«Девочки-беляночки» из Алексеевска |
Зоя ГОРЕНКО, специалист Регионального центра русского языка, фольклора и этнографии |
14 Марта 2020 г. |
По следам экспедиции в Киренский район группы Регионального центра русского языка. «Алексеевск – один самых молодых в Киренском районе. Статус рабочего поселка он получил в 1939 году. В советское время стабильно работали РЭБ флота и лесопромышленный комплекс, где трудились несколько тысяч человек. После перестройки мощности предприятий начали уменьшаться. Кто знает, как в таких условиях удалось бы выжить Алексеевску, если бы не местные власти. Они нашли выход – привлекать для развития средства по областным и федеральным программам». Это выдержка из книги «Уездная история», изданной к 90-летию Киренского района. В ней очень хорошо представлено Алексеевское муниципальное образование. И в том, безусловно, заслуга работников сферы просвещения и культуры. В том числе люди, организовавшие для нас встречи со старожилами. Мы выражаем искреннюю благодарность библиотекарю и председателю совета ветеранов Зое Георгиевне Кутимской, директору школы Надежде Анатольевне Калыне, директору досугового центра Любови Леонидовне Кузнецовой и всем, кто принял нас в 46-градусный мороз. Нам было тепло у вас. АвгустаДевочки-беляночки, Пойдемте на поляночки Скоро бабам будете, Поляночки забудете… Эту частушечку спела нам Августа Ивановна Вахова. Она такая маленькая, такая худенькая и легонькая, что, невзирая на 85 лет, в ней запросто угадывается давнишняя озорная Гутя из деревни Алексеевка, еще кое-как существующей физически, но больше живущей в сердцах всех ее уроженцев. Августа Ивановна Вахова – Меня мама в августе родила, пришла с покоса и родила. Бабка-повитуха и назвала меня Августой. Нас четверо было у родителей. Папу я путем не помню, его забрали на войну, и оттуда он не вернулся. Мама нас одна растила. И мы, конечно, ей помогали. А с 11-13 лет уже вовсю работали в колхозе: картошку сажали, хлеб вязали, капусту поливали – ой, такие грядки длинные. Да все делали. И на вечорки бегали. А как же? Нас было поровну почти, девчонок и ребят. Никогда они не ругалися, не насмехалися, не пили и даже не курил никто. Правда, гармонист у нас был Вася, одногодок мой, немного какой-то… Кочевряжился, бывало, его уговаривают ребята, а он: «Бабу мне найдете – пойду». Они: «Ой, да мы тебе таку бабу хорошу найдем!» А где они каво найдут, нас всего пять штук, разбежимся по углам. Ну, ему куда деваться – играт! Мы пляшем. А хлеб стряпать я научилась лет в 15, когда мама в больницу попала. Заведу тесто, оно поднимется до 12 ночи, я тесто в чашку положу, потрясу, булку сделаю, посажу в печь, смотрю – она такая пышная, а выташшу, она – раз, и опустится. Какие-то укладни получаются. Я тогда к бабке – почему так? Она подсказала, что нужно тесто подбивать, вымешивать. И начало у меня получаться. Потом уж все стряпала: шаньги, булки, пироги. К празднику всегда стряпали. Компот варили из свеклы сушеной, морковки и черемухи. А еще свеклу пекли, на кусочки резали, ребятишкам нарежут: «Ешьте мармалад!». Когда уже выросла, в Алексеевском затоне работала везде, но больше маляром, пароходы красила, катера новые. Их отсюда при мне 15 штук угнали на реки разные. «Шилку» красила, «Анабар», «Зею», «Балхаш», «Азов». Колёсники были тогда… Августа Иванова поведала нам и о том, как провели в село электричество и радио, и как вертолет сел у реки, а на него съезжались смотреть все, от мала до велика. А потом уж малая авиация стала обыденностью. И даже предположить не могли, что наступит время, когда самолеты снова перестанут летать… «Где вы забелилися?»