- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Защитники, или Воспоминания новоявленного бравого солдата Швейка о превратностях воинской службы |
| Александр Табачник |
| 03 Мая 2024 г. |
|
Почти вся история человечества прошла в войнах и вооруженных конфликтах. Причин тому множество, всех их и не перечислить, да и такой задачи автор не ставит. Куда интереснее вопрос о роли подготовки военных кадров для успешной защиты Отечества. Автору на примерах своей биографии представилась возможность рассказать, как его в очень давнюю эпоху готовили защищать свою страну. И первым моим рассказом будет повествование о начале моей воинской «карьеры» в послевоенной Одессе. Александр Табачник
Летние испытания одесситовТогда заметным событием в жизни Одессы стало прибытие сюда на новое место службы народного героя – маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова. Излишне говорить, как им восхищались все – от мала до велика, как ценили его полководческие заслуги. Главком назначил Жукова командующим Одесским военным округом – важным форпостом наших южных границ на Черноморском побережье. Тогда мы еще не знали о кремлевских играх Сталина, который старался избавиться от мнимых соперников… Большинство из нас верили официальным сообщениям о новом назначении Жукова: «в связи с необходимостью укрепления наших южных границ»… Вскоре многие из нас почувствовали твердую руку прославленного маршала. Это проявилось, во-первых, в ужесточении пограничного режима в прибрежной зоне. (Здесь необходимо отметить, что Одесса во все времена «славилась» контрабандистами. Контрабанда служила источником весьма приличных доходов, подкрепляла вещевые рынки и цеховиков дефицитным товаром. Предполагается, что одесский Привоз был напрямую связан с контрабандистами. Естественно, что при этом возникали хорошие шансы для проникновения на нашу территорию вражеской агентуры.) При Жукове резко усилилось патрулирование пограничниками прибрежной морской и сухопутной полос, чему я лично и моя подруга были свидетелями во время наших нередких свиданий на морском берегу. Во-вторых, влияние маршала проявилось в резкой активизации на территории города работы военных патрулей. В-третьих, заметно повысилась требовательность к военной подготовке офицеров запаса во всех вузах города, в том числе и в нашем институте – ОИИМП и ЭХ имени Сталина. В нашем институте, как и в большинстве вузов страны, готовились резервные офицерские кадры для советской армии. Поскольку институт профилировался по выпуску специалистов пищевой промышленности, мне предстояло стать офицером запаса интендантской службы. Профессия, конечно, не героическая, но довольно важная. (Никогда не слышал и не читал, что войны выигрывались голыми и голодными солдатами…) Наша высшая вневойсковая подготовка состояла из курса лекций по вещевому и продовольственно-фуражному довольствию полка, а также по строевой, огневой, военно-тактической подготовке, военной топографии, войскового питания, войскового хлебопечения и, разумеется, по политической подготовке… Все нелекционные виды подготовки мы проходили в военном лагере под городом Николаевом, что стоит на берегу Черного моря. Туда нас, несколько сот студентов со всех трех факультетов, отправили из Одессы воинским эшелоном – в крытых товарных вагонах («теплушках», как они именовались во время войны) – в расположение Н-ской воинской части. Лагерный сбор проводился в июле 1952 года. Жили мы в отдельной казарме, питались в солдатской столовой. Кормили нас отменно – сытно и вкусно. Рацион включал мясо и рыбу, овощи и, конечно, большое разнообразие каш, среди которых преобладали перловая и гречневая. Самым интересным занятием была огневая подготовка – стрельбы из карабина и пистолета. Так как по стрельбе из мелкокалиберной винтовки у меня был второй разряд, то в карабинной стрельбе я ходил в отличниках, но из пистолета ТТ дела у меня почему-то не клеились, едва тянул на «тройку», что меня сильно огорчало. Самым же трудным предметом во время лагерного сбора для меня оказалась строевая подготовка, которую я сразу же возненавидел. Нашим жестким наставником в этом виде был некий старший сержант сверхсрочной службы – крепкий тридцатилетний