Доверяй, но проверяй (Странички будущей книги «Зачем редактору топор?»)

Как быстро всё-таки летит время! И хотя мы говорим не о символистском журнале «Перевал», первый номер которого вышел в 1906 г., и не о литературной группе «Перевал» вековой давности, в которую входили Пришвин, Платонов, Катаев и др., а о нашем ежемесячном выпуске, созданном в 2013 г. Любовью Сухаревской (увы, вскоре ушедшей из жизни; а 27 марта сего года ей могло бы исполниться 75), лёт времени всё равно ощущается остро. В течение года «Перевалом» занимался Владимир Максимов, а в сентябре 2014 г. «эстафету» от него принял Сергей Корбут. Десять лет, 125 выпусков, 220 авторов – арифметика внушительная. Ныне Сергей Владимирович решил уйти в «отставку», сосредоточиться на собственном творчестве. В знак благодарности опытному редактору сегодня обе полосы выпуска отданы в его полное распоряжение.

Зачем редактору топор?

«Что написано пером, не вырубить топором», – эта пословица имеет отношение в том числе и к ответственности автора за ту информацию, которую он предлагает читателям. Мы ведь привыкли доверять книгам, газетам, журналам и опубликованное в них воспринимаем за истину. Тем неприемлемее ошибки, допущенные в них сознательно или бессознательно. Поэтому, на мой взгляд, одним из основных качеств редактора является умение находить достоверные источники и работать с ними. Особенно это важно стало в постсоветское время, когда дорвавшиеся до «свободы слова» авторы нередко пишут, что им в головы взбредёт, не сообразуясь с реалиями, не соотнося даже внутри одного текста факты, имена, названия, описание места и времени. Примеров из своей практики, когда доказать неправоту пишущего мне помогали логика, исторические документы и справочные издания, могу привести тысячи, но сейчас вспомнился первый случай, от которого вполне можно вести отсчёт формирования моей, не раз отмечаемой писателями, придирчивости и «вредности».

Второй класс начальной школы в маленьком таёжном посёлке. Обожаемая мной молодая учительница, которой я внимал, как глашатаю истины, вдруг произносит слово «медведица» с ударением на «и». На перемене я подошёл к ней и потихонечку спросил, правильно ли так говорить. «Правильно», – ответила она. Дома вместо ответа на мой вопрос старшая сестра вручила мне орфографический словарь: «Учись проверять сам».

И о ужас: моя вера в непогрешимость педагогов была подорвана! В школе я незаметно положил словарь на учительский стол в открытом виде; слово «медведица» с ударением на втором «е» подчеркнул красным карандашом. Вместо «спасибо» получил гневный взгляд и неприязнь на оставшиеся годы. Впрочем, подобную реакцию приходилось видеть и от учителей уже в средней школе, и, конечно, много позже от писателей.

При чём здесь топор? В армии я получил урок обратного порядка: мой объёмный очерк о прошедших в сложных условиях учениях, от которого были в восторге мои сослуживцы и даже командир роты, превратился в военной газете в десяток скупых строк. Замполит, похваливший меня за заметку, в ответ на мою жалобу пояснил, что так откровенно писать о проблемах, возникших в ходе учений, не положено, несмотря на всю достоверность изложения. Но осадок, видимо, остался, и студентом я опубликовал в газете «Иркутский университет» карикатуру, где редактор, орудуя топором, превращает очерк начинающего журналиста в «информашку».

А потом «топор» мне и самому стал необходим в редакторской практике, чтобы «вырубать» всё, что могло приводить читателей в заблуждение.

Досадные нестыковки

Это здесь не про авторов «Перевала»: хочу припомнить пару случаев, породивших мою недоверчивость уже к написанному перьями, принадлежащими аж классикам литературы.

В пятом классе я купил в небольшом книжном магазине соседнего посёлка за 99 копеек (рубль дала мама на приобретение лампочек) книгу Майн Рида «Всадник без головы». С восторгом прочитал её раз, потом второй, на летних каникулах взялся читать в третий. И тут понял, что стал жертвой «обмана»: в тех обстоятельствах, которые изложил Майн Рид, никакого безголового всадника появиться не могло! Напомню: Морис, с которым поссорился Генри, уезжает к себе в хижину, Генри, поняв, что неправ, бросается за ним, чтобы извиниться, а следом отправляется Кассий, устраивает засаду и убивает, как оказалось, не Мориса, а своего кузена Генри. Что здесь не так? А то, что обратно, до места засады Кассия, мог ехать только извинившийся Генри в одиночестве или вместе с Морисом. И не понимать этого расчётливый Кассий не мог. Сюжет рассыпался, Майн Рид стал мне надолго неинтересен.

В девятом классе изучали поэму Лермонтова «Мцыри». Задали выучить по отрывку, но текст легко запоминался, и я решил блеснуть на конкурсе художественной самодеятельности чтением всей поэмы. И вдруг у меня возникло ощущение, что поэт, взявшись за вторую половину текста, основательно «забыл» о том, что было написано в первой (в которую вошли мотив и фрагменты более ранних поэм «Исповедь» и «Боярин Орша»).