Девочки-беляночки, Где вы забелилися? Под горой коров доили Молоком облилися… В этот же день проворную Августу Ивановну мы обрели в доме Валентины Алексеевны Заусаевой, которая как раз отмечала свое 90-летие. По этому поводу собрались родные и близкие, администрация и совет ветеранов уже поздравили. Обстановка не располагала к долгим разговорам. Мы только и узнали, что юбилярша неместная, приезжая. Правда, приехала давно, после окончания лесотехнического техникума в Чебоксарах. Тут обзавелась семьей, и стала совсем алексеевской. Валентина Алексеевна Заусаева – Но она не самая у нас старшая, – сообщили гости. – Бабушке Кате уже СТО лет! Бабушка Катя – Екатерина Максимовна Карпова. Она совсем уже не видит, плохо слышит и едва передвигается. Но передвигается. Тем более что живет одна. Верней, часто остается одна на ночь. А большую часть суток с нею находится кто-то из невесток. В этот день Татьяна Константиновна и Валентина Лавровна дежурили вдвоем. Пока они одевали, прихорашивали бабушку и усаживали ее поудобнее «для интервью», она не проронила ни звука. Невестки рассказали, что родилась она в деревне Сполошиной, родила и вырастила шесть детей, уже никого из них не осталось в живых. И была она знаменита, как отменная ткачиха и пряха. Первый вопрос, который прокричали на ухо старушке: «Кто тебя прясть учил?». Она ответила как-то совсем неожиданно, словно вдруг, не прислушиваясь к вопросу, поскольку не видела собеседника, и не переспрашивая, единственным коротеньким словом «Баба». И этот коротенький ответ, и манера, и тоненький голосок были совершенно детскими. Екатерина Максимовна Карпова с невестками – А как, как она тебя учила? И снова зазвучал тоненький голосок, будто со старой потрескивающей пластинки. – Дала веретешко, привязала кудельку, и так учила. Опять замолчала, видимо, полагая, что объяснила вполне достаточно. Ведь перед ее внутренним взором-вспоминанием возникла полная картина этого обучения, не нуждающаяся в детализации. Но мы все приставали: «А сколько лет вам было? А что еще делали?» И Екатерина Ивановна разошлась. Оказалось, что помнит она много чего: – Маленька еще была. Может, годков шесть-семь. Дак я уже в няньках жила, маминого брата жена родила девочку, и я ее нянчила, качала и сосочку давала. А больше ничего я с ней делать не могла, маленька сама была. – А сосочку из чего мастерили? – А титька коровья. Ее вот так вычистят, шкурка только остается, привяжут к рожку, коровьему рогу, чтоб она не слетывала, молочко туда наливаешь, маленькой ложечкой, она сосет… В столетнем возрасте детство для человека – самое близкое время, так что иногда кажется, что ничего больше и не было: ни бесконечной пряжи, от пыли которой она и ослепла, ни войн, ни голода, ни даже умерших давно детей… В 80 лет она пережила инсульт, была парализована. Но встала. Для чего-то Господу угодно ее присутствие на Земле. Для назидания ли внукам. Для возможности ли проявить терпение и милосердие невесткам. Для нашей ли радости общения с бабушкой то ли из прошлого, то ли из уже будущего века. И оттуда, из этого сияющего безвременья доносятся до моего слуха простодушные частушки в самом удивительном исполнении, какое только приходилось слышать: Нова кузница сгорела, Мельницу водой снесло, Мой миленок невысокий – Его снегом занесло… И еще видится картинка из Катиного детства. – На Пасху мы в церковь шли, мама возьмет нас за ручки, вот так, и ведет. В церковь… У матросов были косыВездесущую Августу Ивановну нам посчастливилось увидеть еще и в третий раз. Ведь она – член совета ветеранов поселка. А встреча с этими уважаемыми людьми была для нас запланирована. Кроме нашей уже хорошей знакомой, пришли еще трое: Тамара Константиновна Лыхина (1936 года рождения) и ее сравнительно совсем молодые, послевоенного поколения, подруги – Людмила Ивановна Чудинова и Тамара Александровна Березовская. Всех этих женщин объединяет принадлежность к Ленскому речному флоту. И если Августа Ивановна, как мы помним, только красила новые или обновляемые суда, то остальные на них работали: одна поваром, вторая – радистом, а третья – просто матросом. Впрочем, матросские обязанности приходилось выполнять всем. Самый большой, богатый