ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Алина Покровская: всенародная любовь после «Офицеров» и день рождения… почти 29 февраля

Елена Федоренко, portal-kultura.ru   
29 Мая 2020 г.
Изменить размер шрифта

Народная артистка России Алина Покровская отмечает юбилей — 80 лет. Она поступила в Театр Советской Армии в 1962-м. Менялись времена, название театра, художественные руководители, режиссеры, но Покровская так и оставалась гордостью труппы. Десятки сыгранных ролей в спектаклях разных жанров и ни одной — проходной. Она всегда живет достойно, и никакие судороги перемен вокруг не сокрушают ее внутреннего мира.

Алина Покровская: всенародная любовь после «Офицеров» и день рождения… почти 29 февраля

Театр для нее был и остается важнее кино, хотя именно фильм «Офицеры» романтическая мелодрама, любимая зрителями нескольких поколений, — сделал актрису кумиром. С тех пор все интервью начинаются с вопроса об этой культовой картине. «Культура» решила нарушить сложившуюся традицию и вспомнить о донецком детстве и маме — известной певице Александре Коваленко.

«Не бойтесь, это же моя мама...»

— Родилась я в 1940-м, в Донецке, тогда он назывался Сталино. Папа с мамой учились в одном классе, вместе — на уроках, на улице, в играх. После школы быстро поженились и так же быстро расстались, но я успела появиться на свет. Мама прекрасно пела — есть такие сочные южные голоса — и училась в театре-студии, играла в спектаклях. Война смешала планы. Когда город начали бомбить, мама решила вывезти меня. Догоняли эвакуированный театр последним грузовиком. Бабушка, которая вместе с внуками и женщинами нашей большой семьи осталась в Сталино (все мужчины уже ушли на фронт), попросила маму взять с собой младшую, одиннадцатую, дочку — мамину сестру Лину. Перезимовали в Астрахани, в старом купеческом театре. Когда бои подступали к Волге, рванули в Чимкент. Там формировались фронтовые бригады, в одну из них вошла мама. Нас с Линой отправили во Фрунзе. Меня определили в детский садик, Лина училась в медицинском институте. Окончила его через три с половиной года, экстерном, и сразу уехала на фронт, а меня отправили обратно в Чимкент к маме. Я долго не могла к ней привыкнуть и называла тетей.

В Донецк вернулись только в конце войны. Из той жизни память сохранила лишь отдельные эпизоды. Мама — на сцене: то цыганка в «Сорочинской ярмарке», то беспризорник в «Кремлевских курантах» — маленькая, хрупкая, травести. В спектакле «Вий» она играла Панночку, и наивный донецкий зритель вжимался в кресло, когда она летала в гробу над сценой. Я успокаивала публику: «Не бойтесь, это же моя мама»...

Не забыть босоногой ребячьей компании, бегущей по теплой пыли к церкви в дни... похорон — нам давали кутью, и вечный голод немножко отступал. Мама уезжала на концерты, я оставалась с бабушкой. Нянькаться с многочисленными внуками ей было некогда, и каждый из нас получал задание. Я следила за козленком, выводила его на железнодорожную насыпь — только там и росла трава. Путь домой пролегал мимо торговок семечками, и больно ранили их слова мне вослед: «Смотри, какая оборванка Шуркина дочь». Но маму удалось «реабилитировать», когда Линочка из Германии прислала посылку. Мне впервые достались новенькие, а не перешитые вещи. Напялила на себя платьице, фартучек, какую-то мелочевку и пошла к торговкам. Произвела впечатление: «Надо же, какая артисткина дочка». Вот и все мои ранние воспоминания.

Еще до распада Союза по приглашению одного журнала ездила в Донецк как уроженка города. Встретили замечательно, но уже нет маминого театра, а на месте нашего дома — бензоколонка. Болит сердце за судьбу многострадальной земли. Как-то на концерте встретились с Иосифом Кобзоном, который часто навещал Донецк, и попросилась: «Возьмите меня с собой, буду объявлять вам программу». Не случилось...

Джаз, Дунаевский, Утесов и мечта

— Свой дебют помните?