мужик, недолюбливавший интеллигентную публику, которую мы олицетворяли в его глазах… Гонял он нас по плацу нещадно, до седьмого пота, до изнеможения. Причем непременно – с песнями. Во время этих экзекуций он внимательно следил за тем, все ли поют… Мои «выдающиеся вокальные способности» еще в школе доставляли мне немало хлопот. А петь в строю вроде бы легче, как в хоре, но все равно мое нутро отчаянно протестовало против такого насилия над личностью, тем более что я всегда (и, к сожалению, до сих пор!) не знаю полностью слов ни одной песни… Так как роста я был невысокого (168 см), то в пешем строю ходил обычно в задних рядах, к которым наш истязатель питал повышенную неприязнь, следя за выправкой, бодростью шага и старательностью нашего пения… Я же наловчился делать вид, что пою, и так натурально разевал рот, что продолжительное время мне хорошо удавался этот номер… Но однажды старший сержант заподозрил что-то неладное с моим «пением» и решил меня проверить, как говорится, «на вшивость». Перед очередным строевым маршем он назначил меня… запевалой! С первых же шагов нашей роты мое прерывистое, петушиное пение, переходящее в отчаянный «громкий шепот», привело всех в неописуемый восторг… Рота поголовно хохотала, строй сбился, а сержант, при всей его суровости, не мог скрыть сдержанной улыбки... Отдав команду: «Рота, стой!», он вызвал меня из строя и спросил, даю ли роте слово добросовестно петь вместе с ней и не «халтурить»… Пришлось перед всеми поклясться и до конца сборов драть свою бедную, несчастную глотку… Но все это – цветочки в сравнении с тем, что к концу сборов ожидало меня и наш дружный коллектив. Начались подъемы роты по тревоге. Сперва это был подъем во время послеобеденного отдыха, когда у всех желудки были наполнены, одолевала сонливость, тела и головы были расслаблены. Первый же такой подъем обнаружил неготовность нашего контингента к защите Родины: часть будущих воинов не успевала намотать портянки, другие перепутали сапоги, третьи не могли найти свои шинельные скатки и т. д. Последующие подъемы по тревоге проводились не только днем, но и ночью. За три-четыре таких подъема мы, что называется, «насобачились» мгновенно вставать и одеваться и через несколько минут быть в строю при полной амуниции. Конечно, среди нас были и мямли, но ваш покорный слуга в этом виде муштры всегда был в передовиках… И вот настал самый трудный день лагерных сборов – настоящее испытание для молодого бойца и офицера – марш-бросок на 10 километров с препятствиями, с полной выкладкой: пятикилограммовым вещмешком, шинельной скаткой и карабином. Солнце – в зените, июльский день пышет жаром – в тени 30 градусов. Задача роте поставлена такая: в час икс, преодолев вброд реку, противотанковые рвы и другие преграды, зайти в тыл к «противнику» и захватить его ключевые объекты обороны… Мы двинулись ускоренным маршем, но уже через полчаса рота растянулась почти на 200 метров, что было совершенно недопустимо. Сказывалась недостаточная физическая подготовка большинства студентов. Многие субтильные «одесситики», совсем еще мальчики, почти выбились из сил, и на них было страшно глядеть. Да и тем, кто посильнее и выносливее, было несладко… Я еще в школе не мог одолеть норматив ГТО по бегу на 1 километр. Всегда прибегал последним, так как «мотор» давал сбой: сказывалась обнаруженная после оккупации гипертрофия левого желудочка сердца… Но жаловаться на недомогания и ходить по врачам тогда было немодно, это подрывало авторитет комсомольца и человека… На этом марше мы двигались переменным темпом. Наш командир роты, капитан, очень симпатичный и порядочный человек, давал нам время от времени передышки, подгоняя отстающих к ускоренному шагу или бегу рысцой, а затем сбавлял темп, переводя его на замедленную ходьбу. Но ни разу наша колонна не останавливалась – даже тогда, когда некоторые из нас выбивались из сил и падали от смертельной усталости. Таких было человек двадцать, и их подбирала идущая за колонной бортовая крытая машина… Изнемогая от усталости и жуткой жары, обливаясь потом, который застилал глаза, теряя последние силы, я старался держаться до последнего. Сжав зубы от бессилия и злости на себя и весь свет, я внушал себе: двигаться – до потери сознания! Половина дистанции уже была пройдена, но казалось, что «дольше века длится день»… И вдруг, как оазис в пустыне, перед нами возникла река. Боюсь ошибиться, но, кажется, что это был Ингул. Довольно полноводный в другое время года, он сильно обмелел к нашему подходу. На реке стояло несколько железных понтонов вплотную друг к другу, по которым нам надлежало перебраться на другой берег. Но до первого из них надо было вброд пройти метров двадцать… С каким удовольствием мы все, дошедшие до реки, окунулись в прохладную воду! Из нее не хотелось выходить на понтон! Вот бы скинуть с себя всю амуницию и окунуться в воду с головой!.. Но приказ был строгим – идти вперед, и мы с большой неохотой перебрались на другой берег, где на последнем дыхании штурмом «овладели штабом условного противника»… После небольшой передышки нашу мокрую роту повернули назад: предстояло пройти вторую половину пути – к нашей казарме. Нам казалось, что самое трудное испытание уже позади, но мы крепко ошибались. Опять тот же рваный темп, опять бешеный стук сердца, опять машина подбирала обессилевших… Мокрая одежда уже через четверть часа стала сухой, сырыми оставались только портянки в сапогах. Мышцы ног периодически схватывала судорога, и невольно приходилось останавливаться. Честно говоря, мне казалось, что я умру на дороге и не дойду до нашего лагеря… Но наш командир, шедший рядом, все время нас подбадривал, говоря: «Вы молодцы, ребята! Ведь мы так всю войну прошли; а вы что – хуже нас?» В общем, почти на ушах я с тремя десятками таких же «слабаков» все же дотянулся до казармы. А большая часть рядовых нашей роты, к их чести и благодаря их хорошему здоровью, довольно бодрыми, хотя и измученными, вернулась в казармы намного раньше нас… После лагерного сбора и месяца летних каникул в конце августа 1952 года состоялся выпускной экзамен по дисциплинам военной подготовки. В протоколе № 45 экзаменационной комиссии было отмечено, что я сдал экзамен с общей оценкой «посредственно» и достоин «аттестования на присвоение первичного звания «Младший лейтенант интендантской службы». Мне было немного обидно за такую низкую оценку моих героических стараний, тем более что «тройки» у меня были только по стрельбе из пистолета и по строевой подготовке. Еще обиднее была запись в характеристике военной кафедры: «Физически развит слабо». (Это я-то – со своим мощным брюшным прессом и отличными мускулами – развит слабо?! Ведь я в то время десять раз подряд подтягивался на турнике, делал на нем «скобку», триста раз мог сделать приседания, пятьдесят раз отжаться руками от земли, несколько раз подряд выжать двухпудовую гирю… Беда моя была в том, что бегать я не мог – сердце не позволяло…) А все же, объективности ради, какой же ты солдат – без умения ходить и бегать?.. Так начиналась моя военная «карьера». Забегая несколько вперед, отмечу, что «дослужился» я до старшего лейтенанта – на большее звание не потянул, но и на том спасибо – хоть не влип ни в какую военную авантюру… Следует отметить, что то время было очень сложным и трудным: страна еще не успела оправиться от страшной войны и разрухи. Но наш народ воспрянул духом от великой Победы над врагом, и мы, подрастающая молодежь, были полны энтузиазма и искренней веры в богоподобного товарища Сталина и наше светлое будущее… Все юноши младшего возраста, не достигшие 18-летнего возраста, по закону военных лет еще числились как допризывники и периодически, через военкоматы и школы, привлекались в обязательном порядке к различного рода трудовой деятельности (сбор урожая с полей, заготовка дров на зиму, различная помощь колхозам и т. д.). Многие уже становились комсомольцами – верными помощниками партии, в ряды которых я был принят еще в школьные годы, несмотря на то, что был сыном расстрелянных родителей («врагов народа») и два с половиной года проживал на оккупированной территории… (Несмотря на пережитые страшные годы холокоста, жизнь евреев на оккупированной территории по умолчанию считалась отягчающим обстоятельством…) В этих условиях стремиться к прохождению какого-либо медицинского освидетельствования молодежи не могло быть и речи! Даже в голову это не приходило! Даже инвалиды добровольно