и интересный опыт у Тамары Константиновны, ведь она застала еще колесный флот, пароходы, отапливаемые дровами. Да и рассказчицей она оказалась замечательной. Так что мне остается только привести ее рассказ, несколько адаптированный по порядку событий. – Первый мой колёсник назывался «Красноалданец», он водил баржи с сухогрузом, ходил он до порта Осетрово, в Алдан, до Якутии даже, и здесь – по Лене. Капитаном был Илья Харитонович Бойко. Команда большая, 30 человек, и большая часть – женщины. Бывали и семейные пары. А работа очень тяжелая. Надо было загружать дрова для топки, чтоб машина работала, вот их на носилки наложат и тащут. И это же не один раз, маршруты длинные, надо все время пополнять топливо. Вахту стояли, шканец драили, причаливали. Вот прыгает она в баркас, дают чалку, она сворачивает ее калачиком, гребет на берег, вытаскивает чалку, зацепляет там, потом уже подтаскивают пароход. Все это делается быстро, для этого нужны и сила, и ловкость, и сноровка. И все это у наших девушек было. Ну, мне на камбузе тоже доставалась своя часть. Ежедневно два раза надо было накормить команду. Завтракали сами, а вот обед и ужи готовила я. Холодильников тогда не было. Мясо закупали, в деревянных бочках засаливали. А потом перед варкой вымачивали. Рыбу сами добывали, разную. Пирожков много стряпала, каши готовила. Ну, все, как дома, только на 30 человек. Кроме того, на мне была стирка постельного белья. Через каждые 10 дней меняли. А стирать-то приходилось вручную, хозяйственным мылом… В общем, всегда мы были в работе, и про свои дни рождения всякие даже не вспоминали. Потом уже, когда дизельные стали суда, стало посвободней, могли уже там иногда посидеть немножко, отметить праздник. Я пирог рыбный любила и люблю стряпать. Ну, сейчас, конечно, той рыбы нет. Мы, например, на Тикси когда ходили, стерлядь у местных рыбаков покупали… Да, так вот тяжело работали в навигацию. Но еще, наверное, тяжелее было, когда она заканчивалась. Баржи поднимали на берег, делали там такие клетки, домкрат подводили, и по команде надо было вороток крутить всем вместе. Командовали так: «Приготовились! Нахаживай! Р-рр-азз!». Холодина, вороток этот ледяной. И никого в отпуск не пускали, пока эта подъемка шла. А суда вымораживали. То есть, когда вода замерзала, лед вокруг долбили, в короб налаживали и вытаскивали его на берег. И потом уже суда поднимали на 1 метр 20 сантиметров. И всё женщины, девчонки. Потом мы повыходили замуж, стали беременные, на берег сошли. Но все равно, что надо, то и делали. Во эту баржу-то вытащат, поставят ее, брезентом вокруг обмотают, получается как палатка. Там очки железные поставят, вместо печек, в них топят, чтобы днище оттаять, просушить и законопатить (баржи-то деревянные были!). И вот мы Галей Клюкановой уже с такими животами, наберешь дров, несешь впереди себя, но, чтоб зайти, нагнуться же надо… И смех и грех. А в этой палатке дыму-у, я-то еще ничего, а Галю так рвало. Сядет на дрова и… Работали… Ливень верыО значении работы в жизни послевоенного жителя Сибири, в частности, крестьянина в ярких образах показала нам Надежда Иннокентьевна Унжакова, тоже уроженка старой Алексеевки. Мы записывали ее больше часа, и за это время она ни разу не присела, а на наши увещевания отвечала решительным «нет!», сопровождавшимся не менее решительным характерным жестом. А все дело в том, что она более полувека отработала в школе, и «подавать материал» привыкла только стоя, жестикулируя руками и демонстрируя «наглядные пособия» – фотографии из прошлого. А в нем, деревенском прошлом, самые главные люди – мама Елизавета Степановна и отец Иннокентий Ильич Анкудиновы. Надежда Иннокентьевна Унжакова – Наш дом стоял на краю деревни, а семья наша была самой большой – 11 детей. Я пятая оказалась, родила меня мама возле силосной ямы. Меня не регистрировали, пока шестой, Вася, не родился, потом уж заодно зарегистрировали… Потому что