— Ему предшествовали уроки маминых коллег. Маму, солистку Александру Коваленко, уже знали, одно время она пела в «Джазе Юзефа Скоморовского» и иногда брала меня в поездки. Музыканты — народ веселый, и, развлекаясь, они разучивали со мной, единственным ребенком в их компании, взрослый репертуар. Например, ариетту Периколы. «Какой обед нам подавали, каким вином там угощали», — пела и хохотала как заправская артистка. А на сцену меня выпустил Исаак Дунаевский. Он тогда руководил Ансамблем песни и пляски железнодорожников. Мама приехала в Москву на прослушивание. Исаак Осипович принял ее в труппу, только удивился: «Почему вы исполняете песню Соловьева-Седого, а не мою?» Ответ его, видимо, тронул: «Я нот не знаю, учила с пластинки, другой не было». На гастроли в Прибалтику взяли и меня. Жили в вагонах на запасных путях, у Дунаевского — свой вагон с роялем, там проходили репетиции. Выступали в офицерских клубах и казино Вильнюса и Каунаса. Помню, как танцевала Зоя Пашкова, жена Дунаевского — в кружевной шали она тосковала, ожидая с фронта любимого. Очень впечатляла композиция «Встреча», где возвращались из эвакуации родители с дочкой, ее роль исполняла балерина-травести. В тот вечер она заболела и осталась в вагоне. Я решила, что ее отсутствие можно использовать, то есть померить нарядное платье, красное в белый горох. Костюмеры разрешили — я нарядилась и стала крутиться, путаясь в длинной юбке. В этот момент меня и увидел Дунаевский: «Сможешь полечку станцевать?» Ответила без паузы: «Да и на чемодан потом сяду, и трястись буду, как в поезде». Только мама восклицала: «нет-нет» — испугалась, что сорву концерт. Мне сказали, чтобы я не смотрела в первый ряд. Я и сама сообразила, что рассматривать зрителей не стоит. Музыканты и Исаак Осипович за дирижерским пультом еле сдерживали хохот.

Актеров связывала веселая дружба, все вместе отдыхали в Хосте. Сохранилась фотография: Дунаевский лежит на камушках, а мы с подружкой показываем ему медуз. В ансамбле мама познакомилась с дирижером Валентином Александровым, моим любимым отчимом. В его 16-метровой комнате, куда мы вскоре переехали, помимо нас, «жили» книги — я до сих пор берегу их. Ему, интеллигенту с двумя высшими образованиями, приходилось воспитывать не только меня, но и маму. Он водил нас в музеи и театры, открывал нам мир литературы.

Алина Покровская: всенародная любовь после «Офицеров» и день рождения… почти 29 февраля

— Но, как говорится, манила сцена?

— О ней я мечтала тайно. Театральный опыт ограничивался наблюдениями за репетициями оркестра Леонида Утесова, где с 1956 года работала мама. Тогда Леонида Осиповича осуждали за «семейственность», и его выступления с дочерью Эдит не приветствовались. Он провел конкурс и выбрал нескольких певиц, в том числе маму. В саду «Эрмитаж», где репетировал утесовский коллектив, я и пропадала после уроков.

Армейские будни

— В молодые годы судьба дважды ставила вас в ситуацию выбора. Выдержали туры в Школе-студии МХАТ и в Щепкинском училище, его и предпочли. Выпускницей получили приглашения из нескольких театров, но остановились на Театре Советской Армии... Почему?

— Не могу сказать, кто подсказал идти в Щепкинское, но аргумент помню: «Там курс набирает Леонид Волков — замечательный педагог, он в свое время играл Левшу в «Блохе» по Лескову, его ценил Станиславский». Потом, когда мы, студенты, навещали Леонида Андреевича, я видела портрет Константина Сергеевича с надписью: «Моему любимому актеру...» Он был потрясающий педагог, у него учились Павел Луспекаев, Никита Подгорный, Светлана Немоляева, Инна Чурикова. Давал нам своеобразные задания. Например, просил из любого произведения выбрать диалог и сыграть его независимо от описаний и контекстов, показав, каких действий один персонаж добивается от другого и как он это делает. Такая практика называлась «минутка» — сценки подбирали коротенькие. Серьезность мастера компенсировала Валентина Александровна Сперантова — своя, домашняя. Складывался воспитательный контраст: мужской строгости и женской сердечности.

На выпускном курсе мы показывались во все театры, многие предлагали зачислить меня в труппу. Более всего я обрадовалась приглашению из Театра Армии — его спектакли обсуждала вся Москва, играли там талантливые актеры. Первой моей работой стал незамысловатый водевиль «Душа солдата» с музыкой Людмилы Лядовой.

— Потом сложилась целая коллекция музыкальных спектаклей, особая тема — Фелисиана, которую вы сыграли вслед за Любовью Добржанской в легендарном «Учителе танцев». Театральные старожилы рассказывают, что вас долго не хотели «показывать» публике.

— Спектакль пользовался успехом оглушительным, Владимир Зельдин просто купался в любви зрителей. Нас, молодых актеров, ввели на большие роли. Федор Чеханков, Валя Савельева, Паша Цитринель и я серьезно подготовились. Но нас все придерживали, говорили «пусть еще поработают». Тогда решили, что выйдем на сцену на гастролях в Улан-Удэ. Опять запретили. Владимир Михайлович возмутился: «Хотите, чтобы они доводили роли до совершенства, пока не состарятся? Не дадите спектакль — отменяйте, я заболею». Так и сыграли.