Спросив монаха: «Ты хочешь знать, что видел я?», – Мцыри расписывает то, что не мог видеть, судя по рассказу о том, что он «делал». А вытекло это из «арифметики» текста. Помните: «Три дня все поиски по нём напрасны были, но потом...» и «без этих трёх блаженных дней...»? Однако, следуя за героем, я насчитал всего две ночи и полтора дня. Первую ночь он в полной темноте бежал по лесу. Первый день провёл, сначала лёжа на краю «бездны» в созерцании неба и винограда, потом на дне ущелья, где, впал в ступор от вида молодой грузинки и заснул до темноты. Вторую ночь блуждал по лесу и бился с барсом. Утром вышел туда, откуда пришёл, и вскоре погрузился в бред, что вряд ли мог назвать «блаженным днём»... Очарование поэмой, испарилось, как не было.

Мелочь под лупой реальности

Когда я недолго заведовал отделом прозы в журнале «Сибирь», с произведениями мэтров главный редактор работал сам, избавляя меня от конфликтов типа «да кто ты такой, чтобы мне указывать», но и писатели пониже рангом иногда реагировали на мои замечания весьма резко.

Вот автор повествует о своём путешествии по Байкалу и пишет, что река Кика получила своё название в честь женской шапочки. Да, на Руси был такой женский головной убор – кика, но назвать шапочкой сложную по конструкции «корону замужества», уж простите: «Кика представляла собой открытую корону, украшенную жемчугом, бисером и другими драгоценными камнями. Кикой назывался не только весь убор, но и его нижняя часть, которая изготавливалась из проклеенного холста. Передней части убора с помощью вставок из твёрдых материалов, например, бересты, придавалась форма рогов, копытца или лопатки. Сзади надевался бисерный позатыльник...». А тут – шапочка!

Также трудно представить себе казаков, осваивавших Забайкалье, которые дали бы реке название по женскому головному убору. Да и надо бы знать, что первопроходцы не меняли местных названий, а если привносили свою топонимику, то это касалось географических объектов, у которых местного названия не было, причём связано это было не с уважением к «туземцам», а с ориентацией на местности с их помощью, особенно при сборе ясака с кочующих племён. Далее: если автор побывал на реке, то должен бы был слышать, что ударение в названии падает на последний слог – КикА (а в головном уборе на первый – кИка).

Есть, правда, речка и город Кичка (ударение на «и»), но в Тверской области, да и здесь «шапочка» вряд ли играла роль, поскольку у слова есть и другое значение: помост на носовой части баржи (или другого судна), откуда осуществлялось управление. Знаменитая команда «сарынь на кичку!» была сигналом к действию. Услышав её, бурлаки занимали свои места на помосте, чтобы синхронно навалиться на канат, следуя указаниям главного.

Видите, как много связано с неуместной фантазией автора, назвавшего в споре своё заблуждение мелочью. А то, что эта ложная информация попадёт в головы несведущих читателей или вызовет недоверие к писателю у сведущих, его как-то не волновало.

А между тем можно было даже не вдаваться в анализ, поскольку нужная информация есть в книге С.А. Гурулёва «Реки Байкала. Происхождение названий», изданной в Иркутске в 1989 г., где сказано, что название происходит от якутского «кыкы» (мелкая рыба), хотя, как вариант, возможно и его образование от эвенкийского «кика» (курить).

Своевременные подсказки

Как-то ко мне попали тексты двух рассказов одного из самых уважаемых мною прозаиков Кима Балкова, по которым уже прошёлся со своими пометками другой редактор. Одно из замечаний касалось присутствия в районе между Култуком и Маритуем довольно редких птиц – орланов. Ким Николаевич, творивший на Байкале многие годы, описал полёт белохвостого и белоголового орланов, а редактор, опытный охотник, заметил, что они там не водятся. Кому верить?

В справочной литературе подтверждения их существованию именно в этом районе я не нашёл. Пребывая в сомнениях, поехал по своим делам на Байкал, в посёлок Новоснежная, который находится через озеро наискосок от Маритуя.

Отправился на лыжную прогулку вдоль берега и вдруг, смотрю, с той стороны в моём направлении летит какая-то крупная птица. Приблизившись, она снизилась, не оставив никаких сомнений: нужную информацию мне принёс на своих крыльях, отправляясь в сторону гор, сам белохвостый орлан! На обратном пути я оказался в том же месте минут через сорок и снова увидел орлана, летящего от гор. Но это был уже другой орлан – белоголовый! Я долго провожал его взглядом, пока не удостоверился, что летит он в сторону Маритуя. Самое удивительное, что раньше я никогда этих птиц здесь не видел. Близко наблюдал и даже фотографировал обычных крупных орлов, но появление двух видов орланов в данной ситуации воспринял как очередное чудо Байкала.

Была среди замечаний и ирония по поводу весьма странных видений, являвшихся Киму Балкову на поверхности вод славного моря. Но поскольку его проза пронизана ощущениями «тонких миров», а самому мне не раз приходилось наблюдать на Байкале миражи, которые кроме как ирреальными не назовёшь, то и здесь я не нашёл причины не доверять автору.

• Расскажите об этом своим друзьям!