Если не прививать намеренно комплексы культурной неполноценности, то люди будут патриотами |
09 Апреля 2015 г. |
Вопреки стереотипам, которые устойчиво сохраняются в общественном сознании, ценности патриотизма и либерализма могут быть совместимыми. Так считает доцент кафедры философии МГИМО(У) Николай БИРЮКОВ, с которым встретился корреспондент «ЛГ». – Николай Иванович, в истории России в разные времена встречались образованные люди, презиравшие свой народ и страну. У вас есть объяснение этому феномену? Каковы его корни? – Критическая рефлексия – суть философии и главная функция интеллигенции. У части русской интеллигенции это развито до такого уровня экзальтированности, что переходит в собственную противоположность. Сами эти люди свято верят, что они всё ещё часть национального самосознания. Считая себя совестью нации, новые русские западники не в состоянии понять, что это не так. Они отделили себя от объекта своей критики – страны и народа. Как следствие, их критика перестала выполнять конструктивные функции. Наряду с этим они утратили способность критично оценивать собственные взгляды и поступки. На себя потенциала критичности не хватает. Об этом свидетельствуют контрпродуктивные нападки на то, что составляет предмет гордости большинства соотечественников. Они думают, что отстаивают идеалы демократии. На самом деле с энергией, достойной лучшего применения, препятствуют демократизации, дискредитируя в глазах значительной части народа саму идею демократии. При этом ответственность за постоянные провалы своих усилий возлагают не на себя, а опять-таки на народ, с энтузиазмом выискивая у него «родимые пятна». Ведь на них так удобно списывать собственные неудачи, всё больше упиваясь собственной критичностью. Новые русские западники перестали выполнять функцию критической рефлексии и по отношению к народу. Они перестали его понимать и, по-видимому, уже не могут смотреть на мир его глазами. Наверное, психологически такая «эволюция» объяснима. Но «объяснима» – не значит «позитивна». В результате псевдокритическая мысль работает не на преодоление национальных болезней, а, можно сказать, на всемерное приближение летального исхода. – Российские либералы часто призывают к политкорректности. Вместе с тем им самим присуща нетерпимость по отношению к представителям иных взглядов. Они не видят противоречия в своей позиции или не хотят его видеть, считая себя «сверхчеловеками»? – Как я уже говорил, очень многие наши либералы утратили способность критически относиться к себе. Не мне судить, насколько верно и насколько убедительно описал я динамику процесса, но на выводе готов настаивать. А вывод в том, что люди, не способные критически отнестись к себе, не имеют морального права именоваться совестью нации. Право критиковать что угодно и кого угодно, продолжают веровать они, остаётся за ними, ведь это одно из важнейших демократических прав. Однако прислушиваться к их критике, внимать, открыв рот, оснований больше нет. Конечно, кое-что из того, что либералы озвучивают, справедливо. Но этот факт – того же сорта, что замечание о сломанных часах, которые дважды в сутки показывают правильное время. А противоречия в своей позиции они действительно не видят. Не потому, что не хотят, а потому, что не могут. Ну не могут люди, утратившие способность к критической рефлексии, терпимо относиться к взглядам, отличающимся от их собственных! Потому и ждать от них этого не стоит. И требовать бессмысленно. «Сверхчеловеками» они себя называть, наверное, не станут – слишком дискредитирован этот термин. А вот в удовольствии обозвать оппонентов «недочеловеками» себе не отказывают. Велика ли разница, судите сами! – Российские либералы-оппозиционеры отстаивают всяческие свободы. А различают ли они свободу и вседозволенность? – Никакие они не борцы за свободу! Помните, у Пушкина в «Цыганах» отец Земфиры с горечью говорит об Алеко: «Ты для себя лишь хочешь воли»? Вот так и наши оппозиционные либералы: свободы-то они требуют, но исключительно для себя. Что же касается свобод для других, они не просто готовы мириться с их отсутствием, а с энтузиазмом инициируют не только ограничения, но и репрессии против инакомыслящих, т.е. мыслящих инако, чем они. Примеров – тьма. – В Великобритании можно быть оппозиционером и патриотом. У нас же оппозиционность части российского общества доходит до воинствующего антипатриотизма. Каковы причины? – Как ни странно, ответ на этот вопрос можно найти у Чаадаева. Я говорю «как ни странно», потому что Пётр Яковлевич и сам был не чужд этой «гипероппозиционности» и на причины указывал именно в порядке её, «гипероппозиционности», обоснования. Отсутствие у нас «внутреннего развития» он считал следствием культуры «всецело заимствованной и подражательной». Мы бы сегодня, наверное, сказали – следствием комплекса культурной неполноценности. Англичане, насколько могу судить по их литературе и опыту личного общения, весьма критично относятся и к собственной истории, и к собственным порядкам. Но вот комплексом неполноценности точно не страдают! – Естественно задать вопрос: откуда берётся комплекс неполноценности у наших просвещённых и зачастую остепенённых интеллектуалов? – Наши либералы не могут понять (а тем более согласиться), что в своих провалах виноваты сами, вот и валят всё на «рабскую сущность» русской души, «совковость» соотечественников