участвовали в трудовой и общественной жизни!.. Что уж говорить про молодых потенциальных защитников Отечества! Зимние испытанияВ конце февраля 1968 года мне из Иркутского военкомата пришла повестка с приказом явиться в военкомат для прохождения военных сборов. Через сутки мы, офицеры запаса разных возрастов, собрались на сборном пункте, где с нами провели инструктаж. Грузный подполковник голосом старого вояки обратил наше внимание на сложность международной обстановки (тогда из-за пограничного конфликта на острове Даманский резко обострились наши отношения с Китаем). Мы уже стали подумывать, что в воздухе запахло порохом и приготовились к наихудшему… Далее он напомнил нам о долге перед Родиной, о том, что нам периодически надо обновлять и укреплять свои знания и навыки в военной профессии и вообще, пошутил он, – «пора растрясти свой городской жирок». Подполковник разрешил нам сообщить своим семьям, что сборы продлятся не больше недели. В полдень нас отвезли в аэропорт и посадили в военно-транспортный самолет АН-8, который не имел никакого комфорта. Поэтому сразу после взлета нас одолели ужасный шум двигателей и зимняя стужа, так что к месту назначения – Чите – мы все оглохли и окоченели. Вечерняя Чита встретила нас туманом и еще большим морозом. На грузовиках нас отвезли в казармы ЗабВО, где мы и бросили свои бренные тела на... голые панцирные сетки кроватей – никаких матрацев, одеял и подушек и в помине не было… Немного «оттаяв», мы перекусили домашним пайком и попили водички из казарменного бачка. Настроение было подавленное. Угнетали собачий холод и неопределенность нашего положения – три часа мы томились в неведении. Только один из нас сохранял невозмутимость и спокойствие. На его лице даже порой появлялась какая-то усмешка. Высокий, поджарый, с худощавым и властным лицом, он был одет в шинель светло-серого цвета и каракулевую папаху с гербом. На плечах были полковничьи погоны. Ноги были обуты в хорошо начищенные утепленные сапоги. В руках у полковника был увесистый портфель.
Сначала мы подумали, что это – наш начальник, но оказалось, что он такой же призывник-запасник, как и остальные. Правда, у этого полковника были определенные льготы, о которых мы узнали позднее. Одна из этих льгот обнаружилась уже в казарме. Во-первых, он лучше нас был осведомлен о сценарии предстоящих учений. Возможно, поэтому его домашний паек разительно отличался от нашего: в портфеле наряду с колбасами и консервами оказались термос с чаем, а также несколько бутылок со спиртным. И пока мы ели свой паек всухомятку, полковник аккуратно расстелил скатерку на своей кровати и стал чаевничать, бросая на нас насмешливые взгляды… За все время сборов он так и не перекинулся ни с кем из нас ни одним словом. Вторая льгота обнаружилась к ночи, когда какой-то офицер подошел к нему, откозырял и пригласил удалиться из холодной казармы. А мы, бедолаги, так и провели холодную ночь на железных койках, и это стало первым нашим офицерским испытанием на стойкость к неудобствам воинской жизни… Ровно в шесть часов утра зычный голос старшины поднял нас на ноги. Нам велели привести себя в порядок и пригласили в столовую, где довольно сытно накормили. Самое большое удовольствие доставил крепкий, сладкий и горячий чай, которого мы напились вдоволь. Вскоре старшина пригласил всех в просторный зал, где возвышались две большие кучи солдатского обмундирования. Нам было предложено подобрать под свои размеры одежду и в течение 15 минут обмундироваться. Жаль, что сцена нашей экипировки не была кем-то заснята на кинопленку, но она запечатлелась в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Быстро переодеться в таких условиях оказалось непростой задачей. Удачно справились с ней наиболее расторопные и со стандартной фигурой. Они нашли амуницию своих размеров и спокойно покуривали в сторонке, насмешливо наблюдая за тем, как я и несколько моих коллег с нестандартной комплекцией лихорадочно искали и примеряли на себя гимнастерки и брюки. Надо сказать, что эта солдатская одежда хотя и была хорошо выстирана, но оказалась основательно изношенной, на некоторых вещах в самых ответственных местах отсутствовали пуговицы… Я метался, как загнанный зверь, между