НА КАЛЕНДАРЕ

Войной начавшаяся память

Анна Ивановна Шустикова (со слов бабушки записала Татьяна Слепцова)   
28 Мая 2015 г.

С чего начинается память? С берёз? С речного песочка? С дождя на дороге? А если с убийства? А если со слёз? А если с воздушной тревоги? А если с визжавшей пули в облаках. Со взрослых, в пыли распростёртых, А если с недетского знания – как? Живое становится мёртвым? И в пять, и в пятнадцать, И в двадцать пять лет Войной начинается память! К. Мамонтов

 SustikovaЖиву у дочери в Иркутске. Сейчас мне 85 лет, а из памяти ничего не исчезает, я до сих пор вздрагиваю даже от телефонного звонка и от каждого стука. Такую вот память оставила о себе война.

Родилась я на Брянщине, в деревне Пигарево, в двух километрах от железнодорожной станции Комаричи. Мой отец, Буцеров Иван Гапеевич, до войны работал на железной дороге путевым обходчиком, а мама, Устинья Семеновна, в колхозе. Семья была большая: дедушка, шестеро детей и родители.

Когда началась война, мне было 11 лет. Станция наша была узловая, через неё шли поезда с продовольствием и боеприпасами на фронт, каждые сутки проходило по 60 составов.

И сразу, с началом войны, немецкие самолеты стали бомбить станцию, бомбы падали не только на железную дорогу, но и на нашу деревню.

Первая бомбёжка запомнилась на всю жизнь. Был ясный солнечный день. Мы с подружкой побежали к своим тётям, которые жили на другом краю деревни. Бежим, хохочем, весёлые, вдруг слышим – гул самолетов. Мы остановились, подняли головы и начали считать. Самолеты летели звеньями, по три в каждом. Я досчитала до девяти, и началась бомбёжка. Грохот, взрывы, столбы дыма. Мы очень напугались, бегали вокруг какой-то хаты, ничего не можем понять, падаем на землю, плачем. Самолёты отбомбились, и мы побежали дальше. Прибегаем к хате, двери открыты настежь, окна разбиты, штукатурка вся на полу и дома пусто.

Люди, напуганные, спрятались в подвал, не осознав, что происходит. Мы тоже туда спрыгнули. А когда самолёты улетели, все оттуда повылезали, и мы тоже. Бежим домой, деревня будто вымерла – никого нет. Горят дома, на улице тьма от взрывов, солнце исчезло, огромные воронки от бомб. Было очень страшно!

Дома – та же картина: двери распахнуты, стекла все разбиты, штукатурка отлетела...

А в августе 41-го в нашу деревню вошли фашисты – приехали на лошадях с большими арбами. С криками «век матка, век» нас выгнали из дома. Семья у нас была большая, девять человек. Разместились мы сначала в стайке вместе с коровой, потом немцы забрали и корову, и всю нашу живность – кур, гусей. На зиму мы перебрались к соседке, там тоже дети. Спали все на полу, от стенки до порога, мы с сестрой спали на русской печке. Потом жили у другой соседки, а летом выкопали землянку у себя в саду.

Дедушка наш умер от голода, старший брат умер от тифа. Начался голод, эпидемия тифа. Страшное было время: голодное и холодное. Весной собирали мёрзлую гнилую картошку и пекли из неё что-то вроде оладий, а когда пробивалась зелень, мы оживали: на воронках от бомб рос такой сочный щавель, потом «поспевали» крапива, лебеда, и мама варила нам из всего этого травяные супы. Ели без соли, конечно, но всё равно было вкусно, потому что всегда были голодными. Каждый день мы ходили за щавелем, набивали его целыми сумками и всё съедали...

  • Расскажите об этом своим друзьям!