и тому подобное! Критично относиться к самому себе и отдавать себе отчёт в собственном несовершенстве – это одно. Более того, по отношению к национальной культуре и национальной традиции – это прямой долг интеллигенции. Но доводить это критическое и критичное отношение до огульного охаивания – совсем другое. Если такое случается, тем более регулярно, налицо какой-то внутренний изъян у представителей этого течения «отечественной мысли». И заключается он в хорошо известном психологам феномене, когда психический конфликт (а критическое отношение к себе и есть пример такого конфликта) разрешается посредством «расщепления». Весь негатив проецируется на один объект – на русский народ. На его фоне «мы, любимые» предстаём чуть ли не образцом совершенства. Комплекс неполноценности и мания величия идут рука об руку: одно питает и компенсирует другое. – Выработал ли Запад противоядие против воинствующего антипатриотизма? Если да, то что мешает нам воспользоваться этим лекарством? – Есть «противоядие», и в нём нет ничего специфически «западного»: мы это тоже умеем. Просто не надо рефлексию до истерики доводить! – Почему же некоторые доводят? – По той же причине, по которой не все выходят из подросткового кризиса. Проблема не в том, что такие люди есть, а в их претензии считаться монопольными представителями общественного мнения. – Как с этим бороться? – А как вообще борются с монополией? Предложением альтернатив. – Если сравнить современных российских либералов с западными, что у них общего и каковы отличия? – Полагаю, та психическая динамика, о которой я говорил, может иметь место и на Западе. Но, насколько можно судить со стороны, на Западе она, что называется, не бросается в глаза. Во всяком случае, как мне представляется, «расщеплением» психики типичный западный либерал не страдает. Ценности, за которые он выступает, продукт более или менее органического, хотя и противоречивого, развития западноевропейской культуры. Если появляются проблемы с их реализацией (а они, естественно, появляются), то и корни этих проблем известны из собственного исторического опыта. Нужды в откровенно мифических объяснениях (типа «рабской ментальности») не возникает. Западный интеллектуал, конечно, отличает себя от рядового представителя массы, но до прямого антагонизма это различение не доводит. Это значит, что западный интеллектуал в подавляющем большинстве – настоящий демократ, т.е. человек, который не только провозглашает демократические ценности, но и руководствуется ими. А наш либерал прямо-таки соткан из противоречий! На словах он, конечно, за демократию, но это пока демократия остаётся привлекательной идеей, прекрасной мечтой, этаким по-платоновски недостижимым идеалом. А вот практическая реализация этого идеала либерального «демократа» напрягает! Да и как она может его не напрягать, если народ «совковый», избиратель голосует «неправильно» и, даже разделяя либеральные ценности, отказывается разделять либеральные лозунги? Вот и скажите мне: российский либерал – демократ или «так себе»? По мне, никакой он не демократ, потому что демократии без народа и электората, тем более вопреки народу и электорату, не бывает, что называется, по определению. Здесь уместно отметить важное различие между пониманием демократии на Западе, особенно в англосаксонских странах, и в России. Британская и североамериканская демократии родились не из приверженности британских и североамериканских политиков идеалам демократии, а из решения насущных проблем социального управления. Лишь впоследствии – для обеспечения слаженной работы возникших политических систем – эти системы были «освящены» и «легитимированы» посредством демократической идеологии. Причём в той мере, в какой это представлялось целесообразным и уместным на том или ином этапе социально-политического развития. – Другими словами, на Западе идеология следовала за жизнью... – Конечно! А в Россию демократическая идеология была «импортирована». Она преподносится её адептами как императив, подлежащий реализации независимо от обстоятельств и запросов общества. Не знаю, позволительно ли в газетном интервью вдаваться в философские дистинкции, но я охарактеризовал бы западного интеллектуала-демократа как эмпирика-номиналиста, а российского – как типичного платоника. В сущности, утописта. – Прежде представители несистемной оппозиции жаловались на то, что доступ партий для участия в выборах в Государственную Думу забюрократизирован. По их словам, это лишило их возможности бороться за власть. Теперь, чтобы создать партию, достаточно пятисот человек. Можно рассчитывать на то, что отныне несистемная оппозиция станет системной и перестанет думать о том, как устроить в Москве майдан? – Те, кого относят к несистемной оппозиции, не проходят в Думу, потому что не имеют поддержки у избирателя, а не потому, что на их пути к власти возведены какие-то правовые барьеры. Они не могли похвастать особыми электоральными успехами даже в те времена, когда контролировали исполнительную власть. Никакое изменение избирательного законодательства, остающееся в демократическом русле, не может устранить главный барьер – неприятие их электоратом. Ввести бы какой-нибудь антидемократический ценз, который лишил бы «совков» избирательного права, вот это могло бы помочь! И время от времени мы слышим подобные призывы: отменить равное избирательное