такими же несчастными, переодевая все неподходящие гимнастерки и штаны. И если гимнастерку все же удалось подобрать, закатав ее длинные рукава, то с брюками получалась форменная трагикомедия. Периметр моего живота не совпадал со стандартными размерами одежды, и мне предстоял нелегкий выбор: либо надеть слишком просторные штаны большого размера, сходящиеся на животе, но мешковатые сзади, либо втискиваться в меньший размер, не сходящийся на животе. Я выбрал последнее и вскоре об этом горько пожалел – штаны сильно стесняли движения и могли в любой момент разойтись. На построении я высказал старшине свою жалобу на мою экипировку и под общий хохот продемонстрировал всем ее дефекты. Старшина не растерялся, достал шпагат и окончательно всех развеселив, подпоясал меня. Можете представить мое состояние в тот момент? Но вскоре я вспомнил бравого солдата Швейка, и этот образ облегчил мои мучения в тех военных сборах. …Одетые в шинели и шапки-ушанки, мы от рассвета до заката под руководством того же старшины два дня проходили строевую подготовку на заснеженном плацу воинской части. Маршировали, бегали, перестраивались, ложились на землю с автоматами в руках. А вечером, все пропотевшие и мокрые, возвращались в ту же холодную казарму. Многие начали роптать: к чему такая подготовка, коль мы по профессии – штабные офицеры интендантской службы, зачем нас истязают. Но старшина объяснил, что все это – только цветочки, а ягодки, дескать, нас ждут впереди. И он оказался прав. …В одно «прекрасное» утро нас вновь переодели. Шинели заменили на белые овчинные полушубки, а вместо сапог нам предложили валенки. Валенки были добротными, новыми, но… очень больших размеров. Мне пришлось в них добавить портянки, чтоб они не свалились с ног. А вот с голенищем была настоящая беда – они оказались выше колен и не позволяли при ходьбе сгибать ноги. Я почувствовал себя настоящим калекой… Попытка загнуть голенища не удалась. Обрезать голенища старшина наотрез отказался под предлогом недопустимости порчи военного имущества. Пришлось смириться… И вот на грузовиках всю нашу команду повезли на учения. После часа езды мы остановились на лесной опушке. Перед нами простиралась заснеженная забайкальская степь, теряющаяся в далекой туманной дымке. В нескольких сотнях метров возвышалась, словно египетская пирамида, одинокая невысокая сопка. Какой-то незнакомый капитан обошел все машины и скомандовал нам выгружаться на построение… Представившись нам, он поставил задачу: «В настоящий момент вы бойцы Советской армии, а не офицеры запаса. Я – командир вашего взвода. Каждый офицер обязан уметь заместить выбывшего из боя солдата. Вам надлежит сейчас участвовать в штурме этой высоты, где расположен огневой пункт условного противника. Действовать – четко и быстро, слушать мою команду». Вдали, у леса, мы увидали рассредоточение боевой техники – с десяток танков и бронемашин, участвовавших в маневрах, а также много солдат-пехотинцев. В голубом небе над районом учений барражировали сверхзвуковые истребители, вычерчивая причудливые инверсионные следы. Вскоре по сигналу ракеты «штурм» начался. Наш взвод растянулся в длинную цепь и стал одолевать некрутой, но непокорный подъем. Трудность состояла в глубине снежного покрова, который доходил нам до колен – мы поголовно вязли в нем. Через несколько минут стало жарко, как на пляже, сердце бешено колотилось. Наша стройная цепь изломалась, появились отстающие (я – в их числе). Наш командир был неумолим: – Вперед, мать вашу!.. Не останавливаться! Когда же разрывы в цепи достигли нескольких десятков метров, комвзвода закричал: – Взвод, ложись! Отстающим – ползком подтянуться! Отстающие с облегчением плюхнулись в снег и стали медленно подтягиваться к передовикам… …Дальнейшие наши действия теряются в тумане моей памяти. Чем и как закончились наши маневры и «штурм» высотки, честно говоря, – уже не помню. Видимо, задание нами было выполнено, так как начальство нас не ругало… После этого нашу команду запасников отвезли в зимний лагерь-стоянку в нескольких километрах от высотки. Там нас ожидали большие палатки, оборудованные железными «буржуйками» и кроватями с панцирными сетками. К каждой палатке были «прикреплены» по