Куда пропали "пасхальные рассказы"? |
13 Апреля 2015 г. |
Началась Пасхальная неделя. Когда-то в русской журналистике было принято публиковать в газетах "пасхальные рассказы". Их писали Н. С. Лесков, Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, Максим Горький и другие. А последний роман Л. Н. Толстого "Воскресение" (кстати, наиболее осуждаемый русской православной церковью за кощунственное описание причастия) даже можно назвать "пасхальным романом". Ведь речь в нем идет о "воскресении" героя, князя Дмитрия Нехлюдова, который соблазнил девушку Катю, затем ставшую проституткой, но, увидев ее в суде, раскаялся, отказался от прежней жизни и воскрес к новой. Кроме темы "воскресения", которую Толстой обыгрывает не канонически, здесь есть и вполне канонический "пасхальный" смысл. Все люди равны, все братья и сестры во Христе, и между князем и проституткой нет духовной разницы, да она, пожалуй, стоит и на более высокой духовной высоте. (Такая же пара: Сонечка Мармеладова и Родион Раскольников в "Преступлении и наказании".) Рассказывает "Российская газета". Сюжеты "пасхальных рассказов" были строго регламентированы. Их главной темой было стирание границы между социальным верхом и низом, некий момент прозрения, когда богатый и властный человек, видя перед собой нищего и бесправного, осознает с ним духовное родство. Своего рода "христосование" героев, как бы приветствие друг друга: "Христос воскресе!" - "Воистину воскресе!". По церковному преданию, этот обычай приветствия восходит к апостолам, которые, встречаясь, сообщали друг другу радостную весть о Воскресении Христа. В силу регламентированности "пасхальные рассказы", как правило, не оставляли заметного следа в творчестве писателей. Кто сразу вспомнит рассказ Чехова "Письмо" или Лескова "Фигура"? А "Пасхальный рассказ" Горького "На плотах" был по смыслу "антипасхальный", на то и Горький - "буревестник революции". Но был случай, когда "пасхальный рассказ", написанный по заданию газеты, стал началом писательского триумфа, на который сам автор не рассчитывал, намереваясь на этой публикации элементарно подзаработать. Речь идет о рассказе "Баргамот и Гараська" Леонида Андреева. Он был напечатан 5 апреля 1898 года в московской газете "Курьер", где Леонид Андреев работал судебным хроникером. Газета "Курьер" была влиятельной в Москве и за ее пределами. Ее издателем и редактором был Яков Фейгин, человек очень энергичный, театрал, литературный переводчик и, разумеется, либерал. "Изюминкой" газеты был ее беллетристический отдел. Там печатались Горький, Вересаев, Бунин, Телешов, Мамин-Сибиряк, Гарин-Михайловский... словом, весь цвет русского реализма. Предложение не известному на тот момент писателю, да еще и с такой невыразительной фамилией, написать "пасхальный рассказ" в номер, с одной стороны, было авансом доверия, с другой - свидетельствовало о том, что подходящего "пасхального рассказа" у "акул пера" тогда не нашлось. Успех "Баргамота..." превзошел все ожидания. В один день Андреев стал известным писателем. Им заинтересовался Горький, написавший своему петербургскому издателю В. С. Миролюбову: "... вот бы вы поимели в виду этого Леонида! Хорошая у него душа, у черта!" С этой публикации Андреев вел начало своей литературной карьеры. Сегодня, перечитывая "Баргамота и Гараську", удивляешься прежде всего простоватости исполнения, не говоря уже о содержании. Только проницательный Горький мог заметить в этом рассказе, как он потом писал, "умненькую улыбочку недоверия к факту", то есть скрытый "революционный" подтекст. Орловский городовой по кличке "Баргамот" ("бергамот" - это сорт груши), большой, сильный и жестокий по отношению к нарушителям общественного порядка, в Светлое Христово Воскресение пожалел нищего пьяницу Гараську и, вместо того, чтобы отвести его в участок, привел его в свой дом разговляться. Жена Баргамота, кормя гостя борщом, назвала его по отчеству, отчего Гараська заплакал, да так громко, что напугал детей... Появись такой рассказ сегодня, его бы никто не заметил. Да его бы и не напечатали. Поразительно, до какой степени были девственными души не только читателей этого времени, но и "властителей дум", того же Горького, например. Простенькая, но душевная история, как пьяный нищий, ведомый в участок, упал и разбил пасхальное яичко, которым он, оказывается, хотел "похристосоваться" с Баргамотом, и зарыдал в три ручья, и этот факт настолько поразил полицейского, что он повел грязного оборвыша в свой дом, - почему она так взволновала читателей "Курьера", среди которых, повторяю, были весьма опытные писатели и газетчики? Просто эпоха еще не "потекла". В моральном смысле не "потекла". Еще не было предчувствия тех жестокостей, которые принесет ХХ век. И до Кровавого воскресенья 9 января 1905 года, этой новой, другой "Пасхи", оставалось еще 7 лет. И сам Леонид Андреев еще не написал порнографический рассказ "Бездна", не написал в условиях военного времени антивоенный "Красный смех", а главное - еще не создал свою апологию предателя Христа - повесть "Иуда Искариот". Но все это случится очень скоро. Показательно, что Андреев начинал писательский путь с "пасхального рассказа", а закончил его "Дневником Сатаны". Между двумя этими произведениями прошло всего двадцать лет. Но вот прошло больше ста лет, а Пасха как праздновалась, так и празднуется. Только "пасхальных рассказов" почему-то уже нет...
|
|