право, поставив «вес» голоса в зависимость от величины подоходного налога или введя образовательный ценз, а то и просто ввести внешнее управление. Как это сделать, оставаясь в рамках правового поля, без майдана? Вот только зря поборники русского майдана рассчитывают, что, придя неправовым (революционным) путём к власти, они в ней задержатся. С чего они взяли, что «хозяева жизни» готовы удовлетвориться своими высокими доходами, а власть уступят им? Почему они думают, что все люди с высшим образованием и учёными степенями разделяют их пристрастия и фобии? Наконец, с какой стати внешний управляющий должен видеть в них нечто большее, чем «полезных идиотов»? Вообще наивность той части нашей оппозиции, которая трудится не за гранты, а за совесть (а таких, я убеждён, большинство), не устаёт меня удивлять! В наивности есть, конечно, что-то трогательное, но лишь до известного возраста. Надо же когда-то и взрослеть! – Пользуетесь ли вы термином «креативный класс»? Если да, то что он собой представляет? – Иногда пользуюсь этим термином, но исключительно иронически. Почему иронически? Да потому, что нет такого класса, во всяком случае, в социологическом смысле слова. Разве что в идеологическом! Но тогда и относиться к нему надо как к иным идеологическим ярлыкам, то есть не вполне всерьёз. Никто же не думает, что оппозиционная испанской власти нидерландская знать и правда состояла из нищих (буквальный смысл слова «гёзы»), а французские революционеры-санкюлоты и правда ходили без порток! Вот и наши «креативщики» – натворить что-то, может, и сумеют, а сотворить – вряд ли. – Вы всю жизнь преподаёте в МГИМО(У) – одном из лучших университетов России. Насколько близки студентам либеральные идеи? – Насколько я могу судить, политические симпатии студентов более или менее аналогичны симпатиям граждан в целом – с поправкой, разумеется, на юношеский максимализм. Но эта черта не является исключительным достоянием какой-то определённой идеологии. В студенческой среде в ходу все идеи, которые имеются в обществе. Если и есть какая-то разница с «обществом взрослых», то она в том, что в студенческой среде становиться в позу интеллектуального превосходства – не лучший способ приобретать сторонников. Если спросить, кого среди студентов больше: условных либералов или условных патриотов, то ответ будет патриотов. Но тут потребуется важное уточнение: речь идёт именно о расхожих политических ярлыках, а не о политических убеждениях. Потому что быть патриотом – не значит быть врагом свободы, что бы ни говорили на этот счёт наши самозваные «демократы». – Как оцениваете перспективу создания партии, членам которой в равной мере будут близки ценности патриотизма и либерализма? – Если вести речь о присутствии такой точки зрения в общественном сознании и политическом дискурсе, то перспективы самые благоприятные. В среде современной отечественной интеллигенции её сторонники находятся в большинстве. Что же касается политической партии, дело обстоит иначе. Но проблема тут не в каких-то особенностях именно этой идеологии или её сторонников, а в самом институте политических партий. Он переживает глубокий кризис. Партии не востребованы, причём не только у нас, но и в Западной Европе. Если в недавнем прошлом мобилизация электората обеспечивалась широким кругом партийных активистов, то сегодня партийные вожди могут попросту игнорировать партийный актив, обращаясь к потенциальным избирателям напрямую – через средства массовых коммуникаций, через интернет. А партия без актива – это совсем другой институт, даже если он по-прежнему именуется партией. Поэтому перспективы любой партии, либерально-патриотической в том числе, я оцениваю скептически. – У вас есть ответ на вопрос, как из сегодняшней молодёжи воспитать патриотов России? – Я разделяю точку зрения Александра Пушкина и Анатолия Вассермана: патриотизм – естественное чувство и естественное состояние общественного сознания. Если молодёжи не прививать намеренно (очевидно, с неблаговидными целями) комплексы культурной неполноценности и исторической вины, то люди будут вырастать патриотами. – Что для этого нужно? – Правду говорить. Не врать! Прошлое не нужно ни лакировать, ни чернить. В прошлом любого народа есть светлые страницы, есть страницы тёмные. И все чему-то учат. Знание истории и культуры своего народа любого честного и ответственного гражданина превращает в патриота. А послушать наших оппозиционных либералов, так, кроме них, поборников исторической правды в стране нет! Хотя в их сочинениях на исторические темы «фигуры умолчания» не просто имеют место, они – правило. Просто это «правило» и эта «практика» оправдываются соображениями «политкорректности». Приведу лишь один пример. Говорят, что нельзя скрывать факты административных ссылок целых народов в годы Великой Отечественной войны. Кто бы спорил! Но, оказывается, нельзя и объяснять эти факты, потому что это равносильно «разжиганию национальной розни»! Другими словами, расскажите нам правду, но не всю. Получается, что лгать во имя «политкорректности» можно и должно. Это даже и не ложь, а именно политкорректность. А лгать, допустим, из патриотических соображений нельзя. Потому что это будет ложь во имя лжи и в итоге сам патриотизм окажется не чем иным, как разновидностью лжи. Такая вот «игра в одни ворота» от пламенных поборников «честной игры»!
Тэги: |
|