два солдата, которые отапливали палатки. А вот наши офицерские функции не были четко определены. Кто-то сказал, что мы являемся дублерами интендантов действительной службы данной воинской части и должны круглые сутки быть в «полной боевой готовности» и подмене «выбывших из строя офицеров»… Меж тем приближалась ночь, мороз крепчал, но в палатке было тепло – наши солдатики старались вовсю, и буржуйка почти все время была докрасна раскаленной. Ну, а настоящим праздником для нас было появление повара, который принес чай и наваристую кашу с тушенкой. После сытного ужина мы с соседом вышли подышать свежим морозным воздухом. Хорошо помню ту светлую лунную ночь и палаточный лагерь со струйками дыма от буржуек. Жизнь вдруг показалась не такой уж трудной и плохой… …Через пару дней мы возвратились в казарму. Нам объявили, что каждому из офицеров запаса предстоит собеседование по итогам сборов с самим командующим Забайкальским военным округом. Этот высокопоставленный начальник, генерал-лейтенант (фамилии не помню) принимал нас в просторном автовагоне. Когда очередь дошла до меня, я бойко, как мне тогда казалось, взобрался по лесенке в вагон и отрапортовал согласно инструктажу: – Товарищ командующий военным округом! Офицер запаса – лейтенант Табачник по вашему приказанию прибыл! – Вольно, лейтенант, садитесь. Генерал был среднего возраста, довольно приятной наружности, держался приветливо и доброжелательно. – Доложите, как прошла служба, какие у вас замечания, есть ли претензии и жалобы. – Да, есть, товарищ генерал. У командующего на лице появилось выражение явного любопытства… – Я недавно читал в газете, что в армии ФРГ у каждого офицера запаса дома есть два сезонных комплекта обмундирования необходимого размера, в которые он во время призыва на сборы одевается и прибывает на место назначения в достойном виде… – Это вы, лейтенант, к чему клоните? – Это, товарищ генерал, вот к чему… И я без долгих разговоров снял полушубок, представ перед командующим в гимнастерке с закатанными рукавами и штанах, стянутых на животе шпагатом… Генерал громко и заразительно рассмеялся, на глазах у него даже выступили слезы. – Ну, прямо вылитый бравый солдат Швейк, – заключил он, вытираясь платком. – Это еще не все, – продолжал я. – Посмотрите на мои высокие валенки. Какой из меня вояка – настоящее пугало, – продолжал я юродствовать… Генерал нахмурился и тотчас вызвал какого-то офицера. При мне он его отчитал и велел разобраться в допущенном безобразии. – Александр Давидович, не держите обиду! Армия есть армия, в ней бывают разные трудности и казусы. Ваши замечания учтем. Уверен, что в случае фактических военных действий таких проколов не будет! На этом наша беседа закончилась. А вскоре закончились и наши краткосрочные военные сборы, после прохождения которых мне присвоили очередное звание – старшего лейтенанта запаса… Описанные выше события убедили меня в том, что система подготовки офицеров-резервистов в советских вузах была чисто формальной, как и многие мероприятия того времени, придуманные военной бюрократией для своего безбедного существования. Конечно, отдельные специалисты с высшим военным (попутным) образованием относительно легко и эффективно адаптировались к своим новым обязанностям в случаях призыва на действительную службу в армии. Однако подавляющее большинство офицеров запаса, занятое на «гражданке» в сфере умственного труда и утратившее физическую форму, оторванное от последних достижений военной науки и техники и не имеющее практики руководства воинскими подразделениями, не могло эффективно адаптироваться к армейскому быту и стать полноценным армейским резервом. Это было давно, сорок лет тому назад, но, к сожалению, сохранилось в армии и поныне. Поэтому реформа российской армии уже давно назрела, и принимаемые руководством страны меры по сокращению числа военных кафедр в вузах, по моему мнению, являются совершенно обоснованными. Однако следует признать, самым эффективным способом формирования профессиональных армейских кадров все же является целевая подготовка военнослужащих в специализированных военных училищах и высших военных заведениях – для создания кадровой армии на основе контрактной воинской службы.
|
