вытащить их оттуда нельзя. – Ну тогда похоронить их там же, на месте. Хотя бы снегом забросать. – Снегом бесполезно, ветром сдует. А если рядом есть куда хоронить, так и делают. В ледниковую трещину или... – Ладно, кончайте погребальные разговоры, – оборвал я, переобуваясь в сапоги. – Нашли о чём говорить. У нас здесь по высоте меньше четверти Эвереста. Всех вытащат. – Спасибо, утешил, – усмехнулся Колечкин и повернулся к Тоне: – А за каким чёртом они вообще лазят на эти горы? Да и ты тоже. Кому от этого польза? – Не всем дано это понять, – сказала Тоня, обхватив кружку с горячим чаем обеими ладонями и глядя на колышущееся пламя. Коля завёлся. – Нет, ты объясни! – щурясь от дыма, почти прокричал он. – Обычный спорт – это понятно. Мышцы подкачать, глазомер заострить – пригодится в жизни. А ваш альпинизм – это не спорт, это занятие для самоубийц. Платить бешеные деньги и тащиться кудато за тридевять земель, чтобы взять и гробануться просто так, ни за что, – какой смысл? А потом годами лежать у всех на виду и пугать людей своим голым черепом. – Скучно с тобой. – Тоня выплеснула остатки чая и поднялась. – Я не считаю, что это спорт, это что-то другое. Не хобби, не мания… Это не ради смысла, это… образ жизни. Ну вот не представляют себя люди без этого. А ещё это для того, чтобы доказать самому себе, что ты – можешь. Если не смог или не повезло – жаль, конечно, но ты стремился, ты боролся… – Боролся за что? За своё тщеславие? Взлетел, как петух, на крышу курятника, и кукарекаешь оттуда: «Я выше всех!». – Дурачок, – сказала Тоня, собирая рюкзак. – Если бы все рассуждали, как ты, мы до сих пор бы думали, что земля плоская. – Это ты на Магеллана с Колумбом намекаешь? Так они не из простого интереса в плавание отправлялись. Они короткий путь в Индию искали, а зачем, знаешь? Чтобы возить оттуда пряности и разные другие товары, чтобы обогащаться, в конце концов. То есть в этом была какая-то польза для них и для тех, кто их туда снаряжал... И не польза даже, а корысть. Никакой романтики. А то, что земля круглая, – они это так, попутно, установили. – Может, и попутно. А зачем Беллинсгаузен Антарктиду искал? Тоже для торговли? Пингвинов, по-твоему, стал бы на мясо продавать, да? – Не знаю. Наверняка там что-нибудь такое же, – Коля повертел в воздухе растопыренными пальцами, – было… А мы для чего тут второй месяц уже ползаем – для пользы или для интереса? – Это начальник отряда пусть нам скажет, – ответила Тоня. – Он нас должен на подвиги вдохновлять. – Да ну вас, – поморщился Бессонов. – Нам за это деньги платят, вот и ползаем. Больше ничего не умеем. – Значит, только для своей пользы, без всякого интереса? – спросила Тоня. Лёня подумал. – Лично мне интересно. Пока, – уточнил он. – Хотелось бы ещё и с пользой. Не только для себя – для всех. Для страны, в конце концов. Но это от нас, кажется, не зависит. Мы же делаем всё, что можем… И он посмотрел на меня, ища поддержки. Но я сделал вид, что сосредоточенно разглядываю планшет, уточняя свой маршрут. Чем я мог его поддержать, если давно понял, что нечего было сюда соваться с нашими поисками? А строить из себя этакого бодрячка не хотелось. – Всё, выходим, – сказал я, застегнув полевую сумку. – Встречаемся здесь же. Контрольный срок назначаем с запасом – восемь вечера. Если все закончат раньше, к ночи успеем спуститься в Жерго...
|
|