У меня непростой характер — я склонна к самокопанию, долго и с трудом привыкаю ко всему: к людям, месту, вещам. Для того чтобы раскрыться, мне нужно время. Быть может, поэтому у меня не со всеми режиссерами сразу складывались отношения. С Сашей Бурдонским мы много работали — «Дама с камелиями», «Ваша сестра и пленница», «Британик», но иногда крепко ссорились. У него был портфель с «задумками», и когда он одну из них «вытаскивал», то уже видел спектакль во всех деталях, он уже жил в его фантазии. Саша хотел результата сразу, а мне нужен процесс, сама должна пройти весь путь.

— Одна из обязанностей армейского театра — выезд в воинские части и гарнизоны, что многих пугало. Вы не хотели поменять место службы?

— Гарнизоны и воинские части — это же подарок. Я очень люблю ездить и открывать новые места. Мы гастролировали по всей стране, она удивительна, поддерживали наших ребят в горячих точках. Не передать той гордости за страну, которая переполняла после выступлений перед бойцами в Афганистане.

— Вы же и в Чернобыль прибыли первыми, через полтора месяца после катастрофы. Не боялись?

— Разве поверите, если скажу, что не опасались за здоровье. Думали об этом, но на решение наши мысли не повлияли. В небольшую концертную группу входили Федя Чеханков, Петя Белов, Оля Богданова, Саша Михайлушкин и сам Владимир Зельдин, а ему шел уже восьмой десяток. Выступали рядом с палатками, где ночевали и ели ликвидаторы, — в 30 километрах от места катастрофы. Ребята работали вахтовым методом: одни возвращались, другие уезжали. Молодой сосновый лесочек, и ни одной птицы, полная пугающая тишина. Нас просили меньше есть, неглубоко дышать, но, конечно, мы сидели, говорили, принимали угощения, потому что иначе стыдно, не скажешь же: «Нет-нет, я не голодна и пить совсем не хочется...»

Одна из первых заграничных поездок — Берлин, Западная группа войск. Город еще не оправился от войны — темнота, черные коробки домов с выбитыми стеклами. Играли «Барабанщицу», и после первого показа Нине Володко, которая играла маму героя, стало плохо, спасти ее не удалось. Отправляли гроб с военного аэродрома. Спектакль играть не можем, как и прервать командировку. Собрали концерт — отрывки из спектаклей, песни, танцы — и доработали до конца поездки.

Касьян напророчил

— Ваш день рождения выпадает раз в четыре года. Обидно?

— В паспорте-то записано 28 февраля. Мама родила меня ранним утром и сразу начала умолять акушерку не отмечать в выписке 29-е — ей было горько, что я буду обделена праздниками. Но все, конечно, знали, что я появилась на свет в Касьянов день. Много нехорошего приписывали святому Касьяну, называли его завистливым, скупым, говорили, что приносит несчастья. У нас в театре шел спектакль «Усвятские шлемоносцы» по повести Евгения Носова. Главный герой Касьян, его играл Костя Захаров, спрашивал старца Селивана — Петра Вишнякова, что означает его имя, и получал ответ: «Шлемоносец, воин». Может, Касьян и послал мне Театр Армии?

— Да и в фильме «Офицеры», который принес вам всенародную любовь, тоже военная тема.

Люба Трофимова подарила мне много счастья, хотя роман с кино у меня не сложился. Тоже из-за характера: не могу на пробах перед чужой съемочной группой сразу открыться. Умение распахнуться и быть свободным перед черным глазом камеры — особая способность киношных артистов. Мне же нужно дыхание зала и время, репетиции, долгий марафон от начала до конца. Это дарит театр. Я очень люблю играть на сцене. В спектакле «Волки и овцы» моя Мурзавецкая мудрит, шустрит, шельмует в первом действии, а потом для нее наступает длительная пауза, и выдержать ее мне очень трудно — рвусь на сцену и даже сержусь на Островского: почему он «отправил» Мурзавецкую за кулисы?

Перед «Офицерами» был военный детектив «Государственный преступник», и отношения в группе сложились удивительные. Сергей Лукьянов, снимавшийся в главной роли, относился ко мне как к дочке, опекал меня. Как-то мы не могли проехать — проспект перекрыли, нас долго держали на обочине. Жара, мы опаздываем на съемку, я дико волнуюсь. Сергей Владимирович сбегал за клубникой и угощал меня, а потом уже жену Клару Лучко и дочку Оксану. В выборе Лукьянова на роль предателя таилась обманка, чтобы никто сразу не догадался. Действительно, невозможно было подумать, что такой душевный человек — подлец. Фильм долго пролежал на полке — на автора сценария Александра Галича посыпались запреты.