жизнь такая была, все работали, да и неизвестно, выживет ли ребенок. Когда война началась, мне было шесть лет, и я хорошо помню, как провожали мужиков, на берегу гармошка играет, женщины плачут, и лошадь стоит, уже готовая тянуть лодку с мобилизованными. Нашего папу на фронт по здоровью не взяли. Ну, он свое отвоевал на трудовом фронте, с 1939-го по 1946-й год был председателем колхоза, пока и не умер. Это же самые страшные годы! Он спал по 2-3 часа, а то все на поле, на ферме, в конторе. Сам никогда не отдыхал и никому ни в деревне, ни в семье не давал. В году у нас было два праздника: 1 мая – День солидарности и 7 ноября – Великой октябрьской революции. Вот. 1 мая папа открывает утром окно, заводит патефон (ему в награду как лучшему председателю и охотнику выдали патефон и четыре пластинки). Мы довольные, веселимся. Но послушать можно только две пластинки. Мы просим: «Папа, папа, ну еще одну…» – «Нет! Всё! Осенью послушаете! Весна, пахать, сеять надо. Че зимой-то жрать будете?!» Не удивительно, что при таком уровне ответственности и постоянного напряжения председатель прожил недолго, 53 года, не дождавшись звания «Герой Труда», которое ему обещало районное начальство. Оно любило бывать в Алексеевке и в частности в доме Анкудиновых. Елизавета Степановна, правда, дорогих гостей называла «причиндалами», поскольку приходилось отдавать им детские пайки… Она ушла из жизни вскоре после мужа. Оставшихся круглыми сиротами младших братьев и сестер поднимали старшие, в частности, Надежда. Она к этому времени окончила педучилище, отработала по направлению в Змеиновой, вышла замуж за своего, алексеевского, и перебралась в затон, где и остановилась на долгие годы, где затем воспитала сотни чужих и троих собственных детей. Молодой семье предоставили комнату, куда они приняли младшеньких. Выучили, поставили на ноги, отправили в большой мир. По всей Сибири и за Уральским хребтом теперь расселились потомки их большого рода. Только, к сожалению, старшее поколение не отличается долгожительством. «Хороню и хороню одного за другим, – сетует Надежда Иннокентьевна. – Ну, а я поживу еще…» Много интересных историй поведала нам рассказчица: о старой Алексеевке и ее жителях из семейств Иллюхинух, Петройчух, Романух и других. Все эти сельские прозвища пошли от имен глав рода, но вот почему они имеют окончание «-ух», остается тайной. Услышали мы потрясающий рассказ-быль о замечательном гармонисте, певуне и плясуне Станиславе Анкудинове, по безрассудству сначала привлекшему к своему дому медведя, а потом по еще большему безрассудству попытавшегося прирезать его… Финал оказался ужасным. И долго-долго еще мне будет чудиться, как таежный хозяин стучится в окошко: выходи, мол, разберемся. Этот рассказ, наверняка, найдет свое место в Словаре. А мне бы хотелось окончить эту публикацию жизнеутверждающей историей. Надежда Иннокентьевна, дочь пламенного коммуниста, учительница, впитавшая и прививавшая многим поколениям советские ценности, тем не менее, всегда была человеком верующим. И одно из самых дорогих ее сердцу воспоминаний вот это: – Как-то долго не было у нас дождя. И старушки взяли иконы из домов, поставили их на полотенца и понесли к реке. Это я уже взрослая была, им помогала. На реке стали потихоньку иконы мыть. Сами в воду не забредали, а так только, с рук поливали. Молились. И потом пошли с берега. Погода ясная, солнце, куда с добром. И вот еще до деревни не дошли… ЛИВЕНЬ! И всё. Будьте добры! Огурцы зацвели, картошка наплодилась, и все стало хорошо… Я специально набрала слово «ливень» прописными буквами, чтобы графически подчеркнуть громогласность произношения его рассказчицей. Надежда Иннокентьевна в это время застыла, раскинув руки и подняв лицо к небу, будто подставляя его долгожданным струям. А затем с облегчением и нежностью посмотрела на нас и напутственно произнесла: «Веруйте, девчонки. Я только за Бога и держусь…».
|
|