Роль в «Офицерах» поразила характером героини и возможностью сыграть долгий период, от девчонки до старушки. В театре тогда мы репетировали «А зори здесь тихие» — тоже по Борису Васильеву, его проза и пьесы — моя литература. После проб с киностудии мне не позвонили, поняла: отказ. Расстроилась, но, слава Богу, в театре было много работы, и мы собирались на гастроли в Венгрию. Возвращаемся, а меня встречает ассистентка режиссера: «Вы не распаковывайтесь, вот билеты, едем в Калинин на съемки «Офицеров». Я пришла в ужас — мы долго тряслись в поезде, не спали, отмечали окончание турне. Что у меня с лицом? Как с ним сыграть юную гимназистку, интеллигентную девочку Любу Трофимову? Всю дорогу в голове вертелся еще один страх: «Какой кошмар, я же никого не знаю». Тогда не была знакома ни с Василием Лановым, ни с Жорой Юматовым. Первым увидела Михаила Кириллова — знаменитого оператора, снимавшего еще довоенные фильмы. Он показался очень строгим. Съемки начались с последних кадров — с эпизода, когда герой Валерия Рыжакова спрашивает, насовсем ли прибыли Трофимовы или «так, за вещичками». Гримеры стали меня старить — наклеивали лигнин, имитируя морщины, — получалось лицо, пораженное кожной болезнью, решили от таких кардинальных изменений отказаться, как и от парика, — ограничились накладкой из седых волос. Поначалу страшно волновалась, а потом освоилась и с нетерпением ждала съемок — все-таки интересно двигаться по обратной хронологии, от зрелости — к юности.

— Перед зданием Министерства обороны установили памятник героям «Офицеров». Каково это — видеть себя в бронзе?

— Мне официально позвонили и пригласили «памятник открывать», я ничего не поняла: «Какой памятник? Я же еще живая». Потом дошло, что не мне, а героям фильма. Если людям нравится, то хорошо, пусть стоит — недавно моя родственница видела, что в руках у Любы — живые цветы. Приятно.

«Что день грядущий мне готовит?»

— К юбилею что-то репетировали?

— Сейчас у меня шесть названий, в двух спектаклях есть второй состав. «Волки и овцы», «Красное колесо», «Судьба одного дома», «Одноклассники» — в постановке нашего главного режиссера Бориса Морозова. Несколько лет назад неожиданно сложился творческий союз с режиссером Андреем Бадулиным. Он давно у нас в театре служит, но мы не пересекались, он все больше детские истории сочинял. Посмотрела его спектакль «Саня, Ваня, с ними Римас», и так мне понравилось, как играют артисты, захотелось с ним поработать. Он предложил «Старомодную комедию» Алексея Арбузова — я моментально загорелась. Вспомнились моя любимая Алиса Фрейндлих и Лидия Сухаревская с Борисом Тениным. Мысленно вернулась в детство — тогда мы учились в одном классе и дружили с Варей Арбузовой. Часто бывала в их доме на Маяковке, ездила с ними на дачу в Переделкино. Алексей Николаевич запомнился мне молодым, кудрявым, черноволосым.

На спектакле сложилась наша компания — режиссер и мы с замечательным актером Сережей Колесниковым. Я их обожаю, мне хочется их накормить, угостить, удивить. Расстаться мы не могли и сделали еще один спектакль по смешной пьесе Анатолия Крыма «Дом под снос». Тоже двое — он и она. Перевертыш по отношению к «Старомодной комедии», где героиня «вытаскивает» героя из его панциря, в «Доме» — наоборот: простой железнодорожник помогает учительнице-пенсионерке. Этот спектакль об одиночестве, которое не приговор, мы сыграли на моем юбилее. Сейчас мы с режиссером Андреем Бадулиным готовим моноспектакль «Когда голуби улетели». Дмитрий Минченок написал странное продолжение пьесы Владимира Гуркина «Любовь и голуби». На сцене я одна — Надя Кузякина, которая спустя 30 лет рассказывает, что случилось за эти годы с ней и всеми героями. Надя разговаривает с несуществующим мужем, который высоко, на голубятне. Режиссер поначалу опешил: «Это же материал для фильма ужасов, Хичкок какой-то». Глухомань, забытая деревня за Иркутском, актуальности добавил страшный паводок в Иркутской области. Эта история требует особого пространства — небольшого, закрытого, без света и окон. Репетируем с интересом, посмотрим, что получится. Играть будем в стилобате, на Экспериментальной сцене.

Талантливая, женственная, очень красивая, с достоинством несущая свои годы. Замечательная Алина Покровская стала для многих любимой актрисой после фильма «Офицеры». У нее не очень сложилось с кино, зато состоялся прекрасный роман с театром. И нам остается пожелать уважаемой даме новых творческих свершений на театральных подмостках.

А у нас есть и другие публикации об известных людях искусства:

По инф. portal-kultura.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!